скачать книгу бесплатно
– У вас есть сейчас время, господин Окада? Может быть, у вас какие-то дела? – спросила она официальным тоном.
Я ответил, что никаких дел у меня нет.
– Тогда, если позволите, я немного расскажу вам о себе. – Она устроила на диване сумку и сложила руки на обтянутых зеленой юбкой коленях. На ногтях был красивый розовый маникюр. И ни одного кольца на пальцах.
– Конечно. Пожалуйста. – Так моя жизнь стала поворачивать в каком-то загадочном направлении. Что, впрочем, можно было предугадать с того момента, когда в прихожей раздался звонок Криты Кано.
8. Длинная история Криты Кано
Размышления о природе боли
– Я родилась 29 мая, – начала свой рассказ Крита Кано, – и вечером того дня, когда мне исполнилось двадцать лет, решила свести счеты с жизнью.
Я поставил перед ней чашку со свежим кофе. Она добавила в нее сливок, отказалась от сахара и медленно перемешала ложечкой. Я, как обычно, пил черный кофе – не признаю сливки и сахар. Часы на столе сухо отсчитывали секунду за секундой.
Пристально посмотрев мне в глаза, Крита Кано спросила:
– Можно я буду рассказывать по порядку, с самого начала? Где родилась, про нашу семью…
– Пожалуйста, не стесняйтесь. Делайте, как вам удобнее.
– Нас у родителей трое, я – самая младшая. Еще есть брат – старше Мальты. У отца – собственная больница в префектуре Канагава. Никаких проблем в семье не было: самая обыкновенная семья, каких много. Родители, очень серьезные люди, с большим уважением относились к труду. Воспитывали нас в строгости, но и позволяли быть самостоятельными, если это не мешало взрослым. Материально мы ни в чем не нуждались, но роскоши дома не было. Родители считали, что нельзя баловать детей лишними деньгами. В общем, жили мы скорее скромно.
Мальта – старше меня на пять лет. С раннего детства мы видели, что она не совсем такая, как другие дети: у нее был дар угадывать разные вещи. Например, она знала, что в такой-то палате больницы только что умер пациент, или могла сказать, где искать пропавший кошелек. Сначала все интересовались способностями Мальты, думали, что у нее ценный дар, но скоро это стало вызывать тревогу. Родители запретили сестре говорить на людях о «вещах, не имеющих под собой твердого основания». Отец заботился о своей репутации главного врача и не хотел, чтобы посторонние знали о сверхъестественных способностях его дочери. Вот Мальта и закрыла рот на замок. Она не только перестала рассуждать о «вещах, не имеющих под собой твердого основания», но и старалась избегать обычных повседневных разговоров.
Только со мной Мальта откровенничала. Мы с ней очень близки. Предупредив, чтобы я больше никому не говорила, она потихоньку рассказывала, что скоро по соседству произойдет пожар или что самочувствие нашей тети, что живет в Сэтагая[19 - Район в Токио.], ухудшится. Ее слова всегда сбывались. Для меня, еще маленькой, это было ужасно интересно. Ничего страшного и неприятного я в этом не видела. Помню, как я все время ходила за Мальтой по пятам и слушала ее «прорицания».
Чем старше становилась Мальта, тем сильнее проявлялись ее особые способности. Но она не понимала, как можно ими пользоваться или развивать, и очень страдала от этого. Посоветоваться было не с кем, рассчитывать, что кто-то подскажет ей, что делать, не приходилось. Еще подростком Мальта поняла, что такое одиночество. Ей нужно было все решать самой, на все искать собственные ответы. Конечно, в нашем доме она не была счастлива. Сестре приходилось подавлять свои способности, скрывать их от чужих глаз, поэтому она никогда не могла расслабиться, отдохнуть душой. Она чувствовала себя большим сильным растением, которое посадили в маленький горшочек. Это было противоестественно, неправильно. И Мальта знала только одно: ей надо как можно скорее покинуть этот дом. Она верила, что где-то на земле существует мир, в котором она сможет жить своей жизнью. Однако пришлось набраться терпения до окончания школы.
