скачать книгу бесплатно
Тут меня, такого взрослого и зрелого человека, мама позвала ужинать. Пока мы сидели за столом, по телевизору показывали какое-то политическое шоу. Ведущий то надменно, то злорадно комментировал новости из США и Европы, часто будто что-то недоговаривая, бросая намеки, которые всегда сводились к тому, что наша страна идет другим путем, что мы мудры, что мы сильны и справедливы. Меня жутко раздражало то, что он постоянно заставлял аудиторию додумывать что-то, самостоятельно делать какие-то весьма спорные выводы о нашем превосходстве, оснований для которых он не приводил. Основаниями были определенные патриотические аксиомы с примесью шовинизма, которыми, как я полагаю, и были набиты головы любителей этого шоу.
– Что за бред мы смотрим? – раздраженно спросил я.
– Ну переключи, делов-то, – ответила мама.
– Я просто не понимаю, вы реально это смотрите тут? – продолжал я.
– Да я просто телевизор включила, мне все равно, что там, – оправдывалась мама.
– Оставь, я смотрю, – неожиданно вмешался отец.
– И что ты там смотришь? Тебе типа это интересно?
– Мне интересно, – спокойно, но немного с вызовом отвечал он.
Отец был пьян. Видимо, напился пока я спал.
– Я хочу знать, что в мире творится, – произнес он с трудом, но как будто остался доволен тем, что сказал.
– Это же пропаганда, разве ты не понимаешь? Тебя же там за идиота держат. Типа на, хавай все это про плохую Америку, пока мы тут страну разворуем, – разгоряченно продолжал я.
– Ну… эт тоже интересно, а в чем он неправ? – опять еле-еле выговаривая слова, ответил отец с дурацкой усмешкой.
– Че ты там бормочешь-то? Ведь ничего же не понимаешь уже, – отрезал я.
Продолжать эту дискуссию было бессмысленно. Я передразнил пьяную речь отца и отшутился, чтобы смягчить обстановку, которую сам же и подогрел:
– Ты, наверное, просто «Путинки» бахнул, вот на пропаганду и потянуло. Пропаганда – это как закуска к водочке.
Все засмеялись, тема была закрыта, а телевизор переключили на другой канал, где показывали какой-то отечественный сериал, который был адаптацией популярного американского сериала десятилетней давности, я сначала хотел об этом сказать, но в итоге решил промолчать.
И хотя топорная пропаганда по государственным каналам меня очень сильно раздражала, я никогда не был русофобом, и с возрастом мне все больше хочется любить свою страну, ведь я же часть этого гигантского организма, не так уж много всего есть, чего я часть. Вот так, наверное, и скатываются в этот твердолобый патриотизм. Просто дайте мне что-то, чтобы самоопределиться, скажите мне, что я кто-то, что я русский, и я буду гордиться, что хоть кем-то живу. Покажите мне наши ракеты, они кулаков моих продолжение, сыграйте мне Чайковского, я и там пару нот подсказал, почитайте мне Есенина, и я узнаю строчки, словно из души моей извлеченные.
***
Поужинав, я отправился к тому самому дому, где должна была случиться синхронизация материи и пространства, ну или моей глупости и любопытства. Мой путь лежал мимо школы, в которой я учился. Здание ее было похоже на обшарпанную картонную коробку, да и образование здесь было ему под стать. Очередное угнетающее воспоминание вспыхнуло в моей голове. Лет в одиннадцать я дружил с одним парнем из класса и часто бывал у него дома. Помню, мы смотрели фильмы с Джеки Чаном на VHS-проигрывателе и пили чай с зефиром. Но в какой-то момент нашей дружбы я стал замечать за ним сильно раздражавшие меня особенности поведения. Когда я приходил к нему в гости, он часто встречал меня в одних трусах. Или, если встречал меня на улице, он любил подойти сзади и закрыть мне глаза ладонями, как делали обычно девчонки. Еще была очевидная женственность в его манере говорить и двигаться. В то время я уже вполне сознательно воспринимал гомосексуальность как что-то совершенно неприемлемое, и как только мне стало ясно, с чем я имею дело, я тут же резко разорвал все наши связи. Я отчетливо помню, как торопился с этим, как боялся, что кто-то тоже разглядит в этом парне что-то такое и подумает, что мы с ним больше, чем друзья, это был настоящий кошмар. И из-за этого страха я пошел дальше, чем просто перестать с ним общаться, – я стал говорить всем, что он гей, и указывать на эти его особенности. Эффект получился сильнее, чем я предполагал. За считанные дни парень стал настоящим изгоем, его обходили стороной как прокаженного, а его фамилия стала самым страшным оскорблением. Помню один момент, когда учитель во время урока куда-то отошел, и мы все сначала хором начали обзывать того парня геем, а потом даже стали стучать по партам, задавая ритм, получилось что-то наподобие футбольных кричалок, мы чувствовали эту пьянящую злобу и отдавались ей полностью. А еще его регулярно били, сначала только парни из нашего класса, но потом о нем узнали и другие агрессивные личности. Я сам его не трогал, но получал истинное удовольствие от вида его страданий. В девятом классе он покончил с собой, прыгнув с крыши четырнадцатиэтажного дома.
