скачать книгу бесплатно
Их четырехдневное затворничество за высокими стенами замка не давало покоя иностранным дипломатам. Тайные агенты не могли дать никакой определенной информации. Политикам, несмотря на все их нетерпение, оставалось только гадать, что затеял Фридрих, и ждать дальнейшего развития событий, стараясь не пропустить ничего из того, что могло бы пролить свет на планы короля.
А планы эти, действительно, были напрямую связаны с Австрией.
«Пришло время для полной смены старой политической системы, – писал Фридрих своему другу Вольтеру на следующий день после получения из Вены известия о смерти императора. – Скоро придется больше думать о порохе, солдатах и осадах, чем об актрисах, балетах и спектаклях».
Решение юлих-бергской проблемы было им отложено до поры до времени. На первое место выдвигался проект, который вынашивал еще Фридрих Вильгельм. Старый король предрекал, что смерть императора на фоне общего ослабления Австрии приведет к такой политической ситуации, когда другие державы, позабыв про Прагматическую санкцию, будут стараться отхватить от австрийской монархии все, что смогут. Сам он не дожил до этого момента, завещав своему наследнику, не упустить благоприятную возможность и разрешить давнишние споры с династией Габсбургов – отобрать у них то, что по праву должно принадлежать Пруссии.
Фридрих Вильгельм имел в виду Силезию, точнее говоря – четыре силезских герцогства: Лигниц, Бриг, Волау и Егерндорф.
После смерти в 1675 году их бездетного владетеля, герцога Георга Вильгельма – последнего из рода Пястов – эти герцогства по договору о наследовании, заключенному еще в 1537 году, должны были достаться дому Гогенцоллернов, родственному Пястам. Однако, император Леопольд, несмотря на протесты бранденбургского курфюрста, оставил герцогства себе, дабы не нарушать целостности Силезии и не делать из нее лоскутное одеяло. Берлинский двор, не имея достаточно сил, чтобы противостоять Вене, вынужден был смириться со свершившимся фактом, никогда, тем не менее, не забывая о своих правах на силезские герцогства.
Теперь, когда династия Габсбургов сама была на грани вымирания, новый прусский король решил, что настала пора восстановить историческую справедливость. Для обсуждения вопроса – как лучше это сделать? – Фридрих и вызвал к себе в Рейнсберг Шверина и Подевильса.
Фельдмаршала и первого министра планы Фридриха не на шутку напугали. Но отговорить короля от его опасной затеи им не удалось. Все их возражения и доводы были напрасны, ибо король уже принял решение, и им оставалось только помочь ему претворить его планы в жизнь.
Фридрих и сам прекрасно понимал всю рискованность задуманного им предприятия. Виданное ли дело? Маленькая Пруссия готовилась бросить вызов огромной австрийской державе, которая к тому же имела мощного союзника в лице русской царицы, не считая мелких германских князей.
И, тем не менее, Фридрих считал, что шансы на успех у него есть, и они не такие уж маленькие. При этом он опирался на следующие объективные факторы, которые благоприятствовали его намерениям.
Во-первых, Австрия еще не оправилась от последней войны с турками, – это всем было хорошо известно. Ее армия была ослаблена и деморализована, ее финансы расстроены, а королева молода и неопытна.
Во-вторых, Фридрих не сомневался, что без союзников он не останется. Курфюрст Баварии Карл Альбрехт дал понять, что не собирается отказываться от своих прав на австрийское наследство, и будет добиваться его всеми доступными средствами. А если Бавария серьезно выступит со своими притязаниями, – рассуждал Фридрих, – саксонский курфюрст непременно последует ее примеру.
В-третьих, Англии и Франции, находившимся на грани войны друг с другом, будет не до защиты Прагматической санкции, тем более что версальский двор, как никакой другой, был заинтересован в ослаблении монархии Габсбургов.
