Желание жизни

скачать книгу бесплатно

Желание жизни
Татьяна Юрьевна Мохова

Благодаря магическому предмету фармацевт мистер Челленджворс встречается с другой стороной своей личности и начинает её открывать. Персонажу суждено пережить череду счастливых и повергающих в отчаяние событий: в один день всё выходит так, как он давно задумал, в другой – мужчина страдает от рокового невезения.Только спустя время Джон Челленджворс начинает догадываться, что неосторожно купленный им предмет обладает таинственной волшебной силой. С этим открытием приходит понимание пустоты всей его предшествующей жизни и острое желание избавиться от призраков прежних мечтаний. Однако беспощадный механизм не так просто остановить: машинка ничего не хочет знать о внутреннем преображении своего «клиента», и фармацевт решает отказаться от неё раз и навсегда, чтобы возродиться для обновлённого будущего. Сможет ли герой обрести наконец желанную гармонию и покой, когда его представления о счастье начинают роковым образом меняться?

Татьяна Мохова

Желание жизни

Неожиданная встреча

В этот день было одновременно грустно и легко. Грустно – потому что день в конце ноября только в редких случаях может подарить всплески радости и вдохновения. А легко – потому что мистер Челленджворс понимал, что хуже ледяного дождя со снегом, не прекращающегося ни на секунду свирепого ветра и почти кромешной тьмы на улице в шестнадцать часов пополудни уже вряд ли может что-то случиться, а значит, надо наслаждаться предсказуемостью и родом извращённого спокойствия, которые дарит это время года. В компании немногочисленных знакомых этот мужчина очень любил повторять, что всегда делает ставку на надёжность, а не на эффект. Наверное, именно поэтому в его гардеробе находились весьма немногочисленные свидетельства франтовства, зато все экземпляры были сшиты на года, и к фактуре материала был способен придраться только очень злой критик. Однако мистер Челленджворс принципиально избегал слишком дорогие магазины одежды из-за убеждения, что всё это «сплошное вымогательство и афера».

Мы не можем отказать мистеру Челленджворсу в здоровой жилке так нужного всем практицизма. В его доме всё было разложено по полочкам, а сами полочки блистали какой-то почти отталкивающей чистотой. Несмотря на частую внешнюю холодность и отстранённость, мистер Челленджворс, судя по всему, не навсегда распрощался с сентиментальностью. Пусть и довольно глубоко скрытой. В его доме можно было обнаружить множество мелких статуэток с неразборчивым выражение лица, деревянные поделки забытого происхождения, игрушечные плетеные корзиночки, искусственные цветочки неестественных оттенков и прочие безделушки. Он на них редко обращал внимания, но выбрасывать всё равно не решался.

В его доме было одновременно приятно и страшно находиться. Несмотря на почти геометрическую планировку, с которой были расставлены все вещи в комнате, посетителя невольно охватывал ужас при мысли, в какую передрягу он может попасть разбей или передвинь что-нибудь невзначай сантиметра на два дальше положенного места. Впрочем, посетители мистера Челленджворса были спасены от его приступов гнева по той простой причине, что их у него никогда не было.

Нашего героя нельзя было назвать мизантропом, и даже на нелюдима он не смахивал. Но вот так получалось, что гостей у него не водилось, и мистер Челленджворс ничего не мог или не хотел с этим поделать. По его глубокому убеждению главная ценность жизни заключалась в спокойствии, и ему казалось, что он достиг того идеала, когда незыблемость и предугаданность не подвергают сомнению счастье и довольство. Он панически боялся перемен, пусть даже таких тихих и невинных, как пара-тройка новых знакомых, и искренне полагал, что лучше уже имеющегося размеренного хода жизни вряд ли что-то есть. Это не походило на самовнушение или прописанную психологом терапию – мистер Челленджворс терпеть не мог психологов и полагался только на себя в анализе душевных переживаний. Господин был не женат и даже мысль обзавестись семьёй наводила на него попеременно тоску и приступы ужаса. Однако было бы слишком жестоко отказать мистеру Челленджворсу в достойной порции добрых сантиментов. Так, он бережно хранил золотые часы с причудливым вензелем на циферблате. Этот ценный подарок достался ему в своё время от бабушки, которую мистер Челленджворс еще ни разу не упомянул в разговоре ни с одним своим знакомым. Тем не менее с аксессуаром он практически не расставался и каждый вечер пятницы заботливо протирал специальным раствором его запылившиеся и немного потускневшие детали.

