скачать книгу бесплатно
– Самый последний в доке С. Он все еще принадлежит ему. – Удивление, должно быть, ясно читалось на моем лице, потому что она улыбнулась: – Рыбаки – суеверный народ.
Ну да, уж мне ли не знать.
Снаружи бухта по-прежнему бурлила энергией и жизнью. Я увидела Алекса на лодке – он нес какой-то канат, и мне стало интересно, куда он дел свою мяту. Он бросил веревку на какой-то ящик и, подняв голову, глянул в мою сторону. Тут я поняла: я не сказала ему, что нельзя никому рассказывать про Гавану. В сером небе заворочался гром, и мне на голову упали первые капли дождя. Я бросилась к велосипеду и помчалась наперегонки с дождем обратно в магазинчик.
Вернувшись туда, я схватила фартук и пошла к кассам, жалея, что Ана на репетиции. За второй кассой стояла Паула – еще одна двоюродная сестра моей подруги.
– Как дела, зубрила? – спросила она, приветливо улыбаясь. Пауле было двадцать, она работала здесь неполный день и одновременно училась на ветеринара. Ко мне она относилась, как к младшей сестренке, но не слишком снисходительно, так что в целом я не возражала. – Где ты была?
– Доставляла хлеб.
Я подумала, не написать ли Ане – но она, скорее всего, как раз сейчас увлеченно стучит на барабанах.
У Паулы негромко играло радио, что-то в стиле реггетон. Она развернула финиковый леденец на палочке и засунула в рот. Посмотрела на меня, и ее короткие светлые кудри слегка качнулись.
– А куда?
– В бухту, – машинально ответила я.
Улыбка Паулы стала еще шире. Она вынула изо рта конфету и указала ею на меня.
– Ты ходила в бухту? – произнесла она обвиняющим тоном.
– Как видишь, и море меня не поглотило. Да, сама в шоке. Ты знаешь кого-нибудь из семьи Акино? – Ана ведь говорила, что они старше, чем мы.
Паула пожала плечами:
– Я училась в одном классе с Эмили. Слышала, она теперь работает на каком-то большом курорте. Ну, и говорят, что Алекс вернулся. – Она ухмыльнулась, разглядев что-то в моем лице. Я сложила руки на груди, затем расплела, потом заново повязала фартук. – Вау. Роза ищет парней на доках. Не думала, что доживу до этого дня.
– До какого дня? – К кассе подошел Фрэнки с корзиной. На этой неделе волосы у него были ярко-фиолетовыми.
– Роза интересуется парнями, – сказала Паула.
– Вовсе я не интересуюсь парнями, – завела я глаза к потолку.
Пока Паула пробивала ему стейки и крупы, он повернулся ко мне:
– И кто же этот парень?
– Господи, да никто! – воскликнула я. – И вообще, мне уже не десять лет, могу и с парнем поговорить.
Все знали, что я никогда ни с кем не встречалась. У меня не было времени. Иногда случались поцелуи на вечеринках или походах в кино с компанией, но ничего такого, о чем стоило бы говорить.
– А Мими знает?
– Нет, конечно. Роза познакомилась с ним на пристани, – произнесла Паула таким тоном, словно это постыдный секрет. Фрэнки, казалось, был шокирован:
– Я видел, как ты ехала на велосипеде. Думал, у тебя доставка, а не свидание!
Я перегнулась через стойку, в отчаянии оглядела проходы между полками и крикнула:
– Эй! Кто-нибудь хочет рассчитаться?
– Не слушай нас, – расхохоталась Паула. – Встречайся с кем хочешь.
Фрэнки неуверенно кивнул. У него на лице было написано, что ему очень не хочется соглашаться.
– Ну, может быть, только на всякий случай совет: не с парнями, у которых есть лодки.
Иногда мне казалось, что вся эта история с проклятьем существует только в моей голове. Словно это предостережение нарочно выдумано, чтобы я сосредоточилась на собственных жизненных целях. Мои мать и бабушка слишком многим ради меня пожертвовали, чтобы я думала о чем-то еще, кроме собственного будущего. Я должна чего-то достичь, чтобы все эти потери, жертвы и боль оказались не зря.
Но сейчас проклятье смотрело на меня из глаз моих друзей. Это оно превратило весь город в непомерно тревожного родителя, испуганного, что я вот-вот упаду в море. И даже мысль о моем появлении на берегу до смерти напугала старого рыбака и встревожила ребят. Может быть, идти к морю значило дразнить нечто гораздо более древнее и буйное, чем я сама? Нечто, коллекционирующее человеческие кости, как ракушки, и порождающее ураганы. Мне тоже уготовано найти там свою боль, как это случилось с моей матерью и abuela.
