скачать книгу бесплатно
– Ну так сходите к ней в гости.
– Я не могу с нею встречаться в таком виде.
– Все с ней будет отлично. Дети выносливые. – О детях он ничего не знал, но слышал, как такое о них говорят другие. – Она все поймет. Она же Большая Смерть.
– Уже нет. Кажется, она растеряла свои… ну, силы. Она теперь просто обычный ребенок. Исчезли ее адские псы, и если Преисподняя вновь восстает, никто не сможет ее защитить.
Свеж остановился, но поворачиваться не стал.
– Не хочу критиковать, Ашер, поскольку знаю, что вам и без того есть о чем подумать, но вот в этой части истории главный герой – вы.
– Извините. – Чарли остался стоять в дверях гостиной. К нему подошла Одри.
– Позвонить вам – это я придумала, – сказала она.
– Так, значит, – произнес Мятник, – то единственное, что должно было покончить со всем этим делом свет-против-тьмы, с проявлением Преисподней на поверхности земли, с той безумной сранью, что тут год назад происходила, возвышение Люминатуса, – этому всему кранты?
– Судя по всему, – произнес Чарли.
Теперь Мятник повернулся к ним и взялся считать по пальцам.
– Значит, у нас по городу шляется банши и предупреждает о грядущем страшном суде. Вы, Ривера и, возможно, многие другие Торговцы Смертью больше года не собирали сосуды души, и мы не знаем, что произошло с душами всех тех, кто за этот год в городе умер. У вас даже лавки больше нет, чтобы обменивать души, даже если б вы их собирали. А то единственное, что не подпускало силы тьмы, разжаловали во что – в первоклассницу?
– Она во втором учится, – поправил его Чарли. – Но в группе дополнительного чтения.
– Стало быть, нам полный, совершеннейший пиздец. И под нами я имею в виду всех.
– Довольно-таки, – согласился Чарли, кивая до того яростно, что у него пощелкивала челюсть.
– Жизнь есть страдание, – бодро высказалась Одри.
Свеж кивнул.
– Тогда ладно. Насчет имен я вам позвоню.
– И все, что ли?
– Мне ж души все равно собирать. Подыщу вам у себя в книжке кого-нибудь молодого, здорового, мужского пола – и что еще?
Чарли снова принялся развязывать поясок своего халата.
– И примерно такого размера, если…
Одри перебила его:
– Только имя и адрес, если будет. А мы поглядим, удастся ли найти еще каких-нибудь Торговцев Смертью.
– Ага, трудновато вам будет убеждать кого-то, что он скоро умрет и потому нужно выехать из собствен-ного тела, чтоб этот ящер-чародей мог в него вселиться.
Он снова повернулся к выходу, но остановился и глянул через плечо.
– О, а я вам сказал, что Император составляет список всех городских покойников?
– Это еще зачем?
– Ни малейшего, бля, – мне просто не хотелось, чтоб вы одни угощали кого-то сюрпризами. – И он хохотнул – смиренный смех обреченного – и вышел.
На улице Свеж помедлил у дверцы громадного кроваво-красного “кадиллака”, нащупывая в кармане пиджака ключи. С залива на закате накатывал туман, дымчатой волной он полз с юга. Вот на этой самой улице кинулись они на Чарли, эти Морриган, – извиваясь, выползали из решеток стоков с обоих сторон квартала, выпевая насмешки свои, пока Свеж несся прямо на них на своем “кэдди”, – а потом визжали от злости и мук, когда он сбивал их и давил колесами, и когти одной чертили борозды по металлу капота, когда ее затягивало под машину, а другая чуть не оторвала задний бампер, пока шины жгли ей спину. Парень в мастерской сказал, что на бампер будто бы гризли напал. Он ничего подобного в жизни не видывал.
– Я тоже, – сказал ему тогда Мятник. – Такого никто не видывал.
Сейчас он склонил голову набок, решив было, будто за звяком ключей от машины расслышал на улице женский голос. Но нет, просто смех – девушки вышли по-ужинать или выпить вместе в квартале отсюда, на Миссионерской, голоса их разносятся далекими отзвуками эха, распыляясь в тумане. Наверное.
Они не сводили взглядов с двери, прислушиваясь к удалявшимся шагам Мятника Свежа; вот за ним закрылась парадная дверь.
Одри глянула на часы.
