скачать книгу бесплатно
Встреча с жителями подземного города больше не казалась ей чем-то невероятным. Из ряда вон было, что выжила благодаря людям-змеям, которых все считали холоднокровными. Но ледяная кровь оказалась у человека, с которым собралась прожить до старости.
«Китти и Эдди…» – опять выскочило в голове, но Китти подавила новую волну отчаяния и жалости к себе. Нет уж, пусть эта медуза, распластавшаяся над городом, сегодня останется голодной!
Встав на четвереньки, она дотянулась до цилиндра и, смахнув рукавом прилипшую грязь, впервые рассмотрела его вблизи. Сверкающие бока слитка были сплошь испещрены непонятной вязью, но утреннее небо синело ясно и спокойно, и это значило для нее больше, чем все мудрые и священные знания вместе взятые. В тот миг Китти не думала, что услышали в ней жители города-лабиринта, не ведала, глотком какого чудесного воздуха стал для них ее случайный визит.
За время, пока она была под землей, солнце взошло высоко, и лучи снова ласкали ее щеки. На окраине пустыря стояла повозка с лошадью, вернувшейся за своим хозяином, и Китти решила, что сейчас же сделает все неотложные дела и сразу поедет в приют. Она заберет Шаши, и у них будет дуэт Ситар, волшебный дуэт на всю жизнь.
Глава седьмая
Гомо люкс и поющее поле
Уже были поданы крем-суп из спаржи с изумительными хрустящими пирожками, филе индейки с трюфелями, лососина с тартаром и цветной капустой в пряностях, туземный венский шницель, а своей очереди еще ждали жаркое из фазана, рябчиков и куропаток, артишоки с грибами и десерт – парфе из земляники, фруктовое ассорти и мороженое. Архимед Иванович, насытившийся уже супом, не упускал случая отвлечься на беседу.
– У Земли на человека огромные планы, ведь ни одно сердце не звучит так, как человеческое, – проповедовал он. – Но уже мало быть просто гомо сапиенсом, человеком разумным – пришло время стать гомо люксом, человеком светлым!
– И что же это за такой человек? – улыбнулась Полина. – Просветите нас, Архимед!
Профессор с готовностью отложил вилку и нож.
– Когда ваши мысли легки и нацелены на полезное созидание, вы – гомо люкс. Если вам чужд холодный, взвешенный инструментарий успеха, вы – гомо люкс. Неустанно познаете себя и мир, вы – гомо люкс! – он перевел дух и извиняющееся взглянул на Атласа. – Но капитализм генетически питает стяжательство и рознь, а те не дают людям стать единым прогрессивным организмом. Представьте, чего бы мы достигли, действуя сообща, а не перетягивая одеяло каждый на себя, – на его лице заиграла оптимистичная улыбка. – Звучанием дел, стремлений мы бы двигали вперед все звездное сообщество, а оно, уверяю вас, существует! На нас смотрят, нашими добродетелями любуются и наше зло оплакивают. Если представить человека как музыкальный инструмент – нам под силу мелодия любой красоты и сложности, понимаете, любой! Но в мире царит такая какофония, что порой страшно становится…
Искандер промокнул губы салфеткой:
– Понимаю вас, но как экономика будет существовать без капитала, да попросту без денег?
– О, это был бы совсем иной тип отношений, – Забава взглянул с воодушевлением, – с системой ценностей, основанной не на состоянии человека, а его состоятельности – нравственной в первую очередь!
– Хорошо, – дружелюбно кивнул Атлас, – но как бы работала эта ваша новая система?
– Извольте, – профессор заговорил деловым тоном. – Каждый получал бы за свой квалифицированный добросовестный труд баллы или токены, обменивая их в личном кабинете на требуемые услуги и товары. На такую же систему перешли бы во взаиморасчетах и государства. У граждан баллы копились бы до определенного количества, – он выдержал взгляд олигарха, но уточнять не стал, – а все сверх того переводилось бы в общее пользование по принципу близости.