… Несмотря на неприветливую погоду, мистер Челленджворс сейчас весело бормотал под нос донимавшую его еще с утра песенку и размахивал из стороны в сторону кожаным чемоданом. Господин работал главным фармацевтом в одной из самых больших в городе аптек. Учреждение называлось «Дом Асклепия», но горожане ленились выговаривать такое громоздкое название, и все называли аптеку просто «домом». Признаемся, что мечты мистера Челленджворса простирались намного, намного дальше – втайне он грезил стать полноправным партнёром владельца магазина, а ещё лучше его единоличным владельцем. Не лишённый снобизма и считающий честолюбие чуть ли не главной добродетелью, он в глубине души очень недолюбливал мистера Грейтгрина – нынешнюю главу предприятия. По его мнению, это был страшно ленивый, недальновидный и совсем не амбициозный человек, который грозил рано или поздно потопить многообещающий бизнес. Пока «Дом Асклепия» оставался практически фармацевтическим монополистом в городе, но это, разумеется, не могло продолжаться вечно. О грозящей магазину опасности мистер Челленджворс задумывался так же часто, как менялась погода в их небольшом городке, и с истинным самоотречением пытался заинтересовать этой непраздной мыслью шефа, но все его тяжкие потуги не встречали должного внимания. Однако любовь к своей работе была так сильна, а надежды на желанное развитие карьеры так велики, что оставить аптеку на произвол судьбы мистеру Челленджворсу просто не позволяло самолюбие. Он получил отличное медицинское образование, но написать диссертацию так и не решился – это бы отняло, по его мнению, слишком много времени, а мужчине не терпелось зарабатывать много денег и уверенно продвигаться по служебной лестнице. Коммерческая жилка взяла своё: мистер Челленджворс пошёл не в клинику, в чем были поначалу уверены почти все его знакомые, а в перспективную торговлю. Однако чем дольше и напряженнее он работал, тем всё сильнее давала о себе знать какая-то неприятная внутренняя неудовлетворённость, о причинах которой он всеми силами своей души старался не думать, так как это бы неминуемо разрушило его привычный размеренный распорядок жизни, а ведь страшнее этого он не мог себе ничего представить. К радости мистера Челленджворса разрешение его внутреннего разлада пришло как-то само собой. В одно удачное солнечное утро к нему вальяжно подошел мистер Грейтгрин и ленивым жестом бросил на прилавок газету.

– Вот, почитайте. Мне кажется, вам будет интересно. Если в итоге что-то надумаете, идите сразу ко мне, – отчеканил патрон с полузакрытыми глазами и быстро удалился в свой кабинет.

Обладая врождённой способностью молниеносно подмечать нужную информацию, мистер Челленджворс в секунду увидел нужный заголовок.

Членство в организации – грант на исследование

Тяжело дыша от волнения, аптекарь быстро прочитал всю заметку. Речь шла о наборе сотрудников в научно-исследовательский институт. Работа не предполагала напряженного графика: всё, что нужно было сделать соискателю, – это предоставить проект будущего исследования, и, если комиссия сочтёт предложение интересным, ученый получал полное финансовое обеспечение своей деятельности. Ладони мистера Челленджворс похолодели и вспотели, он с трудом вернул своё хладнокровие. Еще в студенческие годы юноша лелеял мечту совершить открытие в фармацевтике, и на старших курсах у него даже были серьёзные наработки. Скрупулезно изучая состав одного из самых популярных в стране лекарств от лихорадки, он обратил внимание, что многие компоненты препарата можно было бы заменить на намного более безопасные аналоги, чтобы свести к минимумы частые побочные эффекты. Долгими днями и ночами он готовился к эксперименту, но двери лаборатории были открыты только для аспирантов. И вот, у него появился прекрасный шанс! Уникальный шанс. И всё складывалось бы для него совсем замечательно, если бы только не краткая приписка в конце материала: «Уважаемые соискатели! Обращаем ваше внимание, что прежде чем присылать проект на рассмотрение комиссии, соискатель обязан пройти годовое обучение в институте и сдать необходимые экзамены». Лицо мистера Челленджворса мгновенно помрачнело. Да, безусловно, он был бы не самим собой, если бы не откладывал систематически весьма немаленькую сумму на чёрный день, но не до такой же степени простирался его научный азарт! Тратить все деньги – оплот своего спокойствия – на такую сомнительную авантюру?! И отряхнув грёзы смелых мечтаний со своих гордых плеч, он бодро направился к бюро босса, чтобы отчеканить твердое решение. Когда он осторожно вошёл в кабинет, Грейтгрин отреченно полулежал в кресле, положив ноги на стол.