– Мне нужно медитацию в семь вести. Скоро начнут собираться. Может, скроешься с глаз?
– Надо было у него про Лили спросить.
– Сам бы о ней заговорил, если б хотел. А ты б сходил расспросил Боба и прочих, помнят ли они все те места, где собирали сосуды души? Они нам правда могут очень помочь.
– Я себя там не очень желанным ощущаю.
– Не говори глупостей. Они тебя любят.
– В последнее время такое чувство, что они замышляют меня убить.
Хоть Чарли и освободился от своей ДНК бета-самца, мир он все равно рассматривал остекленевшими глаза-ми подозрения – в немалой мере ввиду того, что его уже разок прежестоко убили, и жизненный опыт этот ему нисколько не понравился.
– Возьми закусок, – сказала Одри. – Закуски они любят. На кухонной стойке еще осталась походная смесь.
– Закуски, ну да, – проворчал Чарли, направляясь к кухне. – Если б только Иисус не забыл прихватить их с собой в логово льва.
– Иисус не ходил в логово льва, то был Даниил[9 - См. Дан., 6:16.].
– Ну Даниил, какая разница. Я думал, ты буддистская монахиня.
– Так и есть, но это не делает меня беспамятным недоумком.
– А монахиням так можно разговаривать? – бросил Чарли через плечо, но Одри уже ушла наверх переодеваться. Он заскочил в кухню, цапнул со стойки пакет смеси орехов и сухофруктов, соскочил, нырнул в собачью дверцу, проскакал по ступенькам заднего хода и через маленький люк юркнул под крыльцо в убежище Беличьего Народца.
Город под домом был путаницей плохо сочетаемых найденных предметов, приделанных друг к другу кабельными хомутиками, силиконовым клеем и монтажной лентой; все это сверху освещалось низковольтными светодиодами – гирлянда их была натянула вдоль ригелей пола громадного викторианского особняка, отчего все здесь было погружено в нескончаемые сумерки. Одри купила гирлянду по настоянию Чарли – после того, как у него на глазах несколько беличьих личностей чуть не спалили весь дом, строя себе квартиру из выброшенной тары от йогурта при свечах.
Там никого не было.
Чарли проводил тут очень мало времени, предпочитая целыми днями оставаться на верхних этажах буддистского центра – либо с Одри, либо читая что-нибудь в богатой библиотеке. Читая, он уносился в бескрайние небеса воображения, отвязывался от той реальности, в которой душа его оставалась в ловушке жалкого существа, сварганенного из мяса и костей. Как и у всех нас.
Чарли вступил в центральный проход, целиком выстроенный из боковых автомобильных стекол. Оказавшись в нем, он почувствовал, будто идет по огромному змеистому аквариуму. Несмотря на разнородные материалы, из которых Беличий Народец выстроил себе город, в нем наблюдалась странная симметрия, такое единообразие замысла Чарли успокаивало, поскольку строили тут все под его размер, однако и тревожило, потому что совсем не походило на те места, где живут люди.
– Эй, – крикнул он. – Кто-нибудь дома?
Он преодолел улицу, уставленную старыми компьютерными мониторами, – все выпотрошены от электроники и выстелены подушками и лоскутами, как гнездышки.
По-прежнему ни души. С тех пор как он тут бывал в последний раз, город утроился в размерах, и сейчас Чарли миновал в нем и открытые общественные пространства, и уголки, явно предназначенные для уединения. Беличий Народец не спаривался, поскольку двух похожих особей не существовало, никого не изготавливали из одинаковых комплектов деталей, но на пары они все же разбивались, каждая личность отыскивала какое-то сродство с другой личностью, какого Чарли обычно не наблюдал. Общим в них был лишь их размер – Одри выбрала его случайно, когда училась на костюмера, еще задолго до отъезда в Тибет, ей хотелось придумывать и шить изысканные наряды, но не тратиться на материю для полноформатных манекенов, – да то, что в каждом существе размещалась человечья душа. Первые в Беличьем Народце мало чем отличались от оживших подставок для платья. Потом уже Одри принялась обшаривать лавки Китайского квартала и выискивать такие части животных, что придали бы каждому существу отличие, примерять друг к дружке разные конечности, проверять их на действенность, а на белок пускала сначала свежее мясо, затем копченое, после чего душа лепила из них уникальное живое существо.
