скачать книгу бесплатно
– Твой? – спросил он.
– Не совсем, по пути на дороге подобрал, прежнему владельцу уже не надо.
– Тогда придется сдать под расписку, – сказал Горобец строго.
– Это почему?
– Потеряхин, ну не будь дураком, ты же вроде кадровую отслужил и должен знать… У тебя табельный «наган» в кобуре есть?
– Ну есть.
– Во. А у многих наших архаровцев личного оружия вообще нет. Никакого. Особенно у тех, кто после окружения и проверки. И вообще, танкисту винтовка по уставу не положена. Ну, то есть по довоенным нормам теоретически положено иметь по одной винтовке или карабину на танк, но ведь сам знаешь, какая сейчас везде обстановка и с оружием напряженка. И не только у нас…
В общем, я не стал спорить дальше и отдал карабин и патроны к нему старшине, а он, видимо, в знак благодарности выписал мне за это дополнительную пачку патронов к «нагану» – полсотни штук.
Пока старшина убирал карабин, искал револьверные патроны, а потом, как и положено мелкому бюрократу, фиксировал все эти действия на бумаге, я успел узнать от него, что батальон наш сформирован три недели назад, но до сих пор недоукомплектован. Матчасть, то есть танки, взята откуда попало, в основном с ремонтных предприятий и подмосковных военно-учебных заведений, включая Кубинский полигон. Личный состав, по словам старшины, тоже был ни то ни се. «Контингент» состоял в основном из запасных, а отслуживших срочную до войны и успевших понюхать пороху бывших окруженцев из разбитых этим летом частей едва-едва набиралось полтора десятка человек. С комсоставом, по словам старшины, обстояло еще хуже. Командиров в батальоне было всего четверо – кроме комбата, капитана Брыкина и лейтенанта Кадина (который, оказывается, совмещал аж четыре должности – зампотыла, зампотеха, начштаба и комсорга) было еще два лейтенанта – Лавкин и Кумшаев, которые числились командирами рот. Взводами в батальоне, как оказалось, командовали старшины или старшие сержанты. Комиссара в батальон так и не прислали, не было штаба батальона как такового, отсутствовали связисты, медики, разведка и практически весь положенный по штату автотранспорт. И даже хозвзвод (видимо, Горобца это обстоятельство угнетало более всего) не был укомплектован личным составом полностью.
Пока старшина писал и рассказывал все это, я заметил рядом с ним среди прочих бумаг вчерашнюю газету «Правда» и, сцапав прессу со стола, быстро пробежал ее глазами, с огромным облегчением поняв, что все-таки никакая это не «альтернативка», а вполне себе нормальная Великая Отечественная (уже легче), где все идет по обычной схеме этого периода: «Война идет – немец под Москвой – Сталин в Кремле». Ну и то ладно. Главная проблема была в другом. Если тут время течет с той же скоростью, как и у нас, во Вторпятове, меня начнут искать, скажем, дня через три. И, естественно, не найдут (ну, или спустя изрядный промежуток времени, скажем, по осени, вполне могут найти останки какого-нибудь неопознанного трупа, который потом, задним числом, вполне могут признать моим) – и что тогда будет? Признают пропавшим без вести, а потом и погибшим? И как мне потом выпутываться из всего этого, ведь когда-то же я должен буду вернуться обратно?! И ведь я могу спокойно застрять тут на срок от нескольких месяцев до нескольких лет. Ведь родные точно с ума сойдут…
Хотя, надо признать, никакого внутреннего беспокойства я по этому поводу почему-то не ощущал. Была какая-то странная уверенность, что у тех, кто это безобразие устроил, все продумано и опасаться подобных казусов не стоит. Ну что же, будем надеяться на лучшее. Все равно выбора нет…
Между тем старшина натянул шинель и повел меня во двор, к полевой кухне. Там он велел повару, которого звал Василием, покормить меня «чем бог послал». Был уже восьмой час вечера, смеркалось, и горячий ужин они уже явно успели раздать.