Учиться дальше Мальта не стала и в поисках новой жизни решила одна уехать за границу. Но наши родители – люди благоразумные и не могли так просто отпустить ее. Сестра накопила денег и, ничего им не сказав, убежала из дому. Сначала поехала на Гавайи и прожила два года на острове Кауаи. Мальта где-то читала, что на его северном побережье есть источники с чудесной водой. С тех пор у нее возник очень большой интерес к воде. Сестра пришла к выводу, что человеческая жизнь во многом зависит от состава воды, и поэтому решила временно остаться на Кауаи. Тогда на острове еще жили коммуной хиппи, и Мальта поселилась с ними. Местная вода очень повлияла на ее экстрасенсорные способности. Благодаря ей она смогла достичь «полноценной гармонии» между своим телом и своими способностями. Мальта писала мне, как это замечательно, и, читая ее письма, я тоже была счастлива. Но скоро сестру перестала удовлетворять эта земля. Остров действительно был прекрасным и мирным, а жившие там люди, далекие от мирских страстей, искали только душевного спокойствия. Однако они слишком зависели от наркотиков и секса. А моя сестра в этом не нуждалась, поэтому, проведя на Кауаи два года, она уехала оттуда.
Потом Мальта перебралась в Канаду, путешествовала по северу Соединенных Штатов, а затем переехала в Европу. Куда бы Мальта ни приезжала, везде она брала воду на пробу. Ей удалось найти несколько мест с замечательной водой, но нигде она не была идеальной. И Мальта продолжала ездить по свету. Когда кончались деньги, она занималась гаданием – помогала находить пропавшие вещи или людей. За это ей платили, хотя сестра не любит брать с людей деньги. Не годится обменивать дар неба на материальные блага. Но тогда Мальта просто зарабатывала, чтобы выжить. Ее дар ценили повсюду, где бы она ни жила, поэтому, чтобы получить деньги, много времени не требовалось. В Англии она даже помогла полицейскому расследованию. Пропала маленькая девочка, Мальта указала место, где был спрятан ее труп, и неподалеку нашла оброненную убийцей перчатку. Его арестовали, и он сразу же сознался. Об этом деле писали в газетах. Когда-нибудь я покажу вам вырезки. Так сестра кочевала по Европе, пока наконец не оказалась на Мальте. К тому времени прошло почти пять лет, как она уехала из Японии. Этот остров стал конечным пунктом в поисках воды. Впрочем, об этом вы, верно, слышали от самой Мальты?
Я кивнул.
– Странствуя по свету, Мальта постоянно писала мне. Конечно, иногда мешали обстоятельства, но, как правило, каждую неделю я получала от нее большое письмо. Она сообщала, где находится, чем занимается. Нас разделяло много километров, но мы очень дружили и могли в письмах делиться чувствами. Что это были за письма! Если бы вы их прочитали, вам стало бы понятно, какой замечательный человек моя сестра. Благодаря этим весточкам я смогла открыть для себя столько миров, узнать о многих интересных людях. Ее письма меня подбадривали, помогали расти – я всегда буду очень благодарна за них сестре и никогда этого не забуду. Но письма – это только письма. В самые трудные подростковые годы, когда я больше всего нуждалась в старшей сестре, она находилась где-то далеко. Ее не было рядом, и в семье мне было очень одиноко. Одна во всем свете. Тогда я очень мучилась от боли – дальше я расскажу об этом подробно. Не к кому было обратиться за советом. В этом смысле я была такой же одинокой, как Мальта. Если б тогда она была рядом со мной, моя жизнь, может быть, сложилась бы немного иначе. Она могла мне что-то посоветовать, помочь. Но говорить сейчас об этом нет смысла. Так же как и Мальте, мне пришлось прокладывать в жизни дорогу самой. И когда мне исполнилось двадцать, я твердо решила покончить с собой.
Крита Кано взяла чашку и допила кофе.
– У вас замечательный кофе, – сказала она.
– Спасибо. Может быть, хотите перекусить? Я только что сварил яйца.
Чуть подумав, она сказала, что съела бы одно. Я принес из кухни яйца и соль. Налил ей еще кофе. Мы не спеша очистили и съели яйца, выпили кофе. Зазвонил телефон, но отвечать я не стал. После пятнадцати-шестнадцати звонков аппарат смолк. На Криту Кано звонки не произвели никакого впечатления. Она их будто не слышала.
Съев яйцо, она достала из сумки маленький носовой платок и вытерла губы. Одернула юбку.
– Решившись на самоубийство, я собралась написать предсмертную записку. Просидела за столом целый час, пытаясь объяснить, почему ухожу из жизни. Хотела написать, что в моей смерти никто не виноват, что ее причины кроются во мне самой. Я не хотела, чтобы потом кто-нибудь по ошибке винил себя в случившемся.
Но написать записку я так и не смогла. Переписывала ее раз за разом, но каждый новый вариант казался глупее и нелепее предыдущего. Чем серьезнее мне хотелось написать, тем несуразнее получалось. Наконец я решила отказаться от этой затеи.
