скачать книгу бесплатно
– Ничего не хочу, Валька. Не дергай меня. Мне подумать надо. Пойди лучше погуляй. Там у пруда Ёська каких-то страшилищ ловит.
– Не люблю страшилищ – боюсь! – энергично замотал головой Валька. – Ты думай, а Валька будет булочку кушать…
– Валька! – устало прикрикнул Генка. – Как надо сказать? Кто будет кушать?
– Я буду кушать булочку, – подумав, сказал Валька. Генка кивнул, прикрыл глаза и расслабил сведенные судорогой мышцы.
И тут же перед внутренним взором почему-то возникла картина, которую Генка не вспоминал уже много лет: освещенная солнцем чинара посреди вымощенного известковой плиткой двора, ослепительно голубое небо над ней, белый забор. По веткам чинары скачут взад-вперед скворцы-майны и оглушительными криками приветствуют наступившее утро. Черные перья, ярко-желтые клювы на фоне пыльной серо-зеленой листвы. Вдоль забора в тени тополей журчит арык…
Все это было так невозможно давно… Казахский город Джамбул, дом, в котором Генка родился. Огромные деревья и забор до неба. Косые взгляды отца, его шатающаяся походка по вечерам, слезы матери… Маленький Генка пытается успокаивать мать, лезет ей на колени, чтобы погладить лицо, вытереть слезы. Но при взгляде на Генку мать почему-то начинает плакать еще громче и отчаянней. Потом откуда-то появляется сверток в шелковом одеяльце, который оказывается Валькой.
Отец, трезвый и довольный. Мать, сияющая, как небо. Смотрит на сверток с Валькой так, как никогда не смотрела на Генку.
– Вот тебе братик. Он будет играть с тобой.
Дети на улице почему-то не играют с Генкой. Только одна девочка по имени Назия позволяет ему быть ее куклой. Она одевает Генку и повязывает ему банты. У Назии широкое смуглое лицо, она добрая, но от ее рук и волос всегда пахнет кизяком и еще чем-то кислым. Генка – брезгливый, у них дома всегда чисто, мама почти непрерывно моет полы и протирает тряпкой пыль. В Джамбуле очень много пыли, потому что ветер приносит ее из пустыни.
Валька очень большой, спокойный, много ест и много спит. С ним совсем невозможно играть. Он даже не интересуется игрушками, как все другие младенцы. Если всунуть игрушку ему в руку, то он колотит ею по бортику кровати или себе по голове.
Приблизительно в это время Генка начинает не только видеть и слышать, но и думать. Ему семь лет, в семь лет дети идут в школу. Ему говорят: куда тебе?! Генка умеет читать по-русски и по-казахски и считать до двадцати. Он читает газету «Джамбульская правда» и детские книжки, которые покупают Вальке. Валька книжки не смотрит и не слушает, он их жует.
По вечерам мать и отец кричат друг на друга. Генка подслушивает за дверью, пытается разобраться. Отец говорит, что надо уезжать из Казахстана в Россию, что здесь жизни не будет. Мать вроде бы соглашается, но ехать хочет в Германию. Отец возражает, что без языка да с двумя детьми-инвалидами они в Германии никому не нужны, а в России можно свое дело открыть. Мать плачет и кричит, что отец погубил ее жизнь и жизнь детей, отец стучит кулаком по столу и хлебает водку прямо из бутылки…
Однажды (Генка хорошо запомнил эту ночь, потому что она случилась незадолго до отъезда) мать вбежала в комнату, когда Генка с Валькой уже заснули, подхватила под мышку сонного Вальку, за руку вытянула из кровати Генку и, что-то крича и не обращая внимания на их рев, потащила в гостиную. В гостиной буквально швырнула мальчишек на пол, перед диваном, на котором сидел босой отец. Валька кулем лежал на полу и орал хриплым басом, Генка извернулся еще в воздухе и приземлился на четвереньки.
– Вот! Вот смотри, что водка твоя поганая сделала! Еще хочешь?!
– Ну Вика, ну все! – бормотал отец, не поднимая глаз и потирая одной ступней о другую. – Ну ты же знаешь, что – все. Договорились же! Ты же знаешь, даже врачи не говорят, почему…
– Врачи не говорят! Я! Я тебе говорю! Я – здоровая! Я пятерых могла бы родить, как сестренка моя младшая! – бесновалась мать.
– Уложи ребят, Вик, они же спать хотят! Ну что ты, в самом деле! Ну все хорошо будет!
Восьмилетний Генка стоял на четвереньках, молча рассматривал родителей и ревущего Вальку, и думал о том, что в его жизни уже никогда и ничего не будет хорошо.
