скачать книгу бесплатно
– О да, – тихо сказал букинист, снова открывая глаза, – да. Исключительно редкая. Всего одно издание, видите ли. Плюс иллюстрации Натаниэля Уокера. Это одна из весьма немногих книг, над которыми он вообще работал.
Старик открыл обложку и уставился на рисунок.
– Удивительная редкость, спору нет.
– А что насчет автора? Вы знаете что-нибудь об Элизе Мейкпис? – Нелл в надежде затаила дыхание, когда он сморщил крупный нос. – Она такая неуловимая. Я разузнала лишь самые незначительные подробности.
Мистер Снелгроув с трудом встал и жадно посмотрел на книгу, прежде чем повернуться к небольшой деревянной картотеке на полке за спиной. Ящички были маленькими, и, когда букинист вытянул один, Нелл увидела, что он под завязку набит небольшими прямоугольными карточками. Старик пролистывал их, бормоча себе под нос, и наконец вытащил одну.
– А, вот она. – Губы мистера Снелгроува шевелились, пока он просматривал карточку, наконец он заговорил громче: – Элиза Мейкпис… рассказы появлялись в различных журналах… Всего один опубликованный сборник, – он стукнул пальцем по книге Нелл, – вот он перед нами… крайне мало научных работ о ней… Кроме… Ага!
Нелл села прямее.
– Что? Что вы нашли?
– Статью, книгу, в которой упоминается ваша Элиза. Она содержит небольшую биографию, насколько я помню. – Старик побрел к книжному шкафу, который протянулся от пола до потолка. – Довольно свежая, всего девять лет. Согласно моей заметке, она должна храниться где-то… – Он провел пальцем по четвертой полке, помедлил, провел чуть дальше и остановился. – Здесь.
Мистер Снелгроув заворчал, доставая книгу, сдул пыль с обложки, затем перевернул ее и прищурился на корешок: «Волшебные сказки и их создатели конца XIX века» доктора Роджера Мак-Уильямса. Он лизнул палец и обратился к содержанию, просматривая список.
– Вот она, Элиза Мейкпис, страница сорок семь.
Он толкнул раскрытую книгу по столу к Нелл.
Ее сердце колотилось, пульс подрагивал под кожей. Горячо, совсем горячо. Нелл неловко пролистала страницы до сорок седьмой, прочла имя Элизы наверху.
Наконец она чего-то добилась, нашла биографию, которая облечет плотью человека, с ней связанного.
– Благодарю вас, – прошептала Нелл, слова застревали у нее в горле. – Благодарю вас.
Мистер Снелгроув кивнул, смущенный ее благодарностью. Он указал на книгу Элизы.
– Полагаю, вы не ищете для нее добрых рук?
Нелл чуть улыбнулась и покачала головой:
– Боюсь, я не смогу с ней расстаться. Это фамильная ценность.
Зазвонил колокольчик. По ту сторону стеклянной двери кабинета стоял юноша и неуверенно глядел на башни провисших полок.
Мистер Снелгроув резко кивнул.
– Что ж, если передумаете, вы знаете, где меня найти. – Глядя на нового посетителя поверх очков, он фыркнул. – Почему они всегда держат дверь открытой?
Старик побрел обратно в магазин.
– «Волшебные сказки и их создатели» стоят три фунта, – сообщил он, проходя мимо стула Нелл. – Можете недолго посидеть здесь со всеми удобствами, только не забудьте оставить плату на прилавке, когда будете уходить.
Нелл кивнула в знак согласия и, когда дверь за ним закрылась, принялась читать с колотящимся сердцем.