– Челленджворс, а ну-ка прекратите, – лишь чуть приоткрыв глаза и сложив руки на груди, лениво заговорил мистер Грейтгрин. – Я вас знаю как облупленного. Бьюсь об заклад, вы уже всё там прокрутили, – Грейтгрин чванно изобразил ручкой в воздухе круг, – и продумали на несколько шагов вперед. Будь я неладен, если вы уже не посчитали всю прибыль от этого чудо-лекарства.

Мистер Челленджворс поднял брови.

– Да-да, Челленджворс, уж меня-то не проведешь. Сами поди забыли, как рассказывали о своих наполеоновских планах. Думаете, я так просто всё забываю? Я хоть и сплю на работе, по-вашему, как последний… сурок, – мистер Челленджворс не сдержал улыбку и в смущении опустил голову, – но еще кой-чего соображаю, – Грейтгрин с усилием встал и открыл маленький шкафчик со стеклянной дверцей. – Значит так. Слушайте меня внимательно, Челленджворс. Я даю деньги. Да-да, я даю вам немало денег, неугомонный вы тщеславец. Но только на ваше обучение, учтите! Да прекратите вы смотреть на меня как на помешанного – я так хочу! Только будет условие, друг мой. Мы будем продавать это лекарство, которое вы там сделаете… изобретете… так вот: мы будем его продавать только в нашей аптеке. Слышите меня, Челленджворс? Никаких побегов налево и дезертирства, поняли вы меня?

И не дождавшись ответа, внезапно проявивший недюжинную для своего темперамента оживленность, мистер Грейтгрин щегольски развернулся, а затем флегматично махнул подчинённому рукой, намекая таким образом, что ему пора возвращаться к своим делам.

И вот прошёл год, и неожиданно приближался день долгожданного опыта мистера Челленджворса!

Но мы надолго оставили его одного в хмуром расположении духа. Вернёмся теперь к его привычному каждодневному маршруту. С прискорбием отметим, что бескомпромиссно приближающиеся машины угрожали окатить джентльмена потоком грязи, пока тот самозабвенно подсчитывал прибыль от продажи лекарств. Пусть доход был и не его, слабость к деньгам мистера Челленджворса была настолько сильна, что он просто не мог устоять перед таким искушением.

– Чёрт возьми! Непостижимо! – Челленджворс с ожесточением принялся лупить себя по фалдам кристально чистого бежевого пальто. – Надо всё-таки что-то с этим делать!

Размышляя о текущих делах, мужчина даже не заметил, как случайно свернул с привычного маршрута и оказался в северном квартале города, куда заходил очень редко. Здесь росли маленькие вечнозеленые деревья, их часто украшали гирляндами на Новый год и Рождество. Чуть поодаль виднелся высокий серебристый шпиль самой высокой в городе колокольни. Проклиная свою рассеянность, аптекарь машинально свернул за угол и, как загипнотизированный, сбежал под прикрытие первого попавшегося магазина. Он знал, что такое старинные дубовые массивные двери: чтобы открыть, приходится навалиться на них всей тяжестью своего тела. Но на этот раз всё получилось по-другому – дверь удивительно легко поддалась напору.

Всё еще отмахиваясь и театрально отплёвываясь, мистер Челленджворс понял, что находится в неизвестном ему помещении. Опомнившись, он робко поставил портфель на пол и глазами растерянного ребёнка посмотрел в сторону прилавка. Сначала он подумал, что попал в детский магазин: никакого порядка в расставленных предметах не наблюдалось, но с первого взгляда глаз сразу различал обилие кукол, разноцветных, богато расшитых камнями и бусинками масок и загадочных механизмов – то ли это были цельные экзотические игрушки, то ли завалявшиеся части сломанных устройств. Так сразу и не поймешь. Куклы, куклы! Пестрота лиц, глаз, улыбок! И все на разный манер. Были здесь и маленькие неваляшки с неестественными улыбками – иной впечатлительный посетитель нашёл бы их даже устрашающими. Средние экземпляры поражали разнообразием костюмов: тут были и перья, и кружева, и даже экзотические цветы, пришитые к подолу. Самым удивительным для Челленджворса оказалось то, что лица больше походили на грубые слепки и как-то совсем терялись на фоне богатых аксессуаров. Были даже животные – в основном коты и лошади – разряженные почему-то как люди. Вот их «лица» выглядели, пожалуй, даже слишком правдоподобно. Смотреть на них долго нежданному посетителю было просто не по силам. От громадных кукол в человеческий рост мистер Челленджворс и вовсе в ужасе отшатнулся, приняв их поначалу за живых людей.

