Сборник рассказов

скачать книгу бесплатно

Сборник рассказов
Нина Николаевна Мухина

Тридцать три года на даче. Насмотрелась всякого; и веселье, и горе, и труд. Как говорится от дачи не будешь богатым, а будешь горбатым. Труд скрашивает отдых и там есть место и высоким чувствам, как сама жизнь. Все рассказы оканчиваются как сказки – добро побеждает зло, и все-таки остается горчинка.

Сборник рассказов

Нина Николаевна Мухина

© Нина Николаевна Мухина, 2022

ISBN 978-5-0056-8508-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В гостях у лешего

Хмурым днем в конце сентября я сделала грядку под чеснок и решила «сбегать» по грибы, благо, что в нашем садоводстве наша улица в один порядок, потом забор из сетки, канава, а на месте вырубки за 25 лет вырос «взрослый» лес. Я прошлась с ведром вдоль канавы – грибов мало. Пошла назад и, наверное, взяла немного вправо от забора. Прошла под сломанной длинной березой, она была в виде арки.

А грибов там! Уже полное ведро, оттопырились карманы пуховика. Заморосил мелкий дождь. Я было идти назад, смотрю – место незнакомое: с одной стороны мелколесье, нос не просунешь, с другой – огромные, в три обхвата пни, не перепрыгнешь. Остановилась. Ни звука… А рядом станция. Обычно каждые десять минут идут то товарняк, то порожняк, то электричка. Стала звонить домой. Больной муж заплакал: «Выбирайся! Что я буду делать без тебя?» Он звонил каждые пять минут. А я металась, молилась, плакала, кричала… И только когда прошла назад под березой-аркой, услышала звук поезда, целый час шла до станции.

Вышла к последней улице Осинок. Ни души… Кричу: « Есть кто живой?». Из последнего дома вышел Юрий. Недавно он украл у нас газонокосилку, его осудили на два года условно. «Ну, – думаю, – в лесу не пропала, так, этот пристукнет». Нет. Он глаза вытаращил и спросил: «Чего-й-то ты, Николавна здесь делаешь?» Я рассказала. Он быстренько довел меня до наших садов.

Я, насквозь сырая, дрожащая от пережитого и от дождя, переоделась в сухую одежду и поплелась на электричку.

В следующий выходной сажала чеснок. Соседка посмеялась: «Ты что-то вкалываешь. Учителя винцо пьют, празднуют День Учителя». И тогда я поведала ей, как побывала в гостях у Лешего.

Дачные истории

Остались лишь воспоминания…

Ты ворвался в мою жизнь как ракета. Я недоумевала: зачем мне это? Не смотрела на мужчин, не замечала их, не видела лиц. Считала, что в моей жизни хорошей – плохой после смерти мужа не будет ничего, связанного со словом любовь. Я – старушка, и буду глядя в землю, нести свой крест до конца. И вдруг: целый год весна. В природе это невозможно, а в жизни, оказалось, случается.

После тяжелой операции я не вставала, а ты пришел меня навестить. Давно мне знаком, но «шапочно» – иногда встречались в электричке по дороге на дачу или с дачи. Когда вошел в палату быстро, как будто внесся вихрь, я от неожиданности надвинула на себя одеяло. Поделился горем – десять дней как умерла жена. Я выразила соболезнования. А соседки по палате шептались: «Смотри, нам по 47 лет, никто к нам не пришел, а к этой старухе мужик пришел». Не мужик, а мужчина! В этом потом я убедилась не раз. Болеть было некогда: то, что посадила до операции (а старалась как можно больше) требовало ухода. Ты приходил на мой участок и незлобливо ругал: «Зачем тебе это надо? Лето аномальное, ничего не вырастет. Осенью все купишь».

Помогал как мог. Мне совесть не позволяла тебя эксплуатировать, а ты сам то ручку к двери принёс и прикрепил, то дверь утеплил, то в бане в крыше щель убрал. Вот и сейчас слышу: «На трубу течет, она ржавеет». Денег не брал. Но… Намекал на близкие отношения, сыпал «с душком» анекдотами, что-то вроде: « Вернулась пациентка к гинекологу. – Я у вас трусики не оставила? – Нет. Вздыхает, уходя: -«Наверное, у стоматолога оставила». За тобой надо было ходить с блокнотом и записывать пословицы, потешки по всякому поводу.