Серьезные опасения Фридриху внушала только Россия. Вена гордилась, что сумела приручить русского медведя и при каждом удобном случае грозила спустить его с цепи. Один раз она уже это сделала, когда зашел спор о польской короне. Можно было не сомневаться, что Мария Терезия в случае нападения на Силезию, вновь призовет на помощь царицу. Останется ли русский медведь спокойно лежать в своей берлоге, или же он завалится в Восточную Пруссию, забыв про недавно заключенный с Берлином договор о союзе? – вот вопрос, который не давал королю покоя.
Колебаниям Фридриха положило конец известие из Санкт-Петербурга о смерти царицы Анны Иоановны, случившейся 28 октября, то есть через 8 дней после кончины императора.
Русским царем был провозглашен сын Анны Леопольдовны, принцессы Мекленбургской, племянницы покойной царицы – Иван, которому не исполнилось на тот момент еще и года. Исполнять обязанности правителя России до совершеннолетия Ивана российские вельможи назначили ненавистного всем, и им в том числе, герцога Бирона, всесильного фаворита Анны Иоановны.
Фридрих не мог ожидать для себя ничего лучшего. «Бог нам покровительствует, и судьба нам помогает», – написал он в восторге Подевильсу. Россия, похоже, надолго выбывала из игры. Поход на Силезию был решен окончательно и бесповоротно.
Секрет короля оставался пока неразгаданным, но было замечено, что его войска передвигались к австрийской границе. Строительство полевых укреплений в Бюдерихе также шло полным ходом, и это сбивало с толку иностранные дворы. Чтобы прояснить ситуацию кардинал Флёри уговорил Вольтера съездить в Пруссию и постараться выведать планы своего августейшего друга.
Знаменитый писатель 6 дней провел в Рейнсберге, радушно принятый Фридрихом, но со своей шпионской миссией не справился. Король, догадавшись о цели его визита, намеренно дезинформировал своего гостя, чьи многословные сообщения в Париж только еще больше запутали кардинала.
Конечно же, в Вене были хорошо осведомлены обо всем происходящем в Берлине. И двор, и правительство были весьма встревожены действиями Фридриха, тем более что они все отчетливее принимали антиавстрийский характер.
В Берлин в качестве чрезвычайного посла был срочно отправлен маркиз ди Ботта, генуэзец по происхождению, искусный дипломат и интриган. Ему поручалось на месте разобраться в ситуации и оценить опасность, грозившую Австрии.
29 ноября Ботта прибыл в Берлин, который в те дни скорее походил на военный лагерь, чем на столицу государства. Прекрасно экипированные полки берлинского гарнизона маршировали в колоннах по Унтер-ден-Линден, мимо окон королевского дворца, один за другим покидая город. Перед арсеналом собрался впечатляющий своей величиной артиллерийский обоз, готовый двинуться в путь. На Шпрее у берега в большом количестве стояли суда, грузившиеся боеприпасами, продовольствием и фуражом.
Король вернулся из Рейнсберга в Берлин 2 декабря. Через три дня он дал Ботте аудиенцию. Выполнив формальную часть своего визита, маркиз, уже не сомневавшийся в намерениях Фридриха, как бы между прочим, посетовал на ужасные дороги Силезии, по которым ему пришлось добираться в Берлин.
– Они так сильно испорчены дождями, – сокрушался посол, – что по ним совершенно невозможно пройти.
– Кому нужно будет пройти по этим дорогам, – многозначительно заметил Фридрих, – тот найдет способ сделать это.
А прусские войска между тем стягивались к Кроссену (Кросно), небольшому городку, расположенному у самой границы с Австрией, а точнее с Силезией. Там, на берегу Одера, фельдмаршал Шверин по приказу короля основал военный лагерь.
Помимо Шверина на прусской службе находились еще четыре фельдмаршал. Но они были уже преклонного возраста. И хотя богатый опыт старых вояк наверняка пригодился бы Фридриху в походе, он оставил их дома. Он не хотел, чтобы про него потом говорили, что король «отправился на войну в окружении нянек».