– Добрый день, сэр. Чем могу быть вам любезен?

Мистер Челленджворс встрепенулся всем телом, несмотря на обычно образцовые стальные нервы. За прилавком стоял опрятный сухопарый господин с крючковатым большим носом и седыми бакенбардами. Продавец протирал синей сатиновой тряпочкой один из «экспонатов музея». Рядом с ним лежало тяжелое старинное зеркальце с красивой зелёной ручкой. Крючковатый нос, казалось, был полностью поглощён своим занятием и не прервал уборку даже в момент приветствия, что очень обрадовало нашего героя, так как его немедленным желанием было улизнуть из этого мрачноватого заведения как можно незаметнее. Несмотря на этот первый сильный импульс, через секунду он как будто врос в пол и уперся застывшим взглядом на фигуру за прилавком.

– Я… Э… У вас тут новый магазин, к-хм… Я…мм, раньше вас не видел.

– Любезный сэр, новое – это необязательно то, что вы не видели раньше. Прошу вас, располагайтесь! Если угодно, повесьте пальто на вешалку, чтобы оно не мешало вам выбрать подарок по душе.

Первая сентенция таинственного субъекта не на шутку разозлила мистера Челленджворса. К тому же этот приторный вкрадчивый тон сильно действовал на нервы. Он вызывал далекие, покрытые пылью воспоминания о родном дядюшке Муриусе, учителе мировой художественной культуры, который в свободное от работы время обожал преподать племяннику пару-тройку уроков. А так как после восьмидесятипятилетнего юбилея такого времени у дядюшки Муриуса выдалось немало, от одного воспоминания о вдохновляющих встречах с родственником и его сходства с продавцом магазина кукол у мистера Челленджворса беспощадно задёргалось веко.

– Э-м-м… Ничего особенного я не хотел, извините. Я попал сюда случайно. Я, пожалуй, пойду. Всего доброго, – поспешно отрапортовал аптекарь, неуклюже приглаживая рукой волосы.

– Постойте, пожалуйста, сэр. Уверен, что мы сможем вас заинтересовать. Вот увидите, у вас останутся самые необычные воспоминания. Не торопитесь, не торопитесь…

Такая навязчивость продавца уже посягала на свободу и не могла не разозлить педантичного Челленджворса, но он всё равно почему-то не торопился хлопнуть дверью, несмотря на всю свою обычную бескомпромиссность. Аптекарь впервые обратил внимание на то, что кукловод не так уж был поглощен вычищением невидимых пятен с поверхности своих механизмов. Опущенные веки продавца скрывали глаза, но фармацевт инстинктивно почувствовал, что взгляд старика точно не сулил ничего хорошего. Он был почти уверен, что старьевщик уже изучил клиента с ног до головы, как если бы обладал третьим магическим глазом, при этом загадочный человек продолжал заниматься своим делом, в упор не замечая пронизывающего испытывающего взгляда мистера Челленджворса. Это почти полное внешнее безразличие удивляло и раздражало. Тот, кто хотя бы раз видел прежнего мистера Челленджворса, поразился бы его титаническому спокойствию, ведь обычно малейший намёк на невежество выводил господина из себя, и он никогда не отказывал себе в удовольствии прилюдно отчитать виновника. Молчаливый аптекарь не спешил уходить и продолжал смущенно оглядываться по сторонам. Только сейчас он заметил, что, кроме него, в помещении не было ни души. Комната озарилась приятным полумраком: по её периметру располагались старинные ажурные светильники, каждый с индивидуальным узором. Продавец не предпринимал никаких дополнительных попыток удержать клиента, что очень удивляло после высказанной торговцем уверенности, что мистер Челленджворс непременно найдет у него некий желанный товар. Но наш герой и без зазывающих фраз нашел себя поглощенным разнообразными предметами. Он продолжал не спеша расхаживать по просторному залу. Вдруг ему на глаза попалась старинная пишущая машинка.

– Мм, могу ли я узнать у вас, что это? – спросил он пожилого продавца, скрывая свою заинтересованность под как можно более хладнокровным тоном.

