скачать книгу бесплатно
– Что стряслось, Ханна? – снова спросила старушка.
– Ничего, няня Браун, – обретя дар речи, ответила Ханна. – Мы репетировали. Будем потише.
– Смотрите, чтобы Реверли не слишком распрыгался здесь, взаперти, – велела няня.
– Нет-нет, он ведет себя замечательно, – сказала Ханна, очень отзывчивая, несмотря на вспыльчивость. Она шагнула к няне и снова укрыла одеялом ее высохшее тело. – Отдыхай, милая, у нас все хорошо.
– Ну если только совсем чуть-чуть, – сонно согласилась няня. Ее глаза закрылись, и через минуту она уже мирно похрапывала.
Я затаила дыхание, ожидая, когда кто-нибудь из детей заговорит. Они все смотрели на меня широко раскрытыми глазами. Я уже представила, как меня волокут к Нэнси или даже к самому мистеру Гамильтону, а те требуют объяснить, как это я осмелилась вытереть пыль с няни, и недовольное лицо мамы, когда меня вернут домой, даже не дав рекомендаций…
Но никто не ругал меня, не бранил, даже не хмурился. Случилось то, чего я совершенно не ожидала. Будто по команде они расхохотались: свободно, безудержно, рушась друг на друга и сплетаясь в клубок.
Я молча стояла, ожидая сама не знаю чего, смех напугал меня гораздо больше, чем молчание. Губы предательски задрожали.
Наконец старшая девочка вытерла глаза и смогла выговорить:
– Я – Ханна. Мы с тобой раньше не встречались?
Я торопливо сделала книксен и выдохнула:
– Нет, миледи. Меня зовут Грейс.
– Никакая она не миледи, – рассмеялась Эммелин. – Она просто мисс.
Я снова присела, стараясь не поднимать глаз.
– Меня зовут Грейс, мисс.
– А выглядишь как-то знакомо, – сказала Ханна. – Ты точно не работала здесь на Пасху?
– Нет, мисс. Я новенькая. Меня взяли месяц назад.
– Ты слишком маленькая для горничной, – заметила Эммелин.
– Мне четырнадцать, мисс.
– Опа! – воскликнула Ханна. – Мне тоже! Эммелин – десять, а Дэвид у нас старичок – ему шестнадцать.
– А ты всегда протираешь тех, кто уснет в кресле, Грейс? – спросил в свою очередь Дэвид.
Эммелин снова захохотала.
– Нет-нет, сэр. Только сегодня, сэр.
– Жалко. А то можно было бы никогда не мыться.
От смущения у меня вспыхнули щеки. Никогда раньше я не встречала настоящего джентльмена, да еще почти моего ровесника. От его последних слов сердце у меня в груди заколотилось, как птица в клетке. Странно. Даже и сейчас, когда я вспоминаю Дэвида, я чувствую что-то вроде того давнего волнения. Выходит, я еще не совсем умерла.
– Не обращай внимания, – посоветовала Ханна. – Дэвид считает себя жутким остряком.
– Да, мисс.
Ханна смотрела на меня с интересом, словно собираясь спросить что-то еще. Но прежде чем она открыла рот, мы услышали звук шагов – сперва по лестнице, а потом и по коридору. Ближе, ближе… Цок, цок, цок…
Эммелин подскочила к двери и поглядела в замочную скважину.
– Это мисс Принс, – обернувшись к Ханне, шепнула она. – Идет сюда.
– Скорей! – прошипела Ханна. – А то погибнем страшной смертью в неравной борьбе с Теннисоном.
Застучали ботинки, взметнулись юбки, и, прежде чем я успела хоть что-нибудь сообразить, все трое испарились. Дверь распахнулась, в комнату ворвался холодный, сырой воздух. В дверном проеме выросла прямая, как палка, фигура.
Мисс Принс оглядела комнату и заметила меня.
– Ты! – сказала она. – Ты не видела детей? Они опаздывают на урок. Я уже десять минут жду их в библиотеке.
Я не привыкла обманывать и до сих пор не знаю, что со мной случилось, и все же в тот момент, глядя прямо на учительницу, я, не моргнув глазом, соврала:
– Нет, мисс Принс. Не видела.
– Точно?
– Да, мисс.
Она пристально изучила меня через очки.
– Но я ведь ясно слышала тут голоса.
– Только мой, мисс. Я пела.
