скачать книгу бесплатно
– Действительно, Царское Село…
– Только я не Пушкин. Стихов никогда не сочинял. Даже когда первый раз влюбился.
* * *
Раз в неделю я ездил в Институт к Новицкому и Саше. Иногда им было не всё ясно, и меня просили заночевать. Но так-то особого беспокойства я у врачей не вызывал… В последний приезд профессор был очень рассеян и, похоже, чем-то удручён. Я спросил Сашу:
– Как успехи? Женщину когда будете пробуждать? Меня бы с ней познакомили.
Хмурый Саша помрачнел ещё больше.
– Нет её. Умерла. Два дня назад.
И после молчания добавил:
– Так что вам с Алексеем Омулевым крупно повезло. А ей нет. И нам с Антонычем ещё не скоро придётся шуметь о достижениях…
Заканчивался август. Я уже более-менее ориентировался в жизни нового мира. Несколько раз бывал в Москве. К приятному удивлению, столица внутри МКАД почти не изменилась. Всё, всё было на месте. Начиная с самого центра, с Кремля, Большого театра, возвращённой стараниями Димы гостиницы «Москва» – и кончая храмом Христа Спасителя, Новодевичьим монастырём, зданиями университета на Воробьёвых горах. Полюбовавшись городом с высоты знакомой смотровой площадки, я садился в вагон ролльвея, полого спускался к Москве-реке и уезжал к Киевскому терминалу, сохранившему в своём комплексе прекрасное здание Рерберга. Выходил на Новоарбатский мост и, как давно когда-то с маленькой Инной на руках, медленно, с остановками, поворачивался на триста шестьдесят градусов…
Забрёл и туда, где по-прежнему стояло знакомое семиэтажное здание. С удивлением и некоторым смущением обнаружил там… памятник себе. У Димы хватило чувства меры ограничиться бронзовым бюстом. Из надписи я узнал, что погиб «при исполнении служебного долга». Что ж, всё так… Воровато оглянулся – не обратил ли кто внимания на моё сходство с бронзовым генералом? И тут же улыбнулся, сообразив, что сходства не так уж много. Ни очков, ни усов, ни мундира с погонами, ни возраста. Сошёл бы разве что за прямого потомка.
Новая Москва, возникшая за последние сто лет к югу и к западу от Старой, поражала громадностью зданий, пластикой их форм, феерическим разноцветьем. В своё время я кое-что читал по архитектуре. Помню слова знаменитого Щусева: «В архитектуре вечен куб…». Вечен в смысле – уходит, но всегда возвращается. В нынешней Новой Москве почти невозможно было отыскать куб или хотя бы его «родственника» – параллелепипед. Над сплошным морем зелени поодиночке, рядами и группами возвышались тёмно-синие, голубые, светло-зелёные, бирюзовые купола, додекаэдры, параболоиды, неравноугольные призмы; алые, зелёные и сиреневые пролёты, галереи, сверкающие шпили, плавно изогнутые полосы транспортных эстакад и мостов с мелькающими электромобилями… Множество информационных табло – куда, как и на чём проехать. В любой момент можно было нажатием кнопки вывести их из автоматического режима и набрать на клавиатуре свой вопрос.
В электробусах и ролльвеях никогда не было тесно. Предложение тут превышало спрос. Но уж это, понятно, никого не раздражало.
Толпа не навевала тоску. Люди были открыты, доступны для любых вопросов и реплик. Мне это пришлось по душе – и сам с удовольствием пускался в разговоры, когда ко мне обращались.