Все очень просто. У меня наступило разочарование жизнью. Я больше не могла выносить всю ту боль, которая сидела во мне. Я ее терпела двадцать лет. Все это время в жизни не было ничего, кроме непрекращающейся боли. Я изо всех сил старалась ее выдержать и абсолютно уверена, что сделала все, что могла. Могу с гордостью заявить: я не собиралась уступать, сдаваться без боя. Но к своему двадцатому дню рождения пришла к выводу, что жизнь не стоит того, чтобы тратить на нее столько сил.
Крита Кано замолчала и только разглаживала пальцами уголки лежавшего на коленях носового платка. Когда она опускала глаза, ее длинные накладные ресницы отбрасывали на лицо мягкие тени.
Я откашлялся. Наверное, надо было что-то сказать, но в голову не приходило ничего путного, и я промолчал. Издалека донесся крик Заводной Птицы.
– Боль привела меня к решению умереть. Боль, – продолжала она. – Это не метафора. Я имею в виду не душевные страдания, а чисто физическую боль. Простую, обыкновенную, явную, физическую – и от этого еще более острую – боль. Головная, зубная боль, мучения от месячных, боли в пояснице и плечах, жар, ноющие мышцы, ожоги, обморожения, вывихи, переломы, ушибы и так далее. Я страдала от боли гораздо чаще других, да и болело у меня во много раз сильнее. Возьмем, к примеру, зубы. Похоже, в них от рождения был какой-то дефект. Они болели круглый год. Как бы тщательно я их ни чистила по нескольку раз в день, сколько бы ни воздерживалась от сладкого, все напрасно. Зубы болели несмотря ни на что. Вдобавок на меня почти не действовала анестезия. Поэтому визиты к зубному врачу превращались для меня в кошмар. Боль была неописуемая. Ужасная. Потом эти муки с менструальными циклами. Месячные проходили у меня очень тяжело, и целую неделю нижняя часть живота болела невыносимо. При этом меня еще жутко мучили мигрени. Наверное, вам трудно это представить, но от боли нельзя было сдержать слез. Эта пытка повторялась каждый месяц и длилась целую неделю.
Когда приходилось летать на самолете, голова от перемены давления, казалось, готова была лопнуть. Врачи говорили, что это как-то связано с устройством моего вестибулярного аппарата. Говорят, так бывает, когда у человека повышенная чувствительность на перепады давления. То же самое я часто ощущала в лифте. Поэтому мне нельзя пользоваться лифтом в высотных зданиях. Кажется, голова треснет от боли и оттуда хлынет кровь. А что было с желудком! Минимум раз в неделю меня скручивали такие острые приступы, что невозможно было подняться утром с постели. Несколько раз я проходила обследование, но причину врачи так и не нашли.
Может быть, это имело отношение к психике. Какие уж тому причины – не знаю, но боли не прекращались, а ведь еще надо было ходить в школу. Если бы я пропускала занятия всякий раз, когда у меня что-то болело, в школе бы меня почти не видели.
Стоило мне обо что-то удариться, как на теле обязательно появлялся кровоподтек. Глядя на себя в зеркало ванной, я готова была разрыдаться. Все тело покрывали черные синяки – оно напоминало гнилое яблоко. Появляться на людях в купальнике было для меня пыткой, поэтому, сколько себя помню, я почти никогда не плавала. Была и еще одна проблема: из-за того, что правая и левая нога у меня чуть различаются по размеру, мне страшно натирала новая обувь.
Из-за всего этого я почти не занималась спортом. Как-то в школе приятели насильно вытащили меня на каток. Там я упала и так сильно ушибла поясницу, что с тех пор, как только наступала зима, у меня это место начинало страшно болеть. Казалось, будто в меня изо всей силы загоняют толстую иглу. Бывало, я не могла удержаться на ногах, пытаясь подняться со стула.
Меня также по три-четыре дня мучили запоры, и чтобы сходить в туалет, опять надо было терпеть боль. Страшно ломило плечи. Мышцы сводило так, что они становились как камень. Боль не позволяла долго стоять, но даже когда я ложилась, облегчения не наступало. Когда-то в Китае людей наказывали, сажая на несколько лет в тесные деревянные ящики. Я давно читала об этом в какой-то книжке. Наверное, этим несчастным было так же больно, как и мне. Временами от боли я едва дышала.