«Элизу Мейкпис, писательницу первого десятилетия двадцатого века, лучше всего помнят по волшебным сказкам, которые регулярно появлялись в разных журналах с 1907-го по 1913 год. Принято считать, что она сочинила тридцать пять историй, хотя этот список далеко не полон. Жаль, что подлинный объем ее наследия может навсегда остаться неизвестным. Иллюстрированный сборник волшебных сказок Элизы Мейкпис был опубликован лондонской типографией „Хоббинс и К
“ в августе 1913 года. Книга хорошо продавалась, была благосклонно принята критикой. Газета „Таймс“ описала сборник как обладающий „странным обаянием, пробудившим в критике чарующие и порой пугающие воспоминания детства“. Иллюстрации Натаниэля Уокера были отмечены особо, некоторые относят их к числу лучших работ художника[12 - См.: Коллинз Томас Р. Эскизы прошлого («Гамильтон Хадсон», 1959); Койт Реджинальд. Знаменитые иллюстраторы («Уиклиф пресс», 1964). (Прим. автора.)]. Они стали отступлением от портретов, в качестве автора которых он преимущественно известен сегодня.
Собственная история Элизы, родившейся в Лондоне, началась 1 сентября 1888 года. Записи рождений за тот год свидетельствуют, что у Элизы был близнец. Первые двенадцать лет ее жизни прошли в многоквартирном доме на Баттерси-Бридж-роуд, тридцать пять. Родословная писательницы куда более запутанна, чем позволяет предположить ее скромное происхождение. Ее мать, Джорджиана, родилась в аристократической семье, обитавшей в Чёренгорб-мэнор в Корнуолле. В возрасте семнадцати лет Джорджиана Мунтраше сбежала из семейного поместья с молодым человеком намного ниже ее по положению, чем вызвала скандал в обществе.
Отец Элизы, Джонатан Мейкпис, родился в Лондоне в 1866 году в семье уличного торговца с Темзы. Он был пятым из девяти детей и вырос в трущобах за лондонскими доками. Хотя он умер в 1888-м, еще до рождения дочери, опубликованные сказки Элизы, по-видимому, имеют отношения к событиям, которые могли происходить с молодым Джонатаном Мейкписом во время его детства. Например, в „Проклятии реки“ мертвец на волшебной виселице, скорее всего, списан со сцен, которые Джонатан Мейкпис наблюдал мальчиком в Доках смерти. Логично предположить, что эти истории, приукрашенные быть может, были переданы Элизе ее матерью и осели в памяти писательницы до того момента, когда она начала писать.
Остается загадкой, как сын бедного лондонского торговца встретил и покорил знатную Джорджиану Мунтраше. Поскольку причина тайного бегства скрывалась Джорджианой, она не оставила свидетельств событий, приведших к ее отъезду. К тому же усилия, приложенные ее семьей, чтобы замять скандал, помешали узнать правду. В газетах почти нет упоминаний о случившемся. Необходимо просмотреть письма и дневники современников, чтобы найти упоминания об этой истории, ставшей в свое время притчей во языцех. В свидетельстве о смерти Джонатана указана профессия «моряк», однако точная природа его занятий неизвестна. Лишь умозрительные построения позволяют вашему покорному слуге предположить, что, быть может, именно морские странствия ненадолго привели Джонатана к скалистым берегам Корнуолла. Возможно, именно в бухте фамильного поместья рыжеволосая дочь лорда Мунтраше, славящаяся красотой по всему графству, и встретила молодого Джонатана Мейкписа.
Какими бы ни были обстоятельства этой встречи, любовь между ними не вызывает сомнений. Увы, юной паре не суждено было насладиться годами счастья. Должно быть, внезапная и необъяснимая смерть Джонатана менее чем через десять месяцев после тайного бегства нанесла Джорджиане Мунтраше непоправимый удар. Она осталась в Лондоне совсем одна, в ожидании близнецов, без мужа, без семьи и средств к существованию. Однако Джорджиана не привыкла опускать руки: она не приняла во внимание осуждение своего социального класса и после рождения близнецов отказалась от фамилии Мунтраше. Она зарабатывала на жизнь составлением рекламных объявлений для юридической фирмы „Г. Д. Блэкуотер и партнеры“, „Линкольновский инн“[13 - «Линкольновский инн» – одна из четырех английских школ подготовки барристеров, адвокатов, имеющих право выступать в высших судах.], Холборн.
