Божественный огонь

скачать книгу бесплатно


– Да, два человека редко видят одно и то же. Вы, к примеру, увидели богиню. Я… – он заколебался.

– Ну?

– Я увидел только девушку с беспокойными глазами, – серьезно ответил Петр.

– Однако они в этот момент уже остановились около указанного адреса.

Это был скорее… да нет, это попросту был загородный дом, построенный исключительно для отдыха, и землю, примыкавшую к нему, не возделывали – ни одной сотки.

Сначала показалась красная кирпичная сторожка, до самой крыши спрятанная среди вечнозеленых растений. Олег подумал, что это и есть усадьба, но, с трепетом пройдя в боковую калитку и дальше, до поворота аллеи, он наконец, увидел дом. Построенный недавно – в сущности почти новый, – он был того же густо – красного цвета, что и сторожка, так резко выделявшаяся в гуще вечнозеленых растений. А за углом дома, высившегося на фоне тусклых красок, словно красная герань, в лазурной дали, виднелся лес.

А рядом, во дворе, летняя кухонька стояла. Маленькая, но аккуратная, как игрушка. За воротами – скамейка со спинкой, крашеная, удобно вечерами сидеть на ней.

Дом, как говорят в деревне, человека на деньгах, отличишь сразу. Он и понаряднее: наличники у окошек и двери непременно покрашены, вместо жердяной изгороди оградка из рейки или плетень из сосновых или еловых колышков, а то и из листового крашеного железа.

Вышла хозяйка дома и пригласила осмотреть сдаваемое ей жильё и спросила Олега: «Вы надолго?» Она спросила это нежно и доверительно и с сомнением посмотрела на Олега своими завораживающими глазами.

Олег разглядывал женщину, пораженный выражением ее больших сияющих глаз на загорелом лице. Оно приковывало взгляд своей необычайной красотой. Широко расставленные, немного крупноватые брови, прямой, точеный нос, белоснежные ровные зубы. Твердый подбородок с глубокой ямочкой; крупный, породистый рот; темно-каштановые волосы, растрепавшиеся от ветра, закрывали плечи.

Она открыла обитую дерматином дверь. Комната – это сразу видно – была предназначена для гостей. Высокая кровать с горкой белых подушек под кисейной накидкой и ковриком на стене – красавица в обнимку с собакой, тюлевые занавески во все окно, фикусы, разросшиеся до потолка.

Комната, встретившая его чистой и солнечным сиянием. Подойдя к окну, он увидел, что и в самом деле солнце, минуту назад, горевшее жарко и сухо, уже тускнело. Лишь просвечивает из наплывшую на него сизым краешком громадной сиреневой тучи. Едва взглянув на эту тучу, он услышал дальнее глухое ворчание грома.

Вся комната разделена на две половины, одна ближе к камину, в котором ярко и уютно пылал огонь, представляла собою миниатюрную столовую, а другая, задняя, нечто среднее между гостиной и будуаром, с мягкими креслами, с глубоким изящным диваном, на полу лежала громадная шкура медведя. У стены под окнами в полумраке был помещен небольшой столик, где на подносе стояла бутылка с вином, а за этой бутылкой виднелось несколько темноватого стекла фужеров. На камине, среди ряда художественных старинных вещей, было помещено изумительной работы распятие, кажется, выточенное из слоновой кости.

Вся обстановка спальни говорила о том, что здесь живет человек, привыкший работать. Каждая вещь в ней была целесообразна, вместе с тем на всем лежал отпечаток отнюдь не спартанского комфорта.

Ванная комната была в точности такая, как в любом доме средней руки: зеленоватые кафельные стены, зеленоватый плиточный пол, никелированная вешалка для полотенец, большое зеркало с подставками для зубных щеток и стакана, металлический шкафчик на стене, облицованная кафелем ванна с душем и электрический выключатель в виде шнура. Все было безукоризненно чисто, чуть-чуть пахло душистым мылом и свежими, прямо из прачечной, полотенцами. Это была только ванная комната, по самой природе своей предназначенная быть ванной комнатой и ничем другим.

