скачать книгу бесплатно
– Слухи лишь, – пробурчал в подушку Алексей.
Славка Смирнягин коротко и хрипло хохотнул.
– Ха! Лёшке – само то… Траки таскать… Кулаки – пудовые, бицепсы – дубовые, а мозги – хиповые.
Мальчишки заржали. Алёшка спросил:
– А ты, Славка, приглядел ли?
– В Оренбургское… летное… Медицина, вроде, пропускает. Значит, по здоровью подхожу.
– А по знаниям? – кольнул Алексей.
Славка Смирнягин не обиделся.
– Подтянусь… Особенно по математике.
Алексей Осинцев, просунув руку между металлическими прутьями в изголовье, стал щекотать шею соседа.
– Ванюшка, а ты чего в молчанку играешь?
– Об чем говорить-то? Вы же сами сказали только что: приказ отца – закон для сына… Ну, и исполняю…
– Это как?
– В кремлевские курсанты подаюсь.
Их здесь пятеро. И лишь один, Олежка (тот, на кого бы и никто сроду не подумал), уходит на гражданку. По крайней мере, метит.
Медалист Алексей Осинцев, в самом деле, был зачислен без экзаменов в Свердловское высшее военное училище имени Маршала Брежнева, ставшее так именоваться совсем недавно. Все четыре года у курсанта прошли без проблем – ни сучка, ни задоринки. Уже через год был командиром отделения и стал отличником боевой и политической подготовки.
Будущие танкисты, а среди них не мог не быть Алексей Осинцев, сдружились с будущими учителями, а пока что с юными студентками пединститута. Друг к другу в гости, то есть на праздничные балы (командование поощряло и поддерживало, полагая, что курсанты там обретут боевых подруг, так сказать, тыловое обеспечение), хаживали. Алексей, чья мускулатура, выпирая наружу и бросаясь в девичьи глаза, играла при каждом движении, хоть и не самый высокий в курсантской роте, не считался обойденным женским вниманием. Заводил охотно дружбу. То с одной, то с другой, не зная, на ком остановиться, чтобы всерьез и надолго. Всё что-то не сходилось у него. Не по сердцу, видать, были. Потанцевать, в киношку сбегать, поболтать, пообжиматься – это да, но не более того. Девчонки (поголовно) обожали, кстати, с ним танцевать. Отменным был он партнером, вел в вальсе легко и изящно; в его крепких руках партнёрши, замирая от наслаждения, летали, как пушинки. А вот серьезности в отношениях не допускал. Наверное, был еще не готов. Считал, что пока преждевременно: была бы шея, а она у курсанта – будь здоров, «хомут» же, в виде любимого легкого и изящного ожерелья, обязательно найдется.
Курсант Алексей Осинцев ко всему подходил серьезно, а к строительству будущей семьи – тем более. Он верил в большую и чистую любовь и ее, считал он, судьба ему непременно подарит. Подарит ту, единственную, с которой он проживет всю жизнь и скончается на ее теплых и ласковых руках…
И вновь весна. Всё то же буйное цветение на улицах уральской столицы диких яблонь, черемухи и сирени. Запахи смешиваются в один букет и становятся нестерпимо терпкими, волнующими, бодрящими.
И опять выпуск, но теперь уже – в самостоятельную жизнь, в жизнь взрослых. Алексей получил из рук начальника училища новенькие, отливающие на солнце золотом, лейтенантские погоны и красный диплом. Вечером гульнули, конечно. Прилично гульнули вчерашние курсанты, по-гусарски.
Алексей впервые попробовал водочку (новоиспеченные офицеры сознательно отказались от коньяка, полагая, что сей напиток – для дам и неженок, а не для настоящих мужчин, коими, конечно же, все себя считали) и, возможно, поэтому следующее утро оказалось непривычно тяжким: голова его трещала и гудела, будто большой церковный колокол.
Через три дня Алексей отправляется по месту службы. Отправляется далеко. Командование предлагало остаться в училище, в должности командира курсантской роты. Ответил отказом. Выбрал дело, как он посчитал, более ответственное – службу в строевой части. Начальник училища отнесся с пониманием, а потому своему любимцу и тут пошел навстречу: посоветовал служить в танковой дивизии, расположенной на окраинах Свердловска. И опять Алёшка наотрез отказался. Неудобно чувствовал себя (уж больно уважал он начальника училища, который, как и его отец, выполнял тот самый «интернациональный долг»), отказался.
Алексей выбрал Приморье. Выбрал танковую часть, дислоцированную неподалеку от государственной границы, в таежной глуши.
В казарме – их несколько человек осталось: это те, кому некуда податься. Другие, получив краткосрочный отпуск, разъехались по домам, под теплые бока родительские.
