скачать книгу бесплатно
– Куда и, главное, чем?
– Не интересовался, право. Не был удостоен такой чести.
Он снял с меня восковую лепёшку с остатками фитиля, накрыл то, что осталось от моего дорогого туловища, куском материи, расправил свою чистёхонькую мантию – и удалился.
Я лежал смирно, как опара хорошо затворенного кислого теста, которую домовитая хозяйка поставила под чистую ширинку расстояться. И, не прилагая к тому никаких усилий, знал, видел и чувствовал всё, что происходит вокруг меня.
Тонкую розоватую кожицу, вмиг затянувшую срезы.
Зверей, которые окончательно успокоились и спрятались в горельеф.
Хельмута в черной с серебром рясе.
Амадея за фисгармонией и его слушателей: Иоганн подпёр рукой чуть отвисший подбородок, Гарри теребил глянцевый локон, Беттина расстёгивала свой дафл, под которым было телесного цвета трико. Оно делало ее похожей на целлулоидного пупса времён моей первой молодости.
Также я догадывался, что в эти давно прошедшие годы был девочкой, Беттина же – тем самым созданием, которое готовилось нынче получить от меня ребенка. К чистейшему желанию не примешивалось ни капли похоти и садизма.
Потом девушка разделась до самой кожи, бледно-смуглой, кивнула Амадею и прочим и, как была босая и нагая, подошла к моей двери.
Что-то набухло в моём исстрадавшемся чреве и прорвалось наружу, словно почка или бутон. Покрывало скользнуло в сторону. Пупок стал как тупой наконечник копья – и пророс навстречу той, что прошла сквозь портал храма, стеблем великолепного лотоса.
Лотос призывно раскрылся навстречу женщине – в его чашечке сияла неземным блеском чёрная жемчужина.
– Ты даришь ее мне, – наполовину воскликнула, наполовину спросила Бет.
Села между моих расставленных ног, наклонилась, еще больше сминая складки покрывал, и взяла жемчуг своими яркими губами. Проглотила. Выпрямилась, стоя на коленях, – пламя свечей одевало каштановые пряди точно нимбом.
– Теперь я уйду, – проговорила она. – Уйти мне? Говори.
Слово «да» в иных языках короче слова «нет», в иных – длиннее.
Я не произнес ни того, ни другого, и она поняла.
Оперлась на руки и слегка приподнялась над моим безгласным и неподвижным телом. Затем ее сильные ноги стиснули мою талию, будто древний пояс невинности, бёдра раскрылись, и влажные двойные уста поглотили мой бутон, который стал наливаться вновь – дабы цветок распустился уже внутри моей возлюбленной.
И несравненное по красоте ожерелье из живых перламутровых бусин ринулось из меня, щедро оплодотворяя лоно.
Хельмут объяснил, что приличия ради следует всходить на эшафот своими ногами. Разумеется, в реальной жизни получалось такое дай Бог со второго раза на третий, но идеал на то и создан, чтобы к нему всецело стремиться.
Поэтому я вкушал напитки и впитывал разумные речи моих опекунов. Поили меня чем-то белковым – скорей всего, взвесью соевых бобов в молоке кормящей матери. Ею вскорости должна была стать и Беттина, поэтому в женщинах того же волчьего племени и такого же интересного положения не было недостатка. А чтобы меня не одолевали посторонние из числа ангелков и их клиентов, Хельмут отгородил мою прежнюю кровать нарядной ширмой. Также он снова посадил меня на цепь – чтобы не задавали лишних вопросов, как он объяснил.
– Ну надо же, – сетовал он, – и впрямь ничто тебя не берёт: ни вервие, ни вино, ни огонь, ни кол, ни нож, ни наша Бетти.
