скачать книгу бесплатно
Смех. На сей раз, не такой громкий, слегка подуставший; он чувствует, игра подходит к концу.
Еще один-два захода.
Наконец, разгоняя воду руками перед собой, Пашка и Ленка вылезают на берег.
Он инстинктивно поднимается и делает пару неуверенных шажков назад, почти пятится, оставляя в земле округлые, луночные вмятины.
Пашка отдувается.
– Устала?
С губ Ленки срываются остатки восторга.
– О-о… ух… нет.
Вода каплет с их торсов так часто, что посеревшие капли иногда сливаются в непрестанные струи. Земля усеивается рубчиками.
Садясь на берегу, Пашка поднимает взгляд и что-то насмешливо спрашивает у него.
– Что?
– Ты вчера кидался камнями на пруду, – говорит дед.
– Что? – переспрашивает он.
Пораженно.
Потом проглатывает слюну.
– Я… не кидался… Это все Пашка. Он кидался, стоя в воде. Я даже в воду не залезал.
– Ты меня будешь запутывать, – дед говорит смешливо-грозяще, не всерьез; игриво подмигивает и поднимает вверх указательный палец. – Я все расскажу матери.
– Ну и расскажи, – отвечает он; тоже игриво, – она мне ничего не сделает. Она сказала сегодня утром, что ты к семидесяти годам так и не научился бриться как следует.
– Ах вот как!
Они смеются.
Но тут он еще раз смотрит на яму – на сей раз, не раздвигая ветвей малины, – в маленькие просветы между листьями, – и его веселость, как будто против воли, резко сходит на нет. Он замирает, как замер вчера на пруду вместе с Ленкой.
Вдруг он боковым зрением замечает, как дед поднимает руку к подбородку, – видно, дед почувствовал неприятно влажное перекрученное тельце комара и сейчас отлепит пальцем…
Он поворачивает голову.
…щелчком пустит на обочину дороги.
Но дед лишь принимается почесывать подбородок прямо возле раздавленного комара, не задевая пальцами.
Дед почему-то снова серьезен, снова смотрит куда-то чуть мимо.
Шершавый звук – комар подрагивает вместе с чешущейся кожей.
Глава 2
I
Родители Пашки купили в поселке участок минувшей весной – по соседству с его и Ленкиным.
Как только он почувствовал взаимопритяжение между Пашкой и Ленкой, как-то сразу сник, что, в целом, не было характерно для его натуры. (Да и с Ленкой он дружил уже девять лет – с трехлетнего возраста, с тех самых пор, как впервые приехал в поселок). Пашка, однако, быстро оттеснил его, ведя себя с Ленкой по-взрослому раскрепощенно. (Пашка был старше их на год).
В результате его роль естественным образом стала сопроводительной. Однако он, в какой-то мере, воспринимал это как борьбу: он старался не оставлять их наедине, когда это от него зависело.
Он, бывало, целый час мог просидеть в их компании, не произнося ни слова и смотря на свои колени. Пашка, конечно, воспринимал его как тюфяка, и в душе посмеивался над ним. Однако он иногда испытывал от этого тайное, утешающее удовольствие, воображая, что выжидает, и, в какой-то момент, совершит один-единственный ход, после которого ситуация перевернется с ног на голову – в его пользу.
Как только в его мозгу возникала мысль, что он должен отвоевать Ленку у Пашки как-то более активно, он чувствовал секундное воодушевление, даже запал, однако они почему-то мигом спадали. Это походило на перебитый вдох.
Раньше с ним такого никогда не было – он не отличался бесхребетностью.
В начале лета он случайно услышал репортаж по радио, в новостях – из «горячей точки». Он теперь не помнил, о чем именно был репортаж, даже, наверное, и не дослушал до конца… потому что это его не заинтересовало.
Но в памяти отложилось.
Волочась за Пашкой и Ленкой, он ревновал – конечно, ревновал и страшно, – но ревность не находила никакой реализации.
В результате время шло – прошел целый месяц, – эпизоды, в которых он сопровождал Ленку и Пашку сменяли один другой, – в каком-то смысле, он все пустил на самотек.