Есть свидетельства, что бойкое перо Джорджианы было даром, которому она нашла широкое применение в юности. Семейные дневники, пожертвованные Мунтраше в 1950 году Британской библиотеке, содержат множество театральных афиш с аккуратным текстом и изысканными иллюстрациями. Уголок каждой афиши „художник“ подписывал крохотными буквами. Любительские постановки были тогда популярны во многих аристократических домах, однако в Чёренгорбе восьмидесятых годов девятнадцатого века афиши, быть может, создавались чаще и старательнее, чем обычно.
О лондонском детстве Элизы известно мало, не считая дома, в котором она родилась и провела первые годы. Можно, однако, утверждать, что ее жизнью управляла бедность, и она рано постигла науку выживания. По всей вероятности, в конце концов Джорджиану погубила чахотка, которая начала ее преследовать в середине девяностых. Если ее болезнь развивалась обычным путем, к концу десятилетия одышка и общая слабость должны были препятствовать постоянной работе. Несомненно, выплаты за рекламные объявления для „Г. Д. Блэкуотера“ подтверждают эту хронологию угасания.
Официальных свидетельств того, что Джорджиана искала медицинской помощи, нет, к тому же боязнь врачебного вмешательства была распространена в ту эпоху. В восьмидесятых годах девятнадцатого века туберкулез в Великобритании стал подлежать регистрации, и практикующие врачи были законодательно обязаны сообщать о случаях болезни властям. Городская беднота, опасаясь высылки в санатории (которые обычно больше походили на тюрьмы), не спешила искать помощи. Болезнь матери, должно быть, оказала огромное влияние на Элизу как в практическом, так и в творческом отношении. Скорее всего, ей приходилось вносить материальный вклад в домашнее хозяйство. Девушки в викторианском Лондоне выполняли разнообразную черную работу: домашней прислуги, разносчиков, торговок апельсинами. Описание гладильных прессов и горячих кадок в некоторых волшебных сказках Элизы позволяет предположить, что она не понаслышке была знакома с обязанностями прачки. Вампироподобные существа в „Волшебной охоте“ также могут отражать поверье начала девятнадцатого века, гласившее, что жертвы чахотки становятся вампирами: чувствительность к яркому свету, опухшие красные глаза, очень бледная кожа и характерный кровавый кашель – вот симптомы, питавшие это поверье.
Пыталась ли Джорджиана связаться со своей семьей после смерти Джонатана или после ухудшения собственного здоровья, неизвестно. Однако, по мнению вашего покорного слуги, это маловероятно. Несомненно, письмо Лайнуса Мунтраше партнеру, датированное декабрем 1900 года, позволяет предположить, что он лишь недавно узнал об Элизе, своей маленькой лондонской племяннице, и был шокирован тем, что она провела десять лет в столь ужасных условиях. Возможно, Джорджиана боялась, что семья Мунтраше не захочет простить ее давнее бегство. Если судить по письму ее брата, подобный страх не имел под собой никаких оснований.
„После бесконечных лет, проведенных в дальних странах, где я исходил все моря и земли, узнать, что моя любимая сестра все это время была так близко! И позволить ей перенести подобные лишения! Когда я поведаю тебе о ее характере, увидишь, что я не лгу. Как мало, видно, думала она о том, что мы всем сердцем ее любим и не желаем ничего иного, кроме как ее благополучного возвращения домой…“
Хотя Джорджиана так и не возвратилась, Элизе было предначертано вернуться в лоно материнской семьи. Джорджиана Мунтраше умерла в июне 1900-го, когда Элизе было одиннадцать. В свидетельстве о смерти указана причина – чахотка – и возраст – тридцать лет. После смерти матери Элиза стала жить с ее семьей на побережье Корнуолла. Неясно, как осуществилось это воссоединение, однако можно смело предположить, что, несмотря на несчастливые обстоятельства, повлекшие возвращение под опеку родных, для юной Элизы подобная перемена места была счастливейшим из случаев. Переезд в Чёренгорб-мэнор с его величественным особняком и садами, должно быть, принес покой и желанное облегчение после опасностей лондонских улиц, на которых Элизе приходилось выживать. Разумеется, море стало мотивом обновления и возможного искупления в ее волшебных сказках.