Приехав домой, я ужинал и шёл в «экранную» – так называл комнату с огромным экраном, который служил и для приёма видеопередач, и для связи, и как монитор компьютера, и как поле для чертежей и расчётов. Мог и при необходимости делиться на части…
Ближе к ночи я часто поднимался на самый верх, под прозрачную крышу. В ясную погоду над головой раскидывался дивный, потрясающий шатёр звёздного неба. Эти пространства растворяли меня в себе, словно я был одной из звёзд, или даже целым созвездием. В зените стояли одни миры, в надире – совершенно другие…
Из каких-то непознаваемых глубин души всплыло забытое полудетское увлечение – расчёты траекторий космических кораблей. В той, прежней жизни я никогда не принимал это всерьёз. Ещё в ранней юности осознал, что космонавтом мне не быть… Сейчас же это вернулось. Освежил в памяти классические трассы Штернфельда и Гомана, способы прокладки маршрутов столетней давности – и познакомился с современной методикой. Общие закономерности космонавигации показались мне более интересными, чем сложными. Я по уши зарывался в расчёты, придумывал различные варианты, сравнивал режимы разгона-торможения, ломал голову над уравновешиванием масс, оптимизацией траекторий по влиянию гравитационных полей, солнечному ветру, возмущениям от близких и далёких небесных тел, расходу различных видов горючего…
Сосед улетел на два месяца. Вернувшись, зашёл в гости и застал меня перед экраном, заполненным математическими символами и чертежами. Молча посидел рядом, внимательно разбирая выкладки.
– Не возражаешь, я покажу этот расчёт моему штурману?
– Ради Бога, – ответил я.
Артур рассказал о рейсе. Ходил к Юпитеру и Нептуну. На его корабле стояли новые, так называемые звездолётные двигатели, позволяющие с малым расходом разгоняться до субсветовых скоростей. Этим и объяснялось столь недолгое отсутствие пилота…
Вскоре он опять исчез. За прозрачной стеной на поблекший и облетевший сад тихо опускались снежинки – еще не всерьёз, им всем было суждено, едва коснувшись земли, тут же растаять…
В начале зимы навалилась тоска. Чаще, чем обычно, вспоминалась и снилась Инна. Приходили все, кто остался в невозвратимом прошлом: сёстры, племянницы, отец и мать, Дима с компанией, сосед Зубов, старый друг Марчен, институтские и училищные друзья… Есть только одно настоящее горе – расставание навсегда. Безвозвратный уход умерших и бессильная печаль живых. Вынужденное смирение перед неизбежностью… Я бродил по просторному дому, останавливался у стены, за которой, сквозь чёрную сетку деревьев и кустов, виднелась улица и дома напротив. Прохожих почти не было. Переходил на другую сторону – там, в сотне метров, по шоссе бесшумно летели разноцветные автомобили… нет, электромобили. Низкое солнце освещало проносящиеся машины, мгновенно отражалось в стёклах. Короткий прямой подъезд к дому ровно белел снегом, кое-где тронутым цепочками кошачьих и птичьих следов. Постояв у стены, я уходил к компьютеру, включал его. Или одевался и шёл на остановку Магнитки, уезжал в Москву, возвращался… Ничто не было в радость.
Подходил к зеркалу, смотрел на своё всё ещё непривычно молодое, даже юное лицо. Вспоминал себя студентом, думал: да тот ли я Славка Нестеров, который был? Но уж в этом сомневаться не приходилось. Всё помнил явственно. И Москву, и Вологду, и Екатеринбург. И более ранние места, и события: Чон-Коргон, Карелино, Горно-Алтайск. Чёткое ощущение, что всё было именно со мной. А ведь мечтал когда-то проехать по всем этим местам вдвоём с Инной…
Недели две не мог прийти в норму.
– Это у вас субблокировка эмоциональной памяти уходит, – объяснил при встрече Новицкий. – Помните шлем с проводками?.. Теперь, мой друг, сами понесёте весь свой груз. Но теперь-то уж он вас не раздавит.
Пилот Артур Лемарк: сосед интереснее, чем думалось
Я вернулся после старого Нового года. Сразу вызвал Славу на связь.
– Хорошая новость. По твоей трассе запустили беспилотку, чтобы проверить на практике.
– Что, так здорово рассчитал?
– Увидим. Неизвестно ещё, как пролетит… Новые расчёты есть?
– Есть.
– Давай все.