– Она-то как раз… – отвечал я с умеренно кислой миной. Чувствовал я себя слегка депрессивно – после того количества любви, что я из себя выдавил, неизбежно должен был начаться откат. Ноги и руки постепенно отрастали, как и пятый член, но не с той скоростью, как мне хотелось, и были похожи на студень из свиных голяшек. Это влияло тоже. Докучал и постоянный шум в окрестностях моего логова: хоть мой патрон и уверял, что каждый из тёмных ангелков производит его не больше, чем опавший лист, но как-то слишком их было много.
– Хельм, если не секрет. Сколько твоих в целом – больше, чем обычных людей?
– Шутишь? Гораздо меньше. На порядок иди два.
– Даже сейчас, когда мор?
– Даже сейчас.
– Миллионы?
– Тысячи.
– И ты в их числе?
– Ох, нет, я сам по себе. Иного не желаю – надо же кому-то испытывать… исполнять решения.
Ну разумеется. Спрашивать, когда и как он снова за меня возьмётся, было уж очень, скажем так, затратно. Когда я, как древний Цинциннат, стал сокрушаться по поводу своей непохожести на прочих людей, он заметил:
– Ладно, в следующий раз постараюсь на совесть. Что, кстати, на тебя наточить – меч или секиру? Ну, двойной топор? Меч вроде как благороднее.
– Да что угодно, мсье. Я тебе полностью доверяю. А ты уверен, что меня проймёт?
– Ну… Если отделить голову и сколько-нисколько подержать отдельно от тела, авось скончаешься как личность. В смысле назад не срастётся.
– Звучит оптимистично до крайности, – я пошевелил отростками на конце правой культи: были они куда больше похожи на бахрому речной гидры, чем на нормальные пальцы, однако поильник в них кое-как держался.
Не надо, между прочим, думать, что Хельмут один по мне дежурил. Последнее время к этому подключался и Красавчик. Амадей где-то вдали тешил слегка округлившуюся Бет своей музыкой, это создавало подходящий фон для задушевной беседы, и вот именно тогда Гарри добрался до меня с самой многозначительной из своих притч.
– Ее мне, тогда совсем юнцу, поведал наш ребе. Потом я, как ни старался, не смог отыскать ее ни в Агаде, ни в Вавилонском, ни даже в Иерусалимском Талмуде… Неважно.
Представь себе, что некая группа людей всю жизнь провела в закрытой наглухо комнате, где приходилось двигаться наощупь – с риском ввалиться в бездонный колодец или, на худой конец, в грязную лужу. Самые отважные предпринимали экспедиции и оставляли другим описания неведомых пространств. Когда они умирали, книги оставались на лице земли и постепенно вошли в официальный канон. Все должны были затверживать наизусть эти писания, и комментарии к писаниям, и комментарии к комментариям. Ходить в новые походы стало считаться безрассудным и даже прямым кощунством.
Как-то один мальчик заблудился и случайно в полнейшей темноте наткнулся на подобие тяжелой завесы. Когда он приподнял ее за краешек, в лицо ему хлынул буквально океан света.
– Твои люди – они что, знали, что такое свет?
– Вообще-то да. Писали же они свои тексты при огне лампадок или и очага, где готовили пищу, – отозвался Гарри. – Только это был не настоящий свет: он умирал, не доходя до стен и до сводов пещеры.
– Так я и знал, что сейчас на сцену явится Платон, – усмехнулся я.
– Когда малыш очнулся и кое-как пробрался назад, его россказням не поверили, сочтя его безумным. Собственно, он таким и стал от большого страха. Только те дети и – много позже – взрослые, которые соглашались его слушать, были вполне нормальными. Большинство высмеивало нашего пророка, однако находились и те, кто принимал его слова за чистую монету. Тайком от остальных прокрадывались они к самой границе предписанного законом мира и дотрагивались до завесы. По возвращении их непременно ловили и жестоко наказывали. Впрочем, костер, на котором жгли отступников, также не был в силах развеять окружающую тьму.
– Метафора, – отозвался я. – Не очень новая.