Но после того, как увидел яму в лесу, он как будто сосредоточился.
И он все время чувствовал это легкое беспокойство, которое не относилось к Пашке и Ленке; было чем-то посторонним.
Через неделю оно окрепло.
Это случилось, когда он играл возле заброшенных кроличьих клеток на своем участке.
Играл с огнем.
* * *
Спустя несколько дней после возвращения из леса, стоя на садовой дорожке, он слышит голоса Ленки и Пашки, доносящиеся с Ленкиного участка, из-за густо разросшегося боярышника, – по ту сторону ребристых штырей железного забора.
Сначала говорит Пашка:
– Неужели ты не смотрела эту игру? Она идет каждое воскресенье по второму каналу.
– Я слышала, но не смотрела.
– Ни разу? Не может быть! Там столько оригинальных состязаний… особенно мне нравится, когда участники игры соревнуются друг с другом на горящей бумаге. Они одновременно поджигают квадратные листы, и держат их перед собой – у кого медленнее догорит.
– У кого… медленнее?
– Ну да… Они держат листы до тех пор, пока огонь не начнет обжигать пальцы. Кто первый выронит лист, тот и проиграл. Я много думал и разработал целую стратегию игры – как держать лист бумаги, чтобы он горел как можно медленнее.
– А что тут разрабатывать – просто держишь его вертикально; так бумага горит медленнее – это же всем известно.
Пашка рассмеивается.
Он представляет скалозубую улыбку на Пашкином лице. Снова этот отверстый рот, – как недавно на пруду.
Остановившийся.
– А если оба будут держать вертикально? Кто выиграет? Кроме того, бумага в таком положении может погаснуть, а это автоматически означает поражение.
– Значит, надо наклонять ее каждый раз, когда видишь, что она погасает.
– Нет-нет, это слишком рискованно, а вдруг не успеешь? Или вдруг пламя – от того, что ты слишком быстро наклонишь бумагу, – сильно вспыхнет, и ты потеряешь все преимущество, которое обрел, пока держал бумагу вертикально. Нет! Я много думал обо всех вариантах, и понял, что единственно верный – это держать бумагу немного наклонено, градусов тридцать к вертикали, а потом, когда разгорится – но не сильно, – перевести ее в вертикальное положение. Я еще давно к этому пришел – полгода назад. Потом по этому способу обыграл в городе всех своих друзей.
– Паша, тебе нужно прекратить быть таким самоуверенным. Если тебя будет слишком заносить…
– Ну хорошо, прости… – Пашка смущается.
Тут следует пауза, после которой Пашка, как всегда по-взрослому раскрепощенно (однако немного слабее всегдашнего – он чувствует это по изменившемуся голосу), предлагает Ленке посостязаться.
– Не хочу, – настойчиво отвергает Ленка.
– У тебя получится, ты обыграешь меня…
– Я же сказала: не хочу.
Он чувствует, Ленка хочет наказать Пашку за самоуверенность этим отказом. Это, однако, означает, что они стали еще ближе друг к другу.
Еще чуть.
Ленка говорит, что ей пора идти в дом обедать. Поднимается и задевает несколько веток боярышника – он слышит шелест, не такой, с которым расцеплялись ветви малины в лесу; шелест уже более сильный, раскачивающийся; листья будто бы подхлопывают друг друга.
– Хорошо, – Пашка больше не удерживает.
Он не находит себе места – после подслушанного разговора. Он принимается расхаживать по садовой дорожке, сосредоточенно и напряженно; от дома до кроличьих клеток и обратно.
Что-то надо делать, в конце концов!
Он прекрасно знает передачу, о которой говорил Пашка, – это его любимая игра, он смотрит ее каждые выходные. Он помнит также и состязание на горящей бумаге – оно действительно одно из самых оригинальных, – и от того, что они с Пашкой так сошлись во вкусах, он распаляется еще больше.