В казарме – непривычно тихо. Алексей, позавтракав (впервые шел в столовую не строем), вернулся к себе. Осмотрев обмундирование, в котором он вчера обмывал диплом, недовольно поморщился: непорядок заметил, пятнышко на боку кителя. Смочив носовой платок тройным одеколоном, а другого никто ему не припас, стал жестоко и с натугой оттирать. Пятно поддавалось, однако слишком медленно. И все же он одолел. Потом прошелся щеткой по брюкам, почистил армейские туфли, состирнул носки и повесил сушиться.
Подошел к окну. Окно выходит на плац. На нем – пустынно. Лишь ветер гоняет невесть откуда прилетевший пластиковый пакет. О чем думает Алексей? А ни о чем. Мысли какие-то путанные. Даже не мысли, а их обрывки. Ершисто и бессмысленно цепляются друг за друга. То вспомнился отец, убывающий в последнюю загранкомандировку и обнимающий крепко сына. Невольно, но по-шальному мелькнуло: «Увидев красный диплом, порадовался бы…» То мать, грустную и печальную, провожающую его на восток, трижды осеняющую, благословляя на службу, крестом. Подумал: «Уж она-то бы гордилась…».
За спиной скрипнула дверь. Он обернулся. В дверях – курсант-первогодок, салага.
– Товарищ лейтенант!.. Вас срочно… Начальник училища вызывает.
– Сейчас буду, – сказал Алексей и стал спешно одеваться.
Проверив, как на нем сидит форма, глянул в зеркало и сказал, хмыкнув, сам себе:
– А ты, браток, смотришься…
Алексей вошел в приемную начальника училища. Огляделся. И увидел сидящего у стола лейтенанта Соловьева, артиллериста. Кивнули друг другу. Алексей, скосив глаза на плотно закрытую дверь начальника училища, спросил Соловьева:
– Туда же?
– Так точно… Срочно вызвали… Из дома, – родители Соловьева живут в Свердловске, – машину прислали.
– Не знаешь, зачем?
– Никак нет… А ты?
– Ни одной догадки, – ответил Алексей и поморщился, потому что в голове, у виска стрельнули отголоски вчерашней попойки.
Из кабинета вышел майор Щербаков, начальник канцелярии. Осмотрев придирчиво внешний вид вчерашних курсантов, бросил:
– Прошу, – рукой указал на дверь кабинета, – генерал ждет.
Они вошли. И с порога, как положено, четко отрапортовали о своем прибытии. Они застыли в ожидании последствий.
Генерал-майор Красников смотрел на молоденьких офицеров из-под тяжело нависших на глаза густых смоляных бровей, как всегда, строго. Генерал хмыкнул: похоже, осмотром остался доволен. Показав отрывистым жестом на два стула, стоявших у огромного старинного письменного стола, бросил:
– Присаживайтесь, товарищи офицеры.
Казалось, чего им бояться? Нет причины. Однако ж, поджилки-то все равно подрагивают. По привычке. Принято как-то было страшно бояться начальника училища. Может, из-за его вечной суровости и придирчивости? Курсанты четко знали: любая встреча с генералом не сулит им ничего хорошего.
Красников молча с минуту изучал офицеров. Они ёжились под его взглядом. Потом генерал отрывисто заговорил:
– Принял решение… Направляю в Москву, – офицеры, пожав плечами, переглянулись. – В Кремль… На традиционный прием выпускников военных училищ… Вас – двое… Ясно?
Офицеры вскочили. И гаркнули:
– Так точно, товарищ генерал.
По чести-то говоря, им ничего не ясно. Однако, усвоив, что с лишними вопросами в армии лучше не соваться, не стали что-либо уточнять. Они знают, что за них все решат другие, те, кому это положено, в том числе сообщат в часть о причине задержки их прибытия к месту службы.
– Вот и хорошо… Остальное – с майором Щербаковым.
– Разрешите идти? – вновь одновременно гаркнули офицеры.
– Да, – ответил Красников и махнул рукой. – Ведите себя там, как положено уральцам, понятно?
– Так точно, товарищ генерал!
– Не опозорьте честь училища…
Козырнув, офицеры вышли. В приемной их поджидал майор Щербаков, в руках у которого были готовые проездные документы и командировочные удостоверения.
– Деньги – в финчасти, – сказал он. – Форма – парадная, ясно?
– Так точно, товарищ майор!
Утро следующего дня. Офицеры – на первой платформе железнодорожного вокзала. Подали состав фирменного поезда «Урал». Вот восьмой вагон. Пожилая, но ухоженная проводница, проверяя проездные документы офицеров, заметила:
– Как с картинки…
Офицеры не без удовольствия хмыкнули. Офицеры поднялись в вагон. Удивились: вагон-то – «СВ», купе двухместные. Ковры мягкие кругом, зеркала, накрахмаленные шторки и салфетки – шик, блеск, красота!
Через двадцать пять часов скорого пути Осинцев и Соловьев были на перроне столичного вокзала.
