скачать книгу бесплатно
Еще прошли офицеры, а поручик с дамами разговаривал поодаль. Казаки прислушивались: что-то о хорунжем Лебеде. Ну и ну! Уж кто-кто, а Конь Рыжий – злейший враг казачества, и Терехов, будь на то позволение офицеров, изрубил бы его в куски.
А вот и сам «Со шрамом», а с ним коренастый, в бекеше и в пимах, начальник штаба хорунжий Мотовилов.
Заметив двух женщин с поручиком Хомутовым, полковник сразу пошел к ним.
– Юлия Михайловна? Оч-чень рад. Так вы еще не уехали в Петроград?
– Поезда сегодня не будет, – услышал Терехов ответ одной из женщин. – И вот мы решили побывать у вас. Обговорить еще раз предстоящую операцию.
Полковник тем временем узнал вторую женщину:
– И Дуня с вами? Ну-ну!
– На нее вы можете положиться, Мстислав Леопольдович. Она не только бесстрашная пулеметчица, но и моя помощница. Вы еще не знаете о наших переговорах с полковым комитетом? Надежные люди, Мстислав Леопольдович. А председатель – это настоящий Добрыня Никитич! Мне говорили, что у него большой авторитет не только среди казаков, но и у солдат.
– Расскажете на совещании. Николай Гаврилович, проведите дам.
Когда Мотовилов с Хомутовым увели женщин, полковник подошел к Терехову, чтобы узнать, не произошло ли чего подозрительного. Терехова прорвало:
– Извините, господин полковник. Поскольку слышал разговор про хорунжего – этого Коня Рыжего, должен упредить вас с глазу на глаз. Я этого хорунжего, извините, от хвоста до ушей вижу наскрозь. Стерва он! Если не большевик, то давно ходит в ихней упряжи. Али не он водил енисейцев под Пулково на донцов генерала Краснова? Али не поимел благодарность от военки Смольного? Да его еще тогда надо было шлепнуть.
– Совершенно верно, Кондратий Филиппович, – доверительно ответил полковник. – Но… Нам чрезвычайно важно в данный момент повязать его так, чтобы он никуда не ускакал на красных копытах. А шлепнуть? Не всегда это нужно. Военный комиссариат Смольного перешерстит всех казаков и офицеров, и на митинге выберут в председатели такого же объезженного большевиками коня или того хуже. Надо его обламывать. Мы этот вопрос еще обсудим с вами, Кондратий Филиппович. А сейчас смотрите тут строго. В случае чего постучите в ставень.
– Слушаюсь, господин полковник!
Возле крыльца полковник обмел голиком снег с сапог, потоптался на приступках, прошел через глухие сени в переднюю избу. Над обеденным столом тускло светилась керосиновая лампа. Возле стола сидела русоволосая молодая женщина в теплом платке, накинутом на плечи. Перед ней грудились чайные чашки с блюдцами, белела сахарница по соседству с печеньем в синей вазе. Когда вошел полковник и стал раздеваться у порога, женщина поднялась и пошла навстречу.
– Как я вас ждала, Мстислав Леопольдович, – ласково проговорила она. – Мне говорили, что вы болели?
– Ничего страшного, милая Елена Викторовна. Беспокоим вот вас, извините, пожалуйста.
– Да что вы, господи! Мой дом – ваш дом. Ваши беды – мои беды. Я вот позавчера побывала в Петрограде, и не поверите – больная вернулась. Люди как тени там. И мертвый, мертвый город! Наш Питер, господи! И когда это только кончится?
– Если большевики задержатся еще на полгода, Питера вообще не будет.
– Господи! – вздохнула хозяйка, спросив: – Подать в гостиную чай? Сейчас вскипит. За чаем-то лучше разговаривать.
– Ради бога, не вздумайте сами нести самовар. Пришлю офицера, – сказал полковник и направился за филенчатую голубую дверь.
В гостиной – большой комнате с двумя мягкими диванами, на которых расположились офицеры у квадратного стола, – облаком плавал табачный дым. Курили все, в том числе женщины, стряхивая пепел в морские раковины и чугунную пепельницу. Лампа-молния, свисающая на стержне от потолка, ярко освещала офицеров. Полковник поздоровался, и разговоры оборвались. Юлия Михайловна, докурив папиросу, ткнула окурок в чугунную пепельницу, повернулась к полковнику:
– Мстислав Леопольдович, вот генерал, Сергей Васильевич, не верит моим словам о благоприятных переговорах с комитетом.
