скачать книгу бесплатно
– Такие не подойдут, – сказал Ник.
– Очень жаль. – Ида пожала плечами. – Больше ничего нет.
Ник печально покачал головой. Тогда Ида положила упаковку из-под перепелиных яиц на стол, помогла Нику собрать оставшиеся коробки с пола и подняться.
– С тобой приятно иметь дело! – с усмешкой сказала она нагруженному, медленно переставляющему ноги Нику.
Ида открыла перед ним дверь и помахала на прощанье рукой.
– Звони, когда перейдешь на страусиные! – засмеялся Ник и повернул голову, едва не рассыпав коробки.
Юн, стоявший у первой ступеньки лестницы, вышел из гипноза неправильной мелодии, льющейся из окна второго этажа. Он успел подскочить к Нику на помощь и перехватить верхнюю, опасно склонившуюся часть башни из картонных упаковок.
5
Юну снилось поле боя: бесконечно растянувшееся пространство печального розового вереска – и одинокое дерево с раскидистой кроной, но мертвыми корнями; голубые листья плавились и опадали на землю, превращаясь в капли дождя; бетонные тучи застыли в небе; туманное небытие до самого горизонта, на все четыре стороны. Вдалеке был слышен гром – это рокот поезда, несущегося из ниоткуда в никуда, вечно и бессмысленно. Кумо[16 - Кумо – оборотень в японской мифологии. Огромный паук с ядовитыми жалами на лапах, способный принимать облик красивой девушки, нередко – со струнным инструментом в руках, в котором кумо прячет свою паутину.], бледная девушка без лица, выставив ногу, запутавшись в мертвых корнях, сидела у дерева и наигрывала на гитаре мелодию из сломанной музыкальной шкатулки. Юн смотрел своему противнику в глаза, сжимая в руках окровавленный деревянный меч для кендо. Тигр не спешил атаковать, он выжидал, готовился к броску, ходил по кругу, крался, рычал – и изо рта его сочилась ожившая черная слюна; бьющиеся в конвульсиях, барахтающиеся в вереске иссиня-черные мотыльки. «Когда музыка перестанет играть, мне придется драться, – подумал Юн. – У меня будет только один шанс подобраться к нему, только один удар, один взмах и один единственный звук». Принять бой: отправиться небесное гетто, в вечное царство творческого безумия, уготованное победителю; или провалиться под землю, в глухой звукоизоляционный гроб, собранный из картонных яичных упаковок.
Девушка без лица закончила играть, и отголосок последней неточной ноты был унесен ветром. Тигр прыгнул на Юна, и Юн устремился к тигру. В последний миг – перед взмахом – он закрыл глаза и услышал звук рассыпающегося времени, выпотрошенного тупым мечом; хруст сломанных клыков. «Ты мне запфлатишшшь!» – прошипел кто-то прямо ему в ухо. И отголоски далекого прошлого зазвучали у Юна в голове.
…В тот день, когда навсегда ушел его отец, Юн играл на гитаре блюз, сидя на своей раскладушке на кухне. Он слышал ссору родителей за стеной и то, как с полки упала и разбилась его копилка с мелочью. Монеты рассыпались и с оглушительным звоном разбежались по разным углам. Тринадцатилетний Юн в приступе гнева ударил по струнам, и те жалобно взвыли. Не дав им опомниться, он ударил по ним еще раз, взяв новый аккорд. Потом – еще и еще. Он высекал из своей гитары звуки с такой силой, что вот-вот на линолеум должны были посыпаться искры…
Внезапно Юн почувствовал, как что-то легкое, почти невесомое, дотронулось до его лица. «Я все еще сплю, – подумал он и улыбнулся, – Это верно, я слышал все, каждое свое движение. Легкий взмах и сильный удар. Должно быть, я упал к корням того одинокого дерева, и теперь девушка без лица пытается меня разбудить». Юн медленно открыл глаза. Паук перебирал своими мягкими лапками, ползал по его левой щеке, нежно касался век и ресниц, путался в пряди волос, постепенно забираясь на лоб. Спросонья, возвращаясь в свое тело сквозь замочную скважину, вытекая из другого мира, Юн какое-то время неподвижно лежал с открытыми глазами; ему не сразу удалось понять, что огромный паук на его лице реален.
