скачать книгу бесплатно
– Иннокентий Макарыч, бежим! Внизу есть комната, там пересидим!
Алекс ухватил старика за руку и тут же полетел на пол.
Глаза колдуна раскрылись.
– Тихо!
Потемкин попробовал возразить, но рука Заволюжного перехватила его кисть как клещами.
– Моя линия жизни кончается здесь, но твоя и ее пойдут далее… – он хрипел все тише. Окончания слов скрадывались. – Ты должен успеть!
Старик подтянул парня к умирающей девушке. Затем всунул ему в руку уже холодеющую ладонь внучки. Алекс успел заметить, сам колдун опирается на поваленное старинное зеркало.
Шепот! Шепот! Шепот!
Голова полыхнула пожаром.
Алекс напрягся, но руки не выдернул. Заволюжный всегда знал, что делать.
Перед глазами поплыли круги…
Из-за края сознания донесся голос Иннокентия Макарыча:
– У тебя будет время! Спаси ее!
Последним, что донеслось до слуха, был шум открываемой двери.
Он падал в бездну…
7
Шепот! Шепот! Шепот!
Голова раскалывалась.
Алекс попробовал пошевелиться и понял, что связан.
Он медленно открыл глаза. Приятный полумрак.
Напротив раскачивался на полу невысокий оборванец. Черное от загара скуластое лицо, длинная седая борода ниже веревочного пояса, поддерживающего на тщедушном теле потертый восточный халат. Закрытые глаза, шамкающий рот. И пронимающий до кишок шепот!
Алекс перевел взгляд дальше.
– Клянусь Аллахом, ты сделал это! – возопил богато одетый толстяк и полез обниматься с оборванцем. – Ты сделал это! Ты настоящий пир![7 - Пир – здесь, старец-священник, носитель особых знаний.] Это – чудо! Это достойно самого Абд-аль-Хазреда,[8 - Абд-аль-Хазред – автор книги аль-Азиф, позднее известной как «Некрономикон».] да пребудет он в вечном покое!
Одно понял Алекс совершенно точно: кричал толстяк не на русском. И все его слова были… понятны?!
– Где я?
Слова родной речи с огромным трудом сходили с языка.
Толстяк недоумевающе глянул на связанного. Охрипший голос Потемкина остановил поток дифирамбов прекратившему камлать оборванцу.
А тот уже поднялся с пола. Видно было, что старика пошатывает. Теперь Алекс заметил, что сквозь дыры распахнутого драного восточного халата видны обильные, уже пожелтевшие синяки.
– Ты выполнишь то, что обещал, уважаемый?
Толстяк подобрал полы одежды и важно кивнул:
– Мои слова тяжелее золота, езид.[9 - Езиды – курды, исповедующие особую религию, езидизм (Ирак, Турция). Подвергались гонениям в Оттоманской империи как чертопоклонники.]
Он хлопнул в ладоши. Из-за двери выглянул громила в кожаном мясницком фартуке на голое тело.
– Проводи уважаемого табиба.[10 - Табиб – лекарь.]
Алекс заметил, как толстяк подмигнул громиле. Тот, осклабившись, кивнул и призывно распахнул дверь. Старик, с трудом переставляя ноги, последовал за мордоворотом.
Толстяк повернулся к Алексу.
– Как же ты меня напугал, кяфирчик! Как же напугал!
– Где я? – слова турецкого языка звучали с легким акцентом. Потемкин сам удивился тому, что услышал. Это были его слова, его речь, его вопрос!
Лицо толстяка расплылось в улыбке.
– Неправильные слова, кяфирчик… Неправильные слова, ненужный вопрос. Ненужный, как пахлава к плову, дорогой… – он улыбался искренне, широко. Но от этого оскала веяло холодом. – В этой комнате только одна загадка нуждается в ответе – кто ты?
Толстяк взял с полки какие-то щипцы и нагнулся к телу пленника.
– Теперь я буду очень осторожен. Дважды, трижды осторожен, Аллах свидетель! Но ты… ты мне расскажешь все… Все, что знаешь… и даже то, что не знаешь!
8
Его бросили в темницу только к утру…
Гад! Толстый гад! Улыбчивая жирная гадина!
Алекс попробовал перевернуться на живот и зашипел от боли. Спаленный бок обожгло огнем. Тут же заныли пятки, запульсировали изувеченные пальцы левой руки.
Этот жирный ублюдок раз за разом спрашивал, кто он… И не верил услышанному. Смеялся… Потом побелел… Кричал, чтобы кончал придуриваться… И пытал!!!
