скачать книгу бесплатно
– А что же не сказал?
– Так Вы же не спрашивали.
Векшин разозлился.
– Ну, знаешь, если ты будешь себя так вести, мы быстро распрощаемся. Тоже ловкач. Нашел хороший спуск, а до других ему дела нет.
– Ну, что Вы, Илья Семенович, – заступилась за него Любовь Андреевна. – Он спустился, когда мы были уже внизу.
– Знаю я, когда он спустился, – проворчал Векшин, но спорить не стал.
Промывка породы лотком – «взятие» шлиха
Он только сказал, чтобы Столетов взял шлих, а сам, взяв второй лоток и лопату, поднялся по ручью метров двести и взял еще шлих. Порода была легкая, но забитая галечником.
Лопата звякала о него. Набрав лоток породы, Векшин опустил его в ручей и стал тихо покачивать. Он повторял это движение до тех пор, пока все несодержательные породы не смыло и на дне лотка не осталась густая черная жижица и галька.
Он откинул отшлифованные водой камушки и с черной жижицей в лотке вернулся к Столетову, который уже подсушивал свой шлих. Векшин так же осторожно слил жижицу в шламовый мешочек и подсушил его. Получилось то же, что и у Столетова, но только чище и больше. Он указал ему на недостатки и, пока Любовь Андреевна все еще была занята осмотром, занялся нанесением взятых за день шлихов на карту.
К вечеру работу почти закончили, оставалось только осмотреть противоположный берег. Но Чернушка пусть мелководная, а все-таки река.
– Перейдем вброд, – сказал Володя. Он снял сапоги, засучил брюки и первым полез в воду. Подняв над головой в одной руке сапоги, в другой ружье, он переходил реку. Брюки он все-таки подмочил и Надежда Николаевна сказала, что она, пожалуй, снимет свои лыжные штаны, чем потом ходить в мокрых.
Брод
– Если бы я был мужчина, я перенес бы Вас, – сказал солидным баском Валентин. Дружный хохот покрыл его слова. Валентин смутился, покраснел так, что даже веснушки на его лице стали неразличимыми и «исправился», сказав, что относится к Надежде Николаевне «как товарищ». Хохот усилился. Смеялась Надежда Николаевна, хохотал Векшин, улыбалась Любовь Андреевна и даже Столетов, до которого, видимо, не все «дошло» и то смеялся.
– Что вы там? – кричал с противоположного берега Володя.
Векшин только рукой махнул и полез в воду. Мелкая и на первый взгляд безобидная Чернушка содержала в себе такую холодную воду и несла ее с такой стремительностью, что с него сразу смыло весь смех. Осторожно нащупывая покрытое галькой, неверное дно Чернушки, он медленно продвигался сопротивляясь течению, которое валило с ног. На середине реки вода подобралась к засученным штанинам и также как у Володи подмочила их. Но вот река становится мельче, течение слабее и он на берегу рядом с Володей. Следом за ним вылезает Столетов, складывает два рюкзака и лоток и лезет обратно.
Через речку вброд
– Ты куда?
– Помочь надо, – говорит он и не смотрит в глаза.
– Проборка подействовала, – говорит Володя, когда Столетов уже опять выбрался на берег у обнажения, но Векшин чувствует, что в решении Столетова гораздо большую роль сыграла не его «проборка», а заступничество Любовь Андреевны. Не отвечая, он сделал вид, что целиком занят наблюдением за переправой. Тем временем мужская половина уже перебралась. Жаворонков, как самый маленький, снял брюки и переправился в трусах, замочив и их. Сейчас он скрылся в кустах и отжимает их. Столетов закончил второй рейс и груда вещей на этом берегу увеличилась еще. Женщины чего-то медлят с переправой. Векшин ждет, быть может им понадобится помощь, но Любовь Андреевна кричит:
– Уходите. Мы будем раздеваться.
Они уходят. Вокруг трава в рост человека, но Векшин не боится оторваться, так как за ними уже тянется тропа. Над головой комарья видимо-невидимо.