– Не хочу спорить. Я лично услышал такое в первый раз. И, знаешь, чем кончилось? Когда со мной произошло то же самое, я просто изо всех сил дёрнул – и сорвал пыльную парчовую тряпку нафиг.
Конец притчи показался мне прикольным, хотя не очень вразумительным. Я так думал, сейчас он распишет мне, как обыватели вначале все прозрели и решили поставить ему памятник, а потом начали стремительно слепнуть от избытка солнца и закидали дерзкого теми же камнями, что должны были пойти на постамент.
Я хотел ему слегка попенять, но тут ввалился душа Хельмут с кувшином и заявил:
– Пока суд да дело, весна пришла, всё живое двинулось в рост, аж соки заиграли. Андрей, ты когда-нибудь от березы пил?
– Нечто с сахаром, закатанное в трехлитровые баллоны, – хихикнул за его спиной Вольф Амадей.
– Залепить ранку смолой не забыли, зубоскалы? – строго спросил Гарри.
– Этим наш Ганс пускай озадачивается: ему в новинку, – ответил Хельм.
И махнул рукой: идите к себе, друзья.
«Мы волки, не бобры, не злы и не добры», – фальшиво промурлыкал Амадей и удалился под ручку с Красавчиком.
Березовый сок имел совершенно удивительный вкус: прохладный, светлый, мажорный. Я никак не ожидал от себя такой синэстезии чувств.
– Спасибо, Хельм. Порадовал.
Что-то в его лице – тень или усмешка – заставило меня добавить:
– Напоследок?
– Вроде того.
– Когда?
– Если ты не против, то завтра. Как всегда утром, на свежую, гм, голову.
Надо сказать, что было время обеда, причем скорее западное, чем восточное. То есть поздний вечер. Вы скажете, в подземелье такие нюансы не имеют особого значения? Однако последнее время я чувствовал на своей шкуре все часовые пояса вкупе с параллелями и меридианами.
– Решил, что применишь?
– Меч. Не цвайхандер, однако, а короткий, боевой. Ты не против? Я его наточил не хуже тех ножиков: волос перерубает не только поперёк, а и вообще вдоль. Топор тоже хоть куда. Как у нас шутят, из лунного света лимонных долек наделает.
– Замечательно. Прямо не терпится на вкус попробовать. Ах, если б было можно и то, и другое…
– Не надо, малый. Оно конечно, настрой у тебя верный, боевой, да завтра дело пойдет всерьёз. Не как раньше.
– Тогда на твоё личное усмотрение.
Он с важностью кивнул и приказал:
– Теперь хорошенько отмойся. Путь туда в прихожей, откуда Волки наружу выходят, а прихожая за дверью, что ты раньше приметил. До того мы тебя в тазу полоскали, это ж не то что настоящая ванна размером в небольшой пруд. Бриться последнее время было без надобности, но вот космы свои жидким мылом натри, ополосни и разбери на две косы. Можно было б и вообще подстричь, но так надёжней получится – будет за что в случае придержать. Ну, на цепи, как ручного мишку, водить тебя больше без надобности: куда не надо по пути не зайдешь. Та комната повернута на заход и светлая. Двусветная.
Старинные слова означали, что в ней два больших окна, смотрящих на запад.
– Стало быть, Волки солнца не боятся.
– А с чего ты такое взял? И Волки, и прочие кланы. Им всё под силу. Ночью как днём видят, днём везде ночную тень находят. Но вот сумерки, как сейчас, – натурально волчье время. Пора меж волка и собаки.
– Эй, погоди! – крикнул я вдогонку, ибо Хельм уже совсем наладился уходить. – Как снять эту херову опояску?
– Сам смекнёшь, – пробурчал он. – Давно, чай, не дитятко несмышлёное.
Действительно, все замки и заклёпки представляли собой нехитрую головоломку из тех, какими принято забавляться в дороге: повернул два раза по часовой, один – по секундной стрелке и разломил пополам по линии молекулярных спаек.