Генерал, не дожидаясь, что скажет командир полка, ответил:
– Эмоции, эмоции, госпожа Леонова!.. Мало ли какое впечатление произвели на вас комитетчики, а я вам скажу, извините, они просто обманули вас. Да, да, сударыня! И Конь Рыжий, извините, такой подлец, которого мало повесить. И не рыжий он, а красный конь военки Совнаркома. Да-с!..
– Я с этим, простите, совершенно не согласна, – возразила Юлия Михайловна. – Он все-таки офицер из казаков. А казак, как его ни крути-верти, останется казаком. И если на митинге казаки примут решение идти на Петроград, хорунжий будет впереди, господин генерал.
– Помилуй нас бог от наивных верований! – взмолился генерал. – В этом-то и провал всей нашей русской интеллигенции: в наивной вере, что всю Россию можно осчастливить, если уничтожить промышленников, купцов, национализировать землю и все прочее. Интеллигентики шли в ссылку ради идеи всеобщего облагодетельствования народа. Вот Совнарком напечатал декреты о земле и мире, когда еще война не кончена с Германией. Какой может быть мир, если армии врага на территории России?! А ведь эти декреты всех сбили с толку. И такие вояки, как наши комитетчики, рты разинули: благодати ждут от большевиков!
– Не будем заниматься пустыми разговорами, господа, – попросил полковник. – Да, мы интеллигенты. Но ведь это же – мозг нации! Так что будем, по мере наших сил, работать для возрождения России. От декретов Совнаркома так просто не отмахнешься, Сергей Васильевич! В них заложен огромный взрывчатый материал. Или – или! А потому надо учиться работать в тылу большевиков и не допускать вопиющих глупостей. Надо помнить – впереди завтрашний день! А кому известно, каким будет завтрашний день?
Ни офицеры, ни генералы не сумели ответить на этот вопрос.
– Молчите? Именно в этом вся суть момента! Никто точно не может дать ответ о завтрашнем дне России! Быть ей или не быть вообще.
– России – быть всегда! – вдруг сказал один из офицеров, сидящий рядом с пулеметчицей Дуней. Все посмотрели на него – никто его не знал, кроме самого полковника и генерала Новокрещинова. – Да, я убежден: России быть всегда! Если Россия выдержала двухсотлетнее монгольское иго и не исчезла, а изгнала и разгромила орды завоевателей, то в данный исторический момент она, безусловно, выстоит и процветать будет. В этом я лично убежден. Другое дело: устоим ли мы, господа офицеры? И как с нами распорядится история? Вот на этот вопрос, думаю, и Господь Бог не ответит.
– Ну знаете ли! Не от офицера слышать подобное! – зло сказал лысый поручик Хомутов.
– Надо бы прежде представиться собранию, а не начинать знакомство с сентенций сомнительного содержания, – заметил еще один офицер.
– Господа, – остановил полковник. – Мы тут увлеклись, и я не успел представить вам уполномоченного центра «союза» капитана Кирилла Иннокентьевича Ухоздвигова, социалиста-революционера. Попросим капитана информировать нас о положении на фронте и конкретно о задачах, поставленных перед нашим полком на двадцать шестое января. Прошу!
Пулеметчица Дуня уставилась в лицо капитана: Ухоздвигов! Это же ее земляк!.. Сын золотопромышленника Ухоздвигова!.. Или однофамилец?
– Господа! – начал глуховатым голосом Ухоздвигов. – Я ничем не могу вас порадовать. Все армии на фронте полностью деморализованы и развалились. О дисциплине и говорить нечего. Судя по тому, что я успел узнать о вашем полке, его можно считать единственным, устоявшим от деморализации и повального дезертирства. Достаточно сказать: только за минувший декабрь и по десятое января текущего года на одном нашем фронте убито более тысячи четырехсот офицеров! Нет-нет! Не большевики расстреливали. Обыкновенные убийства солдатами из-за угла. Теперешний главнокомандующий Крыленко…
– Прапорщик! – не утерпел престарелый генерал Сахаров.