– По принципу близости? – заулыбался Искандер. – Это что за зверь?
– Скажем, вы в этом новом обществе добились бы таких же высот, и вам начислялись бы миллиарды токенов. Тогда ваши излишки поступали бы сначала на счета родных, потом друзей, потом коллег по работе, по клубу, соседей по двору, по кварталу, и так далее. И все бы жили в кругу благодарных, довольных людей! – он откинулся на спинку стула, который даже не шелохнулся.
– Это что же, токенный коммунизм? – пожал плечами Атлас.
– Токенное общество, – поправил Забава. – К слову, девиз коммунистов «От всех – по способностям, каждому – по потребностям» уместен. А новая система, лишенная ростовщичества, была бы столь прозрачна и проста, что и преступность бы исчезла. Ну, кто станет грабить, когда с вами и так готовы делиться и вам помогать? – он поглядел на рыцарские латы. – Мы способны создать не просто Civitas Solis – Город Солнца, а Terra Solis – Планету Солнца!
Искандер дослушал до конца, не перебивая.
– Вы, мой друг, изложите все в письменном виде и передайте Полине, – произнес с серьезным видом. – Надо будет внести ваш проект на рассмотрение в Совет Федераций.
– Так я, в общем, все сказал, – Забава взглянул на собеседника, но по его невозмутимому лицу так и не понял, говорит тот всерьез или заигрывает с ребенком, которого еще раньше разглядел в ученом.
Адамас в благодарственной речи упомянул о значении имени Архимед – ни отец, ни Полина эту его находку не слышали. То, что для гостя ценность экспромта утрачена, мальчишка, уверенный в его качествах, не тревожился. Впрочем, упоминание о «невероятных достижениях» заинтриговало непосвященных. Искандер вопросительно взглянул на профессора, но тот отмолчался.
Полина в своей здравице пообещала «положительному герою торжества» сюрприз. Но Забаве хватило одного порхания ее ресниц – так на тропке майского леса молодая зелень то прячет, то вновь открывает глазам лучи солнца.
Подали очередную смену блюд, и профессор вспомнил об экспедиции в Латинскую Америку.
– Так что же нашла ваша супруга? – отодвинулся он от стола.
Атлас собрал лоб гармошкой.
– Вот порой думаешь, а нужны ли новые открытия, – произнес он с озабоченным видом, – ведь мы не замечаем даже то, что давно перед глазами!
– И что же это? – полюбопытствовал Забава.
– Да хоть та же Великая пирамида, – Искандер потер переносицу привычным жестом. – Концептуальный кругозор, вектор мысли мастеров подразумевают индустрию и энергетику, а не поклонение царю и богам, – он поморщился, как от кислого. – Но академики стоят на своем, и правды тут не больше, чем в легенде о дочери Хеопса и средней пирамиде, повторять которую не позволяет приличие.
– И кто же тогда это строил?
Атлас сделал знак официанту с кувшином морса.
– Все циклопические сооружения, включая «древнегреческие храмы», – он жестом обозначил кавычки, – созданы во времена, когда, по нашим хронистам, люди охотились на мамонтов и жили в пещерах. Странный зигзаг эволюции, не находите?
– По-вашему, древние египтяне и греки приписали себе чужие заслуги?
– А кто-то отменял тщеславие и гордыню? Фараоны не считали зазорным ставить свой картуш на чужих постройках, достойных их величия, взять хоть Осирион в Абидосе. А что мешало греческому царю, разукрасившему грандиозные руины в новые цвета, отметить их в своей летописи?
– Ничего, – согласился Забава, – если он царь.
