скачать книгу бесплатно
… Мальчишка, слава богу, почти успел перескочить! Но ноги ему отрезало.
С этого дня водить поезда Иван уже не мог. Два дня он лежал дома, не говорил, не слышал ни чего, на вопрос приходящих в дом после аварии следователей не отвечал.
На третий день молча поднялся, и спросил, как ему найти родителей мальчика. Снял с книжки почти все деньги, взял такси, поехал. Нашел этот дом, стоящий в деревушке, примыкающий к железной дороге, вошел.
Отец, мать, еще какие-то парни, видимо братья, сидели за столом. Он помялся у порога.
– Это я его сбил. Хочу чем-то ….
Договорить он не успел, Его выволокли во двор, жестоко избили, деньги отобрали. Таксист погрузил его полумертвого в салон.
Из дневника
«Избили меня знатно! И ушли в дом. Не знаю, сколько я лежал на земле, пока не оклемался. Но оклемался. Таксист ждал. Я все же нашел силы опять войти в дом.
– Вот что, мужики. Битьем, ноги пацану не вернешь. Ничем не вернешь. Но, я вот что вам скажу. Сколько могу, я соберу деньги на инвалидную коляску. Импортную. Стоит полмиллиона. Я уже начал. И вы собирайте по своим знакомым. В ней у парня будет нормальная жизнь. Как у всех. Это все, что могу.
Стало тихо. Потом старший, видимо отец, спросил:
– Ты когда-нибудь, видел полмиллиона? – помолчал немного, потом сказал: Соберешь – бог простит!
Я и сам не знал, как это сделать. Но вся моя жизнь после этого пошла только для этого паренька. Я его так и не видел. Боялся прийти в больницу того города, где он лежал. А про коляску не я придумал. Попросил Таньку, жену теперь мою, узнать все у хирурга в ее больнице. Вот он и рассказал: до двадцати лет пока парень растет, протезы делать нельзя. Лучше коляска, но необыкновенная. Импортная коляска, вроде как у параолимпийцев с электромотором, крутится во все стороны, ну словом, на ней, как на ногах – и на улицу, и в школу, и дома! Но, полмиллиона, да!
В общем, рассказывал долго. Прошел почти год. Я открыл счет, при счете банк создал общественный совет – чтобы я их на себя не тратил. Об этом я дал рекламу – две зарплаты наших с женой истратил – во все газеты и телевидение нашего города. Расчет был простой, в городе нашем пятьдесят тысяч человек. Если каждый даст сто рублей – вот уже полмиллиона. Конечно, каждый не даст. Я съездил в Сочи, на базу параолимпийцев. Рассказал свою историю. Главный тренер сказал:
– Много не дадим, но сто тысяч выделим из нашего фонда. И бесплатно летом примем на сборы юношеской команды. Пусть посмотрит, как можно жить!
Кое- как, деньги собирались. Но, оказалось, деньги не главное. Главное утереть лицо от плевков!
Вызвали в прокуратуру:
– На каком основании собираете деньги?
– А на каком надо?
– На каком-нибудь, но надо. Заявление медицинской комиссии, ходатайство школы, благотворительной организации. А вы ему кто?
– Никто.
– Как, никто?!
Чуть в кутузку не упекли! Потом знакомые и незнакомые начали звонить:
– Хороший, какой! Нажиться на чужой беде хотел! На машину уже хватило?! А последней доконала жена:
– А ты о своих детях подумал?! Полмиллиона уже собрал, нам-то, сколько-нибудь оставил?
–Детям, конечно, я не оставил. Ну, и черт с ним! Парень тот живет. Готовиться летом в Сочи поехать! А я его так и не видел.....»
***
… Да, после аварии Иван ездить не смог. Ушел в диспетчера. Работа скучная, на одном месте, но а где она веселая? Вся жизнь ради рельсов, запахов машинного масла, голосов диспетчеров из репродукторов. Но жизнь привычная, дом, куда возвращался, привычный, жена привычная, да и дети…
Бывали и светлые случаи. Возвращался он с работы через железнодорожные пути, через отстойник для ожидавших своего расписания поездов. Проводницы часто ночевали в таких вагонах. И уже третий вечер, проходя мимо одного из вагонов, видел он эту женщину, вернее, только ее лицо у вагонного столика, смотрящее сквозь мутное окно.
Он улыбался ей, она тоже улыбалась. А стояла осень. И так эта женщина его тронула, одиночество ее что ли, неприкаянность и бездомность, что он набрал букет из кленовых листьев, и проходя мимо ее вагона, постучал в окно.
– Это тебе! – протянул он букет.
По движению его губ, она догадалась, и дала знак: заходи, мол!
Он подошел к железным ступеням двери вагона. Она открыла дверь.
– Чего ты?
– Это тебе!– повторил он.
Она удивленно ахнула:
– Влюбился, что ли?
– Ага! – радостно закивал он.
Она засмеялась:
– Ну, заходи.
Иван, вообще-то шел домой, но ладно, дом подождет, чего он там не видел!
В купе она вытащила бутылку водки, нарезала колбасы, хлеб.
– Ну, давай, влюбленный, со свиданьицем?
Немного поговорили, еще раз выпили, но когда Иван стал увлеченно рассказывать о своей работе, она вдруг прервала:
– А ты что, меня, правда, любишь?
– Ну, да! – растерянно ответил он, хотя про любовь он до сих пор не думал.
– Знаешь, меня уже давно никто не любил, – задумчиво сказала она. Ну, бригадир не в счет! И весело упала на спальную полку, задирая платье, и торопливо снимая колготки вместе с трусами.
– Иди сюда! Давай, люби!
Иван от неожиданности растерялся. Но, она уже потянула его на себя, расстегивая на нем ремень брюк. И вдруг Иван с ужасом ощутил, что у него не встает! То ли от стресса, то ли от неожиданности!
Проводница тем временем нащупала, наконец, в его штанах то, ради чего она их снимала!
– Эй, ты чего?! – поразившись, прикрикнула она на него!
Домой Иван возвращался трясущимся от стыда и позора.
– Нет, это не мое! – постановил он себе приговор в утешение. Но для проверки, ночью сунулся к жене. С женой получилось.
Из дневника
«Это тонкое смуглое лицо, прикрытое прядями волос, видел я каждый вечер, возвращаясь домой в окне стоящего на путях вагона. Кто она? Почему одна? Почему не уходит домой. Когда начнется рабочий график движения этого пассажирского состава? Я уже придумал ей историю, история эта была о брошенной девушке, о погибшей любви юной проводницы, встретившей в одном из своих пассажиров того, кого искала …
Словом, это была красивая история. Но я проходил мимо вагона, а девушка продолжала читать при свете настольной лампы в своем служебном купе.
В этот вечер, я решил набрать осенних кленовых листьев, и, проходя мимо вагона, постучал в ее окно, протянул ей этот букет. Она улыбнулась и откинула верхнюю фрамугу окна, протянула узкую руку, чтобы взять букет.
– Спасибо! – сказала она
А я стоял, и не знал, что дальше делать.
– Пойдемте, погуляем – ляпнул я, не придумав ничего лучшего.
Она отрицательно покачала головой.
– Но ведь вам скучно!
– Скучно, – согласилась она.
– Тогда в чем дело?
– В том, что я боюсь.
– Меня?
– Да всего. Темнеет. Вечер. Этот прирельсовый тупик. Да какая вам разница. А за букетик спасибо. – И она собралась закрывать фрамугу.
– Постойте! – закричал я. – А можно я приглашу вас в кафе!? Здесь на вокзале. Там не страшно. А пока вы будете собираться, я отойду на двадцать метров, туда, на перрон. Там же уже люди!
– А зачем вам это? – спросила она.
– Не знаю! Просто вас уже третий день вижу. Вы мне очень нравитесь. А дальше этого я не думаю!
– Пока,– уточнила она, улыбнувшись.
– Ну да, пока. Но если я о чем-то подумаю потом, вам же никто не мешает сказать мне: «Пошел вон!»
– Не мешает. И полиция здесь рядом. Видите, вон там, на перроне отделение полиции.
И вздохнула:
– Ну, ладно. Поесть все равно надо. Только я на свои, идет?!
Тихо было в кафешке. Почти никого.
– Это я попросил, – сострил я, чтобы нам не мешали.
– Небось, всю зарплату истратил, – пошутила она, переходя сразу на «ты». И сразу попросила:
– Только давай не рассказывать друг другу свои биографии. Зачем это нам? Завтра – послезавтра я уеду и никогда больше не увидимся. А хочешь, чтобы я об этом вечере хорошо вспоминала, тогда не приставай ко мне. Сразу предупреждаю: все равно ничего не выйдет!
– Ладно, – согласился я, – тогда давай петь!
Она посмотрела насмешливо.
– А давай! Если не выгонят.– И очень тихо, совсем тихо запела:
– Ой, да не вечер, да не вечер. Пела она красиво, и голос был красивый, И она красивая. И все что я знал о ней, что ее звали Марина. Я стал тихо-тихо ей подпевать. Официантка принесла еду. Услышав нас, опустилась на свободный стул и так же тихо стала подпевать. Так мы перепели почти все песни, какие знали. Официантка давно ушла. Она все же была на работе. Марина вдруг замолчала.
– А поговорить?! – насмешливо сказала она.
– Давай,– сказал я. – Только ты лучше рассказывай, у тебя ведь сплошные путешествия.
– Ладно,– согласилась она – только не про путешествия.
Так мы просидели еще два часа.
– Ну, пора, – сказала она. – Вечер действительно удался.
– Я провожу.
– Не нужно. Ведь договорились: не приставать.
– А я и не собираюсь. Но провожу. Тебе же страшно.
– Нет, – засмеялась она, – у меня свисток.– И она его достала. – А вон отделение полиции!
Совсем стемнело, зажглись звезды, когда мы дошли до ее вагона.
– Ну, пока, – я протянул ей руку. Она что-то замялась, постояла.
– Знаешь, я на самом деле не хочу расставаться, и уходить в свою одиночку. Вобщем приглашаю. Но, ты помнишь – не приставать!
– Ну, хочешь, я приставалку в тамбуре оставлю, а к тебе так приду!?
– Да она у тебя еще и отстегивается? – засмеялась она.
Мы сидели в купе, смотрели на дверь, говорили о всякой ерунде. Было легко. Но странно. Взрослые же люди, а сидят как пионер и пионерка. Я сказал ей об этом. Она вдруг помрачнела. Потом взяла мою руку, помолчала:
– Ладно, скажу. Меня в прошлом году изнасиловали. Я теперь, наверное, никогда не смогу ни любить, ни этим заниматься! Все. Больше ни о чем не спрашивай.
Я прижался к ней лбом, погладил по волосам.
– Все пройдет.