Я много думал о том, что это я его убил, много терзал себя по этому поводу, особенно когда немного повзрослел. Но когда я еще немного повзрослел, то пришел к заключению, что его убил тот безмозглый агрессивный малолетний я из прошлого, а не этот новый взрослый вдумчивый и чуткий я. Еще я пообещал себе, что больше никого не буду доводить до самоубийства. Странно, что это не было установлено по умолчанию, так сказать, в заводских настройках.
А вот и отмеченный на карте дом, с ним тоже много всего связано. Он очень похож на остальные дома в округе, серые от грязи панели, двенадцать этажей уныния. Мне было лет шестнадцать-семнадцать, я тусовался в его единственном подъезде с ребятами из класса, мы пили алкоголь, были агрессивными и гордились этим. Хотя наша агрессия быстро сдувалась, когда приходили ребята взрослее и злее нас. В общем, унижения было предостаточно.
В те годы тут процветала гоп-культура, мы все носили черные кожаные куртки и спортивные штаны. Очень странно сейчас вспоминать, но ограбить кого-либо считалось делом почетным, и все регулярно делились историями о своих преступлениях. И если бы нам тогда кто-нибудь сказал, что это именно грабеж, то мы бы, конечно, испугались, но у нас это называлось «гоп-стоп» и воспринималось как сущий пустяк, даже если кого-то избивали в результате.
Вспомнилась очень показательная для нашей тусовки история. Мы как-то решили всей компанией пойти на один из городских рынков, чтобы ограбить какого-нибудь торговца, предполагая, что это обязательно должен быть представитель какого-либо национального меньшинства. Мы почему-то внезапно возомнили себя националистами в тот день, хотя никто особо никаких конкретных политических взглядов не придерживался и ничего в этом не понимал. Поход наш не увенчался успехом, это был поздний вечер, рынок был пуст, правда, по пути мы слегка побили двух малолетних цыган. Потом, когда мы возвращались в свой район, нам встретились двое настоящих скинхедов значительно взрослее нас и со всей подобающей атрибутикой. Мы им явно не понравились, ведь по иронии судьбы в нашей компании были двое азербайджанцев. Это были наши одноклассники и поэтому по пути на рынок, когда мы выкрикивали: «Россия для русских!», то обязательно добавляли: «И для азербайджанцев!» В итоге стычка с настоящими скинхедами закончилась не в нашу пользу, они имели при себе специальные металлические палки, которые раскладывались как телескоп и оставляли серьезные повреждения на телах любой национальности. Увидев, как уверенно противники выдвинули свои атакующие удилища, мы поспешно ретировались в разные стороны. Вот такими нелепыми похождениями и была заполнена наша жизнь тогда.
Еще запомнилось то отчаяние, с которым парни постоянно пытались с кем-нибудь потрахаться, и постоянно терпели неудачи. Как-то раз мы познакомились с одной женщиной в дешевой рюмочной в соседнем дворе. Нас было трое, у кого-то были карманные деньги, и мы пили за его счет. Она попросила угостить ее водкой, мы согласились. Ей на вид было лет сорок, у нее были опухшее от запоя лицо, грязная одежда и неприятный запах немытого тела. Однако она обратилась к нам очень кокетливо, явно заигрывая, на что мы, будучи отчаянными шестнадцатилетними пацанами, тут же отреагировали как настоящие джентльмены. Мы пили в этом заведении, пока не кончились деньги, потом один из ребят предложил пойти к ней в гости. Это предложение она отвергла, как-то странно увиливая от объяснений, и тут мне стало ясно, что она бездомная. Тогда мы повели ее в наш любимый подъезд, где самый напористый из нас долго зажимал ее в темном углу лестничной площадки, но ничего не добился, кроме пары поцелуев и возможности потрогать грязные трусы у нее между ног. Мы с тем парнем поссорились после этого случая, так как мы постоянно шутили над тем, что он лизался с бомжихой, а в ответ он обзывал нас девственниками.