– Вот! Еще Вольтер говорил: «Вся древняя история не более чем вымысел, с которым все согласны», – Искандер взял рдеющий бокал на просвет. – У любой цивилизации в крови – преумножать знания и опыт, а налицо мельчание и вырождение. Где мегалитическая кладка, где титанические колонны, как в древнем Гелиополисе? Эпоха высокой классики повисла в воздухе, как недостроенный пролет моста. Или кто-то боится, что, узнав о гигантах, населявших землю, люди начнут верить сказкам и перестанут заниматься делом? Но сказками нас потчуют уже давно…
«А если сейчас все открыть? – подумал профессор. – Чемоданы здесь, показать, начать работать на общество, контур – за…»
– Так, об экспедиции, – сбил его с мысли Атлас, – мы арендовали у «Роскосмоса» спутник и обнаружили в джунглях севернее Мату-Гросу правильный прямоугольный объект. Так вот, Таисия уверена, что это они!
– Кто «они»? – подался вперед Забава.
Вместо ответа собеседник достал знакомый листок и направился к камину, который мог стать еще и отменным акустическим резонатором.
– Жена невольно посвятила свои изыскания нашей фамилии, – Искандер принял позу оратора на агоре. – Я же посвящаю ей эти стихи. «Атланты»! – объявил он и глуховатым голосом начал:
Они несут неведомое знамя!
Их гордый, торжествующий оскал,
Сливаясь с блеском панцирей и знаний,
Мерцает на экранах мокрых скал.
Проходят исполинские фигуры —
За рядом ряд, без званий, без имен,
Маяча невесомостью текстуры
Сквозь толщу незапамятных времен.
И, занимаясь желтовато-алым,
Сияние разгромленных вершин
Вновь оживает, как всегда бывало,
На лопастях и в соплах их машин.
Стальное, переливчатое семя
По миру разнесет пунктиры карт,
И, пламя перековывая в племя,
К тольтекам прилетит Кетцалькоатль!
Пусть головы гигантов Рапа-Нуи
И профили под снегом Кордильер
Расскажут, как во мгле горели струи
Воздухолетных огненных галер!
Поведают о дерзости порыва,
Поднявшего пучину их грехов
До высоты сиятельного взрыва,
Увитой мириадами стихов,
Что и теперь, блестя на иглах меха
Космической, холодной тишины,
Питают удивительное эхо
Магической, загадочной страны;
И то, как из немого антрацита
Вдруг выплывет крутой слепящий бок
Челна, что направляет Аэлита —
Сквозь океаны, к солнцу, на восток!
Автор застыл с протянутой к далекой спутнице рукой, и все зааплодировали – и австрийцы, ни слова не понимавшие по-русски, и повара, высыпавшие в зал. Профессор тоже хлопал, радуясь, что новый друг дарит жене стихи. Хотя не мог избавиться от мысли, что они прозвучали и в его честь.
Адамас, не желая отставать от отца, выступил с собственным опусом – о смысле жизни после изгнания из рая. Полина, в свою очередь, продекламировала отрывок из L'Orgie parisienne ou Paris se repeuple Артюра Рембо в оригинале, чем вынудила Забаву прочесть то же в переводе Павла Антокольского – «Парижская оргия, или Париж заселяется вновь». И эта непринужденная стихотворная интерлюдия укрепила союз людей в рыцарском зале новой гармонией. Ведь ничто не одухотворяет так, как это делает искренний лирический обмен.
В антракте застолья все направились к смотровой площадке на крепостной стене. Забава стоял у бруствера, наслаждаясь альпийским пейзажем, когда за его спиной неожиданно запела скрипка. Мелодия началась pianissimo, едва слышно, не заставляя тотчас обернуться, а исподволь обволакивая, как волшебные сумерки или прозрачная невесомая шаль, заботливо накинутая на зябнущие плечи. И по первым же фразам он понял, что это экспромт, а еще через мгновение – что играет Полина.
«Вот этот сюрприз!» – подумал он с удовольствием, подчиняясь объятиям незнакомой мелодии, отпуская себя с нею над горами и лесами – в безоблачную синеву альпийского неба. И с этой высоты его сердцу открылся выгодный вид не только на живописные окрестности, но и на новых друзей.