– Пела?
– Да, мисс.
В детской воцарилось молчание, которому, казалось, не будет конца. Потом мисс Принс похлопала указкой по раскрытой ладони и шагнула внутрь. Двинулась по периметру комнаты – цок, цок, цок…
Когда она подошла к кукольному домику, я заметила, что из-за него высовывается ленточка Эммелин.
– Я… я вспомнила, мисс. Я видела их из окна. Они были в старом лодочном сарае, на берегу.
– На берегу, – повторила мисс Принс. Она подошла к окну и попыталась вглядеться в туман, бросавший на ее лицо белый призрачный отсвет. – «Осина тонкая дрожит, и ветер волны сторожит…»
Тогда я еще не читала Теннисона и решила, что мисс Принс просто описывает озеро.
– Да, мисс, – согласилась я.
Постояв еще мгновение, она обернулась:
– Я пошлю за ними садовника. Как там его…
– Дадли, мисс.
– Значит, пошлю Дадли. Не будем забывать, что точность – вежливость королей.
– Да, мисс, – приседая, подтвердила я.
Учительница процокала мимо меня и, выйдя, плотно притворила дверь.
Дети возникли передо мной будто по мановению волшебной палочки – из-за занавески, кукольного домика, старой тряпки.
Ханна улыбнулась мне, но я не ответила. Пыталась понять, что я только что сделала. Зачем я это сделала.
Растерянная, подавленная, смущенная, я торопливо присела и выбежала из детской в коридор. Щеки мои горели, я спешила вновь оказаться на привычной кухне, подальше от этих странных взрослых детей и тех непонятных чувств, которые они во мне вызывали.
В ожидании концерта
Сбегая вниз по ступеням в дымную кухню, я услышала, как Нэнси выкликает мое имя. Я чуть-чуть постояла на нижней площадке, выжидая, пока глаза привыкнут к полутьме, и торопливо вошла. На огромной плите посвистывал медный чайник, от варившегося рядом окорока поднимался солоноватый пар. Посудомойка Кэти, бездумно глядя в запотевшее окно, скребла в раковине кастрюли. Миссис Таунсенд не было – скорее всего, прилегла отдохнуть, пока не пришло время готовить чай. Нэнси сидела в столовой для слуг в окружении ваз, канделябров, кубков и огромных блюд.
– Наконец-то, – нахмурилась она так, что глаза превратились в черные щелочки. – Я уж думала, придется тебя разыскивать. – Нэнси указала на соседний стул. – Не стой как истукан. Бери тряпку да помогай.
Я уселась рядом с ней и выбрала широкий круглый молочник, с прошлого года не видевший дневного света. Оттирая с него пятна, я пыталась представить, что творится сейчас в детской. Как там смеются, играют, поддразнивают друг друга. Мне будто приоткрылась чудная книга с волшебными картинками, но, не успела я зачитаться, пришлось со вздохом отложить ее в сторону. Понимаешь? Уже тогда я почти что влюбилась в младших Хартфордов.
– Ты что! – воскликнула Нэнси, отбирая у меня тряпку. – Это же столовое серебро его светлости! Повезло тебе, что мистер Гамильтон не видит, как ты его царапаешь.
Она приподняла повыше вазу, которую чистила сама, и начала тереть ее размеренными круговыми движениями.
– Вот так. Видишь? Аккуратно. В одну сторону.
Я кивнула и вновь принялась за свой молочник. В голове роились вопросы о Хартфордах, вопросы, на которые – я была уверена – Нэнси знает ответ. И все-таки я не решалась их задать. С нее бы сталось перевести меня работать подальше от детской, если б она почуяла, что я получаю от своих обязанностей недолжное удовольствие.
Но как влюбленному даже самые простые вещи кажутся исполненными великого смысла, так и мне хотелось узнать о Хартфордах хоть что-нибудь. Я вспомнила о запрятанных в комоде книгах, о Шерлоке Холмсе, который заставлял людей давать самые неожиданные ответы при помощи искусных вопросов. Глубоко вздохнув, я позвала:
– Нэнси…
– Мм?
– А как выглядит сын лорда Эшбери?
Черные глаза потеплели.
– Майор Джонатан? Он очень красивый…
– Нет, майора Джонатана я видела.