Известно, что Элиза жила в семье родного дяди до двадцати четырех лет, однако ее дальнейшее местопребывание остается тайной. Было предложено немало гипотез о ее жизни после 1913 года, но ни одна из них пока не доказана. Некоторые историки предполагают, что она, по всей вероятности, пала жертвой эпидемии скарлатины, которая прокатилась по побережью Корнуолла в 1913 году, другие, пораженные загадочной публикацией в 1936-м ее последней сказки „Полет кукушки“ в журнале „Литературные судьбы“, утверждают, что она всю жизнь путешествовала в поисках приключений, в полном соответствии с духом своих волшебных историй. Этот интригующий вопрос еще ждет серьезного академического исследования, и, несмотря на подобные теории, судьба Мейкпис, равно как и дата ее смерти, остаются одной из литературных тайн.
Существует портрет Элизы Мейкпис, написанный углем, авторства известного викторианского портретиста Натаниэля Уокера. Набросок, озаглавленный „Сочинительница“ и найденный после его смерти среди неоконченных работ, в настоящее время экспонируется в коллекции Уокера в лондонской галерее Тейт. Хотя Элиза Мейкпис опубликовала всего один сборник волшебных сказок, ее работы полны метафорического и социологического своеобразия и заслуживают изучения. В то время как ранние сказки („Подменыш“) носят следы сильного влияния европейской сказочной традиции, более поздние („Глаза старухи“) предлагают оригинальный и, возможно, автобиографичный подход. Однако, как и многие писательницы первого десятилетия двадцатого века, Элиза Мейкпис пала жертвой культурного сдвига, который возник после важнейших мировых событий начала века (Первая мировая война и избирательные права женщин – лишь два из них), и ускользнула от внимания читателей. Многие ее истории были потеряны для литературы во время Второй мировой войны, когда Британская библиотека лишилась огромного количества наименее популярных изданий. В результате Элиза и ее волшебные сказки относительно неизвестны в наши дни. Ее работы, как и саму писательницу, по-видимому, затянуло в водоворот времени, и они утрачены для нас, как и многие другие призраки первых десятилетий двадцатого века».
Глава 14
Лондон, Англия, 1900 год
Высоко над тряпичной лавкой мистера и миссис Суинделл, в тесном домике рядом с Темзой, была крохотная комнатка. По правде говоря, немногим больше кладовки. В ней было темно и сыро, пахло затхлостью (вполне естественно, учитывая плохую канализацию и отсутствие вентиляции), выцветшие стены трескались летом и сочились влагой зимой, а труба камина забилась так давно, что казалось невежливым предполагать, будто прежде все было иначе. Тем не менее, несмотря на убожество, комнатка над лавкой Суинделлов была единственным домом, какой знали Элиза Мейкпис и ее брат-близнец Сэмми, крохотным островком защиты, уверенности в жизни детей, лишенных и того и другого. Они родились в ужасное время, и старшая, Элиза, с каждым днем все меньше сомневалась, что именно время сделало ее той, кем она была. Потрошитель стал первым из множества врагов в ее жизни.