Стена перед глазами покрылась кровавым маревом. Это накатывала и отступала боль.
Во время пыток палач иногда обкуривал пленника странным дымом, притуплявшим чувства, но истязания не прекращал.
Теперь горело все… Кожа, мышцы, суставы…
Где он?!
Почему его истязает этот свихнувшийся азиат?!
Неужели это все – изощренная пытка хозяев Бырлова?! И за что? Почему так?
И наконец: как он понимает и говорит на совсем незнакомом еще вчера языке?
Язык во рту распух, хотелось пить.
Алекс медленно, нараспев произнес первое, что пришло в голову:
– Солнышко, солнышко жгучее, колючки, колючки колючие…
Правильный русский язык… Без акцента, хотя тембр, вроде, немного не его… Но это родная речь! Так почему же…
Его размышления прервали. Голос шел откуда-то из-за спины, из глубины камеры:
– Ты русский?
Он уже открыл рот для ответа и… замер… Опять чужая речь! И снова он все понимает! Какого черта!!!
– Ты русский?
На каком языке его спрашивают? В сознании всплыло: «Сербский». Черт! Теперь он понимает и сербский?! Вчера еще нет, а сегодня уже да?!
Послышалось шуршание. Кто-то тронул его за ногу… За сломанный палец.
– ДА!!!
Алекс перевернулся, громко матерясь от боли.
Напротив него в ошметках соломы сидел чернявый юноша его лет. Порванная рубаха и короткие синие штаны из грубой шерсти из-за дыр больше походили на макраме. Сам паренек был невысок, но жилист и… очень изможден. Глаза ввалились, разбитые губы покрыты коростой засохшей крови. Через прорехи видны кровоподтеки на теле…
Алекс слегка отодвинулся.
– Да…
Серб не сводил с его зачарованного взгляда.
– Значит, правда, что…
Потемкин прервал сокамерника:
– Где мы?
Серб запнулся и удивленно посмотрел на собеседника. Большие черные глаза. В них промелькнуло… сочувствие?
– Ты не знаешь?
Алекс взорвался. Орал он на русском.
– Чертовы бандиты! Я оставил записку у друга! Если вы не отпустите меня, все уйдет в ФСБ! В Интерпол! Вас посадят всех! За Иннокентия Макарыча вы ответите! И за Нелли!
Он набрал воздуха в легкие:
– Суки!!!
Серб молчал. Молчал коридор за дверью в камеру, молчало узкое, забранное решеткой окошко под потолком…
Он орал, не останавливаясь, еще минуты две, когда дверь в камеру, наконец, открылась.
Внутрь зашел невысокий поджарый мужичок. Черное от загара тело, короткая безрукавка на серой, давно нестиранной рубахе, странная тюбетейка, короткие галифе и смешные тапочки на босую ногу, в руке короткая палка. Войдя, он лениво окинул взглядом камеру и поинтересовался на турецком:
– Чего кричишь?
– Кто вы? Почему? – вопросы не формулировались.
Тело разламывалось от боли.
Серб пополз в дальний угол, волоча замотанную в кровавые тряпки левую ногу.
Охранник нагнулся к Алексу и… Удар пришелся в кровавое месиво сожженного бока. Животный вой разорвал камеру. Потемкин скрутился в комок, на глаза наплыл туман… туман забытья… Сквозь который послышался голос охранника:
– Будешь верещать – не доживешь до завтра…
Вибрирующий где-то на уровне ультразвука вой был его собственным… Это последнее, что Потемкин понял, когда на его сознание упала спасительная пелена беспамятства.
9
В лицо плеснули воды.
Алекс потянулся. Какой кошмар…Приснится же…
Тут же кольнуло в боку, зашлась пульсирующей болью голова. Юноша медленно открыл глаза и тихо, сквозь зубы, выругался. Вокруг была все та же камера.
– Значит, не сон… – Он ущипнул себя за руку и ойкнул.
Покрывшийся коростой ожог взорвался в руке пламенем.
– Мля-я-я!!!
– Тебе плохо, русский?
Это серб с перебитой ногой. На его лице свежий синяк. Видимо, Потемкин что-то пропустил, пока валялся без сознания.
Боль стала обыденной, тупой, выматывающей. Но нельзя давать ей полной власти над телом – иначе захлестнет всего, растворит, превратит в скулящего зверя… Алекс подтянулся и присел.
– Да, мне плохо… – Он осмотрелся. Ни графина, ни другой емкости. Как же хочется пить… – Ты кто?
Серб выкопал из соломы кувшин с отбитой ручкой и протянул его Потемкину.