Но тем не менее повар проявил душевную доброту и наложил мне больше половины котелка еще теплой, похоже, приправленной натуральным салом, пшенной каши (видимо, оставшейся от ужина), выдал краюху черного хлеба и налил в кружку жидкого, но горячего чая. Харчи, конечно, не фонтан, но есть вполне можно. Бывает, что и хуже угощают…
Пока я ел, тут же в сарае, сидя на длинной лавке, старшина, которому явно было скучно, успел рассказать, что батальон наш сейчас придан занимающей оборону на этом участке фронта 416-й стрелковой дивизии и что дивизия эта сформирована из ополченцев и имеет сходные с нашими проблемы с комплектованием, снабжением и прочим. С чего это он со мной разоткровенничался – даже не знаю, возможно, Горобец невольно видел в каждом кадровом военном с довоенным стажем родственную душу, или что-то типа того. Опять-таки ничего стратегически важного он мне не рассказал, поскольку о текущем положении на фронте был явно мало информирован. При этом, мне показалось, что в сумерках канонада в той стороне, где был фронт, только усилилась…
Я доел кашу, допил чаек, с разрешения повара Василия ополоснул котелок и кружку (при кухне был некоторый запас колодезной воды) и убрал их в вещмешок. После этого старшина повел меня на место «постоя для ночлега».
Пока мы шли, старшина еще успел дополнительно пожаловаться мне на жизнь. Рассказав, что он почти десять лет прослужил в Харьковском танковом училище (то есть, надо полагать, пришел он туда чуть ли не в момент создания данного учебного заведения), а с лета, то есть с начала войны, мотается туда-сюда словно перекати-поле, а это в его возрасте уже не есть хорошо. Похоже, мои предположения были верны. Довоенная служба действительно вызывала у Горобца массу приятных воспоминаний, а все люди «оттуда» (то есть «из до войны») – искреннюю симпатию.
Место, где ночевал «безмашинный резерв» было большой избой с еще сохранившейся вывеской «Клуб». Надо полагать, до начала войны здесь проводили собрания сельсовета да кино трудовому народу крутили. Ну-ну…
Благодаря хорошо натопленной печке там было тепло, а свободного места было вдоволь. Ну то есть как вдоволь – человек десять-двенадцать спали или просто лежали на соломенных матрасах прямо на полу либо на составленных по две-три лавках.
С точки зрения элементарной армейской логики (во время срочной службы мне успели внушить, что советскийроссийский солдат все время должен быть чем-то занят – копать, красить, подметать, таскать тяжести и прочее) это спанье задолго до команды «отбой» было полным безобразием, но и у старшины, и у разлегшихся в избе танкистов, судя по всему, были какие-то другие резоны и установки на этот счет. Война она, как известно, меняет и уставы, и людей…
Старшина велел мне располагаться здесь и никуда не отлучаться (удобства в виде отхожего места – во дворе). Мол, если понадоблюсь – отцы-командиры меня найдут. Ну, это я уже накануне слышал, и неоднократно.
После этого старшина удалился. Я вежливо поздоровался с присутствующими, сказав стереотипное «всем здрасте», и представился. Однако никакой реакции не последовало, спящие продолжали спать, а бодрствующие даже не обернулись. Хотя, с точки зрения людей, которых могут неожиданно убить прямо завтра (или даже сегодня), это была правильная психология – хоть выспаться в тепле напоследок…
Спросив, где тут свободно, я получил ответ от одного из еще бодрствующих танкистов, что могу располагаться практически где угодно, там, где «не занято».
Разумеется, на составленных лавках свободных мест не было и оставалось лечь на полу.
Выбрав место на грязноватом тюфяке недалеко от печки, я снял ремень с кобурой, сапоги, разложил портянки для просушки поближе к печи, положил вещмешок и ремень под голову и лег на пол, в углу, упираясь боком в стену.
Еще не спавший сосед справа – вихрастый парняга в сильно поношенной гимнастерке с выцветшими пустыми черными петлицами рядового красноармейца не без ехидства посоветовал мне спать «с оглядкой», поскольку с ним самим во время сна уже многократно случались всякие сюрпризы. Например, засыпаешь ты вечером километрах в двадцати от фронта, а будят тебя поутру уже вражеские солдаты. И очень хорошо, если не закинутой в дверь или окно избы ручной гранатой… По его словам, немецкие мотоциклисты были большие мастера на такие «шутки».
На мой вопрос, воевал ли он и где именно, он кратко ответил, что в июле, пока их мехкорпус не «накрылся медным тазом», воевал аж дня четыре, а потом два с лишним месяца отступал на восток пешим дралом, причем в основном по ночам.
Сказав это, парняга повернулся ко мне спиной, давая понять, что к дальнейшим разговорам особо не расположен. Я накрылся ватником и сразу же вырубился. Отбоя никто не объявлял, и никто, включая начальство и паразитов в матрацах (судя по всему, клопов и прочих вшей тут все-таки не было, хотя сравнивать мне было не с чем, за всю мою обычную жизнь эти, как выражался Остап Бендер, «доисторические животные», меня ни разу не кусали – плюсы XXI века), наш сон не тревожил. Правда канонада продолжала громыхать всю ночь, но я ее почти не слышал. Похоже, перенервничав накануне, я отрубился быстро и капитально. В ряде случаев крепкий сон – лучшее лекарство.
Разбудил меня надсадный крик с начальственными нотками:
– Крузанов! Гончаров! Потеряхин!! К комбату!! Срочно!!
Открыв глаза, я увидел, что за окнами избы заметно просветлело, а орало вовсе не начальство, а тот самый мотоциклист в кожаной куртке и танкошлеме, которого я видел вчера у штаба. Похоже, он в батальоне был за связного и к тому же сегодня поддел под гимнастерку и кожанку свитер.
Я глянул на часы. Было 7.12 утра. Раненько поднимают, хотя мы нынче на войне, ничего не поделаешь…
Судя по тому, что проснулся я вовсе не в луже посреди дороги, время не заклинило.
А значит, все шло вполне себе линейно и на дворе 20 октября 1941 года. Ладно. Таким образом последние сомнения отпали.
Я вскочил и начал лихорадочно одеваться (благо спал толком не раздевшись), видя, как то же самое делают еще два танкиста (сержант и младший сержант) тоже ночевавшие в этом бывшем сельском клубе, – эта парочка дрыхла на лавках довольно далеко от меня, и вчера я их, разумеется, не сумел толком рассмотреть. На наши сборы с некоторым интересом смотрели из-под заменявших одеяла ватников и шинелей несколько разбуженных воплями мотоциклиста бойцов, включая и моего вихрастого соседа. Но никто так ничего и не сказал.
Быстро одевшись, я взял вещмешок и вышел на крыльцо, первым из нашей троицы.
За ночь тучи слегка разогнало, и сквозь разрывы в них было видно красноватое рассветное небо, холодно-осеннее. Н-да, улучшение погоды – не самый лучший расклад при условии, что господство в воздухе прочно удерживает противник…
За ночь слегка подморозило, грязь затвердела, а лужи схватились тонкой корочкой льда. А вот канонада поутру стала вроде бы чуть слышнее. Немец наших за ночь потеснил, или что-то типа того?
Я зевнул и, подойдя к торчавшему во дворе колодезному срубу, покрутил ворот с глухо гремящей и скрипящей на утреннем морозе цепью и вытянул из колодца наверх ведро ледяной воды. Поставив ведро на край сруба, ополоснул заспанную физиономию. Бриться нам сегодня было, похоже, совсем некогда.
Наш связной уже прямо-таки пританцовывал от нетерпения (а может, и от холода – кожанка не самое лучшее одеяние при минусовой температуре) возле своей таратайки, когда на крыльце наконец появились оставшиеся двое из нашей, вызванной в штаб троицы. Увидев ведро, они подошли ко мне и тоже наскоро умылись.
– Федор, – представился один из них.
– Крузанов Петр, – сказал второй, пополоскав рот и сплюнув воду на землю.
– Потеряхин, можно Андрей, – сказал я в ответ.
Типа, познакомились…
Мотоциклист удовлетворенно взгромоздился на свой ПМЗ, после чего велел нам «не телиться, а пулей в штаб, к комбату». Затем он с третьей попытки завел мотоцикл и уехал, завоняв двор выхлопными газами. Ну а мы пошли пешком, благо до штаба было недалеко.
Когда мы вышли на сельскую площадь, я увидел, что со вчерашнего вечера там кое-что изменилось.
У медпункта шла деловитая суета. У тамошнего крыльца стояли грузовик «ЗИС-5» с тентом и длинный сине-белый автобус «ЗИС-16» с красно-белыми крестами на бортах. Очень серьезные медсестры и пара санитаров (я заметил, что у некоторых из них белые халаты были довольно густо запачканы кровью, явно чужой) поднимали в кузов грузовика носилки с неподвижными тяжелоранеными, а в автобус через открытую переднюю дверь другие сандружинницы заводили под руки обмотанных свежими бинтами «ходячих». Раненых было человек тридцать, не меньше. Похоже, ночью в округе действительно происходили какие-то, как пелось в одной старой песне, «большие дела»…
А у штабной избы нашего батальона в этот же самый момент собрался неслабый «ареопаг».
Кроме уже знакомых мне мотоциклета и броневика «БА-20» возле штаба стояли гудящие на холостых оборотах длинный, черный «ЗИС-101» и заляпанная грязью, камуфлированная в два оттенка зеленого цвета потертая «эмка» со светомаскировочными чехлами на фарах.
И возле машин стояло несколько довольно больших чинов.
В центре композиции выделялся некий рослый, пузатый, краснолицый тип в белых бурках, синих галифе с лампасами, каракулевой папахе и щегольской светло-коричневой меховой бекеше, под которой просматривался воротник кителя с генерал-майорскими звездами на красных петлицах. Генерал что-то громко говорил окружающим, широко открывая рот.
Вокруг него стояли пятеро – немолодой, мордастый пехотный майор мрачного вида в мятой шинели и шапке-ушанке, какой-то чернявый и тощий горбоносый тип, похожий на еврея, в круглых очках и командирской фуражке. На петлицах его новенькой шинели я рассмотрел две шпалы, а на рукавах – красные звезды (стало быть, батальонный комиссар и, похоже, из запаса).
Также генералу внимали знакомые мне по вчерашнему дню комбат Брыкин и «многостаночник» Кадин. Оба были в практически одинаковых, щегольских шинелях, только капитан по-прежнему носил фуражку, а Кадин «шапку-финку» для комсостав РККА. Пятым был некий хорошо одетый старлей, который держался чуть в стороне от основной группы. Похоже, это был генеральский адьютант или что-то типа того.
Пехотный майор и наш капитан держали перед собой раскрытые планшеты с крупномасштабными картами и даже делали там какие-то карандашные пометки. Чернявый комиссар просто внимал начальству, слегка разинув рот, а генерал, помогая себе жестикуляцией, что-то втолковывал им всем практически на грани крика. Во всяком случае, я достаточно четко расслышал слова «командующий армией», «раком» и «ноги из жопы выдерну». Похоже, товарищ генерал этим утром был не в самом лучшем расположении духа.
Мы, трое, подошли к командованию. Попросили у товарища генерала разрешения обратиться к товарищу капитану и, после того как он милостиво разрешил, отдали честь и доложили о «прибытии по вашему приказанию».
– Ждите в штабе, товарищи, – ответил нам Брыкин и махнул рукой в сторону знакомой избы. Мол, пока не до вас.
Мы отошли в сторонку и встали у крыльца, рядом с мотоциклистом, которому опять явно было холодно.
Дальнейшие генеральские ебуки нам были слышны неотчетливо, но лично я постепенно начал понимать суть возникшей проблемы. Похоже, генерал был командиром дивизии и делал выволочку командиру и комиссару одного из своих полков, а заодно и нашему комбату.
Ну а раз товарищ генерал все время ругался матом – этой ночью случилось явно что-то нехорошее.
Разговор начальства продолжался еще минут пятнадцать.
– Взять и к вечеру доложить! – внятно рыкнул генерал и пошел к машине. Семенивший впереди начальства старлей распахнул перед ним дверь, генерал взгромоздился на заднее сиденье, «ЗИС-101» развернулся и, колыхаясь на ухабах, уехал в сторону восточной окраины села.
Брыкин и пехотный майор сложили карты в планшеты и поговорили еще немного. Затем майор со своим комиссаром сели в «эмку» и тоже уехали.
После этого наш капитан на пару с лейтенантом Кадиным двинулись к избе.
– За мной, – приказал Брыкин, и мы вошли в избу. Вслед за нами вошел и мотоциклист, которому было явно некомфортно на улице – он сразу же расположился на лавке, поближе к печке.