В комнатке наверху Элизе больше всего нравилась (да что там, единственное, что в ней было хорошего, не считая возможности укрыться) трещина между двумя кирпичами, расположенная над старой сосновой полкой. Девочка была бесконечно счастлива, что небрежность давно канувшего в Лету строителя, вкупе с упорством местных крыс, подарила ей отличную широкую щель в известковом растворе. Если Элиза лежала на животе, вытянувшись вдоль полки, прижав глаз к кирпичам и чуть задрав голову, то видела изгиб реки. Со своего секретного наблюдательного пункта она незримо следила за приливами и отливами хлопотливой повседневной жизни. Так достигались оба идеала Элизы: она могла видеть и оставаться невидимой. Ведь хоть ее собственное любопытство и не знало границ, Элиза не любила, когда за ней подсматривали. Она понимала, что пристальное внимание может быть опасно, что иной взгляд подобен воровству. Элиза знала это, потому что сама больше всего любила хранить увиденные образы в сознании, проигрывать, озвучивать, раскрашивать их по своему желанию. Она вплетала их в страшные истории – полеты фантазии, которые ужаснули бы людей, послуживших ей невольными вдохновителями.
А выбирать было из кого. Жизнь на изгибе Темзы никогда не замирала. Река была лондонским кровотоком, то переполнялась, то мелела, чередуя бесконечно приливы с отливами, равно несла добро и зло, в город и из него. Элизе нравилось, когда угольщики приплывали с приливом, лодочники перевозили людей с одного берега на другой, звучали команды, с кораблей носили грузы. Но по-настоящему река оживала в отлив. Ее уровень опускался настолько, что мистер Хэкман и его сын принимались вытаскивать тела с набитыми карманами, грязекопы занимали свои участки, прочесывая вонючий ил в поисках веревок, костей и медных гвоздей, чего угодно, лишь бы удалось обменять на монеты. У мистера Суинделла была собственная команда грязекопов и свой участок дна, илистый квадрат, который он охранял, точно в нем скрывалось золото самой королевы. Те, кто осмеливался пересечь границы участка, имели все шансы подставить мокрые карманы загребущим рукам мистера Хэкмана в следующий отлив.
Мистер Суинделл не отставал от Сэмми, требуя присоединиться к грязекопам. Он говорил, что мальчик должен при любой возможности платить за милости хозяина. Ведь хотя Сэмми и Элизе вместе удавалось наскрести достаточно, чтобы рассчитаться за аренду, мистер Суинделл никогда не позволял им забыть, что их свобода зависит от его готовности не сообщать властям о недавней перемене в обстоятельствах близнецов.
– Благодетельницам, шарящим вокруг, очень бы хотелось узнать, что двое сироток вроде вас остались совсем одни в большом жестоком мире. Очень, очень хотелось бы, – постоянно повторял он. – По закону надо было выдать вас, едва ваша мамаша вздохнула последний раз.
– Да, мистер Суинделл, – соглашалась Элиза. – Спасибо, мистер Суинделл. Спасибо вам и за это тоже.
– Пфф. Ты тоже смотри не забывай. Если б не добрые сердца меня и моей хозяйки, вас бы тут не было.
Затем он скашивал глаза к кончику дрожащего носа и силой одной лишь собственной скаредности сужал зрачки.
– Так что если наш дружок, который так чудесно умеет искать, найдет подход к моему участку дна, я, пожалуй, поверю, что мы не зря вас держим. В жизни не встречал парня с лучшим нюхом.
Он был прав. Сэмми обладал даром отыскивать сокровища. С тех пор как он был совсем крошкой, прелестные вещички, казалось, сами сбивались с пути истинного, чтобы лечь ему под ноги. Миссис Суинделл называла это дурацким счастьем, говорила, что Господь хранит дураков и пьяных, но Элиза знала, что та ошибается. Сэмми – не дурак, просто он видит лучше, чем другие, потому что не тратит время на разговоры. Ни словечка, ни разу. Ни разу за все двенадцать лет. Он не испытывал потребности говорить даже с Элизой. Она всегда знала, что думает и чувствует ее брат, всегда. В конце концов, он ее близнец, они две половинки единого целого.