– Мироздание всегда стремится к порядку, – как-то сказала Одри. – Беличий Народец – то, как он возник, – лучшего тому примера мне не попадалось.
– Ага, или же это черная магия и жуткая некромантия, – ответил тогда ей Чарли.
Одри стукнула его по кончику исполинского члена вилкой – он счел, что это как-то не по-буддистски, о чем ей и сообщил.
– Буддистские монахи изобрели кунг-фу, Чарли. Так что не полощи нам мозги.
– Эй, Боб! – крикнул сейчас Чарли в глубину коридора. – Это Чарли. Мне нужно с тобой поговорить.
На самом деле ему вовсе не нужно было говорить, что это Чарли, поскольку они с Бобом были единственными в своем роде, кому Одри сконструировала голосовые связки. После Чарли же она убедилась, что отнюдь не спасает души, создавая из них Беличий Народец, а вовсе даже останавливает их в кармическом развитии, поэтому Чарли у нее был последним.
Улица компьютерных мониторов ветвилась на полудюжину различных проходов, каждый из своего материала. Чарли нырнул в тот, что, похоже, сконструировали из пластиковой сточной трубы, и пошаркал по всей его длине, загибавшейся то туда, то сюда, пока с дальнего конца трубы до него не стали доноситься голоса. Голоса?
Приближаясь к концу прохода, он шел все медленнее, пока не остановился и не выглянул в обширное помещение, куда труба эта впадала. Беличий Народец выкопал здесь амфитеатр – под домом, футах в десяти ниже уровня улицы, и пещера эта была крупнее большой гостиной наверху. Теперь Чарли смотрел сверху на многочисленную группу народца, окружавшую помост в середине – его, похоже, сделали из старого оркестрового барабана. Как удалось им все это сюда втащить так, что никто не заметил?
На барабане в своем ярко-красном мундирчике мясоеда стоял Боб, воздев над головой могучую виложку, как будто та была посохом Моисея.
– Вносите голову для Фтиба! – крикнул он.
– Вносите голову для Фтиба. Вносите голову для Фтиба, – нараспев затянул Беличий Народец.
Из другого прохода вынырнули парнишка с головой игуаны в треуголке и девочка-белочка в розовом бальном платьице. Между собой они несли серебряный поднос, а на нем лежала неровно отчекрыженная голова черно-рыжей пятнистой кошки.
– Вносите голову для Фтиба, – повторяли все.
Чарли чуть дальше сдал назад. Как они могут это повторять? Само собой, некоторые по-прежнему щелкали, рычали и шипели, но ко всем этим звукам он привык, а вот некоторые взаправду тянули слова нараспев. У них были голоса.
Он присел пониже и попятился в трубу, покуда не отошел от амфитеатра подальше, после чего развернулся и поспешно поскакал прочь из города под крыльцом.
6. Духи моста
Великое стенанье призраков липло к мосту Золотые Ворота. Полоумные, как постельные клопы, они соскальзывали с вант, кишели на проезжей части, свисали с вертикальных тросов, трепетали на ветру драными боевыми знаменами, болтали ногами с анкерных быков и перекликались в снах моряков, пока суда тех проходили под мостом. В основном же они дремали – свернувшись калачиком в тяжелых стальных пилонах, сплетясь друг с другом среди кабелей, словно пылкие земляные черви, укрывшись асфальтовым одеялом и храпя протекторами миллионов машинных колес в день. Они парили над пешеходными дорожками, их вертели и толкали прохожие, а они плыли себе дальше, словно шары перекати-поля, отталкивались от берегов и скользили обратно – волны духов, прибой спящих душ, дремлющий, покуда не пробудит их мука человечья в самой их середке. Ибо ощущали они прыгуна с моста и собирались вокруг – поглядеть, проклясть, подбодрить, подразнить, навести жуть и посмеяться. Вот так в тот день дух Консепсьон Аргуэльо и нашел на мосту маляра Майка Салливэна.
– О, прошу меня простить, – произнесла она. – Я чаю, я вас расстроила. Разумеется, вам требуется время привыкнуть. Поговорим в другой раз.
И она скрылась в стали пилона, оставив Майка ловить ртом воздух и очень сильно обалдевать. Но все-таки, когда начальство сдернуло его вниз – для разговора с дорожным патрулем и капитаном моста, – призрака Майк упоминать не стал и от психологической консультации, которую ему предложили, отказался. Он сделал все, что мог, сказали ему, – с учетом всех обстоятельств. Почти всегда тем, кто намеревается прыгнуть, нужно просто чтобы им кто-нибудь что-нибудь сказал – чтобы кто-то их заметил, вытянул из воронки отчаяния, что завертелась у них в мозгу. Патрульные штата, постоянно ездящие по мосту на велосипедах, все подготовлены выискивать одиночек и вступать с ними в беседу, если такие персоны выглядят задумчивыми или плачут у парапета, и у полицейских здорово получается возвращать людей с самого края, выдергивать их обратно в мир всего одним словом доброго участия. Он все отлично сделал, с ним все будет в порядке, пускай теперь просто возьмет отгул на весь остаток дня, соберется с силами, сказали ему.
Майк и взял отгул на весь остаток дня, и отдохнул, но, к несчастью, еще и поделился своей историей о призраке в пилоне со своей подругой последних четырнадцати месяцев Мелоди, и та сперва предположила, что у него случился микроинсульт, потому что так было с одним парнем в интернете. Когда же Майк решительно отверг эту гипотезу – мол, нет, он видел и слышал то, что видел и слышал, – она ответила, что ему нужно к мозгоправу, он эмоционально закрыт, мало того – в спортзале есть парни и пожарче, которым хочется с нею переспать, а в глубине души она всегда знала, что с ним что-то не так, потому-то и не отказалась от собственной квартиры. Он согласился с тем, что, возможно, тут она права, и ей, наверное, лучше будет спать в спортзале с парнями пожарче. Подругу тем самым он потерял, зато обрел лишний свободный ящик в комоде, треть штанги для вешалок в шифоньере и все три полочки для шампуней в душевой, поэтому разрыв сердце ему не слишком-то и надорвал. Как только она ушла, Майк осознал, что ему нисколько не сиротливее, чем с нею в одной комнате, и стало немного грустно от того, что грустно ему не больше. В общем и целом это оказался плодотворный выходной.
На работу он ходил уже неделю и как раз висел среди балок под проезжей частью, когда призрак явился ему вновь.
– А знаете, – тихонько произнесла она, и ее голос достиг его слуха, не успела она возникнуть, сидя на балке у него над головой, – когда строили этот мост, под ним натягивали сетку безопасности.
Майк уцепился покрепче за страховочные тросы и подергал их, удостоверяясь, что они надежно закреплены, прежде чем отозваться.
– Хренассе, – произнес он.
– Когда работник падал и его ловило сетью, говорили, что он вступил в клуб “На полпути в ад”. Мне кажется, я тоже в этом клубе состою.
Говорила она с акцентом, но не с сильным, и в этот раз на ней было черное платье с белым кружевным воротничком. Волосы она забрала назад и сколола в узел, и в них вновь был цветок. Майк не знал, что ответить, но заранее готовился к тому, что она появится вновь, – чтоб не изумиться в каком-нибудь неподходящем месте и не сверзиться с моста насмерть. Галлюцинация она или нет, но он полнился решимостью быть к ней готовым. И потому ответил:
– Все эти балки в чаячьем говне. Вы себе платье испачкаете.
– Ах, вы так галантны, но меня уже не затронет huano de la gaviota.
– Вы, значит, испанка?
– Родилась я на испанской почве, это верно, – прямо здесь, в Пресидио, в 1792 году. – Она повела нежным пальчиком в сторону берега Сан-Франциско и форта на нем. – Прошу простить меня – мое имя Консепсьон Аргуэльо. Отец мой был губернатором Верхней Калифорнии, комендантом “Эль Пресидио Реаль де Сан Франсиско”.
– Приятно с вами познакомиться, – ответил Майк. Он не потянулся пожать ей руку – или даже поцеловать ее (а казалось, именно это ему и следует сделать, раз она так чопорна и прочее), – но сам он висел в двухстах футах над водой, а она сидела от него в добрых двенадцати футах, и если бы подплыла к нему, он бы, наверное, совсем рассудок потерял, поэтому Майк как бы поклонился – кивнул вообще-то. – Я Майк Салливэн, крашу мост.
– Ах, мне бы следовало догадаться по вашему ведерку с краской и вашему лихому рабочему облаченью, – ответило привидение. – Позволите ль поблагодарить вас за то, что поддерживаете красоту нашего моста? Мы все очень это ценим, сеньор Салливэн.