Комарье
Они поспешно минуют луг, поднимаются на берег и разводят дымокур. Здесь их и догоняют женщины.
8
В Балашиху вернулись на третий день к вечеру. Несмотря на усталость, женщины, сбросив с себя рюкзаки и куртки, пошли на реку мыться. Майка и куртка Векшина так же пропотели до того, что были мокрыми. Он последовал примеру женщин и, когда окунулся в теплую вечернюю воду, почувствовал, как сразу смыло с него пот и усталость дальнего пути. Но купаться долго не было никакой возможности. Стоило только показаться над водой, как мошка роем набрасывалась на обнаженное тело. Векшин выскочил и на ходу отмахиваясь майкой, побежал во двор к спасительному дымокуру.
Двор был безлюден. Любовь Андреевна с остальными в избе уже разбирали образцы, а посредине двора стоял незнакомый Векшину человек. Он, видимо, только что вошел и собирался пройти в избу, но, увидев Векшина, выжидательно остановился. Это был мужчина ниже среднего роста, плотный, коренастый и, судя по густой с проседью бороде, пожилой. Высокие болотные сапоги и острый прищур стариковских глаз изобличали в нем охотника.
– Прибыли, стало быть… – сказал он, после того, как они нагляделись друг на друга.
– Прибыли, – сказал Векшин.
– Та-ак… – удовлетворенно протянул старик. – А кто же у Вас тут будет начальник?
В интонациях его голоса было столько добродушия, что Векшин сразу почувствовал расположение к этому человеку.
– У нас тут все начальники, – весело ответил он ему. – Вам какого?
– Главного, – сказал старик.
– Главный в избе. Женщина, такая седая.
– Женщина? – переспросил старик, как бы сомневаясь в том, что женщина может быть начальником, да еще главным, но, уловив смеющийся взгляд Векшина, ничего не сказал и вошел в избу. Через несколько минут Любовь Андреевна позвала туда и Векшина. Он вошел. Комнату, еще три дня назад похожую на обычную комнату любой деревенской избы, нельзя было узнать.
На полу, на разостланных листах бумаги были разложены образцы, по углам были сложены спальные мешки, рюкзаки, вьючные ящики, стояли ружья. По стенам висели плащи, куртки, полевые сумки. За столом, притиснутым к окну, сидела и писала Надежда Николаевна. Володя и Валентин ползали среди образцов, Любовь Андреевна стояла рядом со стариком и, держа в руке образец какой-то породы, протянула его Векшину.
– Посмотрите, что нам товарищ принес.
Векшин взял образец.
– Где Вы его достали? – невольно вырвалось у него. Он держал великолепный образчик магнитного железняка.
– А так что есть у нас тут такая речка Веснянка, будете спускаться увидите. Так вот, годов пять этак назад охотничал я там. Там и подобрал. Вижу камень стрелку на компасе отклоняет, значит, соображаю, есть что-нибудь полезное, а, как знаю, интересуетесь вы такими камушками, вот и сберег.
Думаю, должны когда ни то и в наши отдаленные места понаведаться…
Старик, видимо, «не любил поговорить» и Векшин прервал его:
– И много там таких камней?
– Да хватает, однако. В ином месте прямо из земли торчат.
– А Вы нас не проведете туда?
– Э, нет, мил-человек. Вы, однако, сами по земле дорогу знаете, а у меня свои дела. Я только принес, так что, думаю, раз интересуются люди, может надобность есть…
– Есть, есть, – поспешил заверить его Векшин.
Старик потоптался еще немного, попросил закурить «столичных», но, раз затянувшись, смял папироску и сказал:
– Слаба она против нашeнской махорочки-то, – пошел из избы.
9
К Веснянке двинулись тремя отрядами. Голубева с Худолеевым и Володей плыли по реке, обследуя ее берега. С ними же плыл и Костя с радиостанцией. Надежда с Валентином и Никитиным шли с лошадьми коренным берегом. Векшину выпала самая тяжелая задача – обследование притоков. Со Столетовым он отклонялся от реки, затем снова спускался к ней, обгонял лодку Голубевой и опять уходил по какому-нибудь притоку, пропуская ее вперед.