Девочка догадывалась, что Сэмми просто боится речного ила, и, хотя Элиза не разделяла страхи брата, она понимала их. Воздух становится другим, когда подходишь к краю воды. Что-то в испарениях ила, пикировании птиц, странном плеске волн о стены тоннеля, вырытого меж древних берегов реки…
Еще Элиза знала, что присматривать за Сэмми – ее долг, и не только потому, что мать постоянно напоминала ей об этом. (Мать, бог знает почему, считала, что плохой человек, имя которого она ни разу не назвала, рыщет вокруг и хочет их найти.) Даже когда они были совсем маленькими, еще до того, как Сэмми подхватил лихорадку и едва не умер, Элиза чувствовала, что нужна ему больше, чем он ей. Что-то в поведении делало его уязвимым. Когда они были маленькими, дети вокруг пользовались этим. Когда они выросли – взрослые видели эту особенность Сэмми. Они как-то чувствовали, что на самом деле он не один из них.
И были правы, он подменыш. Элиза знала все о подменышах. Она прочла о них в книге волшебных сказок, которая на время задержалась в тряпичной лавке. Еще в книге были картинки. Феи и духи, которые выглядели совсем как Сэмми с его тонкими рыжевато-золотистыми волосами, длинными тонкими руками и ногами, круглыми голубыми глазами. Мать говорила, что Сэмми своей невинностью и покоем отличался от других детей с момента рождения. Она рассказывала, что, когда Элиза сморщила маленькое красное личико и завопила, требуя еды, Сэмми не проронил ни звука. Он лежал в своем ящике и внимал, точно прекрасная музыка доносилась с ветерком, которую никто, кроме него, не мог слышать.
Элиза сумела убедить хозяев, что Сэмми не стоит становиться грязекопом, что ему лучше прочищать трубы для мистера Саттборна, даже если предположить, что ее брат может найти в иле нечто ценное. Девочка напомнила им, что не многие мальчики его возраста чистят трубы, так как приняты законы против детей-чистильщиков. Но кто может прочистить узкие трубы вдоль Кенсингтонской дороги лучше тощего мальчишки с острыми локтями, словно созданными, чтобы карабкаться по темным и пыльным тоннелям? Благодаря Сэмми мистер Саттборн не сидел без заказов, а уж о денежном ручейке и говорить нечего. Пока что Суинделлов удавалось убедить – им нравились монеты Сэмми ничуть не меньше, чем мамины, когда та была жива и рисовала объявления для мистера Блэкуотера, – но Элиза сомневалась, сможет ли и дальше удерживать их. Жадность особенно застила глаза миссис Суинделл, которая любила произносить завуалированные угрозы, бормотать о «благодетельницах», которые шастают вокруг и ищут «мусор», чтоб смести его в работные дома.
Миссис Суинделл боялась Сэмми. Для нее страх всегда был естественной реакцией на то, что выше ее понимания. Элиза однажды подслушала, как та шепталась с миссис Баркер, женой грузчика угля. Они судачили, будто миссис Тевер, повивальная бабка, которая приняла близнецов, рассказала миссис Суинделл, что Сэмми родился с пуповиной на шее. «Не пережил бы и первой ночи, первый вздох стал бы его последним, если б не нечистая сила. То дьявольские козни, – сказала она. – Мать мальчика заключила сделку с Сатаной. Вы только поглядите на него – ишь как глазеет в самое нутро, а сам и не шевелится, не то что другие парни его возраста. Да что там говорить, с Сэмми Мейкписом что-то крепко не так».