Он и сам думал много раз, как именно следует держать горящую бумагу, – чтобы она горела как можно медленнее, но, в то же время, не погасла. Стратегия, предложенная Пашкой, представляется ему абсолютно неверной.
В какой-то момент этих упорных, усиленных хождений туда-сюда он принимает решение доказать несостоятельность Пашкиной стратегии.
Он заходит в дом и тихо, осторожно вытаскивает из стопок газет, косо сложенных между печью и стеной – на растопку, – несколько номеров. Затем подходит к газовой плите и принимается боязливо искать спички – в первый момент даже не решаясь шарить рукой, – а только вытягивает шею, встает на мысочки, стараясь высмотреть заветный коробок между алюминиевых кастрюль.
Он боится быть замеченным – матерью или дедом.
Заброшенные кроличьи клетки образуют на окраине участка вместе с сараем небольшой закуток. Он становится в закутке – напротив одной из клеток, почти свободной, в отличие от всех остальных клеток.
В клетке нет ничего, кроме старой пластмассовой куклы с продырявленным животом, которая сидит, прислонившись к задней стене клетки.
(В остальных лежат либо дрова, либо самый разнообразный старый хлам, вроде пустых железных банок из-под краски, прорванных бадминтонных ракеток, битой посуды и пр.)
Он кладет коробок со спичками на край клетки (прутья в ней отсутствуют) и чуть пододвигает его мизинцем – к кукле. Затем принимается разрывать газетные полосы на одинаковые квадраты – поначалу осторожно, боясь наделать шума, но чем дальше, тем смелее.
В его голове постукивает: «Доказать, доказать, доказать…» – все увереннее, настойчивее.
В середине каждого квадратного листа он делает двойной расходящийся сгиб, галочкой, – морщиня столбцы газетной хроники; затем снова чуть расправляет газету. (Именно таким образом и согнута бумага в передаче – игроки держат горящую бумагу за сгиб).
«Доказать, доказать… Я выиграю у Пашки. Докажу, что его способ…»
Он берет коробок, чиркает спичкой, поджигает газеты, держа их одной рукой, потом перекладывает одну газету в левую руку; левая рука – это «Пашка», она будет играть Пашкиным способом.
К остекленевшим глазам куклы притрагивается розовый блеск, слегка… потом начинает разгораться в оранжевый.
Глаза куклы остаются безжизненными.
* * *
«Пашка» проиграл в первое же «состязание» – он испытал несказанное удовольствие, когда почувствовал, как пальцы левой руки начинает все нестерпимее жечь от спускающегося вниз по газете пламени. И облегчение от этой первой победы, которую он ждал так долго.
Правая рука победила с преимуществом почти в половину квадратного листа.
Вслед за первым «состязанием» он тотчас приступил к следующему, все повторив в точности.
И снова выиграл.
В тот день игра продолжалась около полутора часов. Он выиграл у «Пашки» с общим счетом 18:4.
II
Он стал регулярно приносить газеты в закуток, разрывать полосы и сжигать их.
Стоя возле клетки, в которой лежала продырявленная кукла, он десятки раз устраивал это «состязание двух рук»; левая рука всегда принадлежала «Пашке».
К чести своей, он никогда не подыгрывал правой руке (если только совсем неосознанно) – напротив всегда старался «победить Пашку» в справедливом бою. Впрочем, по здравой логике, он никогда и не наделял левую руку своими собственными приемами и навыками игры, которыми он тут же быстро овладел на практике, – левая рука всегда играла одним-единственным способом – Пашкиным.
Примерно раз в десять состязаний «Пашка» выходил победителем. Все остальные, к удовлетворению, брала верх правая рука.
Обгорелые остатки газет он бросал к пластмассовым ногам куклы, которая неизменно созерцала каждое состязание остекленевшими глазами.
Когда «Пашка» за час-полтора был разгромлен и так, и эдак, и ему, наконец, надоедало втаптывать своего неприятеля, он собирал все обгорелые остатки газет и прятал их между сложенными в другой клетке дровами…
В щелочках дров застрял старый одуванчиковый пух, густой, остро похожий на стекловату…