К генералам и офицерам, уезжавшим в кроссенский лагерь, Фридрих обратился с напутствием. «Господа, – говорилось в нем, – я предпринимаю войну, в которой не имею иных союзников, кроме вашей доблести и мужества. Мое дело правое. Я верю, удача не оставит нас. Ваша судьба – в ваших собственных руках. Отличия и награды ждут только ваших блистательных подвигов. Нам предстоит встретиться с войсками, которые под командованием принца Евгения Савойского снискали себе славу. Хотя принца уже нет, но победа наша над таким противником будет не менее знаменита. Вперед, господа. Я последую вскоре за вами навстречу славе, которая ждет нас».
Глава 6
Прусская армия
Как уже говорилось, Фридрих довел количество линейных батальонов в своей армии до 79.
Структура батальона, будь то мушкетерский или фузилерный была следующей. Он состоял из 6 рот: пяти обычных (мушкетерских или фузилерных) и одной гренадерской, и насчитывал до 820 человек, включая офицеров и сверхштатников. Последние, коих могло быть до 60 человек, находились при своих ротах, проходили обучение и занимали место выбывших из строя солдат, переходя, таким образом, в разряд строевых.
В обычной роте было 140 человек[1 -
114 рядовых, 3 барабанщика, 10 унтер-офицеров, 4 офицера и до 10 сверхштатников.]1, в гренадерской – 120[2 -
90 рядовых, 3 барабанщика, 9 унтер-офицеров, 3-4 офицера и более десятка нестроевых и сверштатников.]2.
Во время боевых действий гренадерские роты предполагалось сводить в отдельные гренадерские батальоны по 4 роты в каждом, и соответственно силой до 490 человек. В пехотном батальоне, таким образом, должно было оставаться не более 700 человек.
Пехотинцы были одеты в синие мундиры, жилеты белого или желтого цветов (в зависимости от полка), грубые шерстяные бриджи цвета жилетов, тупоносые черные башмаки с пряжками и застегивающиеся на пуговицы белые гетры.
Мушкетеры носили треугольные шляпы, гренадеры – высокие остроконечные каски с медным передком, фузилеры – тоже каски, но несколко укороченные. (Фузилеры представляли собой легкую регулярную пехоту, в которую набирались люди небольшого роста. Каски же, наподобие гренадерских, делали их более высокими и более грозными на вид).
Вся прусская пехота была вооружена кремневыми гладкоствольными ружьями, заряжавшимися с дула, со штыками и железными шомполами. (Последние были введены лишь в прусской армии. В армиях других государств, в том числе и в австрийской, еще использовали деревянные шомпола).
Унтер-офицеры, – а их в батальоне было 50 человек, то есть по 10 на роту, – были одеты аналогично рядовым, но как знак власти имели белые перчатки, шпагу и трость, которую использовали для дисциплинарных наказаний.
Обер-офицеры носили более длинные, чем солдаты, мундиры, камзолы полковых цветов, брюки, заправленные в ботфорты и ленты через плечо. Их треугольные шляпы были больше по величине и оторочены по краям золотой или серебряной нитью.
Благодаря трудам и заботам князя Ангальт-Дессауского, на протяжении многих лет возглавлявшего прусскую армию, пехота Фридриха выгодно отличалась от пехоты других европейских государей. Впервые в Европе князь Леопольд, или старый Дессауер, как его еще называли, ввел в войсках мерный шаг, обучив солдат маршировать в ногу. Постоянная, упорная и безжалостная муштра, процветавшая в армии Фридриха Вильгельма, способствовала тому, что прусские пехотинцы могли без труда четко и слаженно выполнять сложные перестроения и эволюции в составе батальонов и полков.
Со стороны это выглядело красиво и эффектно, но считалось в иностранных дворах делом никчемным и даже вредным. А между тем, благодаря все той же муштре, скорость залповой стрельбы из ружей была доведена в прусских войсках до невиданного по тем временам темпа – четырех выстрелов в минуту. В армиях других государств в минуту обычно делалось не более двух-трех залпов. И это в ту эпоху, когда ружейный огонь, а не рукопашная схватка, был основным способом ведения боя, причем не только в пехоте, но и в кавалерии.