Из-за подобных слухов Элиза еще больше стремилась защитить Сэмми. Иногда по ночам, когда она лежала в кровати и слушала, как Суинделлы скандалят, а их маленькая дочка Хэтти орет что есть мочи, она развлекалась, представляя, как с миссис Суинделл происходят разные ужасы. Как она случайно падает в огонь, когда стирает, или попадает под каток для глажки и тот давит ее, или тонет в баке кипящего жира, головой вниз, и только тощие ноги торчат наружу свидетельством ужасного конца…
Помяни дьявола – и он появится. Из-за угла Баттерси-Бридж-роуд показалась миссис Суинделл с заплечным мешком, туго набитым добычей. Она возвращалась домой после удачной охоты на маленьких девочек в красивых платьицах. Элиза оторвалась от трещины, поползла по шкафу и спустилась по краю трубы.
Работа Элизы заключалась в стирке платьев, которые приносила миссис Суинделл. Иногда девочка кипятила платья на огне, стараясь не порвать тонкое, как паутина, кружево, и гадала, о чем думали эти маленькие девочки, когда видели, как миссис Суинделл машет им конфетным мешком, набитым блестящими осколками цветного стекла. Обычно девочки даже не рассматривали мешок, чтобы распознать обман. И они не боялись. Заманив их в пустынную аллею, миссис Суинделл так быстро снимала с девочек красивые платьица, что они даже не успевали закричать. Элиза думала, что им потом снились кошмары вроде тех, что снились ей о Сэмми, застрявшем в трубе. Ей было жалко девочек – миссис Суинделл на охоте поистине страшное зрелище, – но они сами были виноваты. Не надо жадничать, все время хотеть больше, чем уже имеешь. Элизу неизменно изумляло, что девочки, рожденные для больших домов, роскошных колясок и кружевных платьиц, становились жертвами миссис Суинделл всего лишь за пакет леденцов. Счастье еще, что они теряли лишь платьица да немного душевного спокойствия. В темных аллеях Лондона можно потерять намного больше.
Внизу хлопнула входная дверь.
– Ты где, девчонка?
Голос, жаркий клубок злобы, покатился вверх по лестнице. Сердце Элизы екнуло, когда он коснулся ее: охота выдалась неудачной, а значит, обитателям Баттерси-Бридж-роуд, тридцать пять, не поздоровится.
– Спускайся и приготовь ужин, не то выпорю.
Элиза поспешила вниз по лестнице, в тряпичную лавку. Ее взгляд быстро скользнул по тусклой коллекции бутылок и коробок, низведенных темнотой до геометрических диковин. Еще одна мрачная тень двигалась рядом с прилавком. Миссис Суинделл согнулась и принялась рыться у себя в мешке, точно краб, перелопачивая груды платьиц с кружевами.
– Ну, что стоишь, таращишься, как твой идиот-братец?! Зажги лампу, глупая девчонка!
– Похлебка на плите, миссис Суинделл, – сказала Элиза, метнувшись зажечь газ. – И платья почти высохли.
– Да уж, наверное. День за днем я выхожу на улицу, стараясь заработать деньжат, а ты только стираешь, и все. Иногда мне кажется, что лучше бы самой это делать. Вышвырнуть вас с братцем к чертовой матери. – Она гадко вздохнула и уселась в кресло. – Ладно, иди сюда и сними мне туфли.
Когда Элиза встала на колени, разминая узкие туфли, чтобы распустить шнуровку и снять их, дверь снова отворилась. За ней стоял Сэмми, черный и пыльный. Не проронив ни слова, миссис Суинделл протянула костлявую руку и шевельнула пальцами.
Сэмми полез в передний карман рабочих брюк, достал две золотые монеты и положил их на ладонь хозяйки. Миссис Суинделл подозрительно осмотрела монеты, затем оттолкнула Элизу потной ногой в чулке и похромала к копилке. Покосившись через плечо, она достала ключ из-за ворота блузки и отперла замок. Затем положила новые монеты поверх других и, причмокивая влажными губами, пересчитала общее количество.