Дома, в туманном неподвижном городе, Майя всегда оставляла ночник включенным, потому что Чучу боялась темноты. В «Королевстве Розового Единорога!» это не было нужно, потому что комнату всегда ярко освещала вывеска. Но гараж, в котором спал Юн, был темным – лишь чуть мерцали угли в чугунной печке. Поэтому ночью испуганная и потерявшаяся Чучу выползла из кучи картонных упаковок, сваленных в углу гаража, поползла к чьему-то теплу, на чье-то дыхание.
Наконец Юн сфокусировал взгляд на мохнатых лапках Чучу и спустя мгновение, как ошпаренный кипятком, вскочил с пола, едва не ударившись головой о закрепленную на стойке тарелку. Чучу напряглась и застыла на его лице, прямо под левым веком. Юн все еще дышал тяжело, но постепенно приходил в себя. Он медленно поднял руку и дотронулся до мохнатого тела паучихи. Она не стала сопротивляться его касанию, и Юн провел пальцем снова – с жесткой, как камень, мозолью – погладил Чучу по спине и аккуратно снял ее с лица, словно маску.
– Откуда же ты взялась? – спросил Юн, разглядывая Чучу, лениво болтающую в воздухе лапками. Она молча смотрела Юну в глаза.
– Может быть, тебя затянуло сюда из другого мира? – с улыбкой проговорил Юн. – Может быть, ты искала меня?
Юн подумал: «Это она, девушка без лица, мучившая мой Greg Bennett! Пусть у нее нет лица, зато есть восемь длинных изящных ног. Теперь я знаю, что это судьба». Оглядевшись по сторонам и не найдя никакой подходящей емкости, он склонился над ударной остановкой и, отодвинув неподключенный микрофон для подзвучки, опустил паука в отверстие, вырезанное в мембране бас-барабана. Чучу растерянно начала ползать внутри. Юн опустился на колени, внимательно наблюдая за ее движениями.
– Ты – мой уродливый символ на лице, верно? – тихо спросил Юн, вытянув сигарету из пачки. – Я тоже тебя искал.
Он щелкнул зажигалкой и улыбнулся, коснувшись своей левой щеки. Чучу перебирала мохнатыми лапками внутри бочки.
– Меня зовут Юн. И я тот, кто приведет нас к славе.
Майя со слезами на глазах искала Чучу сначала в своей комнате, перетряхнув каждый сантиметр барахла и пыли, а потом сбежала вниз по ступеням на первый этаж и принялась ползать по залу в одном халате на голое тело. Немногочисленные посетители заинтересованно повернули головы. «Чучу! Чучу!» – звала Майя, стоя на коленях и заглядывая под столы. Из ее покрасневшего носа упала на пол и разбилась капля. «Где ты? Чу-чу!» Капля задрожала – приближался поезд. Он ответил Майе несмешной пародией – протяжным двойным гудком.
Ида отвела Майю наверх, обратно в ее комнату, придерживая рукой ее хрупкие дрожащие плечи; потом заварила на кухне чай с ромашкой и взяла с витрины пирожное. Ида выбрала самое дорогое пирожное с самой большой горкой из крема, самое пошлое пирожное, завернутое в розовую салфетку. Когда она поднялась наверх снова, Майя уже закрылась в своей комнате, и Иде пришлось оставить поднос на полу перед дверью.
– Мы можем поискать твоего паука вместе, но только вечером, после закрытия, – сказала Ида, беспокойно барабаня пальцами по косяку. – Мне правда очень жаль, Майя. Но, ты же знаешь, я не могу оставить зал без присмотра.
Майя молча собирала голыми руками осколки разбитого стекла, ссыпая их в ладонь. Она вытерла слезы тыльной стороной ладони и увидела каплю крови – маленькая прозрачная песчинка впилась в ее веко. Майя аккуратно вытащила ее, зажав между ногтями со стершимся черным лаком, и едва сдержалась, чтобы снова не заплакать.
– Успокойся, выпей чаю, ладно? Я оставила тебе поднос под дверью. Аккуратней, когда будешь открывать… Майя, ты меня слышишь? – Ида наклонилась к двери. – Не стоит убиваться раньше времени.
«Не стоит убиваться, – повторила про себя Майя и не сдержала грустной улыбки. – Не стоит убиваться – раньше времени».
Не услышав ответа, Ида еще немного постояла перед дверью, качнула головой и вернулась в зал к посетителям.