– Приходи…
Я рассказывал соседу о рейсе в систему Юпитера, о товарищах по экипажу. Сидел перед его древним «Пентиумом», удивлялся миниатюрности экрана.
– Антикварное у тебя имущество. И сам ты, Слава, антикварный человек…
Забрался в старинные компьютерные игры. Понравилась простенькая «Lines» с цветными шариками.
– Жаль, переписать невозможно.
– Это и хорошо, – ответил гостеприимный хозяин. – Играть приходить будешь.
Собравшись к себе, я взял новые Славины расчёты.
– Ты давай, продолжай. В следующий раз конкретные задания принесу. Возьмёшься?
– Конечно, возьмусь.
– Почитай «Космонавигацию» Плетнёва. И кинематику Солнечной системы любого автора. И ещё – «Штурманские расчёты» Криничного и Кольберга. Их новая работа. Как найти в компьютере, знаешь.
* * *
В начале весны я принёс целую кучу заданий.
– Держи, Слава! Вот Марс – Сатурн в противофазе. Вот Меркурий – Юпитер – Уран. Вот Луна – астероид Паллада – Нептун оверсаном… Всё на разных кораблях, с разными возможностями, разными двигателями, массами, горючим… Берёшься?
– А чего не взяться? Ошибусь – никто не съест.
Я только усмехнулся. Имелись некоторые задумки. И пока что сосед не разочаровывал.
– Как слетал? – спросил он.
– Обычно… Три системы, одиннадцать станций. Сатурн, Уран, Нептун. Беременную пассажирку вывез с Тритона. Смены же годовые, полугодовые, много семейных пар. Люди не всегда осторожны. А вынашивать вне Земли запрещено.
– Чтобы не появлялись уроды?
– Само собой! Чуть что – и немедленно под голубое небо, к берёзам и осинам.
– Ну, станции – это ясно…
– А ты жениться ещё не собрался? И вообще, как с эти/tf?
– Да пока вообще никак. Новая жизнь, впечатлений без того много… – И сосед процитировал античного философа: – «Гетеры нужны нам для развлечения. Наложницы – для удовлетворения ежедневных потребностей тела. Жёны – для рождения законных наследников».
Насмешил…
– Ты думаешь, древние греки – это образец? «Ежедневные потребности тела», надо же. Выдумка от распущенности! Главное – психологический настрой… – Ия выдал ответную цитату: – «Любовь – не еда, не вода и не воздух. Её отсутствие – всего лишь неудобство, которое можно перетерпеть». Кто сказал?
Слава не ударил лицом в грязь. Тут же кивнул на полку, где разношёрстным рядом выстроились бумажные книги. Провёл пальцами по корешкам, где было обозначено: Айзек Азимов.
– Бери, читай.
– Спасибо, возьму. Знаю Азимова, только не в бумажном виде.
– Ав рейсах романы случаются? – полюбопытствовал сосед.
Я помолчал, поискал в памяти.
– Нет… Знаешь, в рейсах не до романов. Пассажирки часто летают. У меня одно время бортинженер была Людмила. Нравилась, но не более того. Просто не принято. Вне Земли малейшая распущенность, расслабленность опасна.
– Я чувствую, человек не скоро станет на «ты» с космосом.
– Не при нашей жизни, это уж точно. Казалось бы, все правила соблюдаем. Дисциплина не нарушается. Техника надёжная. Но люди гибнут фатально! Сначала считаем, что нелепый случай. Потом, как разберёмся – нет, не нелепый. Обоснованный! Предусмотреть всё не получается. В космосе мы – всего каких-то полторы сотни лет.
Штурман Ярослав Нестеров: «ты почему не летаешь?»
Люблю последние недели весны.
Пришвин писал о весне света, весне воды и весне земли. Я определяю по-своему: весна-обещание, весна – трудный путь к цели и весна-свершение, победа, торжествующая весна. Ещё прохладные, красивые дни. Близкие и далёкие леса оделись в нежную зелень, поют птицы, в воздухе словно бы разлит Второй Концертный вальс Глазунова. Оглянешься по сторонам – и дух замрёт: покажется вдруг, что лето пришло навсегда. Что лето не просто молодо, а бессмертно.