Можно еще долго рассказывать о боли, которую мне пришлось испытать, но боюсь вас утомить. И так достаточно. Я хотела только, чтобы вы поняли, что мое тело было средоточием огромного количества болячек. Я стала думать, что меня кто-то проклял, жизнь оказалась несправедлива ко мне. Боль еще можно было бы терпеть, если бы и другие люди в мире несли такой же крест. Но это было не так. Боль ужасно несправедлива. Я многих о ней расспрашивала, но никто, оказывается, не представляет, что такое настоящая боль. Подавляющее большинство людей живет на свете, почти не зная боли, – во всяком случае, не чувствует ее каждый день. Когда я это поняла (все стало ясно после перехода в среднюю школу), мне стало обидно до слез. Почему только я? Почему мне надо жить, неся такой тяжкий груз? И тут же захотелось умереть.
Но в то же время мне пришла в голову и другая мысль: «Не может же это продолжаться вечно? Однажды утром я проснусь – и боли не будет, она исчезнет неожиданно, без всяких объяснений – и передо мной откроется новая, спокойная жизнь, в которой ей не будет места». Но уверенности, что это произойдет, у меня не было.
Я откровенно рассказала все Мальте: «Жить с такими муками я больше не хочу. Что мне делать?» Через некоторое время она ответила. «С тобой действительно что-то не так, – писала сестра. – Но я не понимаю, в чем дело и что нужно предпринять. Моих возможностей пока недостаточно, чтобы судить о таких делах. Подожди, пока тебе исполнится 20 лет, – вот единственное, что я могу тебе сказать. Потерпи до этого времени и потом уже что-то решай. Так, думаю, будет лучше».
Так я решила пожить до двадцати. Однако время шло, а изменений к лучшему не наблюдалось. Больше того – боль становилась все сильнее и сильнее. Из всего этого я поняла лишь одно: боль обостряется пропорционально росту тела. Но я терпела ее восемь лет и все это время старалась обращать внимание только на хорошие стороны жизни. Никому не жаловалась. Всегда старалась улыбаться, как бы тяжело ни приходилось. Научилась сохранять невозмутимый вид, даже когда от боли еле держалась на ногах. Слезы и жалобы боль не снимают, от них становишься еще несчастней. Я очень старалась, и многие люди стали относиться ко мне с любовью и симпатией. Они считали меня тихой и приятной девушкой. Я вызывала доверие у старших, подружилась со многими сверстниками. Если б не боль, мне, наверное, нечего было бы жаловаться на жизнь, на свою юность. Но боль преследовала меня все время, она как будто стала моей тенью. Стоило позабыть о ней хотя бы на минуту, как она наносила новый удар по моему телу.
В университете я познакомилась с одним парнем и на первом курсе, летом, лишилась девственности. Но и это – что, впрочем, можно было предположить – принесло мне только боль. «Потерпи немного, привыкнешь, и боль пройдет», – говорили опытные в таких делах подруги, однако она не проходила. Каждый раз, когда я спала с этим парнем, от боли у меня текли слезы из глаз. Наконец я объявила, что с меня хватит: «Ты мне нравишься, но не могу больше выносить этой боли». Удивившись, он назвал мои слова полным бредом. «Тут наверняка дело в психологии, – заявил он. – Расслабься. Тогда боль пройдет и тебе будет приятно. Этим же все занимаются, и у тебя тоже получится. Постарайся, и будет результат. И нечего из себя девочку строить, на боль все сваливать. Хватит ныть в конце концов».
Когда я это услышала, моему многолетнему терпению пришел конец и меня в буквальном смысле слова прорвало: «Что ты можешь знать о боли?! То, что испытываю я, – не просто боль. У меня болит все, что только можно. И если я на что-то жалуюсь, значит, мне правда больно». Я попробовала объяснить ему свое состояние, перечисляя все болячки, доставшиеся на мою долю, но он так ничего и не понял. Человек, который не испытывал настоящей боли, не в состоянии понять, что это такое. На этом наш роман кончился. Вскоре подошел мой двадцатый день рождения. Я переносила боль долгих двадцать лет, надеясь, что придет светлый момент и наступит перелом. Но этого не случилось. Борьба лишила меня последних сил. Надо было умереть раньше. А я пошла в обход и лишь затянула свои муки.
Крита Кано прервала рассказ и глубоко вздохнула. На столе перед ней стояли блюдечко с яичной скорлупой и пустая чашка. На коленях лежал аккуратно сложенный носовой платок. Она вдруг будто вспомнила о времени и поглядела на стоявшие на полке часы.
