скачать книгу бесплатно
Несколько секунд мы парили на крыльях антигравитационных полей шаттла, после чего Шнайдер пошел на снижение. Мы почти отвесно спикировали к поверхности моря, где нас встретила вторая волна ракет.
– Хлопушки!!!
Снова бухнули, выдвигаясь, бомбодержатели. Выцелив три оставшихся мины, я выпустил последние микроракеты и затаил дыхание. Запуск прошел чисто. В тот же самый момент Шнайдер снова врубил гравполя, и наше суденышко содрогнулось всем корпусом. Хлопушки, падающие теперь быстрее, чем выпустивший их шаттл, включивший аварийный реверс, сдетонировали почти перед самым нашим носом. Экран перед моими глазами сплошь залило багрянцем ложных сигналов, испускаемых ловушками, и взрывов накинувшихся на них ракет «земля-воздух». Наши микроракеты, по моему точному расчету, покинувшие борт за считаные мгновения до того, как сдетонировали хлопушки, были уже далеко, устремляясь к минам, притаившимся где-то внизу.
Шаттл спустился вслед за обломками хлопушек и сдетонировавших ракет. Буквально перед тем как мы коснулись морской поверхности, Шнайдер запустил еще одну, произведенную по особому рецепту, пару хлопушек. Они сдетонировали сразу после того, как мы скрылись под водой.
– Погрузились, – сообщил Шнайдер.
Бледно-голубой на моем экране становился все более насыщенным, по мере того как мы отвесно уходили вглубь. Я повертел головой, разыскивая мины, и, к своему удовлетворению, не обнаружил ничего, кроме хлама. Я наконец выдохнул – вдыхал я в последний раз еще тогда, когда небо вокруг кишело ракетами, – и откинулся на спинку кресла.
– Вот это, – сказал я в пространство, – была заваруха так заваруха.
Мы достигли дна, уперлись в него на мгновение, затем снова чуть подались вверх. Вокруг нас медленно оседала шрапнель, оставшаяся от последней пары хлопушек. Я окинул внимательным взглядом окрашенные в розовый осколки и улыбнулся. Эту пару я собрал лично. Собственно производство заняло у меня меньше часа в ночь перед тем, как мы отправились за Вардани, – зато больше трех дней ушло на то, чтобы облазить бывшие зоны боевых действий и разбомбленные взлетно-посадочные поля и насобирать частей для корпуса и электронику для начинки.
Я содрал с головы стрелковую маску и потер глаза:
– Сколько нам добираться?
Шнайдер протянул руку к приборному дисплею:
– Часов шесть при сохранении нынешней плавучести. Если помогу течению гравами, прибудем вдвое раньше.
– Угу, или взлетим на воздух. Я пережил последние две минуты не для того, чтобы снова стать мишенью. Поля не включай, а время используй для того, чтобы почистить базы данных этого корыта.
Шнайдер строптиво взглянул на меня:
– А ты чем собираешься заниматься?
– Ремонтом, – бросил я, направляясь к Тане Вардани.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В отсветах пламени ее лицо казалось камуфляжной маской, сотканной из света и тьмы. До того как лагерная жизнь наложила на него свой отпечаток, это лицо могло считаться красивым. Суровые условия, в которых содержались политзаключенные, превратили его в обтянутый кожей череп. Запавшие глаза, ввалившиеся щеки. Отблески огня плясали в глубоком колодце взгляда, в неподвижных зрачках. Спадавшие на лоб волосы напоминали солому. В углу рта была зажата одна из моих сигарет, так и не зажженная.
– Не хотите такое курить? – спросил я.
Разговор происходил словно по каналу плохой спутниковой связи – прошло две секунды, прежде чем искры, отражавшиеся в ее глазах, переместились вверх и сосредоточились на мне. Голос, ослабевший от долгого неупотребления, был бесцветен:
– Что?
– Я о сигаретах. «Сайт Севен». Лучшее, что я смог раздобыть за пределами Лэндфолла.
Я протянул ей пачку, и Таня покрутила ее в руках. Она дважды перевернула ее туда-сюда, прежде чем смогла отыскать полоску прикуривателя и приложить ее к зажатой во рту сигарете. Ветер унес почти весь дым, но какую-то его часть Вардани вдохнуть успела. Она поморщилась.
– Спасибо, – она держала пачку в сложенных ковшом ладонях, словно та была каким-то зверьком, которого она только что спасла, вытащив из воды.