Спустя пару месяцев после ночной сцены семья Лисс навсегда уехала из Джамбула. А еще полгода спустя родился Ёська.
Глава 3. Сестры Ветлугины
Крепкий, широкоплечий мужчина в сером пиджаке «с искрой» сидел у стены на стуле и искал, куда бы положить руки. Руки никак не хотели никуда помещаться. Директор школы сидела за полированным столом и с деловым видом рисовала лягушек на лежащем перед ней бланке противопожарной инспекции. Таким образом, руки у нее были заняты.
– Николай Константинович, я хочу, чтобы вы правильно меня поняли, – сказала директор и пририсовала к пасти очередной лягушки стрелу. – Мы все очень благодарны вам за помощь и готовы дальше учить Владислава. Но… но мы не можем делать это насильно! Владик не хочет и, если смотреть правде в глаза, просто не может учиться по нашим программам…
– Почему не может? – удивился мужчина. – Он что, дурак, что ли?
– Да нет же, конечно! – всплеснула руками директор. – Просто у нас специализированная школа, физико-математическая. Для детей, одаренных именно математически. Вы понимаете? У Владислава нет математической одаренности, но наверняка есть какая-то другая. Надо только искать…
– А, понял! – обрадовался Николай Константинович. – Владек всегда тюфяком был, он просто себя еще проявить не сумел. Так я репетиторов найму, пусть они эту одаренность ищут и на поверхность вытаскивают. Пани директор кого-нибудь порекомендует?
– Николай Константинович! – директор с выражением отчаяния на лице потерла виски и одним росчерком пера нарисовала утонувшую в пруду лягушку с торчащими из воды жалкими лапками. – Владислав не может и не хочет учиться по программе специализированной математической школы. Ему нужна другая программа.
– Сможет… – с угрозой в голосе сказал мужчина и властно позвал в сторону приоткрытой двери. – Владек! Поди сюда! – тут же спохватился, снова посмотрел на так и не пристроенные руки, потом исподлобья глянул на директора. – Можно?
Директор тяжело вздохнула:
– Яжембский, заходи!
В кабинет неловко протиснулся Баобаб и, ни на кого не глядя, остановился у стены.
– Садись, Владик, – предложила директор.
– Спасибо, я постою, – угрюмо сказал мальчик.
– Постоит, – подтвердил отец, и, выдержав паузу в несколько секунд, спросил. – Владек? Ты в школе учиться хочешь?
Баобаб, словно собираясь нырнуть, набрал воздуху в широкую грудь, зажмурил маленькие бультерьерские глазки и ответил неожиданно громко:
– Нет! Не хочу!
Николай Константинович оплыл на стуле, как смятое неумелой хозяйкой тесто.
– А чего же ты хочешь?!
– Я хочу быть чемпионом по тяжелой атлетике. Олимпийским.
– Холера ясна! – вскричал Николай Константинович, не сдержавшись, стукнул кулаком по столу, и тут же виновато поморщился. – Да что же это такое!
Директор окинула взглядом кряжистые фигуры обоих Яжембских.
– Но, может быть, у Владика действительно есть данные?
Баобаб молча кивнул, а Николай Константинович страшно заскрипел зубами.
– У меня два сына, – глядя в стол, сообщил он директору. – Старший, от первого брака – Тадеуш, ему сейчас двадцать, и вот этот – младший. Когда я рос, у меня не было даже запасных брюк и велосипеда, я не мог учиться в институте, потому что надо было кормить семью. Я хотел дать им все. Я был не в ладах с законом, я покинул Родину, Польску, я занимался контрабандой, рэкетом, я зарабатывал деньги где только мог. Мои дети никогда ни в чем не нуждались… Вы знаете, чем занимается сейчас мой старший сын?
Директор отрицательно помотала головой, хотя старший Яжембский никак не мог заметить этого жеста. В дверях кабинета появилась взлохмаченная голова учителя истории. Директор осторожно приложила палец к губам, историк закрыл приоткрытый рот и аккуратно приклеился к притолоке.
– Мой старший сын живет в Испании и собирается стать тореадором. Сейчас он ученик тореадора. Фактически это слуга, мальчик на побегушках. Дома его нельзя было заставить вынести ведро с мусором. Сейчас он прислуживает какому-то безмозглому придурку, исполняет все его прихоти, лижет его сапоги, собирается потешать толпу и… и счастлив! Понимаете, счастлив!