В знакомой избе ничего не изменилось, и вчерашний бардак оставался прежним. Даже из пишмашинки торчал тот же самый лист бумаги.
– Так, – сказал Брыкин, сняв фуражку и разложив на столе вынутую из планшета карту-трехверстку:
– Слушайте, зачем я вас вызвал, товарищи младшие командиры…
Далее он кратко разъяснил текущую ситуацию. В общем, 416-я стрелковая дивизия занимает этот участок фронта вторую неделю. Наш батальон сейчас придан 1053-му стрелковому полку этой самой 416-й стрелковой дивизии, который занимает оборону вот здесь, по линии западнее деревни Верхние Грязи. А вот здесь менее чем в четырех километрах находится деревня Нижние Грязи, которая на протяжении последней недели несколько раз переходила из рук в руки.
Крайний раз 1053-й полк выбили из деревни два дня назад. Но вчера утром на усиление полка был переброшен некий «батальон курсантской бригады», который совместно с 1053-м полком атаковал противника и вчера, в середине дня, снова занял Нижние Грязи. Немцы немедленно контратаковали, бой вокруг деревни и в самих Нижних Грязях шел весь вчерашний день и всю ночь. К утру курсантский батальон, похоже, был выбит почти полностью и деревню опять заняли немцы. Действовавший совместно с курсантами 2-й батальон 1053-го стрелкового полка в панике отступил на исходные позиции к деревне Верхние Грязи.
Далее в штабе 49-й армии (а очень может быть, что и в штабе Западного фронта) узнали о сдаче деревни и вставили хороший пистон командиру 416-й стрелковой дивизии генерал-майору Прягину. Именно из-за этого он ни свет ни заря приехал в расположение 1053-го полка и приказал комполка майору Манюхину и комиссару полка Нигману – срочно отбить Нижние Грязи обратно, под страхом трибунала. Ну а поскольку у 1053-го полка нет никаких резервов, кроме нашего танкового батальона, комдив разрешил использовать во время атаки танки, но не все. Якобы на ввод в бой танков сейчас требовалось отдельное разрешения из самого штаба армии.
В общем, как сказал капитан, атаку приказано начать не позднее 12.00, то есть на подготовку комдив дал всего четыре часа. Артподготовку, конечно, обещали. Но, учитывая, что артиллерии мало, она полковая, то есть калибра не более 76-мм, и вдобавок у нее мало снарядов, надеяться на сколько-нибудь мощный шквал огня не приходится.
1053-й полк укомплектован в основном ополченцами последнего призыва, которые мало что могут и умеют. То есть вся надежда у комдива на нас и ударивший ночью морозец – вряд ли в таких условиях немцы успеют более-менее окопаться.
Для атаки он, то есть командир 44-го ОТБ капитан Брыкин, решил выделить семь танков. Всего в батальоне сейчас два броневика «БА-20» и семнадцать танков – тринадцать «Т-26» (включая два двухбашенных и один «химический», то есть огнеметный, при этом два «Т-26» неисправны), три «Т-60» и один «Т-35». Решено, что пехоту в ходе атаки на Нижние Грязи будут поддерживать семь танков – шесть «Т-26» и «Т-35».
Но есть проблема – тяжелый танк «Т-35» был хоть и исправен и укомплектован боезапасом, но не имел полноценного экипажа. Где взяли этот включенный в состав батальона танк, было непонятно даже самому капитану Брыкину. Механик-водитель, который пригнал его «на пополнение» четыре дня назад, был опытным, но из числа «временно прикомандированных» и, разумеется, потом вернулся в свою часть. При этом, по слова комбата Брыкина, не использовать самый мощный в батальоне танк в ходе предстоящего дела – тяжкий грех…
– Товарищи, – сказал комбат Брыкин, просительно глядя на нас троих со смесью надежды и неуверенности. – Задаю вам прямой и конкретный вопрос. Вот вы все, товарищи Крузанов, Гончаров и Потеряхин, – кадровые танкисты. Отслужившие срочную до войны. Поэтому спрашиваю: кто-нибудь из вас троих знает хоть что-нибудь о тяжелых танках типа «Т-35»? Воевать на нем кто-нибудь из вас сумеет?
Крузанов и Гончаров переглянулись и, пожав плечами, сказали, что они раньше видели «Т-35» разве что в кинохронике с предвоенных парадов на Красной площади.
Оно и понятно, танк-то был достаточно редкий, даже по довоенным временам. «Т-35» за семь предвоенных лет сделали аж 61 штуку плюс два прототипа, если я, конечно, все верно помню.
В принципе, я тоже мог честно посмотреть в глаза капитану и сказать что-нибудь аналогичное в стиле «ничегошеньки не знаю». Но и дальше пропердывать соломенные тюфяки в этом самом «безмашинном резерве» мне ну очень не хотелось. Жгло закономерное любопытство и даже некоторый азарт – раз уж попал на войну (пусть и против своей воли), надо воевать, ну, или хотя бы пытаться это делать, а не маяться дурью.
Опять же там, по ходу дела, может, что-нибудь да прояснится и с обстоятельствами моего попадания в этот «горький катаклизм» возможными «боевыми задачами». В общем, у меня было желание «и мир посмотреть, и себя показать»…
А на лице комбата Брыкина меж тем появилось выражение безнадеги.
– Товарищ капитан, я могу попробовать, – сказал я в итоге, здраво оценив все свои шансы и резоны в предстоящей драчке.
– В каком это смысле «попробовать»? Ты откуда этот танк знаешь?
– В учебке, перед отправкой на Дальний Восток, нас с ним немного знакомили. И я пару раз проехал на таком танке, разумеется, чисто в ознакомительных целях…
И тут я нисколько не врал. На нескольких крайних сборищах реконструкторов, проходивших в подмосковной Кубинке, ездил поставленный на ход «Т-35», похоже, из экспозиции тамошнего музея. И я действительно пару раз ездил внутри него, а один раз даже смог немного посидеть за рычагами этой махины. Хотя тот танк внутри был не совсем комплектным и, разумеется, с давно не действующим вооружением…
– Ого, – сказал Брыкин, сразу как-то повеселев. – Не скажу, что ты, Потеряхин, меня сильно обнадежил, но это все-таки больше, чем ничего…
Лицо комбата заметно просветлело. А Крузанов и Гончаров при этом посмотрели на меня как на полудурка. По явному оживлению нашего дорогого капитана я понял, что, похоже, ему этот несчастный «Т-35» на фиг не сдался – ведь для укомплектованного исключительно легкими танками батальона это был явный «чемодан без ручки», который завсегда и нести тяжело, и жалко бросить. Поэтому комбату было более чем выгодно потерять этот некстати попавший к нему в руки танк, но желательно, конечно, с максимальной пользой. А раз так – мое самоубийственное согласие пришлось очень кстати. Чтобы это осознать, вовсе не надо иметь степень бакалавра по психологии или психоанализу – все это было прямо-таки написано на лице комбата.
– Что тебе нужно для того, чтобы танк смог немедленно идти в бой, Потеряхин? – спросил капитан.
– Танк хоть исправен?
– Да, это я могу гарантировать.
– Тогда мне нужен экипаж. Два наводчика, три заряжающих, два пулеметчика для малых башен и толковый механик, желательно из тех, кто уже ездил на средних или тяжелых машинах. Итого восемь человек, не считая меня. Ну и, естественно, полные баки и боезапас.
На когда назначена атака?
– Я же сказал – командир дивизии приказал атаковать Нижние Грязи не позднее 12.00. То есть у нас на все про все часа четыре. Непосредственно танковой атакой будет руководить командир 1-й роты лейтенант Лавкин, он уже на исходных…
– Тогда надо быстрее ознакомиться с матчастью и готовиться.
– Хорошо.
– Крузанов и Гончаров пока свободны.
Двое сержантов вздохнули с облегчением.
– Кстати, товарищ капитан, – спросил я комбата. – А карта для меня у вас найдется?
– Какая карта? Зачем тебе карта, сержант? – удивился Брыкин.
– Для облегчения ориентировки на поле боя…
– Какая там, на хрен, ориентировка, если деревня, которую надо взять прямо перед нами, в трех верстах? Можно подумать, ты ее визуально не увидишь…
– Хорошо. Тогда, может, хотя бы бинокль найдете? – попросил я, понимая, что карты мне не дадут, поскольку карта здесь, похоже, всего одна на батальон, да и та у комбата. Все как всегда…