– Этот прапорщик, господа, оказался талантливым военным организатором, о чем писали даже французские газеты.
– Так что же он, прапорщик Крыленко? – напомнил полковник.
– Даже он со своим авторитетом и другие военные комиссары, как Антонов-Овсеенко, ничего не могут поделать, чтобы задержать процесс распада армии и вопиющих самосудов.
– Большевики именно к этому призывали суконку: к поголовному истреблению офицерского состава в армиях, – сказал генерал Новокрещинов. – Но меня интересуют конкретные установки центра относительно ближайших событий.
– Я охотно отвечу, господин генерал. План «союза» заключается в том, чтобы использовать конец января и начало февраля для решительного броска на уничтожение большевиков в Смольном вместе с их вождем. Акция индивидуального убийства, как вы знаете, провалилась. Есть сведения, что Ленин вообще не ранен, а пострадал только шофер.
Седой генерал спросил о реальных силах для восстания, на что надеется центр «союза»?
– Главные силы – Гатчина, сводный Сибирский полк и артбригада. Из Луги и Суйды двадцать шестого января подойдет особый офицерский отряд, а вместе с ним женский батальон под командованием Юлии Михайловны Леоновой, с которой вы знакомы, – капитан кивнул в сторону русокосой командирши женского батальона. – В самом Петрограде, как нас проинформировал центр «союза», готовы к восстанию два стрелковых полка. Командир одного из них, капитан Голубков, должен быть у вас, господа. И тут вся тяжесть ложится на ваш дисциплинированный сводный полк.
Офицеры шумнули:
– До дисциплины нам, как до Господа Бога!
– Разлезаемся по швам! Один толчок – и солдатушки с казаками посыплются, как горох из мешка.
Раздался удар в ставень окна, выходящего в ограду. Все разом притихли, оглянулись. И еще два удара в ставень, даже стекла зазвенели.
Офицеры повскакивали, готовые кинуться в переднюю, чтоб поскорее одеться.
– Спокойно, господа! – призвал полковник. Он стоял у изразцовой печи, грел спину. – Поручик, – глянул на Дарлай-Назарова, – помогите хозяйке накрыть на стол, а я выйду узнать, что там произошло. Никакой паники! Если Бушлатная Революция пожаловала в гости со своими матросами – мы здесь собрались на вечеринку по случаю дня рождения господина подпоручика Дарлай-Назарова. И никаких глупостей и лишних слов.
В ставень еще раз стукнули… Полковник накинул шинель, папаху и не торопясь вышел из дома.
Звездилось полуночное северное небо, простиранное ветрами до синевы.
Терехов с Васюхой Петюхиным задержали кого-то. Увидев Дальчевского, Терехов пошел навстречу и отрапортовал:
– Фельдфебель Карнаухов привел неизвестного офицера и рвется к вам. А я спрашиваю: кто им сказал, что комполка здесь? И по какой экстренной надобности? Офицер при оружии и заявляет, что у него к вам пакет из штаба корпуса. А может быть, никакого пакета нет!
Дальчевский узнал сотника Бологова и фельдфебеля Карнаухова. И то, что Карнаухов, член полкового комитета от первого стрелкового батальона, привел сотника к дому вдовы Кулагиной, не в малой мере встревожило полковника. Так могут привести и агентов ВЧК!
– Ко мне? – Дальчевский пронзительно взглянул на Карнаухова. – Кто вам сказал, что я в гостях у дамы в этом доме?
– Ординарец ваш, старший урядник Глотов.
– Хорошо, фельдфебель. Вы свободны. – И когда Карнаухов вышел из ограды, полковник кивнул Терехову: – Надо последить за ним.
Поднявшись на крыльцо с Бологовым, Дальчевский повернулся спиной к сенной двери, сухо спросил:
– Почему вы не в поезде на Псков?
– Выслушайте меня, господин полковник, – дрожащим голосом попросил Бологов. – Конь Рыжий с комитетчиками пытался меня задержать, доставить в матросский отряд на станцию и сдать в вагон ВЧК. Он категорически против…
– Без фантазий, сотник, – поморщился полковник, поддернув накинутую на плечи шинель. Он догадался обо всем, глядя на вытаращенные глаза Бологова. Обыкновенная историйка! Хорунжий Лебедь лягнул набитого дурака, а дурак с перепугу готов лбом прошибить стену.