Предпочтение пули холодному оружию, желание полководцев ввести в дело одновременно как можно большее количество ружей, привело к возникновению линейной тактики, которой придерживались все регулярные армии Европы. Суть ее заключалась в том, что противники на поле боя выстраивались в длинные тонкие линии, постепенно сближавшиеся и ведшие друг по другу ружейный и артиллерийский огонь. Победа во многом зависела от того, чья стрельба была более действенной. До штыкового боя дело доходило нечасто.
Прусская конница, в отличие от пехоты, не претерпела почти никаких изменений за первые 5 месяцев пребывания Фридриха у власти. Она, как и при его родителе, состояла из 12 кавалерийских полков, 6 полков драгун и 2 гусарских полков. Добавился только 1 эскадрон гвардейского корпуса.
Кавалерийские полки были в основном кирасирские, но среди них имелись также карабинеры и жандармы.
Численность кавалерийских и драгунских эскадронов была примерно одинаковой и составляла 165 – 170 человек. Гусарские эскадроны были слабее. В них насчитывалось не более 125 – 130 человек.
Кавалерийские атаки в те времена не отличались особой стремительностью. Как правило, они проводились в сомкнутом строю в основном на медленных аллюрах. Прежде чем прибегнуть к холодному оружию, всадники, приблизившись к неприятелю, останавливались и делали несколько залпов из карабинов. В результате ударная мощь конницы, перенявшей, фактически, тактику пехоты, была не очень высокой.
По этой причине отец Фридриха рассматривал конницу, как второстепенный род войск, а потому не уделял ей должного внимания. К тому же она обходилась казне гораздо дороже пехоты.
Старый король, известный своей бережливостью, всячески старался сократить расходы на содержание конницы, что не способствовало поддержанию ее боеспособности на должном уровне. Так, например, он считал пустым расточительством держать в полках в мирное время полный штат лошадей. В его правление эскадроны имели меньше половины их требуемого количества. Да и многие из лошадей, которые имелись в наличии, из экономии отдавались на содержание уходившим в отпуск солдатам.
Ради сбережения лошадей конные учения в частях проводились не реже одного раза в неделю. Всадников же больше обучали пешему строю и стрельбе из карабинов и пистолетов, стоящих у них на вооружении.
Такая бережливость привела к тому, что люди не совсем уверенно держались в седлах. Еще во время рейнской кампании Фридрих, тогда еще кронпринц, был поражен различием между неповоротливой прусской конницей и подвижными австрийскими эскадронами. Он писал позже, что прусская конница «была размеров слонов и не могла ни маневрировать, ни сражаться. Разве не показательно, что некоторые всадники из-за собственной неуклюжести падали с коней».
Зато экипированы и обмундированы кавалеристы были превосходно и на смотрах, сидя на рослых лошадях, производили хорошее впечатление.
Кавалеристы были одеты в короткие мундиры соломенно-желтого цвета, такого же цвета бриджи из мягкой кожи, жилеты отличительного полкового цвета и тяжелые кавалерийские туфли. Поверх мундира одевалась нагрудная кираса из железа, выкрашенная в черный цвет. Их треугольные шляпы, внешне похожие на обычные, были снабжены, вшитыми внутрь, металлическими полосками-ребрами для защиты головы от рубящих сабельных ударов. Вооружение кавалериста состояло из карабина, прикрепленного с правой стороны седла, двух пистолетов в кобурах, крепящихся в передней части седла, и прямой обоюдоострой шпаги, которой можно было не только колоть, но и рубить. В патронной сумке, висевшей на левом боку всадника, было 18 патронов для карабина и 20 – для пистолетов.
Драгуны, в отличие от кавалеристов, не имели кирас. Они носили длинные, на манер пехотных, мундиры белого цвета, желтые кожаные бриджи, жилеты различных цветов, туфли и треуголки. (В полку Шуленбурга всадники носили укороченные гренадерские каски, почему его называли еще конногренадерским). Вооружение драгун было таким же, как и у кавалеристов. Только карабины у них были более длинные и снабжены штыком.