Укутав торс в одно из своих полотенец и накрыв голову другим, я побрёл в запретную дотоле сторону. Волки, которые случились в зале, расступались охотно и даже с некоторой почтительностью.
За порталом виднелся еще один выход, низкий и запертый наглухо, а между ними вздымались вверх крутые ступени и повороты. Лестничные клетки были слепые, тупиковые. Только самая верхняя вливалась в обширный холл, по периметру которого также шли двери.
И из обоих высоченных арочных окон во всю ширь полыхал багряный закат. Солнце уже наполовину погрузилось в озёрную воду, его раскалённые струны снопом рвались поверх туч, а там, где со света спадал последний покров, к зениту поднимались крутые дуги семицветных гало.
– Другая планета, что ли, – ахнул я.
– Не чуди, сынок, – отозвалась одна из полузнакомых мне «ангелиц». Кажется, в самом деле та, чьим выкормышем я поневоле стал. – Земля это. Когда-то она устрашилась взять залог от Бога. А теперь стала так отважна, что решила переменить промежуточного владельца. Оттого и похорошела на диво.
– Я, собственно, не за этим пришёл, – объяснил я. – Не за зрелищем и не за словом. Просто вымыться велели.
– Ну, разумеется. Чтоб тебе не стучаться во все стенки и не бродить по спальным капсулам – это чётко справа по борту. На двери еще голограмма такая – Ниагарский водопад. Да не бойся, оснастка там простая и доступная.
Ага. Только все краны фигурные и отлиты из золота, лейка контрастного душа – из самородного хрусталя, а ванна, та самая, величиной в бассейн, похоже, выращена из раковины-жемчужницы. Губка была тоже морская, абсолютно естественная и больших размеров, нарядное мыло – явно ручной варки.
Я с наслаждением смыл с себя странного вида липкий пот – последнее время я норовил выделять отходы через кожу – и в третий раз сменил воду. Она пахла мускусом и амброй, а, может быть, и вовсе амброзией и нектаром. Вытираться после такого великолепия моими бедняцкими тряпками было негоже, и я стал озирать окрестности.
Тут в еле притворённую дверь тихонько стукнули, внутрь заглянула симпатичная мордаха в рамке рыжеватых кудряшек, а потом и вся фигура в чем-то вроде туники и рейтуз.
– Вы простите, мон эскуайе, вам, наверное, услужить потребуется, – сказал мальчик. – Полотенце и купальный халат. Могу предложить костяной гребень и щетку из дикобраза, они нынче в большом фаворе. Сделать прическу не изволите? Очень запуталось, сами понимаете.
– Ладно, как-нибудь сам свои космы продеру, – ответил я.
– Если нужны еще какие-либо услуги сугубо личного плана… – он потупился, – перед восхождением…
– Упаси меня Господь и все его святые. Ты, собственно, кто?
– Школяр второй ступени. Виллье. Это звание такое.
– А меня что за кличкой обозвал?
– Эсквайр. Прошедший лестницу. Тот, кто владеет своим малым уделом и носит оружие за опоясанным рыцарем.
Я хотел сказать, что он малость ошибся, но решил, что судьбе виднее. Принял из рук его ношу, обтёрся, кое-как расчесался, закутался в невесомую махру и пустился в обратный путь.
Однако будучи весьма заинтригован, подозвал ту мою кормилицу и спросил:
– Что за приставучее дитя бродит по окрестностям?
– Ах, не обращайте внимания. Моё, скорей всего. У девиц нынче самый шик закосить под Золотое Средневековье. Терминология макароническая, впрочем, как у нас всех, правила игры – чистейшая фэнтези, однако ловят то, что носится в воздухе, вполне чутко.
После такого подробного объяснения мне ничего больше не оставалось, как уложиться спать за свою загородку с изображением сирен и фениксов.
Но не успел я сомкнуть усталые веки, как встретился глазами с Хельмутом.
– Время? – спросил я.
– Так точно. Ополоснись для бодрости и одевайся.