Я надеялся, что мои сыновья вырастут… вырастут респектабельными гражданами. Я собирался учить их в Англии. Потом передать им дело. Для этого я… А теперь этот… – в какой-то момент директору и застрявшему в дверях историку показалось, что огромный поляк сейчас разрыдается, как мальчишка. Но Яжембский еще раз скрипнул зубами и переборол себя. – Холера ясна! Что же мне теперь делать? Что пани директор посоветует? Ведь учебный год только начался и…
После ухода Баобаба и его отца историк прошел в кабинет директора, развернул железный изогнутый стул и уселся на него верхом, поместив подбородок на сложенные на спинке ладони.
– Максим, прекрати! – попросила директор. – Сюда же дети могут зайти, родители…
– Ничего, Ксюша, не волнуйся, – успокоил историк. – Я и в классе так сижу. Дети привыкли.
– О-ох! – вздохнула директор. – Мало мне было заморочек, так я еще тебя на работу взяла. Ну, что ты скажешь? Разбойник, рэкетир, контрабандист… Что там еще? И надо же – такие обычные проблемы: хочется респектабельности хотя бы для детей, а сын-балбес не хочет учиться…
– Генетика, – вздохнул историк. – Сыновья такие же, как отец, только он этого ни в какую признавать не хочет. Вечная тема. Флибустьеры, ушкуйники, гайдуки, чайные клипера, веселый Роджер, опиумные войны, ускользающие сокровища… И полная невозможность респектабельной, стабильной, обычной и потому скучной жизни.
– А мне-то что со всем этим делать?
– Он у тебя кто – спонсор? Ну так тяни с него деньги, покупай компьютеры для школы, занавески, ремонт делай…
– Нехорошо как-то. Я деньги тяну, но ведь сын-то программу не тянет… Знаешь, какая у него кличка?
– Знаю, конечно, – Баобаб. Он на нее охотно откликается, между прочим. А что не тянет – так это не твои проблемы. Хочет папаша, чтобы сынуля у нас учился, будем учить. Если не выйдет: что ж – мы предупреждали! Пусть репетиторов по математике наймет, еще что-нибудь. Я с физруком поговорю, чтобы посоветовал пацану какую-нибудь секцию тяжелоатлетическую посерьезнее. А что? Будешь потом гордиться, что в твоей школе олимпийский чемпион учился…
– Тебе бы все хи-ханьки да ха-ханьки…
– Ты заметил, какая она красивая? – спросила Капризка, и глаза ее как-то странно блеснули.
Витек отрицательно помотал головой, подбирая слова. Они сидели на детской площадке возле Мак-Дональдса и по очереди ели чипсы из цветного пакетика. У основания блестящей горки чернела лужа, откуда-то сбоку летели мелкие капли дождя. Несмотря на дождь, двое малышей бодро лазали по лесенкам, а еще один, совсем рядом, отчаянно пытался раскачаться на пружинной уточке.
– Да нет, по-моему, она худая слишком. И бледная очень, – Витек от кого-то слышал, что девчонкам не нравятся красивые сверстницы.
– Нет, она красивая! – угрюмо повторила Капризка. – Она красивая, как чей-то глюк. Таких просто не бывает.
– Но она же есть, – нерешительно возразил Витек.
– Верно, – согласилась Капризка и надолго задумалась.
Малыш на уточке не удержался за металлические рожки и начал заваливаться спиной назад. Витек успел только приподняться, а Капризка уже метнулась вперед, подхватила малыша, стащила его с уточки и передала прямо в руки подбежавшей моложавой бабушки.
– Спасибо тебе огромное! – поблагодарила бабушка. – Такой стал, просто сладу с ним никакого нет! – она сильно тряхнула притихшего малыша.
– На здоровье, – равнодушно ответила Капризка, снова опускаясь на скамейку.
– Быстро ты, – несколько смущенно признал Витек. – Я не успел.
– У меня вообще реакция хорошая, – механически откликнулась Капризка, явно продолжая думать о своем. – Потому и в стрельбе успехи…
– В стрельбе?! – удивился Витек. – Ты – стреляешь?
– Угу. С прошлого года еще. В клубе на Петроградской. Из пневматической винтовки, из мелкашки и из пистолета. Третье место заняла. Со следующего года буду из арбалета стрелять.
– А зачем – стрелять? – спросил Витек, тут же понял глупость своего вопроса и испугался: сейчас Капризка его засмеет. Но Капризка смеяться не стала. И отвечать на вопрос – тоже.
– Придется Маринке рассказать, – сказала она вместо ответа.
– О чем? – не понял Витек. – О том, что стреляешь?
– Да не о том, придурок! – беззлобно окрысилась Капризка. – О девочке этой твоей, Аи…
– Зачем Маринке? Она же растреплет всем!