– Мы? – переспросил Майк. Он еще не до конца примерил на себя мысль о том, что разговаривает с одним привидением; и уж подавно не был готов к тому, что станет жертвой группового одержания.
– На мосту нас множество.
– Как так? – спросил Майк.
– Это место между местами, и таковы же мы – между местами.
– Не, – сказал Майк. – Почему именно вы тут?
Она вздохнула – легкий и призрачный вздох, тут же потерявшийся на ветру, – и рассказала ему.
Пусть нога моя никогда не ступала на земли Испании, воспитали меня настоящей испанской дамой – Калифорния была тогда в испанском владении. Жила я в роскошном губернаторском доме в Пресидио, и моя мать следила за тем, чтобы носила я новейшие модные наряды из лучших тканей, выписанные из Мадрида. Грамоте меня учили монахи и монашенки из Миссии, а светскому обхождению – моя мать, поэтому, несмотря на то что жили мы на самой дикой окраине Испанской империи, жизнь моя трудна вовсе не была. Почти все свое время я проводила у нас в доме и садах, его окружавших, среди солдат и священников, а в поселение Ерба-Буэна и носа не казала. Но когда мне исполнилось пятнадцать, через Золотые Ворота к нам зашел русский корабль: их старший офицер граф Николай Резанов хотел запастись провиантом для русской колонии в Ситке, которая голодала.
Отец мой принял графа с величайшей учтивостью, и тот провел у нас в доме не один вечер. Моя мать намеревалась явить русскому, что даже в колониях сохраняются манеры и традиции старой Испании. Устраивали множество званых ужинов с офицерами и их женами. Но даже когда в доме толпились гости, я не в силах была отвести взор свой от графа. До чего же привлекателен и обходителен он был – и одарял нас историями о севере и Японии, куда русский царь отправил его посланником. При нем я даже вздохнуть не смела, поэтому скрывалась в дальних углах, но вскоре убедилась, что всякий раз, когда пыталась я взглянуть на него через всю комнату, дабы упиться образом его, глядел он на меня в ответ, и я ловила его взгляд, и сердце мое ликовало. Не могла скрыть своей любви за кружевным веером, а граф – спрятать своих знаков внимания за учтивыми манерами.
Наконец однажды вечером, целуя мне руку, он передал записку, и я поспешила в кухню лишь для того, чтобы прочесть те несколько драгоценных слов: “Сегодня вечером. В саду. Когда луна взойдет над Алькатрасом”. Он знал откуда-то, что из окна моей спальни виден остров, и после того, как все гости разъехались и в доме давно все стихло, я принялась ждать, наблюдая за луной словно бы долгие месяцы, но не успела она подняться над островом, как в Золотые Ворота молоком в чай влился туман, и ночное небо превратилось всего лишь в серый саван. После этого ждать я больше не могла. Так и не сменив вечернее платье, спустилась в сад, даже не помедлив, чтобы накинуть плащ, но не успел меня охватить озноб, как я увидела его.
– Я не мог ждать, – произнес он. – Туман – я простоял здесь весь вечер.
Я подбежала к нему, затем остановилась, привстала на цыпочки, будто готова была разорваться от воодушевленья. Он привлек меня в объятья и поцеловал. Мой первый поцелуй.
Все следующие недели я жила лишь ради того, чтобы оказаться в присутствии моего возлюбленного Николаши, – да и он тоже стремился ко мне. Измышлял предлоги, чтобы – среди дня объявляться в крепости, а я придумывала поводы выходить из своих покоев, когда он здесь. Даже мельком увижу его днем – и сердце у меня подскакивало и позволяло дожить до вечера, когда вновь удавалось видеть его гостем в доме родителей, и позднее, уже в саду. Но пусть и росла любовь наша, с нею надвигался на нас и призрак времени. Николай приехал установить торговые сношения с испанской колонией, чтобы поддержать бедствовавшие русские поселения на севере, но испанские законы воспрещали колониям торговать с иностранными державами. Невзирая на всю учтивость и расположение свое, отец мой не мог исполнить просьбу графа.
– А если бы я женился на вашей дочери? – спросил Николай однажды за ужином.
– Да, – выпалила я. – Да, отец, да!