– Извините меня, – тихо произнесла Крита лишенным эмоций голосом. – Я что-то заговорилась. Отняла у вас столько времени. Не буду больше задерживать. Мне, право, очень неудобно. – С этими словами она сжала в руке ремешок белой лакированной сумки и поднялась с дивана.
– Погодите минуту, – растерялся я. Мне совсем не хотелось, чтобы она останавливалась посередине. – О моем времени не беспокойтесь, прошу вас. Я все равно весь день свободен. Может быть, расскажете до конца? Ведь ваша история, наверное, на этом не кончилась?
– Вы правы, – проговорила Крита Кано. Она продолжала стоять и смотрела на меня сверху вниз, крепко сжимая обеими руками ремешок сумки. – То, что я вам рассказала, – это скорее предисловие.
Попросив ее подождать, я вышел на кухню. Стоя у раковины, сделал два глубоких вдоха, потом достал с полки два стакана, положил в них лед и наполнил апельсиновым соком из холодильника. Поставил стаканы на маленький поднос и вернулся с ним в гостиную. Я намеренно проделывал эти операции не спеша, но, войдя в комнату, увидел, что Крита Кано стоит все в той же позе. Когда я поставил перед ней стакан с соком, она, словно передумав, снова присела на диван, прижимая к себе сумочку.
– Вы в самом деле хотите, чтобы я рассказала до конца? – недоверчиво спросила она.
– Конечно.
Выпив полстакана сока, Крита продолжила:
– Думаю, вы уже догадались, что покончить с собой я так и не сумела. Иначе не сидела бы здесь с вами и не пила бы сок. – Она пристально посмотрела мне в глаза. Согласившись с этим, я слегка улыбнулся. – Если бы я умерла, как планировала, это решило бы все проблемы. Смерть повлекла бы потерю сознания, и, соответственно, боль ушла бы навсегда. Вот что мне было нужно. Но, к несчастью, я выбрала не тот способ умереть.
В девять часов вечера 29 мая я вошла к брату в комнату и попросила у него машину. Машина была совсем новая, только недавно купленная – «тойота МR2», – и он, конечно, состроил недовольную гримасу, но я не обратила на это внимания. Отказать мне брат не мог: ведь когда он ее покупал, я дала ему взаймы недостающую сумму. Я получила ключи и минут тридцать просто каталась на этой блестящей красавице. На спидометре у нее было всего 1800 километров. Она была легкой и мгновенно набирала скорость, стоило чуть надавить на газ. Машина идеально подходила для того, что я задумала. На Тамагаве[20 - Река в центральной части о-ва Хонсю, впадает в Токийский залив.], недалеко от дамбы, я подыскала массивную на вид каменную стену, которой был отгорожен большой жилой дом. В нее очень удачно упиралась неширокая улочка. Я отъехала подальше, чтобы было место для разгона, и решительно вдавила педаль газа. Машина врезалась в стену на скорости километров сто пятьдесят, и я потеряла сознание.
Однако стена, к несчастью, оказалась совсем не такой прочной, как выглядела. Строители схалтурили и не закрепили ее как следует. Она просто рассыпалась, а передняя часть машины смялась в лепешку. И все. Стена смягчила удар. Вдобавок ко всему в голове все смешалось, и я позабыла отстегнуть ремень безопасности.
Так я избежала смерти и даже почти не пострадала. И что странно – я практически не ощущала боли. Меня отвезли в больницу, починили единственное сломанное ребро. Приезжала полиция, задавали разные вопросы, но я отвечала, что ничего не помню. Наверное, перепутала педали и вместо тормоза нажала на газ. Полиция поверила. Ведь мне только что исполнилось двадцать, права я получила всего полгода назад, да и на самоубийцу, кажется, не похожа. И потом: кто станет кончать с собой, пристегнувшись ремнем безопасности?
Но, выписавшись из больницы, я столкнулась с кое-какими проблемами практического свойства. Прежде всего надо было расплачиваться за кредит на «МR2», которая превратилась в груду металлолома. К несчастью, в свое время при оформлении страховки вышла какая-то ошибка, и страховая компания платить за разбитую машину отказалась.
Надо было взять машину напрокат, с нормальной страховкой, но кто знал, что так получится. Тогда я меньше всего думала об этом. Как-то не приходило в голову, что брат не застраховал эту дурацкую машину как следует или что самоубийство не получится. Ведь произошло невероятное: я врезалась в стену на скорости 150 километров и осталась жива.