У Веснянки они снова сошлись и простояли целый день. Сравнивались образцы, обобщались записи, сводились воедино фотосхемы, наблюдения одного дополнялись показаниями другого, делились соображениями, что можно ожидать в местах, где они еще не были. Векшин собирал все сведения о полезных ископаемых. Он отобрал некоторые шлихи Никитина и Худолеева, переконвертовал некоторые из них, составил общую карту взятия шлихов.
На следующий день, взяв лодку и, усилив свой отряд Худолеевым и Володей Доброхотовым, он отправился вверх по Веснянке. Веснянка, как и Чернушка, мелководная, вся в зарослях речонка. Раз в год по ней идет большая вода, но сейчас, что ни метр, то валун, что ни поворот – какая-нибудь каверза.
– Не река – змея, лешак ее задери, – ругается Худолеев. Он кормовым веслом направляет лодку, Володя Доброхотов со Столетовым тянут ее бечевой, Векшин на веслах, но не гребет, а отталкивается от валунов.
– Речней… Бережней… – кричит Худолеев. – А черт! Курья-то, вишь…
Его объяснение запаздывает. Лодку снова наносит на камни. Поминая господа бога и всех святых, Худолеев лезет в воду. Все они давно мокрые, но упорно продвигаются вперед. За пол дня сделали всего шесть километров, а надо спешить.
Худолеев сталкивает лодку на быстрину, она натягивает бечеву. Столетов оступается и вода сразу перекрывает его. Он вскакивает мокрый, дрожащий. Лодку подруливают к берегу. Худолеев сразу раскладывает костер. а Векшин достает смену своего белья, свитер и запасные брюки и дает Столетову переодеться. Володя берет ружье и идет «посмотреть» что-нибудь к ужину… Он поистине неутомим. Да и Векшину некогда отдыхать. С Худолеевым они моют шлихи. Потом Векшин возвращается, а Худолеев вызывается помыть еще. Векшин не препятствует. Он знает, Худолеев ищет золото, что ж, пусть ищет.
Лоток для отмывки шлихов
Векшин проходит выше по течению и за поворотом замечает крупное обнажение. Разрывая черно-зеленый занавес тайги, оно широким скалистым выступом нависает над рекой. Он взбирается к нему и видит широкую сильно перемятую складку с круто падающими темными прослоями.
Непонятная слабость овладевает им. Он опускается на ствол поваленного дерева и долго, не отрываясь, смотрит на на возвышающуюся перед ним скалу.
– «Так вот оно, это место, – думает он. – Отсюда и сыпется та щебенка, которая повсеместно встречается по реке».
Как бы прослеживая путь скатывающихся обломков, он переводит взгляд вниз. Там, между деревьев, застыла черная гладь Веснянки. На противоположном берегу темным валом простирается лес. Солнце уже опустилось за его вершины и лес темен, только лиственные деревья на просвет отдают сединой, да бликуют отдельные листья.
В маршруте…
Векшин сидит откинув сетку. Мошка вьется у его лица. Она сегодня добрая и кусает не так сильно. Вокруг шуршит высокая, в рост человека трава. На всю жизнь он запомнит это место.
Стук топора возвращает его к действительности. Солнце село и Столетов с Худолеевым, очевидно, готовят дрова для ночлега.
Векшин откалывает образец и возвращается к месту их остановки. Там уже пылает жаркий костер. У костра один Столетов. В чужой одежде, как новорожденный, он сидит и смотрит в огонь, ни дать, ни взять, как Векшин на Чернушке.
– Жив? – нарочито сурово спрашивает Векшин. Ему кажется, что по отношению к Столетову это самый лучший воспитательный прием, но Столетов уже давно разгадал его и неожиданно говорит:
– Чудной Вы человек, Илья Семенович. Вроде как сердитый, а зла в Вас нет.
– Ну, ну… – ворчит Векшин.
– А Вы знаете, – вдруг продолжает Михаил. – Ведь я тогда про ботинки просто так сказал. И не топил я их вовсе.