Сэмми подошел к плите, и Элиза принесла пару мисок. Они никогда не ели с Суинделлами. Миссис Суинделл говорила, что нечего им мнить себя частью семьи. В конце концов, они наемные помощники, скорее слуги, чем жильцы. Элиза зачерпнула похлебки, налила ее через решето, как настаивала миссис Суинделл: нечего изводить мясо на двух неблагодарных негодников.
– Ты устал, – прошептала Элиза. – Ты так рано начал сегодня утром.
Сэмми покачал головой, он не любил, когда сестра беспокоилась.
Элиза глянула на миссис Суинделл, убедилась, что та по-прежнему стоит спиной, и подсунула в миску Сэмми маленький кусочек окорока.
Он осторожно улыбнулся, его круглые глаза встретились с глазами Элизы. Когда она видела брата таким, с плечами, поникшими после дня тяжелой работы, с лицом, измазанным золой из труб богачей, благодарным за кожистый кусочек окорока, ей хотелось обнять его маленькое тельце и никогда не отпускать.
– Так-так. Что за милая картинка! – произнесла миссис Суинделл, захлопывая крышку копилки. – Бедный мистер Суинделл роется в грязи, ищет, чем бы набить ваши неблагодарные пасти, – она указала корявым пальцем в сторону Сэмми, – а молодой парень, такой как ты, болтается без дела в доме. Неправильно это, по мне, так совсем неправильно. Когда благодетельницы вернутся, я обязательно так им и скажу.
– У мистера Саттборна есть для тебя работа на завтра, Сэмми? – быстро спросила Элиза.
Сэмми кивнул.
– А на послезавтра?
Снова кивнул.
– Это еще две монеты на этой неделе, миссис Суинделл.
Ах, каким кротким сумела она сделать свой голос! Но все без толку.
– Нахалка! Как ты смеешь дерзить! Если бы не мы с мистером Суинделлом, вы, сопливые ничтожества, давно бы драили полы в работном доме.
Элиза затаила дыхание. Перед самой смертью мать взяла с миссис Суинделл обещание, что Сэмми и Элизе будет позволено оставаться жильцами, пока они смогут вносить арендную плату и помогать по хозяйству.
– Но, миссис Суинделл, – осторожно начала Элиза, – мама сказала, что вы пообещали…
– Пообещала? Пообещала? – От злости у нее слюна вспенилась в уголках рта. – Я тебе пообещаю. Я пообещаю пороть тебя до того дня, когда ты сесть не сможешь!
Она внезапно вскочила и потянулась к кожаной плетке, висевшей у двери.
Элиза спокойно стояла, хотя сердце ее колотилось.
Миссис Суинделл шагнула вперед, затем остановилась, ее губы тряслись от припадка жестокости. Не проронив больше ни слова, она повернулась к Сэмми.
– Ты, – сказала она. – Иди сюда.
– Нет, – быстро возразила Элиза, ее взгляд метнулся на лицо Сэмми. – Нет, простите, миссис Суинделл. Я вам надерзила, вы правы. Я… я исправлюсь. Я завтра подмету магазин, я отдраю переднее крыльцо, я… я…
– Вычистишь уборную и выведешь крыс на чердаке.
– Да, – кивнула Элиза. – Все сделаю.
Миссис Суинделл держала кожаную плетку перед собой параллельно полу. Она смотрела исподлобья, переводя взгляд с Элизы на Сэмми и обратно. Наконец отпустила один конец плетки и повесила ее на место у двери.
Элиза испытала головокружительное облегчение.
– Спасибо, миссис Суинделл.
Чуть дрожащей рукой девочка передала миску похлебки Сэмми и взяла черпак, чтобы налить себе.
– Стой, – велела миссис Суинделл.
Элиза подняла взгляд.
– Ты, – миссис Суинделл указала на Сэмми. – Вычисти новые бутылки и расставь их в шкафу. Никакой похлебки, пока не сделаешь.
Она повернулась к Элизе.