Через некоторое время пришел счет от домоуправителя за восстановление стены. С меня причиталось 1 364 294 иен[21 - Около 11 тысяч долларов.]. Платить надо было наличными и немедленно. Пришлось занимать деньги у отца. Он знал им счет и согласился дать требуемую сумму в долг, но сказал, что я, как виновница случившегося, должна буду вернуть все до последней иены. Как раз в то время отец расширял больницу, и у него было довольно туго с деньгами.
Я опять стала думать о самоубийстве и придумала надежный способ: прыгнуть с пятнадцатого этажа главного университетского корпуса. Уж тут-то смерть точно гарантирована. Я сделала несколько прикидок, выбрала окно, из которого собиралась выброситься. Еще немного – и я осуществила бы свой план. Но что-то вдруг меня остановило. Появилось какое-то странное, непривычное чувство. В самый последний момент это «что-то» буквально подхватило меня сзади и уберегло от прыжка. Но пока я поняла, что такое это «что-то», прошло порядком времени.
Боль исчезла.
С того момента как я пришла в себя в больнице после случившегося, боль почти перестала напоминать о себе. За всеми событиями я не сразу заметила, что она оставила мое тело в покое. Не стало проблем с кишечником, ничего не мучило в критические дни, не болели ни голова, ни желудок. Даже сломанное ребро почти не причиняло беспокойства. Почему это произошло? Об этом я не имею ни малейшего представления. Но факт остается фактом: боль ушла.
Тогда я решила пожить еще немного. У меня появился какой-то интерес, захотелось хоть немного попробовать, что такое жизнь без боли. «Умереть всегда успею», – подумала я.
Но продление жизни означало, что придется платить по долгам. А их было больше трех миллионов иен. И чтобы расплатиться, я стала проституткой.
– Проституткой? – переспросил я изумленно.
– Да, – совершенно спокойно ответила Крита Кано, как будто в том, что она сказала, не было ничего особенного. – Мне как можно скорее нужны были деньги, а других способов заработать я не знала. Я пошла на это без всяких колебаний. Дело в том, что я твердо решила умереть, а раньше или позже – какая разница! Тогда мною двигало только любопытство: интересно было какое-то время пожить, не испытывая боли. А торговля телом по сравнению со смертью – в общем-то, пустяк.
– Да, конечно, – откликнулся я.
Лед в ее стакане растаял, и перед тем как отпить немного, она перемешала сок соломинкой.
– Можно задать вам один вопрос? – поинтересовался я.
– Конечно, спрашивайте.
– Вы советовались с сестрой о своем решении?
– Она в то время постигала мудрость на Мальте и не хотела, чтобы ее отвлекали, поэтому не дала мне своего адреса. Мои письма мешали бы ей сосредоточиться. Три года, что она там жила, я почти ей не писала.
– Понятно, – сказал я. – Хотите еще кофе?
– С удовольствием.
Я вышел на кухню подогреть кофе. Посмотрел, как крутится вентилятор, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Когда кофе был готов, я разлил его по чистым чашкам и вместе с тарелкой шоколадного печенья отнес в гостиную.
– Когда вы пытались покончить с собой? – спросил я.
– Мне тогда было двадцать. Шесть лет назад, в мае семьдесят восьмого.
В мае 1978 года мы поженились с Кумико. Как раз в это время Крита Кано задумала самоубийство, а ее сестра занималась на Мальте духовным самосовершенствованием.
– Я отправилась в увеселительный квартал, окликнула первого мужчину, показавшегося мне подходящим. Мы договорились о цене и пошли в ближайший отель, – продолжала Крита. – Секс больше не причинял мне физической боли. Впрочем, и удовольствия от него я тоже не получала. Для меня это были просто телодвижения, не более. Поэтому я не чувствовала никакой вины от того, что занималась сексом за деньги. Меня окружала завеса бесчувственности, настолько плотная, что ничто не могло пробиться сквозь нее.
Это занятие приносило очень хорошие деньги. В первый месяц я получила почти миллион иен. Такими темпами можно было рассчитаться с долгами за три-четыре месяца. После занятий в университете я отправлялась по своим делам и не позже десяти вечера уже была дома. Родителям говорила, что подрабатываю официанткой в ресторане, поэтому мои отлучки подозрений не вызывали. Я решила возвращать отцу по сто тысяч иен в месяц, а остальные деньги клала в банк. Отдай я сразу много, это наверняка показалось бы подозрительным.