Кое-как, мешая явь с вымыслом, Бологов рассказал, какой у него состоялся разговор с комитетчиками в присутствии Леоновой и пулеметчицы Дуни и как председатель комитета заявил: пусть, дескать, господа офицеры и все серые восстают в Пскове, Гатчине и прут на Петроград, но казаков комитет не призовет к восстанию.
– Так и заявил: «Повяжем офицеров».
– Он сам офицер, – напомнил полковник. – И как известно по фронту, бесстрашный офицер и к тому же георгиевский кавалер. Это много значит, сотник. Я не знаю, что у вас произошло. Вы, случайно, не назвали хорунжего Конем Рыжим?
– Обмолвился. Но… извинился.
– Па-анятно! Молите Бога, что выскочили от него живым.
Дальчевский прижал пальцами тикающую левую щеку со шрамом – фронтовую метку, подумал, что обалдевшего сотника нельзя вводить в дом: он столько наболтает на себя и под себя, что потом не выпутаешься. Достаточно одного его появления и встречи с госпожой Леоновой, как у последней разыграются дамские нервы, и тогда эту госпожу никакими припарками не успокоишь.
Полковник достал карманные часы, посмотрел время: было без четверти час ночи. А в час сорок проходит товарно-пассажирский поезд из Петрограда на Псков.
– О том, что с вами произошло в комитете, ни слова в Пскове! А вы фельдфебелю не проговорились?
Бологов дал слово офицера, что он понимает всю ответственность и не из болтливых, а Дальчевский подумал: как бы этот жалкий сотник при другом случае не выдал всех и вся? «И это офицеры?! Да разве с такими работать в подполье у большевиков?..»
– Хорошо, хорошо. Я вам верю, сотник. А теперь слушайте внимательно. Полк наш восстанет, как и намечено центром, и не Рыжему Коню остановить развивающиеся события. И вы должны утром быть в Пскове. Старший урядник проводит вас на станцию и посадит на поезд. Только не вздумайте прогуливаться по перрону. Иначе и в самом деле побываете в вагоне ВЧК. Еще раз предупреждаю: информируйте наших людей с должной объективностью и точно передайте мой ответ. А по дороге в Псков подумайте.
Кондратий Терехов пошел проводить Бологова на станцию.
Полковник долго еще оставался на крыльце, выкуривая одну папиросу за другой. Надо было и самому подумать. Конь Рыжий, если его не стреножить, сумеет повернуть полк не в ту сторону. Надо бы от него избавиться, но так, чтобы заподозрены были только казаки, но не офицеры и не оренбургские орлы Кондратия Терехова. Наступает самый ответственный момент подготовки операции. Вот если бы в самом Петрограде вспыхнуло восстание, тогда бы легче было бросить туда сводный полк. Но там…
«Помоги нам, Господи! – взмолился Мстислав Леопольдович, хотя не верил ни Господу, ни своему „союзу“, да и самому себе. Что можно сделать, если находишься в окружении таких болтунов, как генерал Новокрещинов или престарелый Сахаров? Они же фактически трупы, и он, Дальчевский, с умом и талантом, гниет среди них. – Ужасное время! Если бы знать, что предпримут союзники России, если большевикам удастся подписать сепаратный мир с Германией? Это же мировой конфликт! Неужели ни во Франции, ни в Англии, ни в Америке ума не хватит понять: если большевизм устоит – то ведь волна мировой революции выплеснется и к ним!»
Полковнику Дальчевскому было просто страшно. Страшно жить, чувствовать себя в окружении рефлексирующих офицеров, суматошных дам наподобие Леоновой и всех прочих говорунов, утративших власть и влияние. Иногда ему казалось, что земля плывет у него из-под ног.
Махнуть бы на Дон! Дальчевскому доподлинно известно, что Войско Донское восстанет в ближайшее время, и кто знает, как далеко они пойдут. И поддержку донцы, понятно, получат от союзников: Черное море рядышком! Но на Дон Дальчевскому дорога заказана! Ведь это его сводный Сибирский полк принимал участие в разгроме войска генерала Краснова!
Сиди и думай на перилах крыльца!..
Тем временем в гостиной вокруг тульского самовара, попивая чай, офицеры играли в карты, поджидая полковника. Куда и кто его вызвал? Что еще стряслось?