Даже глупый человек, за свою жизнь набирается мудрости. Мудрость грозила мне пальчиком: «Не поддавайся на уговоры. Легко стать игрушкой. Тебе это надо? Даже стыдно об этом говорить и даже думать. Ему что – лишь бы баба была».

После очередной помощи на моей даче возник вопрос: сколько я должна? А ты вспомнил давнее: « Тогда только что купил дачу, пошел за молоком, а ты уже стояла в очереди. Вдруг что-то вспомнила, заторопилась, попросила меня купить молока, извинившись, что не знаешь моего имени. Прибежала ко мне, искренне благодарила. Поставила банку с молоком в сумку, опять извинялась, что тебе нечем отблагодарить меня. Я пожал плечами и пошутил: «Как же нечем? Женщина – а нечем». Ты пропустила это мимо ушей. Я подумал: «Красивая женщина, и вдруг – бесполое существо».

Услышав про этот случай, теперь я, глядя в пол, пробормотала: «Ну, раз ты так думаешь, что возможно…». В эту же секунду ты легким движением крутанул меня с веранды в дом. Всё случилось стремительно. Я пережила сперва страх, потом радость и забытую за много лет истому. Поняла, что без этого мне жизнь покажется пресной и серой. Очнулись не сразу. По комнате разбросана вперемешку твоя и моя одежда. Ты посмотрел в мои беспокойные глаза, успокоил: «Я в тебя влюбился, когда увидел первый раз. Солнечный день, ты идешь с ведром за водой, другой рукой держишь за ручку внука. Прозрачное платье колышется, «грудь волной встает». Я прямо-таки обомлел.

Вот почему ты каждый раз появлялся на дороге, когда я шла за водой. Перебросились парой фраз, чему-то посмеялись, вскользь о проблемах и разошлись по сторонам. Твою жену ни разу не видела. Оказывается, она больше трех лет боролась с опухолью, болезнь затаилась, но за один день унесла ее в могилу. Утром готовила еду, прилегла и впала в кому. Ты кричал на врачей, требовал, чтоб ее взяли в больницу. Не взяли. К вечеру она умерла.

В моей суматошной и бестолковой жизни тебе приходилось «отлавливать» меня вне графика встреч, как было удобно тебе. Я снисходительно отнеслась к нашей связи. Ну что ж, есть как есть, а не будет, пусть и так, разве что на сердце зарубка останется.

Моя Мудрость нашептывала: «Ты забыла, как год назад этот мартовский кот приехал из санатория с бабёнкой? Ты стояла на платформе, обернулась и увидела изящно одетую в обтягивающие брючки, виляющую кокетливо, сладкая улыбочка, сзади шел он, на плече болталась ее маленькая сумочка, смотрел с видом победителя. Ты отвернулась: « А мне – то что?».

А время шло. Ты звонил по пять раз в день. Вникал в мои проблемы. Радовался, когда дозванивался: «Как твои дела, труженица?». Я убеждала тебя в том, что нужна другая женщина. «Покажется сатана лучше всякого сокола». Надо, чтоб сидела у окошка и ждала, подставив кулачки под подбородок. А ты упрямо: «Я ТЕБЯ люблю». – Не надо о высоком.

Но столкнулась с тем, что и высокое присутствует в наших отношениях. Я, усталая после работы, еще подработки, ставлю чайник на огонь. Звонок. Входишь ты. Нет, не входишь, впархиваешь, светишься, как начищенный пятак. И я уже не изможденная, вижу твою радость, улыбаюсь, но не бросаюсь в объятья, соблюдаю дистанцию даже в имени только Александр, не Саша, не Алекс. А ты – Ленок, Ленулька, Леночек.

Как жаль! Что Мудрость мешала мне окунуться в буйство Весны, которое длилось всю осень и зиму. Мудрость шипела: «Удобно ему с тобой. Едет из своего подпольного казино с работы, по пути к тебе зарулит. Что он с соседкой по саду не сошелся? Её сын миллион отвалил на благоустройство. Там пахать надо. А по другую сторону соседка тоже одинокая. У нее в саду всё образцово, она не прочь быть с ним, но только не ради баловства, а чтоб все серьезно. А ты ничего не требуешь». Наверное, поэтому я ворчала, что ты в каждый визит приносил дорогой шоколад, дарил подарки. На это ты отвечал: «Мне это доставляет удовольствие».