И вот однажды вечером, когда я по обыкновению заговаривала у вокзала с мужчинами, меня вдруг схватили сзади за руки. «Полиция!» – подумала было я, но быстро поняла, что столкнулась с местными якудза. Двое затащили меня в закоулок, пригрозили штуковиной, похожей на нож, и отвели в какое-то помещение неподалеку. Втолкнули в заднюю комнату, раздели, связали и долго насиловали, снимая эту сцену на видео. Все это время я не открывала глаз и старалась ни о чем не думать. Это оказалось нетрудно, потому что я ничего не ощущала – ни боли, ни удовольствия. Потом они показали мне пленку и сказали, что я должна буду работать на них, если не хочу, чтобы ее увидели другие люди. Достав из моего кошелька студенческий билет, якудза пригрозили отослать копию кассеты моим родителям и вытянуть из них все деньги, если я вздумаю отказаться. Выбора не было, и я сказала, что согласна на все и буду делать, что мне скажут. Тогда мне в самом деле было абсолютно все равно, что бы ни случилось. Они сказали, что при работе на их «фирме» мой заработок скорее всего уменьшится, поскольку они будут забирать семьдесят процентов того, что мне достанется от клиентов. Но зато мне не придется больше тратить время на их поиски, да и с полицией проблем не будет. Клиенты будут высший сорт. Ну а если я вздумаю заниматься самодеятельностью, в один прекрасный день меня найдут задушенной в каком-нибудь отеле.
После этой встречи отпала нужда поджидать клиентов на улице. По вечерам я приходила в «контору» к своим новым знакомым и получала указания, в какой отель надо ехать. Свое обещание они выполняли и поставляли мне хороших клиентов. Не знаю почему, но ко мне было особое отношение. Внешне я производила впечатление неопытного, невинного существа с хорошим воспитанием, чего не хватало другим девушкам. Такой тип, мне кажется, нравится многим мужчинам. Обычно девушка обслуживает в день минимум трех клиентов, мне же позволяли ограничиться одним или двумя. Другие девушки всегда носили в сумочках пейджеры, и если из «конторы» поступал сигнал, им приходилось спешить в какую-нибудь захудалую гостиницу, чтобы переспать с совершенно незнакомым типом. На меня, как правило, заявки поступали заранее, и встречи с клиентами почти всегда проходили в первоклассных отелях, а то и на квартирах. Партнерами обычно были мужчины средних лет, молодые попадались реже.
Раз в неделю в «конторе» я получала деньги. Не такие, как раньше, но с учетом чаевых от клиентов все равно вполне приличные. Встречались, конечно, и люди, прямо скажем, со странными фантазиями, но меня это не смущало. Чем оригинальнее фантазия, тем большим выходило мое вознаграждение. У меня появились постоянные клиенты, которые чаевых не жалели. Для своих заработков я открыла несколько счетов в разных банках. Но деньги меня тогда уже не интересовали. Так, колонки цифр… Весь смысл моего существования сводился к одному: проверить, неужели мои чувства атрофировались совсем.
Просыпаясь утром, я какое-то время лежала в постели, прислушиваясь к своему телу. Ничего похожего на боль! Открывала глаза, медленно собирала свои мысли и проверяла ощущения на каждом участке тела – с головы до кончиков пальцев на ногах. Нигде ничего не болело. Я не могла понять: то ли боли действительно не было, то ли я ее просто не чувствовала. Так или иначе, ушла не только боль, но и вообще всякие чувства. Потом я вставала и шла в ванную чистить зубы. Снимала пижаму и принимала горячий душ. Тело наполняла необыкновенная легкость. Оно было таким легким и воздушным, что казалось чужим. Казалось, мой дух вселился в не принадлежащее мне тело. Глядя на себя в зеркало, я чувствовала огромное расстояние, отделяющее меня от моего тела.
Жизнь без боли… Я мечтала о ней столько лет, но когда мечта сбылась, я никак не могла отыскать в ней свое место. Между этой жизнью и мною пролегала четкая грань, и это приводило меня в смятение. Я ничем не была связана с этим миром. Миром, который прежде ненавидела и продолжала ненавидеть за нечестность и несправедливость. Но там, по крайней мере, было понятно, кто я есть. Теперь же мир перестал быть миром, а я перестала быть сама собой.
Я стала часто плакать. Приходила днем в парк Синдзюку или Иоиоги, садилась на траву и заливалась слезами. Плакала час или два. Рыдала в голос. Проходившие мимо пристально смотрели на меня, но я их не замечала. Как было бы хорошо, если бы я умерла тогда, вечером 29 мая! Но после того что случилось, я уже не могла умереть. Вместе с чувствами ушли и силы, которые все-таки нужны, чтобы лишить себя жизни. Не было ни боли, ни радости. Не осталось ничего, кроме опустошенности. Я перестала быть собой.