Сдаваемое жилье Олегу понравилась. Он отпустил таксиста, предварительно расплатившись с ним. Дал ему немного больше, чем было условленно.

Подписав с хозяйкой договор аренды, и заплатив за аренду вперед, он начал устраиваться, получив от хозяйки ключи и ряд советов.

Разложив свои вещи в гардероб, намного посидел, огляделся и вышел из дома.

Олег отправился гулять один. Шел не спеша правой стороной дороги, которая напоминала аллею. Под ногами шуршала трава.

По стволам берез скользили бронзовые лучи заката. Бродил долго, может, час, может, больше. Ему чудилось, что он бредет по небу с застывшими облаками, так отчетливо было его отражение в неподвижной воде.

На речке и у моря приютился город. В этом месте речка делает несколько крутых излучин, соединенных протоками; все сплетение, если смотреть в ясный летний день с высокого правого берега реки, кажется целым бантом из голубых лент.

Этот высокий берег подымается над уровнем реки сажен на пять. Точно срезан огромным ножом так круто, что взобраться от воды наверх, можно, только хватаясь за кусты, густо покрывающие склон. Оттуда, сверху, открывается вид. Направо к югу и налево на север тянутся холмы правого берега реки, круто спускающиеся в долину, как тот, с которого мы смотрим, или отлогие; некоторые из них белеют своими обнаженными от почвы меловыми вершинами и скатами; другие покрыты по большей части травой.

Внизу река, изгибаясь голубой лентой, тянется с севера на юг. Она окаймлена кустами лозняка, кое-где сосною, а около города садами. В некотором расстоянии от берега, тянутся сплошной полосой почти по всему течению реки сыпучие пески, едва сдерживаемые лозою, и густым ковром душистого лилового чабреца. В этих песках, верстах в двух от города, приютилось и городское кладбище; с высоты оно кажется маленьким оазисом с возвышающеюся над ним деревянной колоколенкой кладбищенской церкви. Сам город не представляет собою ничего особенно выдающегося и очень похож на все небольшие города. Он выгодно отличается от своих собратий удивительною чистотою улиц, происходящею не столько от заботливости городского управления, сколько от песчаной почвы, на которой выстроен город. Почва эта всасывает решительно всякое количество влаги, какое может произвести разгневанное небо.

Дома представляли собой довольно пеструю смесь самых разнообразных стилей – от бревенчатых коттеджей с решетчатыми окнами до претенциозных зданий, в белых стенах, зеленых крышах и вычурных чугунных оградах. Олегу почудилось что-то испанское. Без сомнения, человеку, знающему толк в архитектурных ансамблях, все это показалось бы, вероятно, каким-то кошмаром, но Олег не воспринимал город с эстетической точки зрения.

Потом Олег пошел в зоопарк.

В зоопарк он шел пешком, нарочно выбирая узкие безлюдные улочки во избежание нежелательной встречи.

У клетки с павианами он задержался совсем ненадолго. Грустно было смотреть на этих несчастных с человеческими глазами. Они и сами, видно, были в отчаянии и оттого, что родились на свет, и от самого своего существования. Быть наделенным щедрее других и в то же время не иметь ничего – что может быть ужаснее? Если мы и вправду принадлежим к одному семейству, как утверждает энциклопедия, то кто дал людям право сажать в клетки этих несчастных животных? А в том, что они несчастны, он не сомневался ни не миг, хотя по логике вещей выходило, что у них есть все – и надежное убежище, и полноценная, обильная пища. А может быть, это общая участь всех животных?! Чем, собственно, превосходим их мы, люди? Разве не застряли мы еще безнадежнее, чем они, на этом трагическом перекрестке? Жизнь без смысла и смысл без жизни – не исключено, что это и есть две единственные возможности нашего будущего существования…

Дольше всего он простоял у клетки с выдрами. Вид их, его приободрил. Нет, выдры устояли против этого обезьяньего растления, они продолжают сопротивляться. Он наблюдал, как без устали они ныряют в воду, как передвигаются в ней изящно и совершенно. А ведь в этой воде нет ничего, что могла бы привлечь их или заманить туда. Никаких стимулов – ни ожидания, ни надежды, ни пищи. И все-таки они плавали и плавали, выбирались на сушу и снова ныряли, даже не обращая внимания друг на друга. Они делали лучшее, что можно делать в этом мире, – поддерживали свое совершенство.