Я молчал, курил, скользя взглядом по деревьям, стеной выстроившимся вдоль берега. Рефлекторная осторожность без всякого фактического повода для беспокойства – посланнический аналог расслабленного постукивания пальцами в такт музыке. Посланник помнит об опасности вокруг так же, как большинство людей знает, что, если выпустить предмет из рук, он упадет на землю. Навыки посланника закладываются на инстинктивном уровне. Посланник никогда, ни при каких условиях не теряет бдительности, так же как нормальный человек не разожмет пальцев, держа на весу наполненный стакан.
– Вы что-то со мной сделали.
Она произнесла эти слова тихо, как и предыдущие, но когда я перевел на нее взгляд, то увидел, что ее глаза уже не пусты. Ее фраза не была вопросом.
– Я это чувствую, – она прикоснулась к голове широко растопыренными пальцами. – Вот здесь… как будто бы… отверстие.
Я кивнул, пытаясь подобрать верные слова для объяснения. В большинстве миров, на которых мне довелось побывать, вторжение в чужое сознание расценивается как серьезное нарушение моральных норм, и только государственным органам позволяется заниматься этим на регулярной основе. Не было никаких оснований полагать, что сектор Латимера, Санкция IV или Таня Вардани отнесутся к этому иначе. Техники кооптации, используемые чрезвычайными посланниками, позволяют довольно бесцеремонно вторгнуться в глубокие колодцы психосексуальной энергии, управляющей человеком на генетическом уровне. Должным образом разработанная материнская порода животной силы, залегающая в этих колодцах, ускоряет психологическое исцеление на несколько порядков. Процесс начинается с легкого гипноза, затем устанавливается поверхностная эмоциональная связь, а затем следует стадия тесного телесного контакта, который отличается от сексуальной прелюдии только названием. Слияние обычно завершается мягким, гипнотически вызванным оргазмом, но в случае Вардани что-то заставило меня отказаться от этого последнего этапа. Процедура и без того слишком походила на сексуальное насилие.
С другой стороны, Вардани мне была нужна в хорошей психической форме, а в нормальных обстоятельствах восстановление этой формы заняло бы месяцы, если не годы. У нас не было этого времени.
– Это особая техника, – сказал я осторожно. – Терапевтическая система. Я в прошлом был чрезвычайным посланником.
Она затянулась сигаретой:
– Я считала, что посланники – машины для убийства.
– Это Протекторат хочет, чтобы вы так считали. Они внушают это людям, чтобы держать колонии в подсознательном страхе. На самом деле все гораздо сложнее и, в конечном счете, если вдуматься, намного страшнее, – я пожал плечами. – Бо?льшая часть людей вдумываться не любит. Слишком велик труд. Куда лучше полагаться на отредактированные и примитивные выжимки.
– И что же это за кадры?
Разговор завязывался. Я склонился к пламени костра.
– С Шарии. Адорасьона. Посланники, большие, грозные, высокотехнологичные, они прямо с луча гиперсвязи загружаются в наисовременнейшие модели биотехоболочек, чтобы сокрушить любые силы сопротивления. Конечно, бывало и такое, но большинство людей не знают, что пять наших самых удачных операций прошли практически бескровно, исключительно дипломатическими средствами, пусть и под прикрытием. Политическая инженерия. Мы появлялись, исчезали, и никто даже не замечал нашего присутствия.
– Похоже, вы этим гордитесь.
– Вовсе нет.
Она пристально посмотрела на меня:
– Потому и «бывало»?
– Вроде того.
– Ну и каким образом покидают ряды чрезвычайных посланников?
Я ошибался. Это был не разговор. Таня Вардани меня прощупывала.
– Ты сам подал в отставку? Или тебя выперли?
Я слабо улыбнулся:
– Если не возражаешь, я бы предпочел сменить тему.
– Сменить тему? – она не повысила голоса, но в нем зазвенели ледяные отзвуки ярости. – Черт тебя подери, Ковач. Кого ты из себя строишь? Заваливаешься на эту планету со своим сраным оружием массового поражения и мордой профессионального убийцы и пытаешься изобразить тут передо мной глубокую душевную травму? В жопу тебя и твою боль. Я чуть не умерла в том лагере. Видела, как умирают другие женщины и дети. Мне насрать, через что ты там прошел. Отвечай. Почему ты ушел из Корпуса?
Наступившую тишину нарушал только треск костра. Я нашел взглядом тлеющий в его сердцевине уголек и некоторое время наблюдал за его янтарным мерцанием. Я снова видел лазерный огонь, полосующий грязь, и изуродованное лицо Джимми де Сото. Эта картина всплывала в моей голове бессчетное число раз, но я так и не смог к ней привыкнуть. Какой-то идиот как-то сказал, что время лечит все раны, но в его времена еще не было посланников. Наша подготовка посланников включала в себя фотографическую память, и уход из Корпуса не помогает от нее избавиться.
