скачать книгу бесплатно
Немил задохнулся от гнева. В другое время он и вправду выпустил бы из-под камня Алатыря, что на острове Руяне, дюжину лихорадок, и вдохнул бы их этому наглому грамотею в селезенку, чтоб тот загнулся в страшных корчах и судорогах. Но сейчас к их спору прислушивался главный боярин столицы, а перед ним допустить саму мысль о своем бессилии было никак не позволительно. Посему, на время позабыв о колдовстве, кудесник прибег к старому, проверенному способу доказательства правоты: от души двинул кулачищем наглому спорщику в морду, отчего тот рухнул в снег.
Поверженному противнику Немил поставил колено на грудь, занес десницу для повторного удара и с угрозой сказал:
– Возьми обратно свой собачий лай! Или я за себя не ручаюсь!
Но молодой враг извернулся, ловко опрокинул пожилого кудесника на спину, и, взгромоздившись сверху, принялся валтузить его что есть мочи.
– Прекратите! Нашли время для драки! – прикрикнул на них тысяцкий.
Однако как раз его присутствие и не позволяло обоим спорщикам уступать. Каждый горел желанием взять верх над соперником и доказать боярину, кто тут прав.
Немил схлопотал ощутимый удар по скуле, отчего в голове зазвенело. Ему показалось даже, что растерзанный труп за спиной Любомысла приподнимается, размыкает замерзшие веки и медленно вращает головой, словно после беспробудного сна. Кудесник хотел протереть глаза, но вместо этого получил новый удар – на этот раз прямо в лоб. Сердитые окрики тысяцкого перестали до него доноситься.
Ой, как звенит в голове. И в глазах мельтешат разноцветные пятна. Так и кажется, будто мертвый Шугрей встает, как медведь из берлоги. Снег осыпается с его рваной вотолы, рукава волочатся по днищу оврага, в остекленевших глазах мелькают отблески факела, но живыми они от этого не становятся – на черные ресницы все так же падают снежинки, и не тают, а налипают комками. Чтобы труп шевелился? Как-то это нехорошо. Есть в этом что-то неладное. Даже звенящей голове это ясно.
Немил протянул руку, указывая на тело, наползающее на Любомысла, и через силу прохрипел:
– Сзади!
Однако его противник не поддался на эту хитрую уловку и не оглянулся. Покойник тяжело навалился книжнику на плечи. Костлявые руки охватили его горло и сдавили дыхание так, что у Любомысла выпучились глаза. Синюшное лицо мертвеца не выражало ни ярости, ни азарта, оно оставалось безжизненным, не тронутым ни одним человеческим чувством. Лишь посиневшие губы его распахнулись, обнажив два ряда желтых зубов, готовых впиться Любомыслу в загривок.
– Упырь ожил! – охнул Абаш.
– Дошло наконец! – вздохнул Немил, поднимаясь на четвереньки.
Боярин оторопел. Его ладонь распахнула пушистую шубу и нашарила рукоять короткого меча, болтающегося на поясе, но тут тысяцкий, видно, забыл, что собирался сделать, и застыл с разинутым ртом.
Не помня себя, Немил вырвал из рук стражника факел и принялся тыкать искрящейся и полыхающей паклей в восковое лицо мертвеца. Из разорванного горла покойника вырвался жуткий хрип, и тут уже боярин не оплошал и рассек его хлестким ударом меча, отчего тощее тело Шугрея переломилось надвое. Промасленное тряпье на конце факела упало на рваную вотолу, та вспыхнула и заполыхала.
– Как же так? Ведь он мертвый был! Все же видели! В лице ни кровинки! – бормотал ошалевший Любомысл, отпихивая горящие кости.
– Что, и теперь в упырей верить не станешь? – хватая ртом воздух, прошипел Немил.
– Что с останками делать? – тысяцкий первым вспомнил, кто тут главный.
– Спалить до самого праха! И пепел развеять по ветру, – отозвался Немил.
– Сам-то как? Тебя упырь не успел покусать? – перевел на него взгляд Твердислав.
Немил потер пальцем шею и успокоил скорее себя, чем боярина:
– Ни царапины. Не боись: я в злыдня не превращусь.
– И то хорошо. А то как бы не пришлось и тебя так же жечь, – хохотнул тысяцкий.
– Чтоб у тебя язык отсох! – не удержался кудесник.
– Не смей на меня лаять! Вдруг сглазишь? – испугался боярин. – Ты ведь сам говорил, что из кого упырь выпьет кровь – тот в кровососа превратится.
– А кто же тогда из Шугрея кровь выпил? – не удержался от едкого замечания книжник. – Его-то кто превратил в ходячую тварь?
– И верно! – по лбу боярина пробежала морщинка, вызванная раздумьем. – Выходит, это был не упырь? Шугрей – всего лишь очередная жертва, а сам упырь – тот, что его прикончил и кровь выпил – до сих пор должен шастать поблизости.
По коже Немила разбежались холодные мурашки. Все четверо растерянно застыли и начали разглядывать друг друга, словно надеясь распознать в соседе того самого упыря из Лиходеева царства.
– Не пора ли уходить? – забеспокоился Любомысл. – Мы и так задержались сверх меры.
Он потихонечку отступил к тропинке, ведущей на верхний край рва, и начал карабкаться по скользкому льду.
– Погоди! – резко окликнул его Твердислав. – Сначала пусть мертвец догорит. Иначе по городу пойдет молва, а мне князь велел, чтобы все было тихо.
Абаш занялся костром. Неожиданно в темноте раздались едва слышные хлопки, как будто кто-то стряхивал снег с одежды. Все замерли. Напряженную тишину нарушила маленькая темная птичка, которая опустилась на плечо боярской шубы, звучно хлопнув перепончатыми крылышками. Абаш облегченно вздохнул и во всю глотку гаркнул:
– Воробей прилетел! Добрый знак.
– Какой же это воробей? – боясь пошевелиться, выдавил из себя Немил. – Разуй зенки!
Птичка вспорхнула, сделала круг над воеводской шапкой, с которой свисал роскошный соболий хвост, и ткнулась в распахнутый ворот шубы, как будто хотела пригреться у боярина на груди.
– Кыш! Пошла вон! – отмахнулся от нее тысяцкий.
Однако крылатый летун оказался настырнее, чем можно было представить. Черные крылья мелькнули у Немила перед глазами. Мерцающий свет факела на мгновенье высветил жилистые перепонки, сквозь которые протянулись тонкие нити костяшек.
– Это не птица, – догадался Абаш. – Это летучая мышь.
– Нетопырь, – уточнил Любомысл, и схватился за горло, как будто что-то его душило.
Это и в самом деле был нетопырь – черный, шустрый, мохнатый, с тупой хищной мордочкой, похожей на сплющенную собачку. Он стукнулся о золотого льва на боярской гривне, отскочил, и тут же полез обратно, метя в заходивший ходуном кадык Твердислава.
– Как, говоришь, выглядят мертвые души, сбежавшие из пекла? – заплетающимся языком пролепетал Любомысл.
– Т-так и в-выглядят, – язык Немила отказывался повиноваться. – Летучий нетопырь. По ночам носится и ищет жертву. Найдет – высосет кровь. Тогда ненадолго вернет себе кость и плоть.
Нетопырь оскалил острые зубки и нацелился на горло боярина.
– Не пущу! – смелый Абаш загородил хозяина и, размахнувшись, двинул летуна палицей.
Железные шипы задели мышь и бросили ее вниз, на утоптанный снег. Она хлопнулась оземь, издала жуткий писк, кувыркнулась, и выпустила облачко темной, отвратительно пахнущей гари, ударившей Немилу в глаза. Пока тот вертел головой, пытаясь вернуть себе зрение, из облачка вылез облезлый скелет, гремящий пожелтевшими костями и клацающий отвисшей челюстью. Поверх ребристой грудной клетки скелета колыхалось рваное тряпье, когда-то бывшее дорогим иноземным камзолом, а верхушку гнилого черепа скрывал дырявый капюшон.
– Это он! – взвизгнул Немил. – Упырь! Грешная душонка из преисподней. Берегитесь: кого куснет – тот сам ходячим покойником станет!
Любомысл издал утробный вой и первым бросился наутек. Однако в глубоком овраге было лишь два направления – вперед и назад. Одно из них перекрывал восставший из мертвых упырь, а в другом тьма сгущалась с такой пугающей плотностью, что залезть в нее решилась бы только совершенно отчаявшаяся голова. Поэтому комнатный книжник начал карабкаться вверх по склону, надеясь забраться на кручу, поближе к Кремнику и городской страже с ее кострами, согревающими караульных в промозглые зимние ночи.
Как бы не так! Вместо того, чтобы выбраться, грамотей соскользнул обратно и едва не сшиб Абаша, который и не думал отступать. Верный слуга вовсю размахивал палицей, крича:
– Нам без разницы, кто ты – упырь, вурдалак, или хазарский каган. Мы тебе косточки живо пересчитаем!
Железный шип заехал по ребру скелета, отчего голые кости задребезжали. Скелет хищно щелкнул отвисшей челюстью и начал наползать на Абаша.
– Пошел вон! – завопил Твердислав и выхватил меч.
Упырь опрокинул Абаша в снег и впился в его горло.
– Спасите! – вскрикнул стражник. – Он меня…
Договорить у него не получилось. Его крик перешел в отчаянный хрип. Из прокушенного горла вырвалась струя темной крови и брызнула Немилу под ноги. Твердислав подскочил к демону сзади и рубанул его клинком. Острие оставило на позвоночнике еще одну зарубку, но мертвец даже не повернул головы, скрытой под ветхой тряпкой. Вместо этого он с еще большей жадностью принялся высасывать из стражника соки, жутко булькая и рыгая.
Порванная кольчуга Абаша жалобно звякала, шлем свалился с его головы и повис на ремешке, темный от крови снег набился между подшлемником и железным днищем. Еще несколько мгновений стражник судорожно бил кулаками упыря, но вскоре ноги его перестали дрыгаться, и он застыл без движения.
– На помощь! Сюда! Сторожа! – голосил Любомысл, карабкаясь по склону оврага и скатываясь обратно.
Демон оторвался от жертвы и медленно обернулся. Под рваным капюшоном, накинутым на его голову, виднелся уже не череп. Оттуда выглядывало бледное, словно восковое, лицо, обтянутое морщинистой кожей. Пламя брошенного факела сверкнуло в паре безжизненных глаз, выискивающих новую добычу.
– Сгинь, поганая нечисть! – прошептал Немил, отступая назад.
Его прошиб пот, кровь ударила в голову, сердце бешено застучало. Он ткнул в упыря концом посоха, но тычок не мог остановить надвигающуюся тварь.
– Вот тебе! Получи! – сипло выкрикнул Твердислав и сделал выпад.
Острый конец его меча пронзил брюхо нежити. Сморщенная кожа, успевшая покрыть кости, разъехалась, и из раны хлынула только что выпитая кровь, как вино из порванного бурдюка. Демон зажал рану ладонью, как будто не желая упускать драгоценную влагу, и обернулся к боярину.
– Что, еще захотел? – яростно выкрикнул тысяцкий, и нанес рассекающий удар сверху вниз.
Однако упырь подставил костлявую ладонь и поймал лезвие меча. Раздался глухой стук и скрежет, костяшка большого пальца отлетела и пропала во тьме, но оставшимися четырьмя пальцами упырь сжал меч и вырвал его из руки Твердислава.
Перед Немилом мелькнула боярская шуба и соболиный хвост, свисающий с меховой шапки. Демон швырнул меч в сугроб и потянулся к воеводе, пытаясь схватить его за шею. Твердислав бросился прочь, но наступил на полу собственной шубы и грохнулся в снег. Шапка свалилась и покатилась по дну оврага, как оживший зверек, вертящий пушистым хвостом.
– Кудесник, спасай! – взвыл боярин. – На тебя вся надежда! Век тебе благодарствовать буду, только уйми упыря!
Немил взмок от испарины, в глазах мельтешили отблески пламени, волны пульсирующей крови били в голову, разрывая ее изнутри.
«Что же делать? Оружие дохлую тварь не берет. Может, попробовать заклинание? Только какое? Я до сих пор только баб от тоски заговаривал, да наводил порчу на злых людей, если хозяйки платили как следует. А тут настоящая нечисть… С ней-то как сладить?»
Рука сама вытряхнула из переметной сумы книгу волхвов. Сжав кривулю подмышкой, Немил принялся судорожно листать страницы. Господи, что ж такое, во тьме ничего не видать… Что написано-то? Не разберешь! Ой! Это крыло книги нельзя трогать – тут запретные заклятия. Мне Велемудр, Крив Кривейший, строго-настрого запретил их читать, даже шепотом. Да что шепот? Их даже в мыслях произносить – и то грех!
– Где ты, Немил Милорадович? – вопил Твердислав. – Не бросай меня! Помоги! Делай, что хочешь, иначе нам всем крышка!
Эх, была не была! Немил нашел нужную страницу и забормотал, шевеля губами:
– За рекою черною, за лесом за диким стоит дуб Мироствол. Ветви дуба царапают свод небесный, корни тянутся во глубокое подземелье, где за темными скалами, за пещерными безднами сидит на цепи пес о трех головах. Стережет этот пес души грешные, что томятся в Лиходеевом царстве. Как металась душа, от Лиходеевых пыток спасаясь, так и выпрыгнула из преисподней. Мимо пса пронеслась, в дольний мир залетела, много бед натворила, много зла начудила. На людей нападала заблудшая душа, кровь горячую выпивала, мужиков с бабами жизни лишала, малых деток пугала.
Ты воспрянь от сна, пес Полкан трехголовый! Пробудись, за душою заблудшей явись. Забери ее в пекло обратно, чтоб не лазила она по миру дольнему, кровь горячую из людей не сосала, жизни б не отнимала, малых деток бы не пугала.
Немил перевел дух и умолк. Упырь застыл без движения над боярином, придавив того к мятому снегу. Костлявая рука, приготовившаяся сдавить Твердиславу горло, остановилась. И даже Любомысл, отчаянно карабкающийся на склон и вопящий, в очередной раз скатившись вниз, замер с выпученными глазами.
– Что теперь-то? – спросил Твердислав, елозя под острой коленкой нежити.
– Откуда я знаю? – огрызнулся Немил. – Это запретные заклинания. Их на моей памяти никто не читал.
Скелет покойника захрустел. Спрятанное под дырявым капюшоном лицо взглянуло на кудесника пустыми глазницами. Костлявая рука шевельнулась, приподнялась и потянулась к нему.
– Чур меня, чур! – вскричал Немил и попытался отбиться тяжелой книгой.
Костлявые руки вырвали у него книгу и бросили ее в снег.
Что может быть хуже спятившего упыря, который тянется к твоему горлу? Казалось бы, ничего. Однако Немил, видимо, так не считал. Почему-то его очень обеспокоил топот, раздавшийся за поворотом извилистого оврага. Ему почудилось, будто из городского рва несется целый табун бешеных лошадей, копыта которых сметают все на своем пути. Вот только лошади так не воют, не скрипят зубами и не издают оглушительного лая, который отражается от склонов и бьет в уши эхом сразу со всех сторон.
– Ты что наделал? Кого вызвал из своей чертовой книги? – упавшим голосом спросил Твердислав.
– Знать не знаю, – промямлил Немил, отдирая от себя костлявую лапу с непомерно разросшимися ногтями. – Я только хотел упыря развеять. Думал, что он сам сгинет.
Застоявшийся воздух в овраге задрожал. Топот стал оглушительным, как гром, и прямо из темноты на трех застывших людей выскочила громада, покрытая черной свалявшейся шерстью. На зверином теле размером со здоровенную лошадь колыхалось сразу три головы. Три пары глаз горели диким огнем, три алых языка свисали из распахнутых пастей, полных острых зубов, три глотки одновременно ревели, выли и лаяли так, будто настал судный день.
Чудовище задело хвостом Любомысла, успевшего добраться до середины склона. Книжник свалился и отлетел вдаль, кубарем прокатившись добрый десяток шагов.
– Что за безумная тварь? – пробормотал Твердислав.
– Это песик… песик Полканчик… из заклинания… – растерянно лепетал Немил, отступая в сторонку и вжимаясь спиной в заснеженный склон.
Упырь медленно повернулся к чудовищу. Его лицо, похожее на восковую маску, вдруг оплыло, как растаявшая свеча. Не обращая внимания ни на кудесника, ни на тысяцкого, до сих пор валяющегося в снегу, огромный пес подлетел к мертвецу и начал рвать и терзать его всеми тремя пастями, утробно урча и капая желтой слюной.
Любомысл выбрался из сугроба, в который его занесло, и застыл с разинутым ртом. Никто из людей не пытался бежать: было ясно, что в узком овраге от такого чудища не скрыться, поэтому все трое предпочитали не шевелиться и делать вид, что их тут вообще нет.
Пес между тем оторвал упыря от земли, одной головой подбросил в воздух, а другой поймал на лету. Остатки выпитой крови пролились на землю, и мертвец вновь превратился в гремящий костями скелет, обернутый рваным тряпьем.
– Пройди мимо, напасть! Пронеси, сгинь, исчезни! – истово бормотал Немил, теребя янтарные бусы, висящие на груди.
Пес терзал упыря, будто тряпку. Мертвый демон не сопротивлялся – в этот миг он напоминал драный мешок с кучей мослов.
Немил подобрал книгу, стряхнул с нее снег, воздел посох ввысь и заревел трубным голосом:
– Во имя богов всей вселенной, черных и белых, изыди, чудовище! Уйди прочь! Вернись, откуда явилось!
Его голос звенел над оврагом, однако рычание и лай раздавались так громко, что по сравнению с ними эти жалкие заклинания казались тоньше комариного писка. Одна из пастей сжала тряпку в зубах. Шерстистая туша развернулась, обвалив снег со склонов оврага, и метнулась в непроглядную тьму. Несколько мгновений – и ночь поглотила кошмарную тварь, хотя отголоски ее рыка и гомона все еще стояли в ушах.
– А что с нами? Мы-то как? – подал голос боярин.
– Ничего с нами. Мы никак, – выдохнул с облегчением Немил.
Ему хватило сил, чтобы подать Твердиславу руку и помочь подняться.
– Нет, видал, а? – тысяцкого прорвало. – Вот это тварь! Она же весь город могла… Она и нас бы… а ты ее как! Мол, изыди! Уйди прочь! И ушла же! Ушла! Ай и молодец же ты!
Неожиданно для Немила боярин полез обниматься и даже расцеловал его в обе щеки. Любомысл подбежал и принялся стряхивать снег с его шубы, но тысяцкий даже не обратил внимания на книжного червя. Его карие глаза лихорадочно блестели, зрачки бегали, лицо раскраснелось.
– А ведь я прежде не верил в тебя! – не выпускал он кудесника из объятий. – Думал: фуфло твоя книга! И заклинания твои – сущий обман. Мне этот горничный грамотей так говорил. Ух ты, пакостник!
Любомысл схлопотал жесткий тычок каблуком боярского сапога.