Выйдя из зоопарка, он остановил такси и с облегчением плюхнулся на мягкое сидение машины. Попросил таксиста подвести его на берег моря.

На десятки верст протянулась широкая и дрожащая серебряная полоса лунного света; остальное море было черно; доходил правильный, глухой шум раскатывавшихся по песчаному берегу волн; еще более черные, чем самое море, силуэты судов покачивались на рейде.

С моря несло сырым и соленым воздухом; Олег, до сих пор не видавший ничего подобного, с удовольствием смотрел на море, пароходы, корабли он радостно, в первый раз в жизни, вдыхал морской воздух. Долго наслаждался новыми для него ощущениями, повернувшись спиной к городу, в который приехал только сегодня и в котором должен был жить около месяца. За ним пестрая толпа публики гуляла по бульвару, слышалась то русская, то нерусская речь, то чинные и тихие голоса местных почтенных особ, то громкие и веселые голоса взрослых, ходивших кучками. Взрыв хохота в одной из таких групп заставил Олега обернуться. Веселая гурьба шла мимо; один из юношей говорил что-то молоденькой девушке; товарищи шумели и перебивали его горячую и, по-видимому, оправдательную речь.

– Не верьте, Нина! Все врет! Выдумывает!

– Да право же, Нина, я нисколько не виноват!

– Если вы, Кожин, еще когда-нибудь вздумаете меня обманывать… – принужденно-чинным молодым голоском заговорила девушка.

Конца разговора Олег недослышал, потому что гурьба прошла мимо. Через полминуты вновь послышался взрыв смеха.

Олег пошел к морю.

Женщины этих мест любят море. Оно, голубое, как небо, влечет их к себе своею неописуемою красотой. Пойти на берег, сбросить обувь и протянуть его ласковым волнам свои ножки – первое удовольствие девушек этого края. Волны точно целуют их, с тихим шорохом набегая на мелкие камушки берега, а рассеянный взгляд девушек следит за кораблями, исчезающими вдали.

Олег пошел вдоль берега, на которое море выбросило массу капризно завившихся в какие-то спирали раковин. Встретились девушки, но между ними не было той, кого он видел у ворот с таксистом.

Ночь стояла густая, черная, полная предсмертного ожидания и не жаждущая пощады… И вдруг среди неподвижной, грозно молчащей мглы раздались хлюпающие, переливающиеся, прерывистые, звуки, как будто выл молодой волк, подняв морду. Прерывистые ноты раздирали ночную тишь, испуганные носились над морем и горькими, рыдающе – воющими отголосками пропадали в сумрачной и неподвижно раскинувшейся дали.

Треск цикад и кузнечиков наполняло воздух какой-то нежной, усыпляющей мелодией. Запах свежих трав и диких цветов разливался над всею поверхностью теплой волной.

В воздухе стоял густой туман, поднимавшийся из огромных заводей, усеивавших залив. Стояла непроглядная тьма, но море можно было различить благодаря множеству фосфоресцирующих бликов, пересекавшихся в разных направлениях.

Гребни волн, казалось, искрились, а бахрома пены, выброшенной прибоем на берег, испускала таинственный свет.

Отдельные участки моря, черные как чернила, начинали вдруг ярко светиться, словно освещенные изнутри мощной электрической лампой.

Только море, неугомонное, вечно тоскующее и вечно мечущееся море волновалось и катило к берегам волны с седыми верхушками.