– Ты знаешь что-нибудь об Инненине? – спросил я.
– Разумеется, – было бы странно, если бы не знала: Протекторат не так часто получал по морде, так что, когда это случалось, новости разлетались быстро, даже и на межгалактические расстояния. – Ты там был?
Я кивнул.
– Я слышала, что все погибли в результате вирусной атаки.
– Не совсем так. Вся вторая волна, да. Вирус запустили слишком поздно, чтобы накрыть первый плацдарм, но какая-то его часть просочилась через коммуникационную сеть и поджарила бо?льшую часть оставшихся. Мне повезло. Мой коммуникатор был неисправен.
– Ты потерял товарищей?
– Да.
– И подал в отставку?
Я покачал головой:
– Был списан по инвалидности. Психопрофиль показал непригодность к службе в Корпусе.
– Ты же сказал, что твой коммуникатор…
– От вирусной атаки я не пострадал, меня вывело из строя то, что случилось после, – я говорил медленно, стараясь не растревожить осевшую в глубине горечь. – Была назначена следственная комиссия – об этом ты, должно быть, тоже слышала.
– Они предъявили обвинение Верховному командованию, так?
– Ну да, и обвинение продержалось минут десять. После чего дело закрыли. Вот примерно тогда я и стал не годен к службе в Корпусе. Можно сказать, у меня произошел кризис веры.
– Очень трогательно. – Вспышка гнева израсходовала силы Вардани, ярость в ее голосе внезапно сменилась усталостью. – Жалко, что он недолго продлился, да?
– Я больше не работаю на Протекторат, Таня.
Она кивнула на мой китель:
– Эта униформа говорит об обратном.
– Эта униформа, – я прикоснулся к черной ткани и поморщился, – исключительно временное явление.
– Не думаю, Ковач.
– На Шнайдере такая же, – напомнил я.
– Шнайдер… – его имя неуверенно слетело с ее губ. О том, что его зовут не Мендель, она определенно услышала впервые. – Засранец твой Шнайдер.
Я повернул голову в сторону шаттла. Грохот, доносившийся оттуда, явно был неоправданно громким. Методы, которыми я вывел Вардани из ступора, Шнайдер воспринял довольно болезненно; еще меньший восторг вызвала у него просьба оставить нас у костра наедине.
– Вот как? Я считал, что вы с ним…
– Ну… – с минуту она молча смотрела на огонь. – Он привлекательный засранец.
– Ты знала его до раскопок?
Она покачала головой:
– До раскопок никто никого не знал. Обычно просто получаешь назначение и надеешься на лучшее.
– И ты получила назначение в Дангрек? – спросил я небрежно.
– Нет, – она поежилась, словно от холода. – Я мастер Гильдии. Могла остаться на равнине, если бы захотела. Я сама выбрала Дангрек. Остальные в команде были скребунами, которым выбирать не приходилось. В причины моего прихода они не поверили, но были молоды и полны энтузиазма. Наверно, подумали, что даже раскопки в компании эксцентрика лучше, чем никаких раскопок.
– А что у тебя были за причины?
Наступила долгая пауза, во время которой я мысленно проклинал себя за оплошность. Мой интерес был искренним: о Гильдии археологов я знал только по популярным изданиям, пересказывающим основные моменты ее истории и нечастые успехи. Мне не доводилось встречать мастера Гильдии прежде, а то, что смог сообщить о раскопках Шнайдер, по всей очевидности, он почерпнул из постельных разговоров с Вардани и переврал из-за поверхностности собственных знаний. Мне хотелось услышать полную версию. Но если Таня Вардани чего-то и успела хлебнуть с избытком во время своего заключения, то это допросов. Даже та крохотная толика настойчивости, что проступила в моем голосе, должна была подействовать на нее как разорвавшаяся бомба-«мародер».
Пока я соображал, как бы половчее прервать наступившую паузу, Таня заговорила сама. Голос ее при этом дрожал лишь самую малость:
– Ты хочешь добраться до корабля? Менде… – она запнулась. – Шнайдер тебе о нем рассказал?
– Да, но рассказ был довольно невнятный. Вы что, знали, что он там окажется?
– Не то чтобы знали. Но обнаружив, не удивились. Рано или поздно такое должно было случиться. Тебе доводилось читать Вычинского?