Вот именно. В конце зимы я вымучила приговор: «Скоро дачный сезон. Я не хочу, чтоб про меня в саду судачили как здесь. Только ленивый не осуждает: и надо же, помолодела, всегда веселая, нарядная. И как это не стыдно?

– Завидуют. Мужик не пьющий. На каждый роток не накинешь платок.

И больше ничего не сказал. Тебе нетрудно было с этим справиться, если уж более трудное преодолел. Много лет назад пришел домой и сказал. «Больше пить не буду». И сдержал слово. А раньше 150 грамм плеснуть – всё равно что на каменку Мужской поступок. Не звонил четыре дня. За эти дни тишины я много передумала и впала в отчаяние. Больше всех – и детей, и внуков, и родных я проводила времени с тобой. Ты с упорством, достойным лучшего применения, добивался возможности быть со мной, и затосковала по тебе. Всё перевернулось. «Как спокойно на сердце – ни счастья, ни бед, ни тревог. И как пусто в душе, как в распахнутой роще осенней. За чаем ты рассказывал о своей жизни, о хорошем и плохом без прикрас, я заочно знала твоих родных, ты их очень любил. Переживал, радовался успехам, ощутимо помогал. Больше любил жизнь при Советах. Работал на военном заводе, путешествовали с женой по стране, на работу шли с радостью, а когда началось «по стране несётся тройка: Мишка, Райка, перестройка», – всё рухнуло. Да и возраст подошел не лучший. Я не восторгалась жизнью при Советах. Как-то сказала: «Представь, с урока уходил проверяющий всего-то у него нашлось что сказать: Не звучат материалы 26-ого съезда КПСС», и это в первом классе! Было много забавного. На открытом уроке Лёша Норкин всех перебивал, тянул руку чтоб ответить «Спросите меня!» На вопрос «Какое сходство у городского и сельского дома? он выпалил: « И в городском, и в сельском доме на веревке висят трусы». Хохот стоял долго. А что сейчас? Моя бабушка говорила: «Подождите – будут девицы – бесстыжи лица». Если бы только деви`цы… Повсюду лохотрон, особенно в отношении к пожилым людям.

Ты не выдержал, позвонил. Голос очень тихий, он и так становился с каждым днем все тише: «Я хочу быть всегда с тобой. Сын – против.

Я понимаю его: какая – то стерва хочет все прибрать к своим рукам. А ты даёшь! То робеешь передо мной, как мальчишка, то принимаешь серьёзные решения без меня. С выдохом: «Ради бога, не заморачивайся на этом, пусть всё останется как было. Лучше займись своим здоровьем». Ты пошел к врачам только тогда, когда стал задыхаться. Обнаружили шишку в горле. Назначили операцию, но отменили – близко сонная артерия. Направили в Москву.

А Мудрость неистовствовала: «Ты очень ему нужна. Где он найдет такую дуру? Его матери 95 лет. Разве ты не подставишь свое хрупкое плечо?» В Москве у тебя было лечение химиотерапией. Ты об этом не сказал.

Я собирала малину. Оглянулась. Ты стоишь у входа на участок и улыбаешься. Я спросила почти сердито: «И долго ты тут стоишь? – Любуюсь. Ты такая сегодня красивая.

– Ага. Красавица без волос. Румянец во весь нос. Может, и правда, в новом голубом платке и сарафане была красива, соседка уже восхитилась. Ты подошел обнял меня и спросил: «Можно я полежу в твоем доме? А то… мне что-то страшно». Когда я вошла в дом, ты поднялся мне на встречу и стал меня целовать. Всё выглядело так, будто ты прощался со мной. Не отрывая глаз, прошептал: «Не представляешь, как плохо я себя чувствую».

Это была последняя встреча. Мне позвонила дочь и скомандовала мне ехать домой – завтра утром мы едем в Дивеево.