– Припугнем чем-нибудь. Скажем… ну, скажем, что она колдунья, может порчу напустить, если проболтается, или еще что… Маринка – дура, верит во всякое такое, журналы читает, ужастики смотрит, а потом сама боится и со светом спит… А сказать ей… Смотри сюда: она сама говорила, что у них на Карельском дача есть. Вот бы туда Аи эту и поселить, пока с ней чего-нибудь не прояснится. Маринка согласится, я знаю.
– Что прояснится-то? – снова не понял Витек.
– Ну либо станет ясно, что она психическая, либо вспомнит еще чего-нибудь, либо как-то сама освоится. Или искать ее будут, можно как-нибудь аккуратно в милиции узнать. Вдруг она все-таки откуда-нибудь сбежала?
– А Маринкины родители? Если они, к примеру, на дачу поедут? Отдохнуть там…
– В том-то и фишка! Маринка хвасталась, что папаша ее где-то шикарный коттедж построил с баней, водой и всеми делами. И дача на Карельском им вроде теперь ни к чему. Вроде они ее весной продавать будут. Или Маринке в наследство оставят, или еще что-то… Для нас важно, что никто туда до весны не сунется. Здорово?
– Здорово, – согласился Витек. – Ты с Маринкой сама поговоришь?
Ответить Капризка не успела, потому что к скамейке подошел мальчишка чуть помладше их, в широченных, словно стекающих на щиколотки спортивных штанах и рваных кроссовках.
– Оставьте чипсов маленько, а? – сказал он хрипловатым прокуренным голосом. – Вы себе еще купите…
– Вали отсюда, – с равнодушным презрением Капризка окинула взглядом щуплую и грязную мальчишескую фигурку и запустила руку в шуршащий пакетик.
– Капризка, дай ему! – неожиданно для себя сказал Витек.
Девочка взглянула на Витька с удивлением, но спорить не стала, отдала пакетик оборвышу, который быстро схватил его грязной рукой с обломанными ногтями и убежал в подворотню.
– Не сердись, я тебе еще куплю, – сказал Витек. – Видела, какой он… несчастный…
– Несчастный? – удивление на лице Капризки усилилось, как звук при повороте ручки громкости. Потом к нему прибавилась задумчивость. – А мы с тобой, значит, счастливые? Так? Вот ты, Витек, – счастливый?
– Я? – откровенно растерялся Витек. – Не знаю. Наверное, да…
Отвечая, он взглянул прямо на девочку, и подумал о том, что эта, сидящая сейчас рядом с ним, Капризка не очень похожа на ту Лизу Ветлугину, с которой он дружил до ссоры, полтора года назад. Он очень хорошо помнил глаза маленькой Капризки, потому что часто смотрел в них. По ее же требованию.
– Ты не врешь? Не врешь?! – спрашивала она, как будто все время подозревала в чем-то маленького, и в общем-то весьма честного Витька. – Смотри мне в глаза и говори!
Сейчас ему показалось, что глаза изменили цвет. И губы тоже изменились. И волосы. «Но так же не бывает!» – подумал Витек.
– Ты изменилась, – сказал он.
– Ага. У меня переходный возраст, – усмехнулась Капризка.
– А у меня? – спросил Витек. Видимо, сегодня ему суждено было задавать глупые вопросы. – Я тоже изменился?
– Нет, – улыбнулась Капризка. – Ты не изменился. Ты – такой же. Только подрос немножко. Так и будешь всегда свои задачки решать. А меня из гимназии в этом году выгонят, – неожиданно закончила она.
– Почему выгонят? – испугался Витек, и сам удивился своему испугу. Мало ли кого выгоняют из их гимназии! Вот в прошлом году четверых выгнали из их класса. И с Капризкой он последний год почти не разговаривал. Чего же испугался?
– Я этих задач, что мы сейчас проходим, вообще не понимаю, – грустно призналась Капризка. – Дома сижу, пытаюсь понять, ничего… Не потянуть мне…
– У тебя же сестра старшая, мать… – Витьку никогда не требовалась помощь в освоении программы, но он не сомневался в том, что при необходимости отец объяснил бы ему любой непонятный раздел.
– Ха! Сказал! – невесело рассмеялась Капризка. – Верка куда тупее меня, да и в школе почти не учится. Так, отсиживает… А мама… она бы и рада… Да у нее же образование – библиотечный техникум, она в математике ни бум-бум…
– Давай я буду с тобой заниматься! – быстро предложил Витек. – Я хорошо объясняю, это все пацаны говорят… Или буду за тебя задачки решать. И на контрольных… – Витек вспомнил про Баобаба и его наемного Воробья и поморщился.