Черноглазая красавица Дуня играла в карты с капитаном Ухоздвиговым, а против них два генерала – седой и грузный Сахаров и напористый, энергичный Новокрещинов, немало скомпрометировавший себя среди офицеров длинным языком. Генерал обладал удивительным талантом восстанавливать всех и вся против собственной персоны. Стоило ему два-три раза встретиться с кем-нибудь в компании, перекинуться в картишки, как его знакомство тут же обрывалось. Он умел так ловко оговаривать друзей и знакомых, что даже сам удивлялся: откуда у него столько врагов? Язык его поистине был его лютым недругом, и он с ним никак не мог совладать. И на этот раз, не успев сделать двух ходов в подкидного, он разозлил капитана Ухоздвигова.
– Плохо вы кончите, капитан! – сказал генерал. – Экую глупость ввернули, братец, про Россию! Что значит: «России быть всегда»? Мальчишество, братец! А представьте себе такую карикатуру: большевики усидят в Смольном, ну хотя бы два года, что же останется от России?
– Россия останется, господин генерал. И в этом я не сомневаюсь.
– Хо! Хо! – хорхнул генерал. – Вы пишете стишки, кажется?
– Пишу. И если уж говорить о России, господин генерал, напомню вам на этот счет стихи Тютчева:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать, —
В Россию можно только верить!
Генерал покачал головой и, сбросив карту, ответил:
– Что же тут умного, капитан? Если умом не понять Россию, то почему, позвольте, я должен в нее верить? Это уж, извините, нечто языческое. Глупо. Вы, может, прочтете мне и такой шедевр:
Прощай, немытая Россия!
Страна рабов, страна господ…
– Это написал гений России! – подхватил капитан.
– Не гений, милостивый государь, а великий путаник. При надлежащем правительстве подобных путаников будут вешать на осинах. Да! Именно так. И заметьте себе: Россия не Франция. Вы бывали во Франции? Ах да! Вы же кавалер ордена Почетного легиона. Это очень хорошо. Тогда вы знаете, что французы не верят в слова и просто слушают, позевывая, а вот русский мужик, если его подзудить словами, берется за дубину по присказке: «Была не была, а по башке шарахну. А потом хоть виселица». И когда баламуты в стихах или книгах напускают разврат суждений, вызывая недовольство правительством, в России один исход – мятеж! Революция. И это вам надо бы знать, братец.
– А разве не было революции во Франции? – сдержанно напомнил генералу капитан.
– Все их революции, братец, мыльные пузыри!
– А семьдесят первый год? Надеюсь, вы слышали о так называемой Парижской коммуне.
– Слышал, братец. И что же? Все эти смутьяны Парижа перекипели сами в себе, как в котле смола, и стоило дунуть на них генералу Тьеру – смола окаменела. А вот вы попробуйте дунуть на смолу в котле России. То-то же. Попомните мои слова: если в России утвердится какое-либо волевое и решительное правительство и поставит своей целью сохранить мощь России и даже приумножить ее территорию, оно прежде всего зажмет в кулак всяких там «мыслителей», как их называют хлюпающие слюной интеллигенты без ума и памяти. Вот что я вам присоветую по старшинству, господин капитан: не пишите стихов и не читайте их! Никогда. Будьте офицером. А что значит русский офицер? Это тугой кулак без всяких эмоций и рассуждений! Иначе, повторяю, плохо вы кончите!
– Благодарю за совет, – сердито ответил капитан Ухоздвигов и, положив карты на стол, дополнил: – То, что вы тут наговорили, чингисхановщиной припахивает, господин генерал. Именно Золотая Орда завоевала мир без наличия какого-либо интеллекта и не оставила после себя ни единого умного человеческого слова. Были – и не были! Именно такое чингисхановское правительство хотели бы вы создать в России? В таком случае – я не слуга вам.
Генерал ничуть не возмутился.
– Не сержусь на вас, капитан. Если бы вы были явлением исключительным для России, я бы вызвал вас к барьеру. Но увы! И барьеров ныне нету, и офицеров, в сущности, также.
– Достаточно одного генерала на всю Россию, – съязвил Ухоздвигов, раскуривая папиросу.
Генерал Сахаров, доселе молчавший, не утерпел и сделал замечание Новокрещинову:
