скачать книгу бесплатно
– Не сегодня, мой дорогой?
– Мы едем на охоту.
Вивиан с непониманием взглянула в лицо своего супруга.
Тот ответил ей сияющей улыбкой.
– Джереми, ты знаешь, как я отношусь к охоте, – тихо сказала Вивиан. Между ее бровей легла глубокая складка.
– Стрелять буду я, а ты всего лишь наслаждаться бегом коня.
– Но я не желаю смотреть, как ты убиваешь невинных зверей, – мрачно изрекла девушка.
– Никто не заставляет тебя смотреть на это. Ты всегда можешь закрыть глаза или отвернуть лицо, – не терпящим возражения тоном бросил Джереми.
– Прошу тебя, не настаивай. К тому же я уже дала Шарлотте обещание…
– Очень жаль, что тебе придется нарушить его.
Лицо Джереми было таким невозмутимым, а взгляд пристальным и обжигающим, что Вивиан поняла: сегодня выкупить свои драгоценности ей не удастся. Вместо этого она вынуждена будет исполнять желание своего жестокосердного супруга.
Желание?
Нет, это был приказ.
– Как скажешь, мой дорогой. Я напишу ей записку.
– Умница.
Девушка фальшиво улыбнулась, но ее душа наполнилась могильным холодом.
Если Джереми был прекрасным наездником, которого быстрый, как ветер, тонконогий арабский конь слушался, словно верная собака, то его супругу ловкой всадницей назвать было трудно.
В детстве, когда ее отец все еще обладал хоть какими–то средствами, Вивиан получала уроки верховой езды и научилась уверенно держаться в седле. Но с тех пор, как ей исполнилось восемь лет, девушка ни разу не садилась на лошадиную спину и теперь была полна робости и легкого испуга перед быстрым бегом своей довольно смирной, но резвой лошади. Несмотря на то, что на Вивиан было надето удобное платье для верховых прогулок, а на ногах, как влитые, сидели высокие кожаные сапоги с крупным каблуком, девушка чувствовала себя так, словно никогда не получала ни единого урока верховой езды. Она судорожно держала в руках поводья и быстро дышала, как будто это она несла на себе лошадь, а не наоборот.
Большой лес, находящийся вдали от Лондона, был полон дичи, и именно сюда спешили лондонские охотники. Солнечный свет тонул в густых зеленых кронах высоких могучих деревьев, поэтому здесь было достаточно темно.
Полумрак пугал Вивиан, заставлял ее чувствовать себя букашкой, потерянной в огромном, полном ярости и смерти лесу. Ведь именно так она воспринимала охоту, которую ее собственный кузен, а также ее супруг воспринимали исключительно как удовольствие. Вивиан всей душой не желала быть здесь, скакать на лошади по едва различимой, заросшей кустарником тропе, и ждать, когда ее довольный занятием супруг найдет свою жертву.
Два натренированных охотничьих пса – молодые, полные сил и энергии грейхаунды, со скоростью ветра бежали между деревьев перед лошадьми хозяев, преследуя довольно крупную рыжую лису. Бедный загнанный зверь начал терять силы, и вскоре в воздухе прогремел громкий выстрел, заставивший Вивиан тихо взвизгнуть от неожиданности.
– Какая добыча! Марк! Аврелий! Вы хорошо потрудились, друзья мои! – радостно рассмеялся Джереми и пустил своего коня легкой трусцой.
Вивиан остановила свою лошадь и с сожалением взглянула туда, куда направил своего коня ее супруг: недалеко от них, ярким пятном на темной сухой земле лежала лиса. Из бока убитого зверя лилась кровь. Джереми убил бедное создание одним выстрелом, что, само по себе, было актом милосердия: жертва умерла безболезненно. Но этот факт ни в коем случае не утешил ненавидящую охоту девушку.
На глаза Вивиан навернулись слезы, но она поспешно смахнула их своей кожаной перчаткой: ей не хотелось, чтобы Джереми посчитал ее сентиментальной. Девушка не имела никакого желания посмотреть на убитую лису поближе, и, на расстоянии, молча, наблюдала за тем, как ее супруг радовался своему кровавому успеху.