Вознамерившись сразиться с Австрией, обладавшей многочисленной конницей, Фридрих решил усилить свою собственную кавалерию. Прежде всего, он распорядился добавить в три драгунских полка – Мёллендорфа, Платена и Тюмена – по 5 эскадронов, что дало бы дополнительно 2500 всадников.
Помимо этого король приказал полковнику Бандемеру сформировать еще один гусарский полк в 5 эскадронов. Главная сложность здесь заключалась в том, что трудно было найти в прусских деревнях умелых наездников. Их приходилось набирать в Польше, где еще были сильны традиции приучать детей к коню с раннего возраста. (См. Приложение 2).
Из всей массы своих войск Фридрих назначил для вторжения в Силезию 10 пехотных полков[3 - Полки: Schwerin, Bredow, Alt-Borcke, Kleist, Sydow, Derschau, Markgraf Heinrich, Graevenitz, La Motte, Jeetze – по 2 бат, 2 гр. р..], кирасирский полк Принца Фридриха (5 эск.), два драгунских полка (Байрёта и Шуленбурга – по 10 эск.), 1 эскадрон жандармов и 6 эскадронов гусар (по 3 от каждого полка).
Всего: 20 батальонов (вместе с гренадерскими ротами) и 32 эскадрона, что в численном выражении составляло около 16,5 тысяч пехотинцев и 5 тысяч всадников.
Указанные силы, собранные в Кроссене, должны были образовать первую волну армии вторжения. В их задачу входило: не теряя времени на осаду Глогау, – первой серьезной крепости на пути войск – быстро оккупировать всю провинцию и перекрыть горные перевалы, ведшие в Богемию, Моравию и Венгрию.
Осадой Глогау предстояло заняться особому корпусу, который должен был выступить вслед за передовыми силами Фридриха. В него были включены пехотный полк Маркграфа Карла, лейб-карабинерный полк (5 эск.), 5 эскадронов драгун Платена, а также 5 гренадерских батальонов, образованных из полков, не принимавших участия в кампании. Артиллерийский парк корпуса состоял, не считая полковых пушек, из 4-х 12-фунтовых орудий и 4-х 50-фунтовых мортир.
Командование осадным корпусом король возложил на наследного принца Леопольда Ангальт-Дессауского, генерал-лейтенанта, старшего сына фельдмаршала князя Ангальт-Дессауского. Местом сбора подразделений, вошедших в состав этого корпуса, был назначен Берлин, что в итоге и сделало его похожим на военный лагерь.
Глава 7
Вторжение пруссаков в Силезию
11 декабря Фридрих сам пригласил маркиза ди Ботту на аудиенцию. Король рассказал послу о своих планах в отношении Силезии и о том, что в Вену отправился граф Готтер с предложениями австрийскому двору.
Переборов, охватившее его волнение, посол заметил с ироничными нотками в голосе:
– Королева имеет отличные войска. Они, может, не так великолепны, как ваши, но они смотрели волку в пасть. Подумайте, что ожидает вас при встрече с ними.
Фридрих был раздражен тоном Ботты.
– Вы находите мои войска великолепными? – переспросил он. – Скоро вы увидите, что они еще и хороши…
Вечером 12 декабря в королевском дворце давался традиционный бал-маскарад, на который были приглашены все иностранные представители.
Король был в приподнятом настроении, много танцевал, шутил и казался совершенно беззаботным. Поздно ночью, когда бал был в полном разгаре, Фридрих незаметно удалился в свои апартаменты. Переодевшись и наскоро попрощавшись с родственниками, он сел в ожидавшую его на заднем дворе карету, и шестерка сильных коней, громко стуча копытами, понесла его по спящим улицам Берлина.
Можно себе представить общее удивление собравшихся во дворце гостей, когда гофмаршал, остановив музыку, объявил, что его величество король оставил столицу и отправился в Кроссен к армии…
На следующий день представители иностранных дворов были официально уведомлены о намерении Пруссии занять Силезию. В заявлении говорилось, что этот шаг предпринимается не из-за враждебных отношений к Австрии, а из-за желания короля не допустить перехода Силезии в чужие руки.
14 декабря Фридрих был уже в кроссенском лагере. Суеверные солдаты были не на шутку встревожены тем, что приезд короля совпал с падением колокола в местной церкви. Они посчитали это дурным предзнаменованием. Но Фридрих успокоил их, придав происшествию совершенно другой оборот.
– Высокое, да будет унижено. – так растолковал находчивый король падение колокола, подразумевая под «высоким» австрийскую монархию.
Княжество Силезия с его 1,5-миллионным населением, славившееся своими обширными пастбищами и плодородными землями, строевым лесом и полезными ископаемыми, было совершенно открыто для вторжения.
Силезские крепости, главными из которых были Глогау (Глогув), Бреслау (Вроцлав), Бриг (Бжег) и Нейссе (Ныса), находились в крайне запущенном состоянии. Все они нуждались в серьезном ремонте и модернизации, на что у правительства не было ни денег, ни времени.
Такое пренебрежение к обороне столь важной для Австрии провинции, по праву считавшейся одним из ценнейших бриллиантов в короне Габсбургов, объяснялось тем, что на протяжении последних десятилетий все внимание венского двора было приковано к Балканам, Италии и Нидерландам. Саксония и Польша, с которыми граничила Силезия, были старыми союзниками Габсбургов, а Пруссия не считалась серьезным противником. Прежний прусский король Фридрих Вильгельм «много петушился, но в драку не лез». Никто в Вене не ожидал, что его преемник будет вести себя враждебно.
Во время турецкой войны в Силезии оставался лишь один батальон пехотного полка Венцеля Валлиса – генерал-губернатора провинции. (4 его роты стояли в Глогау – штаб-квартире Валлиса; 1 рота – в Намслау (Намыслув), на правом берегу Одера; 1 рота – в Яблунке (Яблунков), на границе с Венгрией).
К лету 1740 года из Венгрии вернулись 2 других батальона этого полка, весьма поредевших от понесенных потерь. Они были оставлены в Нейссе.
В ноябре, когда запахло войной, в Силезию были переведены еще три пехотных полка (Гарраха, Ботты и Брауна ) а также 4 эскадрона лихтенштейнских драгун (остальные 2 эскадрона с конногренадерской ротой остались в Моравии).
В результате общее количество австрийских войск в Силезии достигло 6300 человек пехоты и 480 всадников. Командование над ними Мария Терезия возложила на фельдмаршал-лейтенанта[4 - Фельдмаршал-лейтенант – по австрийской табели о рангах – генерал-лейтенант.] графа Максимилиана фон Брауна, 35-летнего ирландского якобинца, отлично проявившего себя в итальянских и турецких кампаниях. Венцель Валлис, сложивший с себя губернаторские полномочия, остался комендантом Глогау.
7 декабря фельдмаршал-лейтенант Браун прибыл в Бриг, где собрались главные силы его корпуса. Отправив батальон Гарраха с гренадерской ротой на усиление гарнизона Глогау, Браун с большей частью своих войск хотел запереться в Бреслау, вольном имперском городе, являвшемся, по его мнению, ключом всей Силезии. В Бреслау с его надежными укреплениями генерал надеялся продержаться до весны, пока не будет сформирована мощная полевая армия, которая выбьет пруссаков из провинции.
Однако магистрат Бреслау под воздействием возмущенных горожан, науськиваемых прусскими агентами, отказался впустить австрийские войска, вознамерившись, если потребуется, защищать город собственными силами.
Рано утром 16 декабря прусские войска, собранные в Кроссене, с развернутыми знаменами и барабанным боем пересекли австрийскую границу и двумя неудержимыми потоками устремились вглубь Силезии.
«Рубикон перейден, – писал Фридрих в тот день Подевильсу. – Мои войска полны энтузиазма, офицеры воодушевлены открывающимися возможностями, а наши генералы ищут славы».
Впереди каждой из колонн шли гусары. Они были одеты на манер знаменитых венгерских гусар: в отороченные мехом ментики, доломаны, расшитые шнуром, кожаные брюки, короткие сапожки и шапки из волчих шкур. Вооруженные карабинами и саблями, а также двумя пистолетами, гусары использовались, как и в австрийской армии, главным образом для ведения разведки. Они разъезжали по деревням и фермам, добывая информацию о противнике и узнавая лучшие маршруты, проверяли мосты, искали броды на реках и выбирали места для ночлегов.
За гусарами двигались авангарды обеих колонн. И только за ними шли главные силы армии – пехотные и кавалерийские подразделения с артиллерией и обозом…
17 декабря в Вену приехал граф Готтер, чрезвычайный посол прусского короля. Он нарочно задержался в пути, чтобы оказаться в австрийской столице в одно время с приходом туда новости о вступлении пруссаков в Силезию. Желая оказать психологическое воздействие на венский двор, Готтер потребовал немедленной аудиенции у королевы. Но Мария Терезия, будучи на шестом месяце беременности, отказалась принять его, и послу пришлось довольствоваться встречей с великим герцогом Францем-Стефаном, назначенным королевой своим соправителем.
«Я прибыл, – начал высокопарно Готтер заготовленную заранее речь, – с гарантией безопасности австрийского дома в одной руке и императорской короной для вас в другой».
Далее он изложил герцогу предложения Фридриха, которые сводились к следующему. Прусский король готов был предоставить Марии Терезии свои войска для защиты ее владений от любого посягательства извне. Он предлагал ей деньги в количестве 2 миллионов гульденов, в которых она тогда весьма нуждалась. Кроме того, Фридрих обещал отдать свой голос на имперских выборах за Франца Стефана и побудить к этому других курфюрстов. Наконец, Фридрих готов был даже отказаться от своих прав на Юлих и Берг. За все это прусский король просил Марию Терезию уступить ему Силезию.
«В случае непринятия этих условий, – закончил Готтер, – его величество предоставит свои услуги баварскому курфюрсту, который, конечно же, не пренебрежет ими».
Выслушав посла, Франц Стефан поинтересовался, действительно ли прусские войска вошли в Силезию. Он все никак не хотел в это поверить, ведь Фридрих еще совсем недавно заверял его в своей дружбе. Получив утвердительный ответ, великий герцог сказал с достоинством, зная, что его супруга стоит за дверью и слушает их разговор:
«Возвращайтесь к королю и скажите ему, что, пока в Силезии находится хоть один прусский солдат, мы отказываемся вести с ним какие-либо переговоры».
На этом аудиенция закончилась. Условия Фридриха приняты не были. Граф Готтер, много лет проживший в австрийской столице, слабо надеялся, что исход его миссии будет успешным. Он знал, что венский двор не терпел, когда с ним разговаривали языком шантажа и угроз, и безнаказанным такой поступок не оставлял.
На следующий день Готтер написал Фридриху, что «здесь приняли решение отразить силу силой». Королева в течение нескольких месяцев надеется собрать сильную армию, и призвала своих союзников оказать ей немедленную помощь.
Прусская армия, вторгшаяся в пределы Силезии, по схваченным легким морозцем дорогам быстро продвигалась вперед, не встречая на своем пути никакого сопротивления.
Левую колонну, шедшую вдоль западного берега Одера, – 5 пехотных полков, драгуны Байрёта и эскадрон жандармов – вел сам король. Правую колонну, следовавшую параллельным маршем вдоль подножия гор, граничащих с Богемией, возглавлял фельдмаршал Шверин. (5 пехотных полков, кирасирский полк Принца Фридриха, конногренадеры Шуленбурга).
Преимущественно протестантское население Нижней Силезии принимало и даже приветствовало пруссаков. Уже 18 декабря, далеко оторвавшись от своих, гусары Брониковского, или «зеленые гусары», как их еще называли за цвет доломанов и ментиков, появились у Глогау – крепости с бастионным фронтом, сооруженным по большей части во времена Тридцатилетней войны.
Пару дней спустя перед Глогау предстал сам король во главе своей колонны. Несмотря на ветхость бастионов, крепость имела довольно внушительный вид, а потому пруссаки не рассчитывали взять ее с наскока, без большой подготовительной работы. Заниматься ею, как уже говорилось, должен был специальный осадный корпус.