Майский ветер шумел; деревья и кусты возле дома размахивали едва зазеленевшими ветками. Артур вернулся из полёта, весёлый, стремительный. Подошёл вплотную, сделал страшные глаза:
– Ярослав! Ты почему не летаешь?
– Как понять? В космос?
– Именно.
Я ошеломлённо пожал плечами.
– Я разве космонавт? Я вообще здесь никто, человек без профессии.
– Как у тебя со здоровьем?
– Вроде пока идеально.
– Во вторник я еду в Звёздный. Поедешь со мной?
– Зачем?
– Странные вопросики задаёте. Побываешь у наших врачей, запишешься на общекосмическую. Пройдёшь её, потренируешься, прослушаешь курс космонавигации, испанского языка, ещё кое-чего – и туда, туда! – знакомым жестом Артур поднял руку и крутанул над головой.
– Уж космонавт из меня…
– Спокойно! Зря, что ли, я всю зиму и весну тренирую тебя на расчётах? Ты, в перспективе, классный штурман! У тебя природные способности. Ты знаешь, что у наших навигаторов уже появился новый термин – «нестеровские трассы»? Только не зазнавайся.
– Постараюсь, – сказал польщённый не-космонавт. – А испанский зачем?
– Ты что! Международный язык надо знать.
Я слегка удивился.
– Международный? А в мои времена на это претендовал английский.
– Давно уж не претендует! – засмеялся Артур. – Вот послушай. Фъом эн ообит оф экспектэйшн ай хев лифт, айм ин фзэ сэвен сикто, айм риди ту старт[3 - С орбиты ожидания сошёл, нахожусь в седьмом секторе, к старту готов (англ.)]. Это так я бы докладывал диспетчеру по-английски. А по-испански говорю так: дехэ ля орбита деспера, эстой эн эль сектор сьётэ, препарадо пара салир[4 - То же самое на испанском.]. Ну что? На каком выразительнее?
– Конечно, на испанском. И короче.
– А грамматика? А фонетика?.. То-то и оно.
– Да, Артур! А беспилотка по моей трассе?
– Нормально. Похоже, долетит вовремя и куда просили. Кстати, до вторника можешь проштудировать Кристенсена «Поведение в пониженной и повышенной гравитации». Интересно читается.
…Читалось, действительно, легко и интересно. Но с тех пор я уже все положения автора проверил на практике. С громадным светлобородым скандинавом Олафом Кристенсеном мы давно приятели. Он любит расспрашивать меня и других космонавтов, набирает материал для новых книг и статей…
А сейчас читаю Григория Захаровича. Он о многом знал больше, чем я.
Так с чего же тогда началось?
Из книги Григория Ольховского: работник и мастер
Законов в наши дни много… вот только справедливости не хватает… Когда всё ставится с ног на голову, только дурак может сидеть и ждать, что справедливость восторжествует.
Дин Кунц
У боковой стены на диване сидели двое мужчин. Беседовали они не так чтобы давно – хозяин кабинета не имел времени на долгие разговоры. Содержательные – да, но не долгие.
У собеседников были умные, жёсткие лица. Один был в форме генерал-полковника милиции. Загорелый, с седыми висками, с большим белым шрамом на щеке. Но хозяином кабинета являлся другой, в обычном костюме. Ростом поменьше, лицом побледнее, с высоким лбом. По его ловким, экономным движениям, по всей выправке нетрудно было догадаться, что и ему приходилось носить погоны.
Иногда он вставал и прохаживался по ковровой дорожке от стола к двери. У него был чёткий говор человека, привыкшего обращаться к аудитории.
– Вы, Валерий Анатольевич, понимаете, что этот позор – не наш внутренний. Это наш позор на весь мир. Иностранным дипломатам бьют морду на московских улицах! Грабят в московских переулках!