Не заметить майора Джонатана, живя в Ривертоне, было трудновато. Портрет старшего сына лорда Эшбери, наследника, закончившего сперва Итон, а затем и военную академию Сандхерст, висел рядом с портретом отца (в ряду целой галереи отцов предыдущих поколений) на верхней площадке парадной лестницы, сурово глядя в вестибюль: голова гордо поднята, медали сверкают, голубые глаза холодны как лед. Гордость Ривертона – как наверху, так и под лестницей. Герой Англо-бурской войны. Будущий лорд Эшбери.
Нет, я имела в виду Фредерика, того, кого в детской, со страхом ли, с восхищением, называли «па». Младшего сына лорда Эшбери, имя которого заставляло гостей леди Вайолет улыбаться и покачивать головой, а его светлость бормотать что-то неразборчивое в стакан с хересом.
Нэнси открыла рот и тут же захлопнула его, как рыба, выброшенная штормом на берег.
– Не хочешь вранья – не задавай вопросов, – в конце концов ответила она, поднимая вазу повыше к свету и придирчиво ее оглядывая.
Я дочистила молочник и взяла блюдо. Вот такая она – Нэнси. Переменчивая. То откровенная до невозможности, то скрытная ни с того ни с сего.
Не успели часы на стене протикать пять минут, как она сама нарушила молчание:
– Небось, кого-нибудь из лакеев подслушала?
Я только покачала головой, боясь сказать что-нибудь не то и тем самым снова прервать разговор.
– Альфреда, готова спорить. Никогда язык на привязи не держит!
Нэнси принялась за очередную вазу. Подозрительно оглядела меня.
– Тебе что, мать никогда о семье не рассказывала?
Я снова покачала головой, и Нэнси испытующе приподняла бровь, словно не веря, что люди могут говорить о чем-то еще, кроме жизни в Ривертоне.
А мама и в самом деле больше молчала. Когда я была маленькой, я приставала к ней с просьбами рассказать хоть что-нибудь. По деревне ходили многочисленные истории про дом на холме, и мне очень хотелось похвастаться перед другими детьми, что я тоже кое-что знаю. Но мама лишь качала головой и напоминала мне, что от любопытства кошка сдохла.
Наконец Нэнси смилостивилась.
– Мистер Фредерик… Ну что тебе сказать о мистере Фредерике… – Она вздохнула, натирая вазу. – Он неплохой человек. Совсем не похож на брата, конечно, вовсе не герой, но по-своему очень даже хороший. Честно говоря, здесь, под лестницей, все его очень любят. Он был очень славным парнишкой – фантазером, выдумщиком. И к слугам всегда очень добр.
– А правда, что он добывал золото?
Какая необыкновенная профессия! Детям Хартфордов повезло с отцом. Мне хвалиться было нечем – мой собственный родитель испарился еще до моего появления на свет и время от времени возникал лишь в горячем шепоте между мамой и ее сестрой.
– Было дело, – ответила Нэнси. – Чем он только не занимался – я всего и не упомню. Никак не осядет на одном месте наш мистер Фредерик. Никак не угомонится под стать остальной семье. Сначала выращивал чай на Цейлоне, потом добывал золото в Канаде. Потом решил газеты печатать. А теперь, спаси господи, эти автомобили.
– Он торгует автомобилями?
– Не торгует, а делает. Ну не сам, конечно, а рабочих нанял. Купил завод около Брэйнтри.
– Он там живет? Вместе с семьей? – спросила я, аккуратно поворачивая разговор к интересующей меня теме – детям.
Нэнси на приманку не клюнула, погруженная в собственные мысли.
– Хоть бы тут ему повезло. Бог знает, как его сиятельство был бы рад вернуть хоть часть вложений.
Я заморгала, ничего не поняв, но спросить не успела – Нэнси продолжала:
– Да ты и сама его очень скоро увидишь. Он приезжает в следующий четверг вместе с майором Джонатаном и леди Джемаймой. – На лице Нэнси мелькнула редкая улыбка – знак скорее одобрения, чем удовольствия. – На августовский день отдыха[4 - Последний понедельник августа; официальный выходной день; с 1981 г. называется летним днем отдыха.] каждый год вся семья собирается. Никому и в голову не приходит пропустить традиционный обед. Так в наших краях давно принято.
– И концерт, – добавила я, стараясь не глядеть на Нэнси.
– Значит, – вздернула она брови, – кто-то уже наболтал тебе про концерт, да?