«Приношение» к ужину…
– Куда же ты их дел? – уже заинтересованный спрашивает Векшин.
– Проел, – просто говорит Столетов. – Денег не хватило до Чернорильска, я и продал их. Летом можно и босиком.
Он молчит некоторое время и видимо, чтобы у Векшина не оставалось на этот счет недоумений, добавляет:
– Из заключения я шел. Вы слыхали наверно.
– Слыхал, – подтверждает Векшин.
– Я ведь не по дурному делу, – горячо принимается объяснять Столетов. – Мамка у меня померла, а отца еще на войне убили. Жить трудно было, вот я и поехал…
– Куда же это?
– В Ташкент. Сняли меня с товарняка, не послушался, второй раз сел, сняли меня опять и вот, год отработал.
– Ну, это беда небольшая, – говорит Векшин и чувствует, что с этого момента между ним и Столетовым устанавливается взаимопонимание.
Возвращается Худолеев. Не дожидаясь Володиных «приношений», он ставит вариться ведро с картошкой. С его приходом Столетов затихает. Он сидит в чужом свитере и штанах как новорожденный и смотрит на край ведра, через который бурля выбегает на огонь белая пена. Худолеев тоже придвигается к огню, так близко, что от мокрых штанин идет пар.
– Удивительно мне смотреть на Вас, – говорит он Векшину. – Ну, понятное дело, когда за золотом, а то ведь какую муку на себя принимаете и все из-за песка какого-то, да камушков.
Худолеев с первой встречи привлек внимание Векшина и сейчас Векшин заново разглядывает его уже знакомую фигуру. По виду Худолеев типичный золотопромывщик. Невысокого роста, неизменно в резиновых сапогах, заплатанных штанах, телогрейке, из-под которой выглядывает жилетка, и в картузе с накомарником поверх, он кажется порождением самой тайги. Он носит усы, ходит враскоряку и дышит натружено с хрипотцой. Сказываются, очевидно, восемнадцать лет проведенные в шахте. Глаза у него хитрые, он их все время прячет. У Худолеева темное прошлое, которое он очень осторожно пытается умолчать, но все-таки в воспоминаниях оно прорывается. Вот и сейчас, не получив ответа на свое «философское» замечание и выпив выданные Векшиным от простуды сто граммов спирта, он, придвигая к огню промокшие ноги, пускается в воспоминания:
– Эх, однажды я выкупался. В крещенье. Наняли меня на праздник архиерея привезти. Кони у меня были добрые, по селу ни у кого таких не было. Взялся я за сорок рублев, а тогда, это в двадцать четвертом было, пуд крупчатки восемьдесят копеек стоил. Запряг я тройку, туда домчал, а обратно – архиерей, два прислужника, груз – лед и не выдержал. Как ахнули мы все в воду. Это шестого декабря-то…
– Сколько же у тебя лошадей было? – спрашивает Векшин.
Худолеев вздрагивает, как от удара, съеживается и безнадежно махнув рукой, отвечает:
– Чего там… Было… А теперь вот никак не прикину, куда мне на зиму податься. Пойти, однако, в тайгу, золотишко еще помыть, пока здоровьишко не прошло…
– Эх, Иван Матвеич, – говорит Векшин. – Неужели ты все еще не понял?
Век старательства отошел, так же как и твои кони. Вот мы разведку проводим, за нами другие люди придут, большое строительство здесь будет. И тебе место найдется. Не все же зверем по лесу бродить.
– Нет уж, Илья Семенович. Сколько волка ни корми… Спасибо на добром слове, конечно…
– Ты солил? – вдруг спрашивает его Столетов.
– Солил.
– Жаль.
– А что?
– Самое вкусное выбегает.
– О, лешак тебя задери. Я думал, всамделе что.
Он снимает с огня ведро и раскладывает картошку по мискам.
Приходит Володя.
– Ну и река, – говорит он. – Ни по берегу, ни от берега… Это что, спирт?
Крякнув, он выпивает свою порцию и принимается за еду. То, что он не обсушился, видимо, мало его беспокоит – все равно мокнуть.