Глава 2
Девчонки
Они вышли с территории Кремля через Боровицкие ворота, оставив слева царь-колокол с огромным осколком от него и царь-пушку, возле которых крутились туристы, фасад Кремлевского Дворца съездов. Прошли мимо памятников. Потому что утром были и даже сфотографировались. Повосхищались русскими мастерами-умельцами, сделавшими этакие махины.
Они – это лейтенанты Осинцев и Соловьев. Прежде-то шапочно были знакомы, а теперь, сначала в поезде, а потом и в Москве, сошлись близко, стали общаться накоротке, по-приятельски. Поначалу Соловьев, правда, в общении избрал покровительственный тон, менторский (как-никак из семьи, глава которой служит в политуправлении Уральского военного округа и в дружеских отношениях с самим членом военного совета), однако уже на второй день, забыв про высокомерие, сменил тональность общения. То, что парень без роду и племени, сирота, не аргумент, чтобы перед ним важничать; простоват уж очень и наивен, но это, по мнению Соловьева, пройдет со временем. Сейчас оба под впечатлением от приема в Кремле. Оно понятно: где еще столько прославленных людей увидишь – генералов и маршалов? А Верховный Главнокомандующий? В телевизоре видели. Оба сошлись на том, что Верховный в телевизоре глядится лучше. Да, тоже в разговоре пришепётывает и клацает вставными челюстями, но все-таки не выглядит такой развалиной. На самом-то деле… По паркету шаркает, еле волоча ноги. Заговаривается. Осинцев, поразившись, наклонился к уху Соловьева и прошептал:
– Шел бы на пенсию, если сил уже нету. Зачем, скажи, так себя мучить?
Соловьев, услышав этакое, даже в лице изменился. Поозиравшись, убедившись, что, кажется, соседи не слышали крамолу, приложив палец к губам, ответно прошептал:
– Тише… Как можно такое вслух говорить? А услышит кто?..
– Подумаешь, – легкомысленно заметил Осинцев. – Я же правду сказал. И сочувственно. К тому же партия учит нас правдивости…
Соловьев передразнил:
– Учит, учит… Мало ли чему учит тебя партия.
– Как это?
Соловьев раздраженно махнул рукой.
– Отстань… Потом… В номере… С глазу на глаз…
Новоиспеченные лейтенанты живут в двухместном номере гостиницы «Украина», на двадцать втором этаже. Окно выходит на Москва-реку, на широченный мост через нее и на здание «СЭВ», полураскрывшего лепестки-створки. Слева, вдали видна еще одна сталинская высотка – здание МИДа.
Осинцев впервые купается в такой роскоши. Чего стоит мягкая и широченная кровать (не видел он никогда такой), на которой может одновременно уместиться солдатский полувзвод. Кругом всё блестит и сияет чистотой, везде – душисто. Даже в туалетной комнате. Нет, в казарменном туалете училища также опрятно (есть кому выдраить) и все-таки не такая свежесть. Долго он стоял между двух унитазов и качал в недоумении головой. Это, казалось Осинцеву, – откровенное излишество. Поделился мыслью с Соловьевым. Тот в ответ расхохотался.
– Деревенщина!
Осинцев сначала хотел серьезно обидеться (ну, разве он «деревенщина; он – офицер Советской армии), к тому же из Свердловска, однако передумал.
– Не обзывайся, – только и сказал он.
– Извини, Лёх… – и решил объяснить, – второй, который пониже, – не унитаз. Не вздумай нужду свою туда справить.
– Нельзя, да? Тогда – для чего поставлен? Если, как ты считаешь, не унитаз, то что?
– Это – биде.
– «Бидэ? – переспросил Осинцев и настороженно посмотрел на товарища. – Объясни, что значит «бидэ»?
Соловьев снисходительно стал втолковывать:
– Для начала: в конце слова не «э», а «е».
– Ну и что с того, а?
– А то! Это есть гигиеническое приспособление для женщин.
Осинцев недоверчиво хмыкнул.
– Да? Лишь для женщин? Почему только для них?
– Им – нужнее.
Осинцев снова хмыкнул.
– Что женщины в этом биде делают?
Соловьев вновь расхохотался.
– Подмываются!
– А-а-а… Задницу, что ли, моют?
– Нет, – Соловьев продолжает прыскать, пытается сдерживать смех, но не может, – самую интимную часть. Чтобы была всегда чистой.
– А-а-а… Понял… А в тазике нельзя? Или в той же ванной?
– Им так удобнее, – снисходительно пояснил Соловьев. – Гляди, – он взялся за объяснение механизма действия устройства «деревенщине», – женщина садится, – он нажал сбоку какой-то рычажок, – и снизу вверх (как в душе, только там струи льются сверху вниз) под углом устремляются водяные фонтанчики.
Осинцев качает головой и продолжает хмыкать, осматривая со всех сторон биде. Потом спрашивает:
– Откуда все знаешь, Никит?
– Вот, знаю…