И все равно, после того как я побывала в бухте, во мне бурлило беспокойное любопытство. Теперь я знаю, откуда мой отец в последний раз вышел в море. Там, на пристани, о нем вспоминали не без скорби, но с достоинством. И я завидовала тому, как легко они обходятся со своими призраками.
К концу моей смены дождь все еще шел. Я уже была недалеко от дома, когда ветер усилился. Тогда я подхватила свой лонгборд и бросилась бежать. Пробежала последний квартал и взвизгнула, когда, уже почти у крыльца меня нагнала вспышка молнии и раскат грома.
А когда я подняла голову, на ступеньках стояла, глядя на меня, моя мать.
Глава 5
Она была здесь, но это не означало, что она дома. Дома у нее не было. Не имело значения, что она родила меня в маленькой больнице в другом конце нашего города и укачивала, сидя в качалке на крыльце, под шум таинственных морских ракушек. Это место домом она не считала. Я не сомневалась в том, что мама нас любит – просто она была не то потерявшейся русалкой, не то упавшей с неба звездой, которую мы не способны удержать.
– Привет, – сказала она, стоя на крыльце под фонарем.
Я кивнула в знак приветствия и прошла мимо нее, чтобы открыть дверь своим ключом. У нее больше не было ключа. И она никогда не звонила. Телефоны отказывались передавать ее звонки. Она и наш дом были как враждующие подростки; дом всегда знал, что она вернулась, и все попросту выходило из строя. Еда подгорала, свечи гасли и – самое ужасное – мой ноутбук никак не мог поймать вай-фай. В общем, возвращение мамы домой было столь же опасно, как ретроградный Меркурий.
– Я закончила ту работу в Аризоне. Те ужасные подсолнухи, которые заказчики просили сделать на стене в кухне… Я их сделала. – Она стряхнула дождевые капли со своего желтого пальто, стоя на пороге, а я прошла дальше в дом, зажигая свет по пути. Она собрала длинные темные волосы в узел на затылке. – Когда ты подстриглась? – спросила она с любопытством.
Я бросила сумку на кухонный стол и резко вздохнула:
– Я не стриглась.
Она медленно спустила свою сумку с плеча на диван.
– А… – тихо сказала она.
Вот именно. Я открыла ноутбук и начала щелкать мышкой. Мне нужно было выйти в интернет – для учебы и для того, чтобы исчезнуть с этой кухни. Но одновременно с этим мне хотелось остаться здесь. Хотелось, чтобы я могла просто обнять свою мать и ощутить на лице ее фиалковый запах и тепло солнечного света. И чтобы она задала миллион вопросов о том, что случилось за день, и выслушала каждый ответ с неослабевающим вниманием, потому что она – моя мать.
Первые семь лет моей жизни мы вместе путешествовали в поисках дома. Останавливались в крупных городах и горных деревушках, но всегда держались подальше от моря. И каждый раз, когда мы ненадолго приезжали к Мими в Порт-Корал, после отъезда я очень скучала. Наконец, когда мне исполнилось семь, мама решила, что мы можем остаться здесь насовсем. Мы, как всегда, жили в одной комнате. Когда я пошла в третий класс, она сама отвела меня в школу.
Но через пару лет она исчезла.
Мама возвращалась примерно с той же регулярностью, что морской прилив. Но чем старше я становилась, тем сложнее было вычислить ее появление по лунным фазам или календарю.
Она просто появлялась на крыльце, словно буря на горизонте. И всегда стучала – меня это страшно раздражало. Она возвращалась всегда восторженная и со множеством историй, ее подарки взрослели вместе со мной – например, когда она рассказывала мне про контрацепцию или шла со мной в магазин, чтобы помочь выбрать лифчик побольше размером, – но потом снова исчезала.
Любовь и отношения с матерями – это сложно. Поэтому я осталась сидеть за кухонным столом, а она расположилась в соседней комнате.
Дверь открылась, и вошла Мими. Она совершенно не удивилась появлению мамы. Может, догадалась по испортившейся погоде. Может, она умеет распознавать разницу между обычными осадками и плохими предзнаменованиями – примерно так же, как ее колокольчики отличают сильный ветер от надвигающейся опасности.
– Hola[30 - Привет.], – сказала она и вошла со своими сумками на кухню. Остановилась, подставила щеку, и мама ее чмокнула. – Tienes hambre[31 - Ты голодная?]?
– Просто умираю, – ответила мама и села у кухонной стойки, а Мими принялась готовить. Так всегда бывало, когда она приезжала в Порт-Корал в перерывах между заказами. Ее карьера художницы началась и пошла в гору после того, как она нарисовала залитое звездным светом парижское кафе на стене кофейни в Филадельфии, где она работала баристой, когда мне было пять. У нее имелся простенький сайт, где можно было купить ее картины, она ездила по всей стране, выполняя заказы. И наверняка еще рисовала граффити в свободное время. Ее жизнь – постоянное движение.
– Мими, что это значит? – Я повторила жест старого рыбака. И должна вам признаться, что найти жест в гугле было довольно сложно.
Моя abuela возмущенно фыркнула, а мать рассмеялась.
– Что? – требовательно спросила я.
– Это старый охранный знак, – сказала мать. – Для защиты от зла.
– Один старик сделал так в мою сторону.
Они обе разом прищурились – можно было практически услышать щелчок.
– Какой старик? – спросила мать таким голосом, словно была готова тут же наточить нож или сварить ядовитое зелье.
– Ну, там, на набережной.
На лице мамы появилось любопытство.
– Где именно на набережной?
Я отвела глаза.
– Ну, типа, в самом конце…
– Ты хочешь сказать, в бухте?
Мими яростным взглядом посмотрела на маму:
– Ты тоже туда ходила?
Та вполголоса выругалась.
– Я только что приехала. И кроме того, мне уже не семнадцать.
Мими снова взглянула на меня:
– Что ты там делала?
– Отвозила доставку. – Я подошла к холодильнику и достала оттуда банку ананасовой газировки. – Для магазина. – Я отхлебнула и посмотрела на нее.
Мими и моя мать обменялись тяжелыми взглядами. Я нахмурилась, снова чувствуя себя ребенком.
– Кстати, мне, возможно, придется опять туда пойти из-за фестиваля, – выпалила я.
Мама подняла брови:
– Ты организуешь Весенний фестиваль?
– Ну, по большей части этим занимается миссис Пенья, но каждый немного участвует. Мы будем собирать деньги, чтобы спасти бухту от перестройки каким-то девелопером.
– Ничего себе. – Мама по-настоящему удивилась. – Даже в Порт-Корале что-то меняется.
Мими положила на стойку кусок мяса и принялась отбивать его колотушкой. Оно весь день мариновалось. Лук и давленый чеснок уже шкворчали в оливковом масле. В животе у меня заурчало.
Мама ровно посмотрела на Мими.
– Если все участвуют, то что тогда делаешь ты? Колдуешь, наверное?
Она специально употребила это слово, чтобы позлить Мими, но та не клюнула на наживку, а просто положила кусок панированного мяса в кипящее масло. Мими – curandera, знахарка. Она выращивает травы у себя в саду и делает из них чаи, зелья и настойки, но она никогда не называет себя колдуньей. Это слово используется стариками, очень редко и всегда в негативном смысле. Но я слышала, как люди шептались так про маму. Иногда поздно ночью, когда она бывала дома, раздавался стук в дверь, и по ту сторону оказывалась чья-нибудь скорбная фигура. Тогда мама садилась за старый деревянный стол и раскладывала карты. Она прекрасно владела языком заклятий и диалектами разбитого сердца.
– Ты хотела бы сделать что-то конкретное? – спросила я у Мими. – Может, небольшую лавочку с пучками трав и какими-нибудь настойками?
– No sе, mi amor[32 - Не знаю, милая.]. Посмотрим.
– Мими, фестиваль через три недели.
Мими шлепнула мать по руке, тянувшейся к первому готовому стейку.
– Oye[33 - Эй.], не надо меня торопить.
Мама сунула в рот кусочек мяса, который ей удалось отщипнуть.
– Ну, а у тебя самой какой проект? – спросила она.
– Пока не знаю. Все мне твердят, что надо думать об учебе – как будто я не отличница еще со времен детского сада!
– Моя талантливая Роза! – пылко сказала мать, и я сделала над собой усилие, чтобы не разозлиться.
– Можно устроить турнир по домино с viejitos в качестве тренеров, – предложила я. – Ксиомара может давать уроки сальсы и бачаты. И угощать всех pastelitos и кубинскими сэндвичами – такой оммаж Хемингуэю, и еще устроить конкурс, кто поймает самую большую рыбу.
– Все это очень… по-кубински, – отметила мать.
Моя улыбка погасла. Мне стало некомфортно от необходимости отстаивать перед ней свою идею. Я откашлялась:
– Ну, bodega все это спонсирует, ну и в нашем городе действительно много людей латиноамериканского происхождения, не только с Кубы, так что все логично.
– Латиноамериканского происхождения? – переспросила Мими, уперев руку в бедро.
– Обобщающий термин, – сказала мать.
Мими подняла глаза к потолку:
– Eso no es un palabra[34 - Нет такого слова.].