Крита Кано глубоко вздохнула и на какое-то время задержала дыхание. Затем взяла чашку из-под кофе, заглянула в нее, чуть покачала головой и поставила обратно на блюдце.
– Тогда-то я и встретила Нобору Ватая.
– Кого? Нобору Ватая? Он что же – был вашим клиентом? – Я был поражен.
Она молча кивнула.
– Но ведь… – начал было я, но остановился, чтобы подыскать нужные слова. – Вы понимаете… Ваша сестра сказала мне, что Нобору Ватая вас изнасиловал. Это имеет отношение к тому, что вы рассказали?
Крита Кано взяла лежавший на коленях платок, приложила его к губам. Затем посмотрела мне прямо в глаза. Что-то в ее взгляде меня тревожило.
– Извините меня, пожалуйста. Нельзя ли попросить еще чашечку кофе?
– Разумеется. – Я взял ее чашку со стола, поставил на поднос и вышел с ним на кухню. Дожидаясь, пока согреется кофе, я засунул обе руки в карманы брюк и прислонился к сушилке. Когда я вошел в гостиную с чашкой в руках, Криты Кано на диване не было. Вместе с ней исчезли и сумка, и платок. Я заглянул в прихожую. Ее туфель там тоже не оказалось.
9. Острая потребность в электричестве и подземные водостоки
Соображения Мэй Касахары по поводу париков
Утром, проводив Кумико на работу, я пошел поплавать в бассейн. По утрам там меньше народа. Вернувшись домой, приготовил кофе и сел пить его на кухне, обдумывая оборвавшийся на середине странный рассказ Криты Кано и стараясь вспомнить все по порядку. Чем больше я думал, тем более удивительной казалась вся эта история, но голова работала все медленнее, и страшно хотелось спать. Я прилег на диван, закрыл глаза и тут же отключился. И мне приснился сон.
Приснилась Крита Кано. Точнее, сначала появилась Мальта в тирольской шляпе с большим ярким пером. Вокруг было много людей (место напоминало просторный зал), но я сразу узнал ее по этой шикарной шляпе. Она одиноко сидела за стойкой бара. Перед ней стоял большой стакан с каким-то тропическим коктейлем. Но пила из него Мальта или нет, я не запомнил.
На мне был костюм и тот самый галстук в горошек. Увидев Мальту Кано, я сразу же двинулся к ней, но не сразу смог пробиться сквозь толпу. Когда же наконец добрался до стойки, ее там уже не было. Остался только стакан с коктейлем. Я уселся на соседний табурет и попросил виски со льдом. На вопрос бармена, какой сорт я предпочитаю, заказал «Катти Сарк». Вообще-то мне было все равно, просто «Катти Сарк» – первое, что пришло в голову.
Не успел я получить свое виски, как сзади кто-то тронул меня за руку. Прикосновение было таким мягким, будто человек имел дело с какой-то чрезвычайно хрупкой вещицей, способной распасться на куски в любой момент. Я обернулся и увидел перед собой мужчину без лица. Был он в самом деле безликим или нет – я не разобрал. Но то место, где полагается находиться лицу, покрывала густая тень, и разглядеть, что за ней скрывалось, было невозможно.
«Пожалуйте сюда, господин Окада», – произнес мужчина. Я хотел что-то спросить, но он не дал мне сказать ни слова. «Пойдемте со мной. У нас не так много времени. Скорее». Держа меня за руку, он быстро проложил дорогу через переполненный зал, и мы выбрались в коридор. Я не сопротивлялся и следовал за незнакомцем. Ему, по крайней мере, было известно мое имя. Значит, все это происходит отнюдь не случайно, имеет свою причину и цель.
Пройдя по коридору еще немного, человек без лица остановился перед дверью, на которой висела табличка с номером 208. «Дверь не заперта. Открывайте». Я подчинился. За дверью находилась большая комната, напоминавшая апартаменты старомодного отеля. Под высоким потолком висела старинная люстра, которая, однако, не горела. Помещение слабо освещала лишь маленькая лампа на стене. Гардины на окнах были плотно задернуты.
«Хотите виски? Предпочитаете „Катти Сарк“? Не стесняйтесь!» – Безликий указал на шкаф и, оставив меня одного, бесшумно затворил за собой дверь. Я долго стоял посреди комнаты, не зная, что делать.