– Доводилось о нем слышать. Теория центров, верно?
Она натянуто улыбнулась:
– Теория центров не принадлежит Вычинскому; она просто всем ему обязана. Вычинский, впрочем, не только он, в свое время утверждал: все находки, связанные с марсианами, указывают на то, что их общество было куда более атомизированным, чем наше. Ну ты понимаешь – крылатые плотоядные существа, ведущие свое происхождение от летающих хищников; практически никаких культурных свидетельств стайного поведения, – ее речь стала гладкой, разговорная манера непроизвольно все больше сменялась лекторской. – Из этого вытекает, что им было нужно куда больше личного пространства, чем нам, а также ослабленная тенденция к социальному взаимодействию в целом. Можешь думать о них как о хищных птицах, если угодно. Агрессивные одиночки. Тот факт, что у них вообще были города, говорит о том, что им удалось, по крайней мере частично, преодолеть это генетическое наследие – возможно, таким же образом, каким человечеству удалось худо-бедно обуздать ксенофобию, следствие стайного поведения. В чем Вычинский расходится с остальными экспертами, так это в своей уверенности в том, что такая тенденция подавлялась лишь до степени, необходимой, чтобы социализация была достаточно желательной, а по мере технологического развития начала высвобождаться обратно. Пока все понятно?
– Более-менее.
На самом деле с пониманием у меня проблемы не было, и основные положения мне уже в том или ином виде приходилось слышать раньше. Но чем больше говорила Вардани, тем свободнее себя чувствовала, и чем дольше продолжался рассказ, тем больше была вероятность, что ее стабильное состояние закрепится. Даже за те недолгие мгновения после того, как она вошла в лекторский режим, она успела оживиться: жестикуляция стала активной, отрешенность на лице сменилась сосредоточенностью. С каждой секундой Таня Вардани все больше становилась собой.
– Ты упомянул теорию центров. Это фуфловая производная от взглядов Вычинского: ее состряпали говнюки Картер и Богданович, решившие попаразитировать на его работах по марсианской картографии. Дело в том, что одна из особенностей марсианских карт – отсутствие на них общих центров. Куда бы ни отправлялись археологические команды, они всегда обнаруживали, что в центре карт, которые им удавалось найти на раскопках, находится само место раскопок. Любой населенный пункт помещал себя аккурат в сердцевину карт, обозначая себя самой крупной блямбой, вне зависимости от истинного размера или очевидного значения. Вычинский утверждал, что в этом нет ничего удивительного, поскольку это хорошо увязывается с уже имеющимися у нас предположениями об устройстве марсианского мышления. Для любого марсианина, составляющего карту местности, самым важным пунктом на ней неизбежно был тот, где находился составитель. Все, что сделали Картер и Богданович, – распространили эту логику на астронавигационные карты. Если каждый марсианский город полагал себя центром планетарной карты, то каждая колония, в свою очередь, считала себя центром марсианской гегемонии. Поэтому тот факт, что Марс на всех этих картах обозначен большой точкой в абсолютном центре, объективно говоря, ничего не значит. Марс легко мог быть недавно колонизированным захолустьем, а настоящий центр могла скрывать за собой буквально любая другая маленькая отметина, – она презрительно поморщилась. – Вот в чем состоит теория центров.
– Похоже, тебе она не кажется очень убедительной.
Вардани выдохнула дым в ночную темноту:
– Нет, не кажется. Как сказал в свое время Вычинский, какая, на хер, разница. Картер с Богдановичем совершенно упустили главное. Признавая справедливость предположения Вычинского о марсианском восприятии пространства, они должны были также понять, что вся концепция гегемонии как таковая была, по всей вероятности, чужда марсианскому мышлению.
– О как.
– Ну да, – еще одна натянутая улыбка, более принужденная, чем предыдущая. – Вот тут-то дело начало принимать политический оборот. Вычинский официально заявил, что, в каком бы месте ни зародилась марсианская раса, нет никакой причины полагать, что значение ее изначального мира в общем порядке вещей превосходило – я цитирую – «необходимый фактический общеобразовательный минимум» – конец цитаты.
– «Мама, а откуда мы взялись?» Что-то вроде этого?
– Именно. Можно указать это место на карте со словами «вот откуда мы когда-то вышли», но, поскольку «где мы находимся сейчас» намного важнее, дань уважения родине этим и исчерпывается.
– Вычинский навряд ли думал о том, чтобы отказаться от своих взглядов как категорически противных человеческой природе?
Вардани пристально посмотрела на меня:
