скачать книгу бесплатно
Я прогуливал школу, когда прыщей становилось слишком много. Старался сидеть дома по выходным, но все же перебарывал себя, если кожа была относительно «чистой».
Было ощущение, что девчонкам я вообще не интересен.
* * *
Как же часто друзьям приходилось уговаривать Тима присоединиться к ним.
– Только волосы уложу! – кричал он в ответ из ванной, расположенной рядом с прихожей.
– Да ты уже давно это сделал!
– Обещаю, всего пару минут – и пойдем!
Тим внимательно разглядывал свой нос. Он ему всегда не нравился: его кончик торчал, словно свиной пятак. А теперь он ко всему прочему превратился в эпицентр крошечных кратеров, которые бойко карабкались от щек ко лбу. Тим проклинал на чем свет стоит эти чертовы прыщи, которые, несмотря на все старания, продолжали появляться на его лице.
Вместе с родителями он ходил к двум врачам: сначала в Аспуддене[20 - Аспудден – микрорайон в южной части Стокгольмского муниципалитета.], а потом и в районе Эстермальм. Он пробовал гидрокортизон, консилер, мази и гели, но ничего не помогало.
Ему и самому казалось, что так убиваться из-за акне просто глупо. Тиму совершенно не нравилось накручивать себя из-за такого пустяка, представляя, будто еще чуть-чуть – и произойдет катастрофа. Все детство он до смерти боялся рака. Нередко он просил кого-то из друзей пощупать, нет ли у него на груди какого-нибудь подозрительного уплотнения. А теперь-то что? Окончание школы не за горами, можно и расслабиться. Но нет, он опасался, что стоит ему ступить за порог, как на него устремятся тысячи оценивающих взглядов. Одна только мысль об этом приводила его в такой ужас, что он едва ли был в силах пошевелиться.
Ну ведь глупо, разве нет?
– Пошли уже, Тим!
Друзья ждали его на кухне, с трудом сдерживая раздражение: каждый раз одно и то же! Тим явно не дружил со временем, будто жил в собственном мире. Знал ли он вообще, что такое часы?
Наконец Тим сдался. Так происходило почти всегда: несмотря ни на что, он выходил вслед за друзьями. Они направились к оранжевым постройкам воинской части, что располагались в паре кварталов отсюда. За деревьями торчала высокая, словно стена, скала, которая загораживала Линнегатан, позади была небольшая ложбина. Сухая трава покрывала склоны и уступы, на которых подростки могли оставаться незамеченными для проходивших по улице взрослых. Никто и предположить не мог, что в самом сердце скалы начиналась вечеринка.
Кто-то притащил переносной динамик, из которого доносился либо шведский хип-хоп вроде Snook или Fronda, либо итальянская танцевальная музыка типа Gigi D’Agostina и DJ Satomi. Друзья называли этот стиль «молодежным техно»: они прекрасно понимали, что эта музыка слегка примитивна, но тексты песен били в самое сердце.
Если повезет, кто-нибудь раздобудет бутылочку кокосового ликера или полбутылки водки. А если удача окончательно переметнется на их сторону, сюда заглянут и девчонки из Французской школы и смеясь расположатся в одной из расщелин.
Впервые Тим попробовал алкоголь пару лет назад, когда ему удалось стащить из родительских запасов полбутылки джина. Он уже начал привыкать к этому щекочущему ощущению в животе и разливающемуся по телу теплу, когда с каждым глотком щеки пылают все сильнее. Ему нравился тот человек, в которого он превращался, как только в кровь попадал алкоголь. Он становился более уверенным и сговорчивым, всегда находил, что ответить. Но главное – алкоголь помогал ему перестать думать. Нервозность исчезала, в голове рождались крутые идеи. Знавшие Тима лишь поверхностно едва ли могли поверить, что совсем недавно перед зеркалом стоял во всем сомневающийся человек. Теперь же ничем не примечательный парень в худи представал совершенно с другой стороны.
Подобрав в сухой траве пару палочек, Тим зажал между ними сигарету, чтобы родители не почувствовали запах табака от его рук. Сделав затяжку, он разразился неожиданно громким для себя самого хохотом.
В паре кварталов от потайного места возвышалась напоминавшая кирпичный замок гимназия Эстра-Реал. Она стояла в самом сердце Эстермальма. Этому учебному заведению есть чем похвастать. Его оканчивали и главные редакторы газет, и директора крупных предприятий, и даже шведский премьер-министр.
На каменных ступенях школы сидел семнадцатилетний Филип Окессон и стряхивал грязь со своих топ-сайдеров от Prada. Окессон прекрасно знал, как надо выглядеть, – он, например, давно понял, что на бренд Lacoste больше никто не клюнет. Бедолаги с крокодилом на груди может и считали этого зверя шикарным, но на самом деле их футболки производили впечатление чего-то купленного родителями на скорую руку в аэропорту во время последней командировки. Не-ет, это прошлый век. Теперь в тренде зачесанные назад волосы и ремень от Gucci. Брюки и рубашка плотно облегали его тело. Только так – и никак иначе.
Статус парней в школе зависел от места жительства и работы отца. Отец-финансист и квартира на верхнем этаже на Страндвеген[21 - Страндвеген – одна из самых дорогих улиц Стокгольма.] – это высший класс. Экономист в авиакомпании или директор сети отелей – тоже неплохо.
Отец Филипа Окессона был архитектором, и жили они в Бромме[22 - Бромма – район на западе Стокгольмского муниципалитета.]. Не слишком хорошее начало. Но Филип чувствовал, что приближается к школьной элите, ведь его уже приглашали на все домашние вечеринки. А однажды он привязал к школьной лестнице какого-то мальчугана и палил по нему из пейнтбольного пистолета – вот это было круто, как сказали ему друзья. Филип не был тихоней и активно демонстрировал, что желает чего-то добиться в жизни. Чего именно – он пока не знал, но разве это важно? Главное – энергия и страсть. Нельзя оставаться в стороне, надо действовать и брать от жизни все.
Родители подарили ему айпод, в котором умещалось почти четыре тысячи песен. Как и другие парни Эстермальма, Филип когда-то слушал шведский хип-хоп, но летом 2006-го открыл для себя двух французов, писавших невероятно зажигательную музыку. Wolrd, Hold On (Children of the Sky) Боба Синклера и The World is Mine Дэвида Гетты звучали в его наушниках практически без остановки.
Все началось в Чикаго, лет за десять до рождения Филипа Окессона, когда в конце 70-х Фрэнки Наклз в клубе The Warehouse стал крутить пластинки. Наклз прекрасно миксовал тогдашние дискотечные хиты, превращая их в непрерывный музыкальный поток, так что ощущение пространства и времени на танцполе полностью терялось. Он использовал самую современную технику: семплеры и драм-машины, создавая собственные версии любимых композиций. Постепенно Наклз стер основополагающие черты диско и его обволакивающие мелодии: оборудование делало ритмы четче, ударные громче и ярче, а дорожку баса более резкой. Текст уже невозможно было разобрать: слова превращались во вкрадчивые стоны и звуки, остающиеся в песне лишь чтобы подчеркнуть ритм.
Сначала такую музыку называли в честь клуба, где она была изобретена, но позже за ней закрепилось название «хаус».
Теперь старые добрые мелодии казались Окессону чрезвычайно немодными: в них отчетливо слышалось потрескивание, возникавшее при записи песни на ленту. Спустя каких-то тридцать лет балом правил софт. В наушниках Окессона играло то, что вошло в историю как первая электронная музыка: мелодии создавались из нулей и единиц, а звучание настолько преображалось, что физического эквивалента звучавших инструментов просто не существовало. Это была музыка будущего. Филип загружал MP3-файлы из таких блогов, как House Heaven, Projekt 1408, Face The Music и Living Electro, где тот, кто первым выкладывал новый ремикс на песню итальянца Бенни Бенасси, становился в буквальном смысле слова королем.
Как и у всех поступивших на экономическую программу[23 - Экономическая программа – одно из направлений в гимназии.], шкафчик у Филипа Окессона находился на втором этаже прямо под изображением древнескандинавского бога Тора, замахнувшегося молотом в стремлении победить все зло в этом мире. Заперев вещи, Окессон бросился вниз, торопясь на очередное скучное занятие. Там, на первом этаже, находились личные шкафчики тех, кто выбрал программу обществознания.
За черными деревянными партами, стоящими по левую руку, сидел Тим Берглинг и его команда. Филип Окессон давно следил за Тимом, поскольку знал: его мама – актриса. Поговаривали, что в каком-то фильме она даже появилась обнаженной. В школе были и другие дети знаменитостей – к тому же, стоявшие в рейтинге крутых гораздо выше Тима. Скажем, сын телеведущего Мартина Тимелля или ребенок певца Тумаса Ледина. По сравнению с ними мать Тима не представляла собой ничего особенного. К тому же ее звездный блеск явно не передался сыну. Хуже того, по мнению Окессона, Тим с друзьями походили на обыкновенных зануд и ботанов, которые только и делали, что обсуждали Dota, World of Warcraft или еще какую-то детскую чепуху. Достаточно было взглянуть на Тима: прыщавое лицо, брюки три четверти в цветочек и кофта с длинными рукавами и деревянными пуговицами на вороте. И кроссовки Adidas, подошва которых давно ссохлась и пожелтела.
Одним словом, ничего впечатляющего. Не элита.
* * *
После первого курса гимназии Тим, Фрикку и несколько их друзей отправились на летние каникулы в Жюан-ле-Пен[24 - Город у залива Гольф-Жюан, основанный в конце XIX века.] на французской ривьере.
Как-то вечером они веселились то ли в Le Village, то ли в Whisky a Gogo – как бы там ни было, по пути назад кто-то в компании купил траву у какого-то чувака на набережной. Друзья спустились к воде, и под покровом темноты Тим сделал пару-тройку затяжек.
Сначала он ничего не почувствовал. Да и вторая затяжка не оказала на него особого действия. Все, казалось, шло хорошо, как вдруг в горле резко пересохло, а сердце бешено заколотилось. В голове помутилось, в ней будто заработал мотор, с каждой секундой набиравший обороты. Каждое биение сердца отдавалось в голове, но, измерив пульс, Тим с удивлением обнаружил: все нормально. Осознание того, что он, возможно, всего лишь борется с собственными мыслями, едва ли помогало. А вдруг он умрет?
Но постепенно это ощущение прошло. Тим вернулся в Стокгольм и не вспоминал о происшествии, пока однажды не просидел перед компьютером одиннадцать часов подряд. Уставший, он с трудом поднялся со стула. Комната кружилась перед глазами.
Придя в себя, Тим взглянул на коробочки из-под снюса, стоявшие на полке над изголовьем кровати. Рядом висел его портрет в рамке. Над письменным столом – пиратские копии DVD. Куда бы Тим ни смотрел, ему казалось, будто все находится где-то далеко и ему ни за что не дотянуться до собственных вещей.
Он подумал, что ему не мешает поспать, но на следующий день все повторилось. Тим словно очутился в другом мире и теперь находился в какой-то капсуле. Это чувство совсем не походило на страх заболеть раком. Если боязнь заставляла его грудь физически сжиматься, то новое чувство было сложно локализовать. Может, у него проблемы с психикой? Тим слышал, что конопля иногда вызывает психозы: состояния, когда перестаешь понимать происходящее. Говорят, если все зайдет слишком далеко, то начнут мерещиться голоса, возникнет мания преследования или уверенность, что тебе подчиняется весь мир. Несколько дней Тима не покидало это странное чувство, и, забеспокоившись, он решил рассказать все маме. Он покурил, и теперь с его головой что-то не так. Может, он сошел с ума?
– У меня чувство, будто я вне всего, – объяснил Тим Анки. – Как будто я потерял связь с самим собой. Больше всего родителей обрадовало, что Тим им доверяет и готов поделиться событиями во Франции. Все будет хорошо. Клас попытался успокоить сына, добавив, что в его возрасте чувствовал себя примерно так же. Некоторое замешательство, путаность мыслей, неуверенность. По ночам его охватывал ужас, ему казалось, что знакомая ему реальность больше не существует. И тогда он начал записывать мысли. Когда размышления обретали словесную форму, все становилось на свои места. Тиму нечего бояться, надо лишь понять, что его тревожит.
Они связались с отделением детской и юношеской психиатрии и вместе с Тимом поехали в клинику в Саббатсберге[25 - Клиника недалеко от центра Стокгольма.], где встретились с психологом, который специализировался на общении с молодежью.
Тим покинул кабинет со смешанными чувствами. Разговор определенно помог, но сам факт обращения к врачам лишь закрепил уверенность, что с ним что-то не в порядке.
Анки восхищалась сыном. Она вспоминала себя в возрасте Тима: ей бы и в голову не пришло поделиться своими переживаниями с родителями.
– Есть один огромный плюс, – сказала она мужу. – Можно не переживать, что Тим пристрастится к наркотикам.
Следующие недели Тим выглядел так, словно ничего не произошло. Со стороны казалось, что все наладилось. В коридорах гимназии его вниманием завладевали другие вещи: он смеялся, сидя за столом у шкафчиков и обсуждая с друзьями документальные фильмы или игры.
Но вечерами, оставаясь наедине с собой, Тим до смерти боялся, что, как только погаснет свет, к нему вернутся нехорошие мысли. Прошло три недели, неприятное чувство не отпускало – скорее наоборот, ему становилось только хуже. Теперь он думал не столько о произошедшем во Франции, сколько о последствиях. Тим переживал из-за собственного беспокойства и непонимания, откуда взялось это чувство. У него была отличная жизнь, ему повезло – можно даже сказать, он был баловнем судьбы. Прекрасное детство в одном из самых богатых районов Швеции, при этом лишенное каких-либо серьезных травмирующих событий и переживаний.
Получается, это с ним что-то не так? Раз эти ядовитые мысли нашли благодатную почву у него в голове, словно каменные дома на улице Эстермальме? Быть может, это его судьба? Быть может, кто-то свыше распорядился наградить его дурной головой, поэтому можно считать, что жизнь кончена?
Когда Тим пытался проанализировать, что же с ним все-таки происходит, зацепок найти ему не удавалось. Мысли скакали как сумасшедшие. В интернете Тим увидел термин «дереализация» – состояние, когда окружающий мир воспринимается чем-то чуждым, призрачным, не таким, каким виделся раньше. Ему вспомнилась мать из «Реквиема по мечте» – фильма, который его особенно впечатлил. В нем женщина среднего возраста мечтает принять участие в телешоу. Чтобы сбросить вес и влезть в любимое платье, она принимает таблетки. Дозы постоянно растут, и вскоре она уже поглощает пилюли словно конфеты – тогда-то ее квартира и «оживает». Гостиная искажается до неузнаваемости, а когда за героиней приезжают санитары, ее рассудок уже настолько помутнен, что она начинает спрашивать их, на телестудию ли они едут.
Дереализация. Неприятное слово. А вдруг и у Тима что-то подобное? В любом случае, у него пропало всякое желание ходить по вечеринкам. Он чувствовал: если напьется, может произойти все что угодно.
Ему хотелось получить советы тех, кто оказывался в похожей ситуации. Он отправил запрос на форум Flashback – крупнейшую интернет-площадку Швеции, где люди со всех концов страны обменивались мнениями обо всем на свете: от советов по уходу за садом до симптомов наркотического опьянения и сплетен о знаменитостях.
Вот что написал Тим:
«Ощущение, что не могу мыслить так ясно, как три недели назад. На пике состояния кажется, что все утратило смысл.
Также боюсь потерять контроль над собой, если буду под градусом. Раньше таких проблем не было, а теперь переживаю, что беспокойство усилится, если напьюсь, и что появится чувство, что все безразлично, и захочется покончить с собой или что-то в этом духе: P».
Шли недели, и Тим разработал стратегию борьбы с тревогой. Надо просто отключиться, перестать думать. Если заняться чем-то, это чувство, несомненно, исчезнет.
* * *
Осенью 2006 года мысли Тима были заняты новым предметом. Все лето по радио крутили песню – не сказать что хорошую, но довольно навязчивую. Пульсирующий синтезаторный бас, грохочущие барабаны и текст, который, судя по всему, не понимал ни один взрослый в Стокгольме. Ничего не знавшие о компьютерах были уверены: речь в песне о лодке. На самом же деле Boten Anna[26 - Игра слов: boten (бот) созвучно b?ten (лодка).] – история любви модератора из чата. Исполнил ее парень, называвший себя Basshunter. Какие-то пару месяцев назад он был обычным компьютерным ботаном, подвергавшимся насмешкам и издевательствам. Как-то раз он выложил в интернете свою пробную шуточную мелодию – для него это был всего лишь прикол, но за несколько месяцев сингл стал самой часто скачиваемой песней в истории Скандинавии.
Тим понимал: песня и впрямь дурацкая. Ну, может, для подростков и сойдет, но вот гимназисты второго курса точно не будут такое слушать. Но в этой мелодии было нечто особенное. Она никак не выходила из головы.
Однажды вечером в начале осеннего семестра 2006 года друг Тима Якоб прислал MSN-сообщение: он нашел интересный ролик, который выложили на YouTube – новом сайте, куда любой желающий мог загрузить собственное видео.
Тим нажал на старт, и на экране возник серый клетчатый фон. Слева высветилась черно-белая клавиатура: цифровые клавиши выглядели точь-в-точь как клавиши пианино.
Ролик выпустил сам Basshunter, из динамиков раздавался его голос, говоривший с типичным халландским[27 - Халланд – провинция на западном побережье Швеции.] акцентом. Он показывал, как создает свои хиты. При помощи мыши рисуешь на экране зеленые линии – и через семь минут уже готова основа песни.
Это выглядело не слишком сложным – зато интересным. Тим тут же загрузил пиратскую версию FL Studio – эту бельгийскую программу использовал Basshunter. Когда-то она называлась Fruity Loops и стала революционной в мире музыки. Лет десять назад музыканту требовалось снять студию или выложить несколько сотен тысяч крон за инструменты и оборудование. Теперь же все можно было сделать не выходя из спальни.
Тим действовал интуитивно. Немного побренчал на гитаре, чтобы понять азы. Если зеленые линии оказывались в верхней части сетки, ноты выходили высокими, в нижней – низкими. Эта программа по сути «рисовала» аккорды. Тим передвинул одну линию повыше, другую пониже, послушал, что вышло. При растягивании линии пошире нота звучала дольше.
Слева находилась колонка с предзаписанными звуками: синтезированные гитары, тарелки и скрипки. Одни напоминали капли дождя, неловко стучавшие по подоконнику, другие шипели, словно масло на сковороде. Третьи гремели, будто космические корабли во время перестрелки, четвертые звучали вкрадчиво и напряженно, как в фильме ужасов. Целый оркестр – нет, сотни оркестров оказались упакованы в одну единственную компьютерную программу.
Не в силах ждать, Тим бросился изучать все тонкости новой игрушки. Ночи напролет он перетягивал зеленые волны, придавая им разные формы. Если что-то не получалось, он начинал сначала.
Вскоре он понял: один и тот же аккорд может звучать совершенно по-разному в зависимости от того, что именно он выберет из левой колонки программы. То, что в одной интерпретации казалось спокойным и умиротворяющим, в другой походило на гнетущий рев. Особенно Тим проникся к Z3ta+, где находились звуки с сочными названиями Trance Delivery, Foreign Attack, Space Bell и Fusion Poly. Ему удалось синтезировать эдакое жалобное звучание, которое придало всей мелодии некоторую гнусавость.
Идеально! Он знал: Якоб, Фрикку и все остальные оценят по достоинству песню, которая едва ли вызывала что-то кроме раздражения. В папке Vengeance Essential Clubsounds Volume 2 Тим обнаружил весело звенящий хай-хэт, которым тут же приправил свою мелодию, равномерно и часто распределив его. Там же хранился и предзаписанный крик: «The beat, the bass and the party – let’s go!»[28 - «Бит, бас и вечеринка – поехали!»]
Его песня наконец начала обретать форму. Чтобы лишний раз подчеркнуть, что речь о пародии, он добавил еще одну звуковую дорожку, где без перерыва повторялось: «БАС! БАС! БАС! БАС! БАС!»
Может, вышло и не так хорошо, как хотелось бы, зато весело и точно бы действовало на нервы.
Филип Окессон пробрался через погрузочно-разгрузочную площадку, ориентируясь на пульсирующий звук, заставлявший вибрировать бетонные стены. Вместе с другом он прошел через облезлый склад в промзоне Накки[29 - Накка – один из районов в юго-восточной части Стокгольмского муниципалитета.] – и наконец оказался в дымке, образуемой дымогенератором.
Это было совсем не похоже на скучные уроки в гимназии.
По танцполу скользили зеленые лазерные лучи, сливаясь в дрожащую паутину. Повсюду были светловолосые девчонки в облегающих платьях и парни из пригорода в дорогих костюмах и сникерах с позолоченными пряжками. В зале гремела оглушительная электронная музыка.
Филип так долго мечтал это увидеть вживую, что все казалось ему знакомым.
Стиль хаус, как и его двоюродный братец техно, родился в Чикаго, но был подхвачен любопытными британцами, которые и привезли эту музыку из США в Европу. А вместе с ней и вечеринки. Филип Окессон был наслышан о легендарном лете 1988-го, когда жаждавшие танцевать англичане устраивали незаконные рейв-пати на полях прямо у шоссе близ Лондона. Он знал и о «Параде любви», который годом ранее захватил Берлин, когда люди высыпали на улицы чествовать свободу и отмечать равноправие в любви.
На этом вечеринки не закончились. Они перебрались в заброшенные промзоны и на лесные опушки каждого уголка Европы, превратив танцевальную музыку в современную народную – эдакое лоскутное одеяло из разных стилей, которые то смешивались друг с другом, то вновь расходились.
В 2007 году французский хаус состоял из отфильтрованных элементов диско, паривших над расплывчатыми басовыми переходами. В Англии на пиратском радио звучал шумный «колеблющийся» бас вязкого стиля, вошедшего в историю как дабстеп. Сильнее всех разошлись нидерландцы: там собирал стадионы Tiеsto, заполняя их трансом на основе гремящих барабанов с наложенными на них струнными аранжировками.
Швеции нечем был похвастать – во всяком случае в количественном эквиваленте. Однако изменения все же намечались, и прогрессивные люди, подобные Филипу Окессону, не могли не замечать этого. В Стокгольме зарождалось особое музыкальное направление, мощное и эйфорическое, – только так можно описать те звуки, что доносились в тот вечер из складского помещения в южном пригороде.
Филип Окессон устремился к толпе, методично двигавшейся под звуки гремящего баса. Несколькими неделями ранее он впервые попробовал экстази и почувствовал, как крошечная таблетка заставила музыку отзываться в каждой клеточке его тела. Странным образом мелодии будто сливались с ним в единое целое. Так было и в этот раз: перед тем как пойти на вечеринку, они собрались на террасе отца одного из друзей, приняли необходимую для поднятия настроения дозу, и теперь музыка мягкими волнами расплывалась по телу. Было что-то волшебное в том, как эти мелодии медленно набирали мощь.
Ничего не смыслившие в этом, вероятно, воспринимали все песни как точные копии друг друга. Для непосвященных они были на одно лицо. Но в этом-то и прелесть! Именно монотонностью музыка и завораживала, затрагивая абсолютно все органы чувств. Это был океан, где постепенно начинался шторм.
На некое подобие сцены вышел парень в потертых джинсах, футболке и надетой задом наперед бейсболке с надписью LA Dodgers. Медленно переключая песню, он сорвал с себя бейсболку, обнажив туго перетянутый хвостик.
Вот он. Стив Анжелло. Из всех музыкантов Стокгольма, избравших своей стезей хаус, этот двадцатичетырехлетний парень был лучшим. В этом Филип Окессон не сомневался ни секунды. Достаточно на него взглянуть: в каждом жесте Анжелло чувствовалось, что ему абсолютно плевать на всех и вся. Казалось, из трудностей он всегда выходит с гордо поднятой головой. Шведская пресса, разумеется, не успевала за происходящим и даже не догадывалась, как за эти годы изменилась столичная музыкальная сцена. Но разве это важно, когда Анжелло встречается с модной блогершей? Давая советы по уходу за кожей и лаковым туфелькам, она рассказывала о том, когда ее парень встанет за пульт в клубах Стуреплана – тех самых, которые Филип Окессон мечтал посетить. Она писала о приветственных напитках в Grodan, F12 и Laroy, выкладывала фото Аксвелла и Себастьяна Ингроссо – двух продюсеров, с которыми сотрудничал Стив Анжелло.
Шутки ради, будто подчеркивая, сколь мала, но важна была шведская сцена, трио начало называть себя Swedish House Mafia. Летом они выступали на Ибице, средиземноморском острове, славящимся своими вечеринками. Филип уже успел понять, что это настоящий рай. На фотографиях в блоге Себастьян Ингроссо указывал на клуб Pacha, крепко держа выпивку. Там они выступали с самим Дэвидом Геттой! Нацепив соломенную шляпу, Стив Анжелло сидел на берегу с музыкальным журналом Mixmag и читал очередную статью о себе.
О такой жизни можно только мечтать!
Под гремящий бас, который отдавался в стенах, Филип Окессон принялся размахивать руками в такт музыке.
Это был его мир. Мир, в который он так долго жаждал попасть.
Тим Берглинг не ходил по клубам. Его это совершенно не привлекало. Вместо этого он провел четыре месяца перед компьютером, но результат, по его мнению, по-прежнему оставлял желать лучшего. В песнях явно чего-то не хватало.
Когда Тима просили описать жанр, в котором он работает, наступало замешательство. Что это за музыка? «Если честно, не знаю», – написал он однажды на форуме Studio, где неуверенные в себе новички соседствовали с именитыми музыкантами. «Что-то вроде подросткового-простецко-евродэнсовского техно», – решил он наконец. В конце января 2007 года он попросил совета о работе с программой FL Studio:
«Хотел узнать: может, у какого-нибудь знатока FL найдется немного времени, чтобы помочь мне с мелодией, которой я в целом вполне доволен. Дело в том, что я вот уже несколько ДНЕЙ колдую и с компрессором, и с усилителем баса, и с вокодером и пр., чтобы голос и бас хорошо звучали, но ничего не выходит:/. Никак не разберусь с этим компрессором и в песне дисторшн уже при увеличении громкости всего на 30 %…»
Советы Тим впитывал, словно губка. Смотрел новые ролики на YouTube, где объяснялись тонкости и настройки программы.
Судя по всему, многие начинали с ударных и баса. Если они вместе звучат хорошо – считай, полдела сделано. Это основа, хребет песни. Потом ее можно было приправить сэмплированием или небольшим стоном, но именно ударные и бас давали жизнь композиции.
Интуиция подсказывала Тиму нечто совсем другое.
Он начинал с мелодии.
Если она еще не звучала в его голове, то рождалась во время вырисовывания аккорда. Придумав мелодию, он переходил к следующему этапу. Тим подыскивал подходящий синтезированный звук, который доводил до ума. FL Studio позволяла превращать звук в совершенно неузнаваемый. Инструменты теряли традиционную роль: идеально настроенные струнные превращались в ритмичные; короткий агрессивный позывной трубы можно было переделать в мягкий бас.
Только когда аккорды звучали более-менее так, как хотелось Тиму, он переходил к ударным и дополнительным эффектам.
В YouTube играло видео Feel The Vibe (Til The Morning Comes) – композиция Аксвелла из Swedish House Mafia. Наклонившись к экрану, Тим внимательно изучал детали, стараясь уловить обволакивающую дорожку баса и элементы, придававшие песне какую-то теплоту. Он обратил внимание, как элегантно и воздушно бас перекликается с основной мелодией. Тиму нравилась эта мягкость, вызывавшая эйфорию, но не переходившая грань. Жизнерадостная музыка, которая не выходит из головы. И как Аксвеллу удалось добиться такого звучания? Ритмы Тима были словно начертаны острым карандашом, в то время как композиции Аксвелла – это картины, написанные разноцветной пастелью.
Ночи напролет Тим читал и задавал вопросы – в точности как раньше, когда был увлечен играми. Приходившим к нему друзьям было очевидно: он поглощен новым делом. Они предлагали ему посмотреть какой-нибудь фильм или устроить очередной рейд в World of Warcraft – но нет, Тим сидел, уткнувшись в экран, погрузившись в собственный мир. Так проходил час, иногда два. Тим словно не замечал товарищей.
Его затянул этот пазл, он понимал, что кусочек, сам по себе казавшийся незначительным, мог стать основополагающим, будучи объединенным с другим. В этом процессе была какая-то своя логика, дарующая ему успокоение.
Тим не думал о домашних заданиях, о еде и прыщах. Всего этого отныне не существовало.
Когда складывались два-три, а то и четыре кусочка пазла, Тим подскакивал на стуле. Подумать только: недавно на экране была лишь пустая сетка, а теперь в наушниках звучал бит. Да еще такой заводной!
Его распирало от счастья и гордости, когда он, размахивая руками, проигрывал получившуюся мелодию.
Если в соседней комнате слышалось шевеление – Анки шла в туалет, – он тут же выключал свет, чтобы она не догадалась, что он еще не спит.
По Эстермальму поползли слухи о музыканте, называвшем себя Moonboy. В коридоре гимназии Эстра-Реал из мобильников звучала композиция En l?da, а Филип Окессон даже ставил ее на домашней вечеринке весной 2007 года, пришедшейся на весенний семестр второго курса.
Как-то один парень из класса Филипа рассказал, что Moonboy якобы учится в их же школе. «Не может быть», – подумал Окессон. Мелодия слишком профессиональна, никто в их возрасте не мог создать чего-то подобного.
Да ладно, неужели это парень из класса E2C? Тот, чья мать – актриса? Парень, что вечно торчал у столов рядом со шкафчиками и без умолку болтал о компьютерных играх? Тот, с пожелтевшими подошвами потертых адидасовских кроссовок?