Спустя несколько недель мы узнали, что наш бывший товарищ был уже неоднократно замечен в компании той женщины из рюмочной. Я помню, как в тот момент во мне смешались желание посмеяться над ним и брезгливость в отношении всей этой ситуации. Я не мог поверить, что, по сути, такой же парень, как и я, может пойти на это. Спустя годы я его встретил и у нас состоялся разговор. Я его тогда спросил, ради чего он этим занимался, стараясь при этом его не задеть, а просто откровенно полюбопытствовал. Он таинственно улыбнулся и сказал, что мне не понять тех чувств, которые он тогда испытывал, и того, какой женщиной на самом деле была эта бомжиха. Потом он еще с насмешкой спросил, не девственник ли я до сих пор, и в свои двадцать лет я сильно смутился от этого вопроса, ведь я действительно им был. Было странно, ведь это он мутил с этой старой немытой бабой и это над ним смеялся весь район, но дураком в итоге почувствовал себя я. Сейчас, правда, все это кажется смешным. Парнишка гордился тем, что трахнул вышедшую в тираж шлюху, при этом еще и влюбился в нее, а вот быть девственником в двадцать лет – это абсолютно нормально, нужно только сохранять достоинство и не ныть. Тем не менее тогда у нас все было перевернуто с ног на голову, достоинство еще не нажили, сохранять было нечего, а вот возможность похвастаться случившимся сексом приходилась очень кстати.
В общем, всякое бывало. Конечно, отчасти такое поведение можно списать на возраст, но я убежден, что город, его типичные провинциальные нравы и угнетающие перспективы жизни тут сыграли не меньшую роль. Мы постоянно натыкались на взрослых, которые были ничуть не цивилизованнее нас, и при этом они были чьими-то родителями, кого-то воспитывали. Это был замкнутый круг насилия и унижения, и однажды что-то во мне взбунтовалось. Я решил перестать общаться с теми парнями и ходить тусоваться в этот дом. Все те люди были мне чужими, часто даже враждебными, да и с бомжихами знакомиться у меня желания не было. В общем, оттолкнулся я от этого дна, начал усердно учиться, начал заниматься музыкой, получил высшее образование, поработал пару лет на заводе и уехал в Санкт-Петербург.
Так, на часах двадцать сорок, сейчас начнется. Я поднялся в лифте на двенадцатый этаж, ощущая легкое волнение, хотя в целом был настроен скептически. Все-таки привычная реальность довольно твердо управляет моими эмоциями, по крайней мере в трезвой голове. По-настоящему поверить во что-то запредельное так просто не получается, я уже не ребенок. Хотя верил ведь в то, что могу стать знаменитым музыкантом.
С балкона открывался довольно неплохой вид на город. Для Череповца двенадцатый этаж – это высоко, можно легко разглядеть край города. Я еще раз вспомнил все то, что здесь происходило, но уже как будто в перемотке: всех тех глупых, жестоких и отчаянных подростков и все те трагикомичные ситуации. Они не выбирали такими быть и ничего не должны этому миру, от которого не получили ничего хорошего, и можно только надеяться, что, повзрослев, они стали более достойными людьми.
Так. Ну, вот и все. Тот самый момент настал. Я затаил дыхание, и по спине побежали мурашки.
Я стоял с нарастающим разочарованием минут десять, пока не признался сам себе, что ждать тут уже нечего. Что ж, впрочем, следовало ожидать. На что я вообще рассчитывал и что это был за пацанчик в поезде? Ничего не понимаю, но сильно напрягает зудящее чувство незавершенности от всей этой истории.
Кто-то завопил из окна соседнего дома – типичное поведение пьяного быдла. Насколько я помню, здесь вообще народ любит поорать, напомнить о себе, бросить вызов. С одной стороны, это наглость, с другой – крик о помощи, ведь этим людям просто одиноко. Хотя в этот раз прозвучало как-то даже жутко, будто режут кого-то.
Вдруг послышались шаги, дверь на балкон открылась, и ко мне вышел невысокий, но довольно широкий паренек лет семнадцати на вид. Он сурово осмотрел меня с ног до головы и спросил:
– Ты-ы из какой ква-артиры? – его голос звучал угрожающе, но с каким-то странным натяжением, как у глухого.
Ну приехали, сейчас меня будет унижать какой-то щегол. Я теряюсь в своих мыслях, почему-то страшно отвечать, что я не отсюда, но и врать тоже страшно, уж больно паренек крепкий и хмурый.
– Да так, просто зашел на город посмотреть, – нерешительно промямлил я.
– Да-ак, а че те-е из своего до-ома не видно, что ли, блять? – с нарастающей агрессией продолжал он.
Вот оно, о чем я совсем забыл в Петербурге. Для этого парня такое поведение было естественным, он быковал на автопилоте, потому что понял, что я ему не угроза. И его странная манера речи только добавляла мне нервозности, ведь он говорил, как не совсем адекватный человек, а значит, человек опасный.
– Ну у меня просто мало этажей, – продолжал выкручиваться я.
– Да-а мне похуй на твои э-этажи. Ху-ули ты пи-издишь мне тут?
– Окей, окей, я сейчас ухожу.
Казалось бы, конфликт должен был быть исчерпан, но последнюю фразу я произнес немного раздраженно, будто мы были с ним на равных, и это была моя ошибка, я дал волю своей гордости, а он будто этого и ждал.
– Э-э, а че ты так ба-азаришь? – спросил парень, повернувшись ко мне, и было видно, как сжались его кулаки.
– Нормально я базарю, я же сказал, что ухожу, – продолжил я в том же тоне.
В этот момент стало ясно, что драки избежать не получится, по крайней мере, без унижения, которое может оказаться более серьезным ущербом, чем разбитый нос и пара ссадин. Эта мысль придала мне уверенности, и я тоже развернулся к нему и сжал кулаки. Пару секунд мы стояли друг напротив друга и молча хмурились. Волнение оказалось невыносимым для меня, мои коленки предательски затряслись, и я решил бить первым. Резко размахнувшись, с небольшим скачком вперед я со всей силы ударил его в челюсть.
Не понимаю. Что произошло? Он даже не покачнулся. Его голова дернулась не в сторону от моего удара, а навстречу. Он будто укусил меня. Появилось странное ощущение в кулаке, будто онемело все. О, черт, его нет! Кулака нет! Он отгрыз мне руку до половины предплечья. Я беспомощно опускаюсь на бетонный пол. Я не кричу, только быстро и тяжело дышу, зажимая обрубок другой рукой. Все как в тумане, уши заложило, ничего не понимаю.
Неожиданно я получаю удар в грудь такой силы, будто под машину попал. Боли нет, хоть я и чувствую, как внутри все проломилось. Я почему-то был уверен, что после того, как лишился руки, мое поражение и капитуляция были очевидны, и мне остается только спокойно истекать тут кровью, но все оказалось гораздо страшнее. Я начинаю терять сознание, а может, уже потерял. Я вроде уже не в своем теле, но все еще присутствую и наблюдаю как бы со стороны. Парень какое-то время даже не смотрит на мое изуродованное тело, а вглядывается в темноту лестничной площадки и внимательно прислушивается. Убедившись, что никто из жильцов не потревожен, он подходит ко мне и садится на колени. Мне видно, как нечеловечески раскрывается его челюсть, и он начинает поглощать меня, начиная с ног, вместе с одеждой. Он откусывает большие куски, но очень аккуратно, чтобы хруст костей был не слишком громкий, и почти сразу глотает. Он боится и даже как будто испытывает чувство вины, ну а мне пришел конец, так странно, я ничего больше не чувствую и ни о чем не думаю.
II. Я – это он
Почему я все еще здесь? Какой-то поток ощущений продолжает течь через мою точку субъективности и даже становится сильней. Постепенно начинают вырисовываться черты окружающего мира, я все еще в Череповце, все еще в том доме и чувствую невероятной силы голод. Это не я, это он. Я не свои ощущения принимаю, а его. У меня нет контроля над его телом, но я чувствую все то, что он чувствует, даже его мысли. Так странно, мысли – это тоже чувства, только более сложные.
Я пытаюсь отделить себя от него, но не могу. Почему я вынужден пропускать через себя реальность другого человека? Я не могу давать оценку его действиям и мыслям, как будто тот слой сознания, в котором обрабатываются ощущения и дается оценка, у меня отсутствует, а есть только приемник, неспособный к какой-либо рефлексии.
Он начинает вспоминать то, что произошло. Он шокирован, ему немного страшно и стыдно от того, что случилось, но он восторгается своей силой и доволен, что удалось почти не оставить следов. Картинки с изувеченным человеком, вспыхнувшие в его памяти, пробуждают еще большее чувство голода. Это был я, он меня убил и съел, но мне все равно, а вот его желания я чувствую как свои. Он хочет еще, хочет убивать и пожирать людей. Его это очень воодушевляет, он как ребенок, попавший в сказку.
Это очень странное ощущение, оно напоминает ему что-то из далекого детства, когда он еще верил в чудеса и мечтал получить какие-нибудь суперспособности, но не для того, чтобы стать героем, а чтобы отомстить своим обидчикам или ограбить банк и купить себе все, что захочется. И хотя перспектива спасения мира иногда проскакивала в его фантазиях, он всегда представлял, что делает это как бы назло тем, кто считал его плохим.
И вот они, его суперспособности. Он пытается понять, откуда они взялись, но не может вспомнить ничего особенного. До того, как напасть на меня, он съел что-то странное, какой-то сладкий, но как будто немного просроченный десерт, похожий на тертый темный шоколад, после чего почувствовал жжение по всему телу. Это чувство длилось несколько секунд, а вслед за ним пришел сильнейший голод, но ничего из привычной еды ему не хотелось. Он подумал, что десерт купила ему мать, семья у него была бедная, испорченные продукты есть ему было не впервой, так что он не стал особо обдумывать это. В состоянии крайнего возбуждения он вышел на балкон покурить, где все и случилось. Он не сразу захотел меня сожрать, сначала хотел просто унизить, самоутвердиться за мой счет, но, когда дело дошло до драки, все получилось инстинктивно.
Он думает о том, что делать дальше, и опять чувствует прилив энтузиазма. Убить кого-то кажется теперь так просто, ведь он больше не считает себя человеком, теперь он хищник, высшее звено в пищевой цепи. И это самоопределение меняет все, ломая любые этические барьеры. Волк не чувствует угрызений совести, убивая овцу, он чувствует себя волком и ликует от этой новой свободы.
И все же на мгновение его посещает тревожность, он думает о возможном вмешательстве полиции, хотя тут же быстро успокаивается, несколько раз повторив про себя: «Нет тела – нет дела». Потом он вспоминает момент, когда начал меня поедать, и удивляется тому, как быстро и естественно ему пришла эта идея и как легко это было делать. От этих мыслей его новое самоопределение еще сильнее укрепляется, он твердо убежден, что больше не человек, и искренне рад этому.
Окончательно успокоившись, парень вернулся к себе в квартиру. Это была тесная однушка со старой мебелью и облезлыми стенами. Из кухни слышались голоса, мужской и женский, и парень тут же ощутил весьма неприятный коктейль из чувств. Это были страх, злоба и стыд. Он поспешил в единственную комнату и закрыл за собой дверь. В комнате на одной из стен по всей площади были обои с военным самолетом, на другой висела большая фотография в рамке, где позировали робко улыбавшаяся женщина с ребенком на руках и крупный мужчина с суровым и недоверчивым взглядом, у третьей стоял стол с очень старым компьютером, похожим на те, которые были в ходу в начале двухтысячных годов, на столе стоял монитор с довольно толстыми серебристыми рамками и 15-дюймовым экраном, а под ним – желтоватый системный блок с дисководом CD-ROM, еще была стена с окном посередине, где на подоконнике были несколько горшков с цветами, и каждый цветок был ухожен и полон жизни.
Парень включил компьютер и сел за стол как ни в чем не бывало. Он будто бы и забыл уже, кем он стал и что совершил. Все, что он делал, он делал автоматически, почти не задумываясь. Запустив игру Counter-Strike двухтысячного года выпуска, он выбрал режим игры с ботами и какое-то время повторял одни и те же действия. В начале каждого раунда он покупал одно и то же оружие и бежал в одно и то же место одной и той же карты. Потом он сначала бросал гранату на опережение, а затем начинал стрельбу по беспомощным ботам, которыми управлял искусственный интеллект двадцатилетней давности. Расправившись со всеми противниками, он запускал все по новой.
Тем временем голоса на кухне не утихали, в основном говорил мужчина, в его голосе чувствовались надменность и раздражение:
– Я тебе нужен, ты понимаешь? Я ведь о тебе думаю, помочь хочу. Почему ты, блять, такая? Вы же нихуя тут не сможете вдвоем! Я ведь не буду вечно к тебе ходить за просто так чаю попить, ты понимаешь?
– Не шуми, пожалуйста, там Игорь пришел, – тревожно отвечал женский голос.
– Так, а пусть слышит, пусть знает, хули. Батя не выйдет уже, а жизнь продолжается.
– Уходи, уйди, – спокойно, но твердо отвечала женщина.
– Да и хуй с вами! Заебало! – крикнул мужчина, и послышались тяжелые шаги по коридору.
Дверь в комнату открылась, и в нее вошел очень высокий и немного сутулый человек. Он злобно посмотрел на парня и заговорил:
– Я тебе вот что скажу, щенок. Если ты что-то против меня имеешь и мамку свою подговариваешь, то скажи сейчас мне в лицо, сучонок. Батька твой давно на нарах чалится, и тебе туда дорога, я по глазам твоим волчьим вижу. Я как лучше для матери твоей хочу, подумай башкой своей, – тут мужчина сделал паузу. – Хотя куда тебе, ты же тупой как валенок, как и отец твой. Ты же, блять, как инвалид, моя бы воля, я бы тебя в психушку сдал, – закончил мужчина и удалился так же резко, как и появился.
Парень молчал. Он боялся на каком-то очень примитивном уровне, даже само присутствие этого уверенного агрессивного взрослого мужчины приводило его в ступор. Он попытался вернуться к игре, но унижение слишком сильно жгло в груди. И только тут он будто вспомнил, что больше не обязан такое терпеть, что он теперь хищник, способный на все.
Его кровь вспыхнула от подступившей решимости, и он опять порадовался тому, как быстро у него родился план действий и как уверен он был в нем. Этот мужчина жил в квартире на том же этаже, и план был весьма прост. За все те слова, которые он сказал парню и его матери, соседу был вынесен смертный приговор.
Буквально через пару мгновений парень уже нажимал на кнопку дверного звонка квартиры, в которой жил тот мужчина. Спустя несколько секунд дверь открылась, и за ней показалась молодая девушка лет пятнадцати в одной футболке, которая только-только прикрывала трусы и на которой можно было легко различить торчащие соски обнаженной груди.
– Вам кого? – удивленно и немного испуганно спросила она.
Парень застыл в недоумении. Он так решительно был настроен на драку со своим злейшим врагом, что эта встреча полностью выбила его из колеи. Девушка показалась ему очень красивой, а то, как она была одета, вызвало что-то сродни короткому замыканию у него в голове. Постепенно он начал осознавать свое сексуальное желание, из-за чего его воля и умение мыслить выпрямились в один примитивный вектор похоти.
Так странно, чем более подсознательными были его порывы, чем более животным – его мышление, тем более ясным становилось мое присутствие там, внутри него. Я теперь уже четко осознавал, где лежали границы его ощущений, ведь где-то там уже начинались и мои собственные. Я теперь чувствовал не только его чувства, но и немного свои. Я все еще довольно безразличен ко всему, что происходит, но уже немного ближе к той личности, которой был до своей смерти.
Тем временем из глубины коридора за спиной девушки появился тот самый мужчина, убивать которого мы сюда и пришли.
– Он к тебе, что ли? – сурово спросил он девушку.
– Нет, – тихо ответила она.
– Так, блять! Иди в комнату и чтоб больше никому в таком виде не открывала! – грозно скомандовал мужчина.
– Я думала, это Катя пришла, – быстро удаляясь, с заметной обидой добавила девушка.
От этой сцены парень тут же пришел в себя и вспомнил, зачем он здесь. Угрожающий вид мужчины, с которым у него было связано так много отравляющих психику воспоминаний, сейчас был лишь новой мишенью, и хищник был готов к атаке. Но мужчина об этом не догадывался.
– Хули тебе тут надо, пиздюк? – одновременно и с насмешкой, и с угрозой спросил он.
– Те-ебе пиздец, с-сука! – от волнения не смог сдержать злобы парень.