Возможно, если б ты поехал с нами, не случилось бы то, что случилось. В то время, когда я стояла в толпе народа, проходила по канавке, окуналась в святой источник, ты косил траву на своём участке. Разгоряченный, попил воды из скважины. К вечеру поднялась температура. Успел добраться до дома и наговорить родным «если что», пока была 41,5. На мой звонок ответил твой сын: «Он в реанимации – воспаление лёгких. В понедельник сделают рентген». С утра звоню: «Спала ли температура? Как рентген?» А сын: «После химии организм ослаб. Он умер». Во мне будто оборвалось все». Ты боялся, что не бедные родственники твоей покойной жены узнают обо мне и отвергнут тебя. Но теперь – то всё равно. Они на моё смелое появление с охапкой цветов и участие в похоронах сказали: «Вы нам так понравились, что мы хотим продолжить знакомство».

Моё горе велико. Не зарубка на сердце, а кровоточащая рана. Что это? «Чем меньше женщину мы любим?”… То же с мужчиной. А Мудрость успокаивала: «Нельзя так убиваться. Смотри – похудела на 10 килограмм. Вы были просто любовники, два одиночества». Нет. Ты был (увы, был) самым дорогим, желанным. Когда было плохо, шутил: «Ладно, хоть не убили» восхищал своим искусством мастера-универсала, приподнимал меня на высоту богини, вселял веру в то, что «всё будет хорошо». Так и буду жить, как будто ты рядом. Ведь недолгой будет наша разлука.

Остались лишь воспоминания…

Ты ворвался в мою жизнь как ракета. Я недоумевала: зачем мне это? Не смотрела на мужчин, не замечала их, не видела лиц. Считала, что в моей жизни хорошей – плохой после смерти мужа не будет ничего, связанного со словом любовь. Я – старушка, и буду глядя в землю, нести свой крест до конца. И вдруг: целый год весна. В природе это невозможно, а в жизни, оказалось, случается.

После тяжелой операции я не вставала, а ты пришел меня навестить. Давно мне знаком, но «шапочно» – иногда встречались в электричке по дороге на дачу или с дачи. Когда вошел в палату быстро, как будто внесся вихрь, я от неожиданности надвинула на себя одеяло. Поделился горем – десять дней как умерла жена. Я выразила соболезнования. А соседки по палате шептались: «Смотри, нам по 47 лет, никто к нам не пришел, а к этой старухе мужик пришел». Не мужик, а мужчина! В этом потом я убедилась не раз. Болеть было некогда: то, что посадила до операции (а старалась как можно больше) требовало ухода. Ты приходил на мой участок и незлобливо ругал: «Зачем тебе это надо? Лето аномальное, ничего не вырастет. Осенью все купишь».

Помогал как мог. Мне совесть не позволяла тебя эксплуатировать, а ты сам то ручку к двери принёс и прикрепил, то дверь утеплил, то в бане в крыше щель убрал. Вот и сейчас слышу: «На трубу течет, она ржавеет». Денег не брал. Но… Намекал на близкие отношения, сыпал «с душком» анекдотами, что-то вроде: « Вернулась пациентка к гинекологу. – Я у вас трусики не оставила? – Нет. Вздыхает, уходя: -«Наверное, у стоматолога оставила». За тобой надо было ходить с блокнотом и записывать пословицы, потешки по всякому поводу.

Даже глупый человек, за свою жизнь набирается мудрости. Мудрость грозила мне пальчиком: «Не поддавайся на уговоры. Легко стать игрушкой. Тебе это надо? Даже стыдно об этом говорить и даже думать. Ему что – лишь бы баба была».

После очередной помощи на моей даче возник вопрос: сколько я должна? А ты вспомнил давнее: « Тогда только что купил дачу, пошел за молоком, а ты уже стояла в очереди. Вдруг что-то вспомнила, заторопилась, попросила меня купить молока, извинившись, что не знаешь моего имени. Прибежала ко мне, искренне благодарила. Поставила банку с молоком в сумку, опять извинялась, что тебе нечем отблагодарить меня. Я пожал плечами и пошутил: «Как же нечем? Женщина – а нечем». Ты пропустила это мимо ушей. Я подумал: «Красивая женщина, и вдруг- бесполое существо».

Услышав про этот случай, теперь я, глядя в пол, пробормотала: «Ну, раз ты так думаешь, что возможно…». В эту же секунду ты легким движением крутанул меня с веранды в дом. Всё случилось стремительно. Я пережила сперва страх, потом радость и забытую за много лет истому. Поняла, что без этого мне жизнь покажется пресной и серой. Очнулись не сразу. По комнате разбросана вперемешку твоя и моя одежда. Ты посмотрел в мои беспокойные глаза, успокоил: «Я в тебя влюбился, когда увидел первый раз. Солнечный день, ты идешь с ведром за водой, другой рукой держишь за ручку внука. Прозрачное платье колышется, «грудь волной встает». Я прямо-таки обомлел.

Вот почему ты каждый раз появлялся на дороге, когда я шла за водой. Перебросились парой фраз, чему-то посмеялись, вскользь о проблемах и разошлись по сторонам. Твою жену ни разу не видела. Оказывается, она больше трех лет боролась с опухолью, болезнь затаилась, но за один день унесла ее в могилу. Утром готовила еду, прилегла и впала в кому. Ты кричал на врачей, требовал, чтоб ее взяли в больницу. Не взяли. К вечеру она умерла.

В моей суматошной и бестолковой жизни тебе приходилось «отлавливать» меня вне графика встреч, как было удобно тебе. Я снисходительно отнеслась к нашей связи. Ну что ж, есть как есть, а не будет, пусть и так, разве что на сердце зарубка останется.

Моя Мудрость нашептывала: «Ты забыла, как год назад этот мартовский кот приехал из санатория с бабёнкой? Ты стояла на платформе, обернулась и увидела изящно одетую в обтягивающие брючки, виляющую кокетливо, сладкая улыбочка, сзади шел он, на плече болталась ее маленькая сумочка, смотрел с видом победителя. Ты отвернулась: « А мне- то что?».

А время шло. Ты звонил по пять раз в день. Вникал в мои проблемы. Радовался, когда дозванивался: «Как твои дела, труженица?». Я убеждала тебя в том, что нужна другая женщина. «Покажется сатана лучше всякого сокола». Надо, чтоб сидела у окошка и ждала, подставив кулачки под подбородок. А ты упрямо: «Я ТЕБЯ люблю». – Не надо о высоком.

Но столкнулась с тем, что и высокое присутствует в наших отношениях. Я, усталая после работы, еще подработки, ставлю чайник на огонь. Звонок. Входишь ты. Нет, не входишь, впархиваешь, светишься, как начищенный пятак. И я уже не изможденная, вижу твою радость, улыбаюсь, но не бросаюсь в объятья, соблюдаю дистанцию даже в имени только Александр, не Саша, не Алекс. А ты – Ленок, Ленулька, Леночек.

Как жаль! Что Мудрость мешала мне окунуться в буйство Весны, которое длилось всю осень и зиму. Мудрость шипела: «Удобно ему с тобой. Едет из своего подпольного казино с работы, по пути к тебе зарулит. Что он с соседкой по саду не сошелся? Её сын миллион отвалил на благоустройство. Там пахать надо. А по другую сторону соседка тоже одинокая. У нее в саду всё образцово, она не прочь быть с ним, но только не ради баловства, а чтоб все серьезно. А ты ничего не требуешь». Наверное, поэтому я ворчала, что ты в каждый визит приносил дорогой шоколад, дарил подарки. На это ты отвечал: «Мне это доставляет удовольствие».

Вот именно. В конце зимы я вымучила приговор: «Скоро дачный сезон. Я не хочу, чтоб про меня в саду судачили как здесь. Только ленивый не осуждает: и надо же, помолодела, всегда веселая, нарядная. И как это не стыдно?

– Завидуют. Мужик не пьющий.

И больше ничего не сказал. Тебе нетрудно было с этим справиться, если уж более трудное преодолел. Много лет назад пришел домой и сказал. «Больше пить не буду». И сдержал слово. А раньше 150 грамм плеснуть – всё равно что на каменку Мужской поступок. Не звонил четыре дня. За эти дни тишины я много передумала и впала в отчаяние. Больше всех – и детей, и внуков, и родных я проводила времени с тобой. Ты с упорством, достойным лучшего применения, добивался возможности быть со мной, и затосковала по тебе. Всё перевернулось. «Как спокойно на сердце – ни счастья, ни бед, ни тревог. И как пусто в душе, как распахнутой роще осенней. За чаем ты рассказывал о своей жизни, о хорошем и плохом без прикрас, я заочно знала твоих родных, ты их очень любил. Переживал, радовался успехам, ощутимо помогал. Больше любил жизнь при Советах. Работал на военном заводе, путешествовали с женой по стране, на работу шли с радостью, а когда началось «по стране несётся тройка: Мишка, Райка, перестройка», – всё рухнуло. Да и возраст подошел не лучший. Я не восторгалась жизнью при Советах. Как-то сказала: «Представь, с урока уходил проверяющий всего-то у него нашлось что сказать: Не звучат материалы 26-ого съезда КПСС», и это в первом классе! Было много забавного. На открытом уроке Лёша Норкин всех перебивал, тянул руку чтоб ответить «Спросите меня!» На вопрос «Какое сходство у городского и сельского дома? он выпалил: « И в городском, и в сельском доме на веревке висят трусы». Хохот стоял долго. А что сейчас? Моя бабушка говорила: «Подождите – будут девицы – бесстыжи лица». Если бы только деви`цы… Повсюду лохотрон, особенно в отношении к пожилым людям.

Ты не выдержал, позвонил. Голос очень тихий, он и так становился с каждым днем все тише: «Я хочу быть всегда с тобой. Сын – против.

Я понимаю его: какая – то стерва хочет все прибрать к своим рукам. А ты даёшь! То робеешь передо мной, как мальчишка, то принимаешь серьёзные решения без меня. С выдохом: «Ради бога, не заморачивайся на этом, пусть всё останется как было. Лучше займись своим здоровьем». Ты пошел к врачам только тогда, когда стал задыхаться. Обнаружили шишку в горле. Назначили операцию, но отменили – близко сонная артерия. Направили в Москву.

А Мудрость неиствовала: «Ты очень ему нужна. Где он найдет такую дуру? Его матери 95 лет. Разве ты не подставишь свое хрупкое плечо?» В Москве у тебя было лечение химиотерапией. Ты об этом не сказал.

Я собирала малину. Оглянулась. Ты стоишь у входа на участок и улыбаешься. Я спросила почти сердито: «И долго ты тут стоишь? – Любуюсь. Ты такая сегодня красивая.

– Ага. Красавица без волос. Румянец во весь нос. Может, и правда, в новом голубом платке и сарафане была красива, соседка уже восхитилась. Ты подошел обнял меня и спросил: «Можно я полежу в твоем доме? А то… мне что-то страшно». Когда я вошла в дом, ты поднялся мне на встречу и стал меня целовать. Всё выглядело так, будто ты прощался со мной. Не отрывая глаз, прошептал: «Не представляешь, как плохо я себя чувствую».

Это была последняя встреча. Мне позвонила дочь и скомандовала мне ехать домой – завтра утром мы едем в Дивеево.

Возможно, если б ты поехал с нами, не случилось бы то, что случилось. В то время, когда я стояла в толпе народа, проходила по канавке, окуналась в святой источник, ты косил траву на своём участке. Разгоряченный, попил воды из скважины. К вечеру поднялась температура. Успел добраться до дома и наговорить родным «если что», пока была 41,5. На мой звонок ответил твой сын: «Он в реанимации – воспаление лёгких. В понедельник сделают рентген». С утра звоню: «Спала ли температура? Как рентген?» А сын: «После химии организм ослаб. Он умер». Во мне будто оборвалось все». Ты боялся, что небедные родственники твоей покойной жены узнают обо мне и отвергнут тебя. Но теперь – то всё равно. Они на моё смелое появление с охапкой цветов и участие в похоронах сказали: «Вы нам так понравились, что мы хотим продолжить знакомство».

Моё горе велико. Не зарубка на сердце, а кровоточащая рана. Что это? «Чем меньше женщину мы любим?”… То же с мужчиной. А Мудрость успокаивала: «Нельзя так убиваться. Смотри – похудела на 10 килограмм. Вы были просто любовники, два одиночества». Нет. Ты был (увы, был) самым дорогим, желанным. Когда было плохо, шутил: «Ладно, хоть не убили» восхищал своим искусством мастера-универсала, приподнимал меня на высоту богини, вселял веру в то, что «всё будет хорошо». Так и буду жить, как будто ты рядом. Ведь недолгой будет наша разлука.

Там, где начинается асфальт

Ирина ковыляла по лесу. На спине рюкзак, на плече сумка, в руках корзинка и ведро.

Выскочила на дорогу там, где кончается асфальт. Кончался-то он для идущих с поезда, а для идущих на станцию он только начинался.

До электрички оставалось 15 минут.

По дороге ехала иномарка, она остановилась около Ирины. Немолодой мужчина открыл дверцу и строго скомандовал: «Садись». Женщина опешила: – Я боюсь испачкать машину.

– Я сказал: садись (еще строже).

Горемыка разместила свою поклажу, влезла в машину. Быстро доехали до станции. Остановились. Ирина повернулась к нему. А он опять ошарашил ее: «Почему у тебя лицо в воде?»

– В слезах. Безутешное горе мое: умер муж. Не уберегла. Надо было бросить и работу, и огород, а его спасать. А я рвалась и туда, и сюда. Никогда не прощу себе этого.

– Вот оно – одиночество. Нет у него ни имени, ни отчества, – задумчиво сказал он. – Не терзай себя.

Мужчина салфеткой прошелся по щекам Ирины. Она растерянно смотрела на него.

– Когда, пани, еще поедешь с город?

– В воскресенье.

– Я тоже поеду. Довезу тебя. Значит, на том же месте, в тот же час? Где кончается асфальт.

Она согласно кивнула.

Загорелся зеленый семафор. Ирина вскочила, схватила груз, крикнула «Спасибо» и побежала на платформу. Он догнал, взял корзинку и ведро, помог забраться в электричку.

В электричке она садилась на второе сиденье спиной к народу. Никого не хотела видеть и слышать. Сидя на своем месте, она еще раз провела по щеке рукой и почувствовала тепло и умиротворение. За последний год она забыла, чтоб кто-нибудь заботился о ней, сказал бы доброе слово. Слышала от его родных осуждение и упреки. А сосед так и сказал: «Эх, какого мужика схоронили!». А сейчас она подумала: «Добрый человек, спасибо. Буду за тебя молиться как за своих родных». Но почему сразу на «ты»? Для него она уже давно была на «ты». Он, проезжая по дороге, много раз наблюдал за ней, спешащей на станцию со своими сумками и корзинами. За ней, пошатываясь, уставясь в землю, шагал муж. Она оборачивалась, торопила его. Последний год ходила одна. Чем привлекла? Нарядная. Как оказалось, за дочерью донашивала. А все благодаря формам, красивой фигурке. Ее ровесницы, «тетехи» толстомясые, выглядели намного старше.

Он проводил взглядом электричку, сидел в машине.

– Зачем ей так надрываться на этой бесплодной земле? Местные бабы про садоводов сердито говорили: «Вон садисты идут». Вот и она «ушла в землю», превратила себя в лошадь, значит, ничто другое ее не волнует. Хотя нет. Вот стоит около сиденья скромный, но красивый букет. Она забыла его в машине.

– Ты тронула меня, засушу цветок. И очень хочу тебя снова увидеть.

В назначенный день и час она выбралась на дорогу из леса. Он подъехал чуть раньше. Вышел из машины, подошел, поздоровались, он погрузил ее вещи в багажник. Ирина села рядом, стала пристегивать ремень.

– Ну как поживает твой депресняк?

– Вроде немного ослабел («Синдром выходного дня» отменила). А в молодости у тебя вихрастый чуб?

– Нет. Такой же ежик, только не седой. А что?

– Тебе бы форму, фуражку и нагайку в руку.

– Зачем?

– Похож на казака. Упрямый строгий взгляд, сложен крепко, усы.

– А у меня и фамилия Казаков.

– Значит, поройся в родословной.

– Спрошу у своих. Я ведь младший. Ни революции, ни войны не помню. А ты будешь Аксинья, да?

– Ни по возрасту, ни по внешности не подхожу.

– Еще как подходишь! Прямо так и пышешь: молодая, озорная, поворотливая.

Она с задором посмотрела, улыбнулась:

– Спасибо за комплимент.

Машина тронулась и покатила по шоссе. У моста уже не было большой пробки – сезон заканчивался. А Вадиму хотелось побольше узнать о ней, и обязательно «перекинуть мостик» для следующей встречи. Оказалось, что ей опять придется ехать на дачу: надо закрыть скважину, но перед этим отрезать трубу, она выпирала из-под крышки.

– Я тебе помогу, я буду здесь, встречу тебя на платформе. Только приезжай на первой электричке, чтобы все успеть.

Он сказал, делая ударение на «все».

– Я тоже помогу тебе.

– Хорошо.