Когда скрипка умолкла, профессор еще некоторое время стоял с закрытыми глазами. И никто не хлопал, словно ожидая, когда он спустится на землю.
– Не думал, что вы так чудно играете, – Забава подошел, поцеловал руку, сжимавшую смычок.
– О, Полина полна сюрпризов! – во всеуслышание заметил Адамас. – Совсем, как ваши чемоданы, – добавил, понижая голос.
За столом беседа продолжилась, и он снова обратился к профессору:
– И поэзия, и музыка сегодня полноправные члены нашей компании, – заметил с глубокомысленностью взрослого. – А помните, вы сказали, что видимый мир – «проявленная музыка», а невидимый – «музыка, еще клубящаяся в нотах Вселенной»?
– Помню, – улыбнулся Забава. – И хорошо, что запомнили вы.
Адамас учтиво кивнул:
– А где проходит граница между проявленной и непроявленной музыкой?
Профессор тронул сухие губы салфеткой, задумался, как проще ответить на этот непростой вопрос.
– Все видели музыкальный фильм «Приключения Буратино»? – он решил призвать на помощь все те же образы. – В финале герои идут по сказочному полю в реальный мир, становясь зрителями в зале.
– Помним, – ответил за всех Искандер.
– А как они на это поле попали, помните?
– Сквозь холст с нарисованным очагом, – развел руками Адамас. – Буратино проткнул его носом.
– Вот! – обрадовался Забава. – Тот холст и есть граница. Все, что до него, – музыка, клубящаяся в нотах; за ним – проявленная в образах.
– И где же проявление происходит? – прищурился Атлас.
– На поле, – просто ответил Забава.
– Чудес в Стране Дураков?
– О нет, – профессор покачал пальцем. – Поле, о котором говорю я, чудесное без дураков!
– То есть, если закопать золотой, вырастет дерево золотых? – спросил Искандер шутливым тоном. – Интересуюсь как инвестор.
– Вырастет и роща! – уверил его Забава. – Хоть это поле невидимое, на нем произрастает все, что душе угодно, – он повернулся к Полине. – И оно поистине музыкальное, ведь не только несет миру гармонию, но и дирижера назначает!
Из-за колонн появился Михаил, подошел ближе, прислушиваясь к их беседе.
– И кто же этот дирижер? – спросила девушка.
– Для нас – солнце, – профессор поднял сжатый кулак. – Оно задает тон всему вокруг, с ним мелодия сотворения звучит жизнеутверждающе. Но наиграть жизнь мало, надо научить новые побеги расти и дружить, и это делает тот самый созидательный мажорный строй! – он обвел всех сияющими глазами. – Помните, у Тютчева: «Невозмутимый строй во всем, созвучье полное в природе»? Мир сам следует этому строю, продолжая путь – или петь, ведь это одно и то же!
– Забавная гипотеза, – заметил Атлас. – Пардон за каламбур, мой друг! – спохватился он.
– Это не гипотеза, а жизнь, – Забава устало потер веки.
– И как далеко вы продвинулись? – Полина не сводила с него глаз.
– Очень далеко, уж поверь, – вздохнул Адамас, мучаясь, что вынужден молчать, хотя сама атмосфера взывала к откровенности.
Профессор повернул голову, но, встретившись взглядом с Полиной, только пробормотал:
– Полноте, расстояние в науке – понятие относительное…
– Отчего же? – в ее глазах вспыхнул огонек. – Расскажите нам, Архимед! Научное открытие, сделанное одним, касается всех, и утаивать его несправедливо.
– Лучше запомните следующее, – тот с трудом оторвался от ее глаз. – Мир и есть музыка, и каждый выводит мелодию, которую уже нельзя переписать, – встал с бокалом в руке. – Так пусть же она всегда будет светлой!
– Гип-гип, ура! – присоединились к нему остальные.
Огласив своды галереи хрустальным перезвоном, друзья расселись по местам.