– Ну и что ты будешь делать, щенок ебаный? – спросил мужчина, схватив его за шею.
Парень резко двумя руками оттолкнул мужчину, и тот улетел в самый конец коридора, с громким хлопком ударившись головой о стену. Удар был такой силы, что на его черепе образовалась кровавая вмятина, и он тут же потерял сознание. Не почувствовав достаточного удовлетворения, парень подошел к телу и ударил мужчину ногой в лицо, отчего голова его окончательно потеряла форму и превратилась в некое подобие сдутого мячика в луже крови. Убийца стоял и смотрел на свою жертву, не чувствуя при этом ни капли сожаления, хотя ему и неприятно было видеть столь изуродованное лицо. Он чувствовал голод и готов был поглотить еще одно тело.
В этот момент раздался громкий визг из соседней комнаты, за которым последовали отчаянные мольбы о помощи. Девушка что есть сил кричала из окна, и голос ее был преисполнен ужаса. Парень испугался, быстро вбежал в комнату, схватил ее и зажал рукой рот. Он лежал на ней сверху и не понимал, что дальше делать, а она билась изо всех сил, ломая ногти о его неестественно твердую кожу.
Ощущая полуобнаженное тело девочки в своих объятиях, парень быстро начал терять самоконтроль. Примитивное желание затуманило и без того мутный рассудок. Он начал сдавливать ее в своих объятиях все сильней и сильней. И я был там с ним, и впервые мне стало не все равно, но я не мог его остановить.
Когда он убивал соседа, мне было легко оставаться лишь приемником его реальности, ведь тот мужик был просто каким-то злобным, прожившим явно не самую достойную жизнь человеком. Но с его дочкой ситуация иная, ведь она просто невинный ребенок, и я не мог смириться с такой участью для нее. Вот тут-то и случилось окончательное расслоение нашего восприятия, теперь я чувствовал себя как отдельную от него сущность.
Но девочке это не помогло. Спустя несколько мучительных мгновений что-то хрустнуло, крик перешел в хрип, и она перестала трепыхаться. Тем не менее парень не прекращал ее сжимать, он хотел довести дело до конца и даже начал тереться о тело своей жертвы. Я пытался кричать, пытался вырваться, но был так же безнадежно зажат в железной хватке его сознания.
И тут неожиданно что-то из моих гневных импульсов все-таки пробилось в его возбужденный разум, и он тут же начал остывать. Каким-то образом мне удалось нарушить его исступление своим праведным негодованием. Поднявшись, парень увидел, что девушка корчилась от боли и отрывисто дышала, но никаких звуков при этом не издавала и вообще почти не шевелилась. И все же она была жива.
Хочется верить, что у меня теперь есть возможность что-то контролировать, хоть и минимальная. Я словно стою у него за спиной, когда все его ощущения летят ему навстречу, я их тоже все чувствую, но при этом не могу ничего ему внятно сказать, а могу лишь только неразборчиво кричать, и крик мой почти полностью заглушается шумом его реальности.
Тут парень посмотрел в окно и застыл от удивления. За стеклом было чье-то лицо, пристально наблюдавшее за всем происходящим в комнате. Каким образом этот наблюдатель там оказался, учитывая двенадцатый этаж, было неясно, но самым странным было то, как выглядело это лицо. Оно было раза в полтора крупнее среднего человеческого лица, его черные, значительно толще человеческих волосы были уложены во что-то похожее на прически парней из фильма «Бриолин» и обладали таким же виниловым блеском, а глаза были мелкие, как пуговицы, глубоко утопленные в череп.
Не веря в происходящее, парень несколько секунд сосредоточенно пытался разглядеть все до малейших деталей как бы в надежде, что ему это кажется и на самом деле это какая-нибудь телевизионная антенна странной формы, но лицо продолжало быть лицом и продолжало смотреть на него. Выражение его сначала казалось безразличным, но потом оно внезапно расплылось в широкой улыбке, обнажив похожие на акульи зубы.
Удивление парня тут же сменилось ужасом, его сознание вспыхнуло, как тополиный пух от поднесенной спички. Едва контролируя свое тело, он выскочил из квартиры и побежал вниз по лестнице. И благодаря этому временному помешательству его рассудка мне удалось занять еще немного территории там внутри. В отличие от него, мне не страшно, и, хотя я чувствую все, что чувствует он, я теперь еще более четко разделяю его чувства и свои. Он в панике, его сказка превратилась в фильм ужасов, а мне просто очень интересно узнать, что это было за существо там за окном.
Отстранившись от неконтролируемого страха своего носителя, я попытался осмыслить ситуацию в целом, но тут вдруг сознание парня опять резко сменило тон, туда вторглось нечто, чего я совершенно не ожидал. Причиной тому была девушка, на которую он наткнулся, стремительно спускаясь по лестнице. Без тени сомнения я тут же установил, что это была влюбленность. Но это была не просто легкая детская влюбленность, это было чувство такой силы, что оно тут же вытеснило все остальное из его разума. Парень был влюблен трагично, фатально, без шансов на спасение.
Принимая поток его хаотичных мыслей, я узнал, что эту девушку зовут Катя, и это та самая Катя, которую ждала в гости дочка соседа. Тут я вспомнил, что действительно, когда она упомянула имя «Катя», его будто молнией ударило, но тогда он сразу оттолкнул от себя эти переживания. Я понял также, что эта тяжелая неразрешенная влюбленность не покидала его разум ни на секунду все это время. Все это было там, просто в подавленной форме.
Тем не менее контраст был колоссальный. Еще несколько минут назад он с особой жестокостью убил двух человек, одного из которых сожрал, покалечил невинную девушку, потом был этот монстр в окне, а тут он растерялся, просто увидев эту Катю.
Еще меня шокировало то, насколько знакомыми мне показались его переживания, ведь я тоже как-то раз был сильно влюблен и чувствовал все то же, что и он сейчас. Помню, как раздувал каждый редкий мельчайший намек на то, что она ко мне небезразлична, до уверенности, что она тоже в меня влюблена, игнорируя при этом вполне очевидные признаки того, что она не хочет никакого развития наших отношений. Помню, как сдавался под натиском своих чувств и писал ей безумные признания, а после извинялся, при этом не получая ответа ни на признания, ни на извинения. Помню, как давал себе обещания, что все кончено навсегда, но стоило только поймать ее случайный взгляд и увидеть ее улыбку, адресованную мне, как все начиналось сначала. И каждый день был наполнен терзаниями, и каждый час я вспоминал о ней, это была пытка, одержимость, болезнь. В итоге только взрослая осознанность помогла мне выбраться из этой ямы, я смог убедить себя в том, что та девушка не была особенной, что особенных не бывает вовсе, что это было просто временное помешательство, и дело было не в ней, а во мне. Я убежден теперь, что это справедливо для любой влюбленности и не стоит воспринимать такие чувства всерьез, но я человек взрослый, а парень этот совсем еще щегол, да и осознанностью тут и не пахнет. В общем, не знаю, как он с этим справится, но, учитывая, что он уже натворил к этому моменту, этой Кате я не завидую.
– Привет, у тебя что-то случилось? – спросила она удивленно.
– Н-н-нам нужно бежать, та-ам их всех убили! – с паникой в голосе заговорил парень.
– Кого убили, кто? – еще более удивленно и недоверчиво продолжала девушка.
– Та-ам был монстр в-в-в окне! Это ОН их у-убил! – неожиданно вырвалось у него, и я почувствовал, что он даже сам в это поверил.
– Что с тобой? Ты пьяный? Это у тебя кровь? – строго спросила Катя, заметив пятна на его футболке.
Тут парень схватил ее, взвалил на плечо и побежал дальше вниз по лестнице. Он направился к ней домой, решив, что это хорошее укрытие в данный момент. Она жила на седьмом этаже этого же дома, и он уже не раз приходил к ней в гости и звал гулять, каждый раз получая отказ. По дороге Катя возмущалась и пыталась вырваться, но парень держал ее очень крепко и ни на что не реагировал.
Как же все-таки легко он превратился из безжалостного хищника сначала в испуганного кролика, а потом тут же в безнадежно влюбленного сопляка. В миллионный раз он вспомнил о том, как впервые встретил Катю, как неожиданно добра и нежна она была к нему без какой-либо причины. От этих воспоминаний он окончательно помешался рассудком. Он чувствовал ее тело, висящее у него на плече, и сходил с ума, ведь никогда ранее он к ней не прикасался, но это была не похоть, ему всего лишь хотелось валяться у нее в ногах и чтобы она гладила его как своего верного пса и говорила ему что-нибудь хорошее своим ангельским голоском.