Джереми не спешил спешиваться, чтобы положить добычу в толстый холщовый мешок, привязанный к седлу его коня: он перевел взгляд с убитой лисы на бледное лицо супруги и едва заметно усмехнулся. Робость Вивиан и ее открытое отвращение к одному из его любимых занятий задели его гордость. Молодой человек считал, что Вивиан должна была поддерживать его интересы, как это делала его кроткая заботливая мать по отношению к своему супругу. Развернув коня, Джереми направил его туда, где смирно стояла лошадь его возлюбленной жены.
– Я никогда не задавал тебе этот вопрос, моя дорогая, – поравнявшись с Вивиан, с улыбкой спросил Джереми. – Ты говоришь мне: «любовь моя», но любишь ли ты меня?
– Какой вопрос! – наигранно весело ответила его супруга, но затем ее лицо посерьезнело: – Признаюсь, когда ты сделал мне предложение, у меня не было к тебе нежных чувств, но я знала, что полюблю тебя. Так оно и случилось, любовь моя. Я люблю тебя.
– Докажи мне это. – Улыбка исчезла с лица молодого Уингтона. – Принеси мне мою добычу.
По спине Вивиан пробежали холодные мурашки. Она непонимающе смотрела в полное спокойствия и решительности лицо супруга и не могла найти слов для ответа.
– Но для этого у тебя есть собаки, мой дорогой, – наконец, смогла выдавить из своего горла девушка.
– Я желаю, чтобы это сделала ты. Ну же, мой ангел. Это не так страшно, как ты думаешь.
Вивиан сглотнула, но не шелохнулась.
– Джереми, ты знаешь, как я отношусь к охоте… – начала было она.
– Пока ты не сделаешь то, о чем я попросил, домой мы не вернемся, – перебил супругу Джереми.
Тон мистера Уингтона был вкрадчивым, но твердым. Он знал, что говорил и был готов выполнить свою угрозу. Вивиан чувствовала это всем своим естеством.
Ни слова не говоря, девушка послушно спешилась и медленно направилась к мертвой лисе. Ее губы дрожали от обиды, а глаза вновь повлажнели от слез жалости к этому рыжему пятну, еще недавно бегающему по лесу и наслаждающемуся теплыми летними днями.
Подходя к добыче супруга, который с довольной улыбкой пристально следил за ее действиями, Вивиан вдруг осознала: она боится не только ночей с Джереми, но и каждую минуту, проведенную с ним. Это был почти животный страх. Ее тело было словно натянутая стрела, которая грозилась порваться в любой момент. Но самое ужасное, что было в звании миссис Уингтон – это то, что Вивиан поняла, что вышла замуж за тирана. За мужчину, который в своей всепожирающей любви и страсти к ней ревнует ее даже к лакеям и не отпускает одну даже к Шарлотте.
Подойдя к мертвой лисе, Вивиан с жалостью и тоской в сердце окинула взглядом маленькое пушистое тело, забрызганное кровью. Девушке хотелось упасть на колени и зарыдать. Рыдать во весь голос. От ужаса. От жалости. От ненависти к себе и тому, кому она продала себя.
– Поторопись, любовь моя. Дома нас ждет горячий ужин, – услышала она мягкий голос своего супруга.
– Да, дорогой… Конечно, – найдя в себе силы ответить, сказала Вивиан.
Она присела рядом с убитым зверем и машинально погладила его по голове, желая успокоить, как мать свое объятое ужасом и агонией смерти дитя. Затем она взглянула на свою светлую перчатку, покрытую кровью, и с криком ужаса отпрянула назад. Упав на спину, Вивиан поспешила встать на колени, и ее тут же стошнило.
Глава 4
– Фрёкен Сэлтон! Вам пришла почта! – В комнату вошла горничная Сара. – Посыльный Уингтонов только что привез! Он ждет ответа, – добавила она, подходя к хозяйской дочке и протягивая ей конверт.
– Спасибо, Сара. Он ничего больше не передал? – с надеждой спросила Шарлотта, быстро разворачивая белую мягкую бумагу.
– Ничего, фрёкен… Только это, – ответила Сара. – Я могу идти, или что еще прикажете?
– Нет, ты свободна, – пробормотала Шарлотта, задумчиво читая то, что написала ей ее лучшая подруга, которая, однако, не появлялась в ее доме уже два месяца.
Девушки вели активную переписку, получая и отправляя друг другу письма и записки несколько раз в день, но Шарлотте этого было мало: она скучала по тем немногим дням, когда Вивиан жила в Лиллехусе. В те дни подруги были не разлей вода: та, что вставала раньше, будила другую, и девушки проводили вместе весь день, с утра до вечера, и расставались лишь, когда наступала пора ложиться спать. Но с тех пор, как Вивиан стала замужней женщиной, все круто изменилось. Так круто, что Шарлотта отчаянно желала увидеть ее и готова была приезжать к ней каждый день, но на каждое: «Могу ли я приехать к тебе, моя дорогая? Мы так давно не виделись!», девушка получала от Вивиан: «Увы! На этой неделе мы ужасно заняты» или «Я неважно себя чувствую. Надеюсь, скоро увидеть тебя, моя дорогая подруга!».
Письма Вивиан были теплыми и полными дружеского участия, но из души Шарлотты не уходила горечь. Горечь разлуки и чувства, словно теперь между ней и подругой была тонкая, но крепкая стена.
«Возможно, это моя вина! Не нужно было рассказывать ей о том, какие слухи ходят о ее супруге! Нужно было молчать, а не ранить ее нежную душу! Да и ведь Джереми был таким до того, как женился на ней! Брак изменил его в лучшую сторону… Я надеюсь. Ведь как светятся его глаза, когда он смотрит на Вивиан! Это настоящая любовь! Думаю, я обидела ее, передав эти грязные слухи… Что ж, мне остается только пожинать плоды собственной глупости!» – с отчаянием подумала Шарлотта, вновь получив от подруги: «Увы, кажется, я подхватила простуду и не выхожу из своей спальни».
Осторожно сложив записку, девушка поднялась в свою спальню и положила ее в ящик своего письменного стола, в котором она хранила всю корреспонденцию от подруги.
«Но мне нужно ответить ей… Ума не приложу, что я могу написать, если с того момента, как она вышла из церкви новой миссис Уингтон, моя жизнь превратилась в сплошную скуку… А я ведь думала, что отныне буду проводить у них целые дни! И родители до сих пор не вернулись… Я осталась совсем одна в этом огромном не приветливом городе!» – Шарлотта села за стол, положила перед собой чистый лист бумаги, обмакнула перо в чернильницу и написала: «Надеюсь, что скоро тебе полегчает. Признаться, я сама немного кашляю, но Сара готовит для меня мой любимый горячий чай с лимоном и сахаром. Моя дорогая, я скучаю по тебе. Молю Бога, чтобы он дал нам возможность увидеться. И, я уже много раз говорила это, но повторю и сейчас: если у тебя на душе есть, чем поделиться, прошу, поделись со мной, потому что мне вдруг стало казаться, что ты отдаляешься от меня. С каждым твоим письмом, с каждой твоей запиской. Пожалуйста, скажи, что я ошибаюсь. Твоя Шарлотта»
Девушка красиво сложила лист бумаги в небольшую записку, закрыла ее печатью с гербом Сэлтонов и, кликнув Сару, велела передать записку посыльному Уингтонов. Затем, порывшись в ящиках стола, Шарлотта нашла короткую записку, которую оставил ей, уезжая, Энтони Крэнфорд, и, решительно взяв чистый лист бумаги, принялась писать ему письмо, надеясь найти у него ответы на мучившие ее вопросы насчет теперешнего положения Вивиан и ее здоровья. Слишком часто стала болеть ее подруга, и это обстоятельство вызывало у Шарлотты беспокойство.
Исписав целых два листа, но даже не перечитав написанное, девушка положила бумагу в конверт, написала адрес поместья Деври, куда уехал Энтони, и, отыскав экономку фру Андерсон, отдала ей письмо и распорядилась отправить его. Лишь, когда фру Андерсон взяла письмо и скрылась с ее глаз, девушка почувствовала некоторое душевное облегчение.
«Энтони знает, что происходит с Вивиан. Я уверена в этом» – подумала Шарлотта, медленно поднимаясь по лестнице в свои покои. Ее еще недавно солнечное настроение сменилось хмурыми серыми тучами, а желание прогуляться по саду мгновенно улетучилось.
– Джереми, любовь моя. Я прошу… Я умоляю тебя: отпусти меня сегодня к Шарлотте. Я так скучаю по ней! Если желаешь, мы можем поехать вместе, выпить с ней чаю, а потом поехать в парк, – с робкой улыбкой попросила своего супруга миссис Уингтон, все еще держа в руках записку от подруги, полную отчаяния и обиды.
Вивиан желала выбежать из дома, остановить кэб и поехать к Шарлотте. Или даже просто пойти пешком, хоть до ее дома было не меньше получаса ходьбы под ярким солнцем такого жаркого в этом году октября. Ее мучила совесть за то, что она заставляла бедную подругу страдать, ведь прекрасно знала, как привязана была к ней Шарлотта. Однако Вивиан нарочно придумывала причины, по которым подруга не могла навестить ее, потому что не желала, чтобы она видела ее той бледной испуганной женщиной, в которую она превратилась из цветущей и уверенной в себе девушки.
Каждый день, проведенный в Уингтон-холле, и каждая ночь, проведенная с супругом, приближали ее к концу жизни – именно так думала девушка, засыпая в молчаливых рыданиях и молясь, чтобы она успела воплотить в жизнь то, для чего пожертвовала собой яростной страсти Джереми.
– Нет, моя дорогая. Ты больна. Посмотри на себя в зеркало: ты выглядишь, как призрак. Тебе нужно прилечь, – с заботой в голосе ответил Джереми супруге, скользя взглядом по ее шее, укутанной в легкий зеленый шелковый платок. – Возможно, твоя бледность и усталость – признаки того, что ты носишь под сердцем моего наследника? – с улыбкой добавил он.
– Нет, любовь моя, этого не может быть: всего две недели назад у меня прошла кровь, – тихо ответила Вивиан и приложила ладонь ко лбу: – Как жарко! Как мне надоела эта духота!
– Мы поженились три месяца назад, а ты все никак не забеременеешь. – Джереми поднялся из-за своего рабочего стола и подошел к супруге, которая тотчас напряглась от его близости. – Я хочу, чтобы ты родила мне ребенка, Вивиан. – Он приподнял пальцами подбородок девушки и заглянул в ее изумрудные усталые глаза. – Я хочу, чтобы ты родила мне не меньше троих детей.
– Троих, дорогой? – удивилась она. – Мне хватило бы и одного.
– Нет. У нас будет много детей. Я буду хорошим отцом. Буду проводить с ними много времени, учить ездить верхом, фехтованию и охоте, – улыбнулся Джереми и поцеловал бледные губы Вивиан. – И у них не будет гувернантки. Ты сама будешь ухаживать за ними. Им нужна будет мать, а не посторонняя женщина.
– Но, дорогой, когда я понесу нашего малыша… – «Ты должен перестать делать со мной то, что ты делаешь!» хотела сказать Вивиан, но вовремя спохватилась и вместо этого серьезным тоном сказала: – Ты должен будешь переехать в другую спальню, потому что то, что мы делаем по ночам, может повредить нашему будущему малютке, или я даже могу потерять его. Пусть у нас будет много детей. Или сколько даст нам Господь, – улыбнулась она, подумав про себя, что более двух детей она ему дарить не собирается.
– Конечно, так и будет. Я готов ждать, любовь моя. – Джереми вновь поцеловал супругу, а затем, слегка отодвинув шелковый шарф на ее шее, криво усмехнулся. – Когда ты забеременеешь, я буду сдувать с тебя пылинки, а свои плотские желания удовлетворять с другой женщиной. И ты не сможешь возразить против этого.
– О, мой дорогой, я не стану возражать, ведь так будет лучше для малыша, – спокойно ответила на это Вивиан. – Будем молить Бога, чтобы он поскорей дал нам ребенка. Но сейчас я последую твоему совету и прилягу. – Она потрепала мужа по щеке и, не скрывая широкую улыбку радости, вышла в коридор.
Зайдя в спальню, Вивиан со злостью сорвала со своей шеи проклятый шарф и бросила его на кровать. Она носила его уже третий день, и в эту жару это было пыткой. Но девушка не могла ходить с обнаженной шеей, так как никто не должен был видеть, до чего порой доводила Джереми его страсть и тайные темные желания.
«Мисс Вивиан… Как мне жаль вас! Ах, если бы только я могла что-нибудь для вас сделать! – думала Джейн всякий раз, когда видела красные от слез глаза Вивиан. – Но сказать это вслух она не решалась и лишь, молча, наблюдала, в какого испуганного призрака превращалась дорогая ее сердцу подруга.
– Ну же, Альберт, держи ружье так, как я только что тебе показал, – терпеливо сказал Энтони, приподнимая локоть своего племянника, который с восторгом целился в соломенное чучело, на голове которого была надета старая высокая шляпа его отца.
– Дядя, как ты думаешь, Китти теперь будет лежать в постели всю жизнь? – вдруг, все еще прицеливаясь, спросил мальчик.
Этот вопрос застал Энтони врасплох и даже причинил ему душевную боль. Но он пожал плечами, улыбнулся и решительным тоном ответил:
– Твоя сестра быстро поправляется. Травма, которую она получила, конечно, очень серьезна и болезненна, но, все же, излечима. Корсет, который она носит, помогает ее позвоночнику срастись, и доктор Нортон уверен в том, что через несколько месяцев Китти вновь будет ходить. Однако корсет она должна будет носить еще два–три года.
– Мне жалко ее. Она еще такая маленькая, а уже так пострадала, – печально сказал Альберт. – А мама постоянно плачет. И Виктория с ней заодно. Хоть сбегай из этого дома!
– Сбегать, мальчик мой, точно не стоит: твоя семья нуждается в тебе. Ты и твой отец – мужчины, а значит, вам положено быть менее чувствительными, но это также возлагает на вас большую ответственность. Ты должен поддерживать своих дам и вытирать их слезы: это наша мужская обязанность, – добродушно усмехнувшись, парировал Энтони. – Но теперь попробуй сбить шляпу. Вперед, Альберт, у тебя все получится.
Довольно хмыкнув, мальчик нажал на курок, но шляпа так и осталась украшать безобразную голову чучела.
– Эх! Но я почти попал! У этого страшилы теперь появился левый глаз! – с гордостью за свое мастерство, весело рассмеялся мальчик. – Можно я еще стрельну? Еще разочек!
Энтони и Альберт находились довольно близко к замку, поэтому гром выстрела можно было услышать, даже находясь в его комнатах.
– Я думаю, на сегодня хватит с тебя стрельбы, – огорчил Энтони племянника. – Завтра мы обязательно повторим наше занятие, но чучело нужно будет перетащить к озеру, подальше от дома.
– Хорошо, дядя, как скажешь, – обреченно вздохнул Альберт и отдал тому ружье, а затем широко улыбнулся и вскрикнул: – Баббет! К нам идет Баббет! Ты видела, как я стрельнул? Видела? – Он побежал навстречу своей пожилой французской гувернантке, которая тут же схватила его в объятия и похвалила за меткую стрельбу.
– Пойдемте, мой юный джентльмен. Пришло время заняться французским языком! – ласково, по–французски сказала гувернантка, беря ладонь мальчика в свою. Затем она улыбнулась Энтони и протянула ему запечатанное письмо. – Вам пришла свежая почта, мистер Крэнфорд.
– Благодарю, – сказал тот и забрал письмо.
Терпеливо подождав, пока Баббет и Альберт отдалятся на приличное от него расстояние, Энтони взглянул на адрес отправителя и улыбнулся: это было письмо от Шарлотты Сэлтон. Не веря своему счастью, он приложил бумагу к своим губам, а затем вдохнул нежный, едва слышный аромат роз. В нетерпении узнать, что написала ему возлюбленная, Энтони раскрыл письмо и, медленно направившись к дому, принялся читать его. Ему не мешал даже холодный, достаточно сильный ветер, дующий в этот серый день середины октября.
Одну сторону первого листа Шарлотта исписала о том, что ее родители все еще были в Дании, и когда они вернутся, было неизвестно. Также она коротко передала новые сплетни, гуляющие среди лондонской знати, и на этом новости из столицы закончились: остальные страницы письма были наполнены беспокойством девушки за Вивиан, которую, по ее словам, она не видела уже долго, и которая постоянно находит оправдания, чтобы не встречаться с ней.
«Как странно… Ведь Вивиан и Шарлотта были так дружны! Неужели моя кузина так занята, что не может найти даже свободного часа, чтобы навестить свою одинокую подругу? И Шарлотта ищет у меня ответы насчет странного поведения Вивиан! Все это очень подозрительно» – нахмурился молодой Крэнфорд.
«Вы, должно быть, тоже знаете, какие слухи ходят в городе насчет ее супруга. Говорят, до женитьбы на Вивиан, он вел весьма и весьма разгульный образ жизни… Я боюсь даже думать об этом, но предполагаю, что, возможно, извечная занятость моей дорогой подруги вызвана его поведением?» – писала мисс Сэлтон.
«Нет, здесь ты ошибаешься, моя дорогая Шарлотта. Уверен: Вивиан все еще не пришла в себя после заключения такого удачного для нее брака. А, может, она просто напросто ждет ребенка? – улыбнулся Энтони, уверенный в добропорядочности своего лучшего друга. – Да, Джереми любит весело развлечься, но даже, когда напивается до смерти, он и мыши не обидит… Но думаю, мне все же пора вернуться в Лондон: Китти идет на поправку, а моя любовь к Шарлотте возрастает с каждым днем, и я не буду спокоен до тех пор, пока она не станет моей законной женой»
Приняв твердое решение вернуться в Лондон, Энтони осторожно объявил о своем намерении больной племяннице. На это Китти лишь улыбнулась и сказала, что ее сестра Виктория поделилась с ней его секретом насчет мисс Сэлтон. Но Энтони не обиделся на болтушку Викторию: несмотря на свою серьезность, она была ребенком. Да и разве ему было чего стыдиться?
Единственным человеком, который оказался категорически против его отъезда, была леди Крэнфорд: если Ричард и Агнес приняли это спокойно и с пониманием, его мать весь вечер упрекала его в эгоизме и, в который раз, повторяла, что на днях в Деври должна была приехать младшая сестра Агнес, Александра.
– Эта девушка приезжает только затем, чтобы познакомиться с тобой! – восклицала леди Крэнфорд, расхаживая по покоям сына, в котором две горничные собирали в дорогу его вещи.
– Я не звал ее, матушка. Это сделали вы, вот вы и находите оправдания моему отсутствию, – равнодушно бросил Энтони. – Я уезжаю завтра же утром и забираю одну из наших карет.
– Моих карет, дорогой мой, – с нажимом на первое слово, мрачно сказала графиня, и эта фраза заставила молодого человека разочарованно улыбнуться.
– Ваших карет, мэм, – холодно повторил он. – Не беспокойтесь, я сейчас же попрошу Ричарда выделить мне одну из его карет, а обе ваши останутся с вами.
– Ну, за что ты так наказываешь меня? «Мэм»! Не матушка! Энтони, ты разбиваешь мне сердце! – Леди Крэнфорд театрально возвела руки к небу и покачала головой. – И чем же ты будешь заниматься в Лондоне?
– Жить своей жизнью и своим домом, – отчеканил ей в ответ сын. – А теперь попрошу вас покинуть мою комнату.
– Я не сойду с этого места до тех пор, пока ты не скажешь, что отказываешься от этой нелепой идеи возвратиться в Лондон! – решительно заявила леди Крэнфорд и скрестила руки на груди.
– Как пожелаете, мэм, – насмешливо усмехнулся Энтони и покинул свои покои, чтобы найти брата и попросить дать ему карету, лошадей и кучера, которые могли бы доставить его в столицу.
– Ну, хорошо! Бери мою карету! Только перестань называть меня «мэм»! – тут же услышал он голос матери за своей спиной.
– Благодарю, мэм. Обойдусь, – коротко бросил Энтони и больше не обращал внимания на причитания и жалобы, брошенные ему в спину.
К счастью, Ричард не стал упорствовать и без каких–либо вопросов и условий дал брату то, о чем тот его попросил.
Следующим утром, горячо простившись с племянниками, братом и его супругой, Энтони отбыл в Лондон.
Леди Крэнфорд не вышла попрощаться с сыном, но с мокрыми от слез разочарования глазами наблюдала за тем, как карета уносит его из поместья.