Когда Майя немного пришла в себя, она приоткрыла дверь и втащила поднос внутрь. Развернула розовую салфетку, промокнула ей каплю крови на лице и уставилась на пирожное. Оно напомнило ей того водителя грузовика, что привез Майю в Мегаполис. А водитель грузовика напомнил Майе об отце.
«Может быть, я уже проиграла? – спрашивала у себя Майя, прижавшись спиной к двери, уставившись в окно, за которым горел вечный восклицательный знак. – Может быть, все же пора сдаться, вернуться побежденной в город с асимметричными домами, с кривыми рамами, с застоявшимся воздухом?»
Вдруг ее взгляд упал на визитку, лежавшую на краю тумбочки. Раньше сверху стояла банка с Чучу. Майя потянулась за мобильным телефоном.
«Просто попробую, ведь мне больше нечего терять. А если ничего не выйдет, – успокаивала себя Майя, слушая гудки, – то позвоню матери. Или нет, лучше все-таки отцу… Интересно, чем он сейчас занят? Три часа. Бывает ли он занят днем, в перерыве между утренними тостами и вечерним звенящим графином?»
В трубке раздался приятный женский голос, объявивший название фирмы. Майя представила, как в этот момент девушка с прямыми длинными волосами высокомерно улыбается, сидя за стойкой ресепшна в шикарном офисе с видом на центр города.
– …Алло? – неуверенно спросила Майя, ее голос дрожал. – Можете соединить меня с…
И она опустила глаза на визитку, сжатую между своих окровавленных, вспотевших пальцев.
Часть третья. Овердрайв и декаданс
1
Начало зимы, гараж, чернила, тихое пламя в чугунной печке, паучиха, пойманная в бочку, восемь мохнатых лап, капля запекшейся крови на игле; татуировка на лице Юна – под левым веком – с изображением черного паука, ползущего к глазу; «Остаемся зимовать?» – смеется Ник, раздувая угли; а снега нет вовсе, какая-то пародия, что-то моросит, и кашляет кто-то; готовятся к празднику – так рано? – и зачем-то бродят люди по улицам и площадям, смотрят в витрины, покупают нечто ненужное себе или в подарок; к чему-то столько мороки – конечно, ради натянутой улыбки; натянуты новые струны на старый «сквайр-страт», струны кричат и хрипят под напором ударов Юна; город спит беззвучно, потому что темно круглые сутки, а все хотят жить по правилам и прятаться по домам от волков черной ночью; печальные псы на окраинах кладут головы на передние лапы, и побираются жертвы черных богов у переездов, железнодорожных станций.
Техника игры Юна, его звук, его лицо, его голос – все слилось воедино, став символом чего-то звериного, дикого. Северный bastar?r[17 - Bastar?r [исл.] – ублюдок; бастард, незаконнорожденный сын.] покорил восточного они; выгравировал горящие рунические письмена на деревянном мече для кендо. Ударом по струнам – плотный и резкий звук – и горячей кровью по венам в замкнутом пространстве гаража – водопадом – льется песня; под примитивный, грубый ритм ударной установки; с закрытыми глазами, но с криком у микрофона, с каплей пота у лба, до последней порванной связки и последней порванной струны – чтобы сквозь молчание тихой улицы, сквозь сон спящих районов и сквозь реки магистралей; до самой далекой песчинки на дне Марианской впадины и до прорезающего стратосферу заснеженного пика Джомолунгмы – рычащая искрами и разлетающаяся черными мотыльками, пораженная смертельной болезнью мятежного духа, – долетела песня семнадцатилетнего Юна с пауком на лице, с разбитыми костяшками пальцев. «Слушай мой гнев! Слушай мой гнев, зверь, которого я приручил своим деревянным мечом, зверь, которому я выбил зубы!»
Юн отказался от поисков бас-гитариста, потому что хотел добиться «максимально вызывающего звучания, бьющего в челюсть». Он решил полагаться только на электрогитару, ударные и свой голос.
За две недели в начале декабря Юн и Ник сделали три демозаписи отвратительного качества на беспрестанно фонящие дешевые микрофоны – стоит чуть сдвинуть с места или повернуть к колонкам, как от истеричного писка приходилось закрывать уши и выдергивать кабели. На записях были слышны: отголоски проходящих мимо поездов, грохот опустошенных пивных банок, пинаемых по полу, смех и кашель в начале и конце песен. Во время записи Юн и Ник выходили на улицу только в двух случаях: покурить или проблеваться; они дрались, поглощали растворимую лапшу и спали прямо на полу. Ник, вдохновленный безумием и манерами Юна, поддался влиянию его стиля, сделав свою игру на ударных жесткой и неистовой, ориентируясь на звучание The Black Keys, White Stripes или Black Rebel Motorcycle Club. За время записи Юн и Ник сблизились: Юн стал проще относиться к иногда непредсказуемому поведению Ника, с усмешкой отпускал шуточки по поводу его ориентации, а Ник однажды спародировал Юна – с совершенно серьезным видом, с высоко поднятой головой, вразвалку, он вошел в гараж с рисунком скрюченного дождевого червяка под глазом, небрежно выведенным черным маркером, – за что незамедлительно получил от Юна по печени.
Двухнедельный спринт музыкального безумия закончился тем, что Ника уволили с работы – он пропустил подряд три своих смены, а у Юна сел голос, и он несколько дней почти не мог разговаривать, а только хрипел. И все же – демозаписи трех песен были сделаны. Для группы оставалось придумать название.
– Freedom Fighters[18 - Борцы за Свободу [англ.]]! – выкрикнул поддатый Ник. Он крутился на табуретке перед ударной установкой, сжимая в руке банку пива. – А что, неплохо звучит!
– Нет, – прохрипел Юн и качнул головой.
– Ты же сам хотел, чтобы название было в духе старых британских групп?
– Да, но оно должно быть еще и личным, – задумчиво проговорил Юн. Он двигал губами, прокручивая в голове сплетения символов и слов.
Ник тоже нахмурился и уставился в потолок, запустив руку в огненные волосы.
– The Nasty Spiders, The Beaten Eggs, The Dead Unicorn Kingdom Club, Megapolis Decadence[19 - «Мерзкие пауки», «Битые яйца», «Клуб королевства мертвых единорогов», «Мегаполис декаданс»… [англ.]]… – перебирал он. – А может быть, The Slappers?
Юн задумался на несколько мгновений, погладил Чучу, лежащую на коленях, и снова качнул головой. Паучиха сонно двигала лапками; она отдыхала после обеда, состоящего из засохшего трупа таракана, найденного Юном в углу гаража.
– Откуда ты знаешь, что он не ядовитый? – спросил Ник после паузы, кивнув на паука.
– А я и не знаю, – ответил Юн.
– Не понимаю, с чего ты так спокоен. Эти твари в городе точно не водятся. Как же он сюда попал?
– Мне кажется, это она, девочка. – Юн вгляделся Чучу в глаза. – И тебе лучше знать, как она сюда попала. Это твой гараж, а не мой.
Ник улыбнулся и прицелился, чтобы отхлебнуть из банки.
Вдруг пол затрясся от проходящего мимо поезда. Ник едва не расплескал недопитое пиво и раздраженно вздохнул. Юн спрятал в ладонях испуганную Чучу.
– Это «десятичасовой», – проговорил Ник. – Должен пройти без остановки, а после него будет перерыв на полчаса.
– Вообще-то на двадцать две минуты, – поправил Юн, который тоже успел выучить расписание. – И ты еще забыл про Аэроэкспресс.
– А, ну да, верно. Сегодня же суббота. – Ник обреченно потер глаза. – Все перепуталось, надо меньше пить.
Они замолчали, дожидаясь, когда стихнет гул. «Очередной левиафан, несущийся без остановок, – подумал Юн. – Невидимый, путешествующий из ниоткуда в никуда, вечно и бессмысленно, как в моем сне. Гром и молния; он видит направление, простое и понятное, упрямо стремится вперед, но не знает конечной цели».
– Никогда бы не подумал, что стану трейнспоттером, – с легкой, немного растерянной улыбкой сказал Ник.
Юн, оживившись, поднял на него глаза.
– Как ты сейчас сказал?
– Ну, трейнспоттер. Тот, кто следит за поездами[20 - Трейнспоттинг: 1. Хобби, заключающееся в наблюдении за поездами; 2. Аналог русской рулетки, в котором «игроки» выбирают участок железной дороги с большим количеством путей, ложатся на рельсы и с закрытыми глазами ждут приближающегося поезда, не зная заранее, по какому пути он пойдет; 3. «Словить поезд» – на сленге джанки точное попадание в вену иглой.], – объяснил Ник.
– Трейнспоттеры, – повторил Юн, и что-то гулко отозвалось у него внутри.
Закрыв глаза, он проговорил по буквам, хрипло и громко: – The Trainspotters!
2
Майя получила работу в небольшом агентстве, занимающем цокольный этаж в старом здании в исторической части города, и вместе с другими моделями стала ходить на кастинги, прописанные в ее договоре, – расписания мероприятий, на которых она должна была присутствовать, ежедневно приходили ей на почту. Кастинги на участие в показах pr?t-a-porter или haute couture для известного дизайнера, на съемку для каталога, на работу в шоу-рум, для съемок в рекламе или на обложку журнала. С запасной парой обуви, целый день без еды, переодеваясь в общественных туалетах, в легкой одежде на противном ледяном дожде или – в замкнутых пространствах, зажавшись в угол, тихо, как мышь, стараясь держаться подальше от клубка ядовитых змей с утонченными чертами лица; а по вечерам возвращаясь в «Королевство Розового Единорога!» с очередным отказом, чтобы слушать шум поездов в одиночестве, лежа в кровати или даже на полу, обнимаясь с Greg Bennett, – таким был ее декабрь.
Иногда в письме отдельно оговаривалась форма одежды: «быть в спортивной одежде» или «облегающей мини-юбке», «обязательно иметь при себе купальник»; или даже «особые требования» – например, ничего не есть накануне кастинга. А это условие было просто невыполнимо для Майи, живущей в кондитерской и страдающей от длительной депрессии. Она все чаще игнорировала эти замечания – ее смущало, что за три недели непрерывных сумасшедших гонок по кастингам, она так ничего не заработала. Заказчики всегда предпочитали ей более опытных моделей или тех, с кем, как им казалось, будет проще работать: в отличие от Майи, у большинства девушек были толстые портфолио, широкие улыбки и скрытая за этими широкими улыбками готовность вцепиться в глотку, которую они называли «целеустремленностью» или «профессионализмом».
Но было между Майей и этими девушками и кое-что общее, что пугало ее гораздо больше опасности быть однажды облитой кислотой, – большинство моделей были приезжими из таких же маленьких и далеких краев вроде туманного и неподвижного города Майи. Перед кастингами и после кастингов – в давке офисных помещений, где нельзя было продохнуть от оголенных конечностей, – она старалась не слушать, но все же слышала: их телефонные разговоры с родителями, их ложь про учебу в вузе и маленькие стипендии, а еще – разумеется, закатив глаза, вздыхая, – про отсутствие парней; и весь этот говор, от которого должно было сводить челюсть, и все эти манеры, и вся эта раздражающая шумность, смешанная с самоуверенностью, сводила Майю с ума. «Неужели я одна из них? – думала Майя, и это волновало ее намного больше собственной невостребованности. – Неужели спустя сотню этих безумных кастингов я стану такой же?»
Однажды в агентство пришел «человек из глянца», он долго листал буки, пил кофе на красном диване за приоткрытой дверью, и девушки, словно стервятники, столпились в коридоре, толкаясь у щели, чтобы хоть одним глазом на него посмотреть.
– Он точно кого-то выбрал, раз лично пришел в агентство, – бормотала одна, с пережженными волосами.
– С чего ты взяла? – удивилась другая, не вынимавшая жвачки изо рта. – Они постоянно сюда ходят, им за это платят. Посидит часок, посмотрит, допьет свой кофе и пойдет дальше.
«С пережженными волосами» покачала головой.
– Вы видели его ботинки? – спросила третья восхищенно. – Он наверняка из какого-нибудь крутого журнала!
– Дура! – рявкнула ей в ухо та, что с жвачкой. – При чем тут ботинки вообще?
– Ты чего такая нервная? – обиделась третья. – Мама всегда говорила, что о положении мужчины нужно судить по деньгам, угроханным на его ботинки.
– И мамаша твоя, значит, ничем не лучше. – Девушка с жвачкой покачала головой. Она была старше всех остальных. – Иногда такие бомжи заходят – смотреть противно. Все какие-то помятые, в нелепых кроссовках… а потом оказывается, что они на самом деле модные фотографы. Все эти фотографы, художники, дизайнеры – больные они на голову!
– И как же тогда быть? – испуганно спросила первая. – Что, со всеми вести себя одинаково, даже если как бомж выглядит?
– Ты, смотри, только с настоящим бомжом не перепутай! – Девушка со жвачкой провела языком за щекой и рассмеялась.
Майя стояла в дальнем углу коридора и, опустив голову, курила прямо под знаком «не курить». Это была ее первая пачка в жизни: никотин и кофеин – вместо сахара и мохнатых лапок Чучу. В последнее время Майе стали сниться подарки дорогих разодетых докторов из ее детства – красивые, яркие таблетки. Бледно-зеленые капсулы, розовые, рассыпчатые и круглые, с надписями и без надписей, горькие и сладкие на вкус, те, что оставляли приятную пустоту в желудке и мыслях, пустоту, которую не хотелось ничем заполнять. Майя закрывала глаза, выпускала дым и представляла, как разноцветные таблетки распускаются в ее животе и вянут, как цветы. «Кого нужно пырнуть ножом, чтобы мне снова их дали?» – думала она, вспоминая то далекое чувство приятной пустоты, когда, сжимая в руке нож, холодный и изящный, сидела на коленях на кухне в своем громоздком доме на окраине мира, и у нее под ногами медленно растекалась лужица густой красной крови.
Вскоре удача наконец улыбнулась Майе, и в конце декабря, перед самыми праздниками, она получила свою первую работу – на съемках в рекламном ролике малоизвестной марки туалетной воды. Заказчик опаздывал по всем срокам и искал моделей впопыхах. Кастинга не было, девушек выбрали по фотографиям на сайте.
К семи часам утра Майя приехала по указанному адресу в высокое, незапоминающееся здание бизнес-центра, собранное из стекла и стальных обручей, которое издали напоминало огромный и нелепый фаллоимитатор, торчащий из земли; поднялась в студию на предпоследнем этаже. Она пришла раньше всех и в ожидании съемочной группы опустилась в мягкое кресло, напоминавшее суфле, перед стеклянным столиком с разложенным сверху нескромным веером из несвежих журналов и фотографий; схватила первый попавшийся журнал и начала механически перелистывать страницы. Вскоре в студии начали собираться и остальные модели – их было около дюжины. Никто не знал, что потребуется делать, где будет проходить съемка; никому не был отправлен сценарий или хотя бы примерный план предстоящей работы. Девушки сидели в абсолютном молчании, боясь пошевелиться в скрипящих от малейшего движения креслах и на широких диванах, избегая взглядов друг друга, борясь с волнением.
Наконец в студии появились: фотограф – он оказался французом, не слишком разговорчивым, высокомерным, малахольным и хмурым, – визажист, парикмахер, стилист, костюмер и два ассистента – один из которых следил за дисциплиной на съемочной площадке, а другой беспрестанно отвечал на звонки по мобильному телефону. Съемка началась с короткого совещания, на котором обсуждались варианты причесок и одежды. Один из ассистентов, оказавшийся еще и переводчиком, наскоро объяснил сюжет рекламного ролика. Девушки должны были играть ангелов, упавших с неба, не устоявших перед соблазном парня в образе демона, сбрызнувшегося туалетной водой. Сам же парень – начинающий актер, примелькавшийся на вторых ролях в паре сериалов, – опаздывал уже на полтора часа, из-за чего все были на нервах.
В конце концов, одному из ассистентов удалось дозвониться до его агента, который сообщил, что его клиент подъедет только к полудню. Из-за возникших накладок план съемок пришлось менять, и у фотографа случился нервный срыв; его положили на диван. Чтобы зря не терять время, моделей отправили в гримерку, передав в руки парикмахера и визажиста; а оба ассистента были заняты тем, что следили за самочувствием фотографа – лед в его стакане не должен был таять, а расслабляющая музыка – не переставать играть.
На Майю надели белую замшевую рубашку, такую же белую мини-юбку и туфли с двенадцатисантиметровыми каблуками, из-за чего ей, привыкшей ходить в кроссовках, начало казаться, что с каждым сделанным шагом она рискует то ли упасть, то ли взлететь под потолок. «Я могу упасть, – успокаивала себя Майя, – но ни за что не упаду».
Наконец в студию влетел опоздавший актер, которого сразу направили в гримерку, в которой еще переодевались девушки. Макияж пришлось наносить прямо на ходу – необходимо было успеть отснять материал до раннего зимнего заката. Наконец, когда с подготовкой было покончено, ассистент собрал моделей и повел их за собой. Майя думала, что съемки будут проходить в павильоне, но они поднялись на крышу. Температура была минусовая, шел противный дождь со снегом, но ангелы, как было сказано, не носят пальто, а падают на землю в легких и изящных нарядах. Девушек расставили на самом краю крыши на фоне далекой высотки в промышленной зоне; Майю вывели вперед, потому что она была относительно невысокого роста. Фотограф сделал несколько пробных снимков на «полароид», после чего покачал головой, посовещался с ассистентом и дал команду поправить девушкам макияж. После этого началась съемка профессиональной камерой.
Silver Nine: Diabolic Impulse, – говорил демон, сверкая глазами и борясь с произношением. – Пламенное объятие зимы в твоем флаконе!
Он подносил прозрачный пузырек к губам и расплывался в страстной улыбке. Со всех сторон к нему сбегались ангелы и прижимались к нему щеками.
– Почувствуй тепло!
После этих слов парень поворачивался к одной из девушек и, уставившись ей в глаза, целовал ее в шею, отчего остальные ангелы начинали драться, сходя с ума от зависти.
Сцену переснимали снова и снова, снова и снова, по бесконечному кругу. То юбка у одного из ангелов задралась слишком сильно, и приходилось переснимать дубль; то юбка ни у одного из ангелов не задралась вовсе, и это тоже никого не устраивало.
– Silver Nine: Diabolic Impulse! – дрожа от холода, говорил демон, изображавший дьявольскую страсть. – Пламенное объятие зимы в твоем флаконе!
И девушки бежали к нему, и прижимались к нему щекой, заодно прижимались боками друг к другу – все что угодно, лишь бы не чувствовать холод.
– Почувствуй тепло! – Демон улыбался и целовал Майю в шею, слегка касаясь замерзшими пальцами ее подбородка. И оба думали лишь о том, как бы поскорее оказаться дома, под одеялом и с чашкой горячего чая, подальше от порочных страстей и адского морозного ветра.
Silver Nine: Diabolic Impulse – пламенное объятие зимы в твоем флаконе! Почувствуй тепло! Silver Nine: Diabolic Impulse – пламенное объятие зимы в твоем флаконе! Почувствуй тепло!
Тридцать шесть дублей, бесконечно повторяя одни и те же слова, одни и те же движения, отчего вскоре терялся всякий смысл; страстно, но бесчувственно, с одной и той же интонацией, но все с большим раздражением. Актер касался пальцами подбородка Майи, а она сдерживалась, чтобы не поморщиться от холода; опускала глаза и изображала чувственную улыбку, стараясь не стучать зубами. «У него короткие пальцы, – думала Майя. – Он ни за что бы не приручил ту дикую гитару».
Съемки закончились в пять часов вечера. Моделям заплатили наличными на руки, в замерзшие и покрасневшие руки – тонкие белые конверты. Вернувшись в «Королевство Розового Единорога!», в свою комнату над восклицательным знаком, Майя вскрыла свой конверт – его содержимого едва ли бы хватило на пару изящных коктейлей в «Кроличьей Норе». Майя усмехнулась. «По крайней мере, теперь я знаю, сколько получают ангелы», – подумала она.
3
Затянувшаяся осень, в которую так был влюблен Ник, перегорела и кончилась в середине декабря; погода сорвалась с цепи, температура рухнула ниже нуля и понеслась под откос, словно снежный ком, который уже не в силах был остановиться. Градусник на стене гаража примерз к железной стене, которую Юн и Ник так и не успели обить. Несколько десятков смятых картонных упаковок до сих пор валялись в углу.
Они стали репетировать по ночам три раза в неделю; вместе с этим Юн продолжал играть в переходе, а Ник подыскивал себе новую работу. Первый концерт их группы должен был состояться в подвальном баре «Сансара» на окраине промышленной зоны. Вскоре после того как они выложили свои демозаписи в сеть, с ними связался организатор небольшого фестиваля, который сам играл в группе. Он предложил им получасовой сет. В концерте принимали участие еще пять других исполнителей, но кроме отвратительного звучания между ними не было ничего общего: два поп-рок коллектива, панки, косящие под Ramones, металлисты с женским вокалом и даже один диджей. Все были начинающими и никому не известными музыкантами, поэтому организатор, чтобы оплатить аренду помещения, просил помочь ему с рекламой. Он вручил Юну и Нику листовки, грубо обработанные и отпечатанные на обычном струйном принтере. На афише их группа была написана неправильно: «The Transporters».
– И что нам с этим делать? – с улыбкой спросил Юн.