– А, это!.. – нос продавца всё ещё был в опущенном положении. – Пишущая машинка. Редкая модель. Начало восемнадцатого века.

«О боже мой! Да это же целое состояние!» – расстроился мистер Челленджворс, не в силах отвести взгляд от механизма.

Напомним нашим читателям, что путь от печатного станка Гуттенберга – открытия, перевернувшего представления человечества о своих возможностях, до пригодной в домашних условиях портативной пишущей машинки был долог. Понадобилось почти четыре с половиной века, чтобы итальянский изобретатель Пеллегрино Турри осчастливил своим гениальным изобретением графиню Каролину Фантони. Ещё в молодые годы девушку внезапно постигло страшное несчастье – она ослепла. Чтобы вернуть любимой даме смысл и радость существования, Турри придумал способ отпечатывать заранее выгравированные буквы через специальную копировальную бумагу. Таким образом графиня смогла посвятить себя сочинению стихотворений и писем. Несмотря на то, что первое сочинение Каролины Фантони датировано 1801 годом, а последнее – 1810, никаких других свидетельств существования почти магического для того времени прибора не сохранилось. Мистер Челленджворс был не силён в истории, и любознательность его чаще всего ограничивалась процентными ставками в банке, поэтому о первых пишущих машинках он имел самые смутные представления, и, если бы он знал, что из сохранившихся доныне приборов лишь пару-тройку можно отнести к первой трети девятнадцатого века и что хранятся они сейчас в музеях на стеллажах с очень толстыми стёклами, заявление крючковатого о «редкой модели начала восемнадцатого века» должно было бы как минимум насторожить. Но так не произошло. Мистер Челленджворс с огромным интересом продолжил изучать приглянувшуюся вещь.

– Вы можете рассмотреть её поближе, возьмите, – и продавец, не прощаясь с сатиновой синей тряпочкой, свободной рукой протянул мистеру Челленджворсу блестящую машинку.

Аптекарь сразу же почувствовал холодное прикосновение гладкого металла. На чёрной машинке не было ни царапины, ни зазубринки, ни сколько-нибудь различимого пятнышка. Белые буквы и цифры на клавишах поражали яркостью и чёткостью. Каретка же переливалась и почти ослепляла: мистер Челленджворс мог поклясться, что эта часть прибора, в зависимости от ракурса, казалась попеременно золотой, серебряной и перламутровой. Неизвестно доподлинно, сколько прошло минут, прежде чем герой нашего повествования смог оторвать напряженный завороженный взгляд от ценного механизма.

– Как видите, у машинки много достоинств, – произнёс продавец, прекратив наконец чистку, – ею можно и просто любоваться как предметом искусства, не правда ли?

Будь мистер Челленджворс сейчас повнимательнее, он смог бы уловить странную улыбку на лице незнакомца, который, как будто подстёгиваемый чем-то, принялся неторопливо перелистывать страницы толстого фолианта на прилавке.

– Вы не пожалеете, если приобретете этот, – показалось, что продавец на секунду задумался, – этот дорогой предмет.

– А печатать на ней можно? – поинтересовался аптекарь, даже не вспомнив, что последним из написанного им за пять лет была серия жалоб председателю домоуправления на шумные ночные вечеринки соседей. Так как ночь по представлениям мистера Челленджворса начиналась уже в восемнадцать часов (именно тогда он приходил с работы), а жалобы поступали с такой завидной регулярностью, что председатель перестал радоваться стопкам бесплатной бумаги для черновиков, соседей пришлось транспортировать на новое место жительства. С тех пор ближайшие пять-шесть квартир рядом с мистером Челленджворсом пустовали, и его вдохновенный писательский порыв угас, не успев как следует проснуться. Однако в этот момент задуматься о практической стороне покупки ему не пришло в голову.

– О, безусловно! Я уверен, вы не сможете оторваться от этой печатной машинки. И захотите напечатать на ней много всего важного, интересного и … желанного, – продолжая полуулыбаться, хозяин заведения чуть ли не опустился на свою огромную книгу в поиске только ему ведомых фраз, а его нос при этом почти задел страницы с текстом. Что касается мистера Челленджворса, то он был весь во власти нового увлечения и уже не находил странным, что сгорбленный продавец так и не удосуживал покупателя прямым взглядом. Лихорадочно подсчитывая все деньги, что были у него с собой, взволнованный, он вспомнил о своём кожаном черном портфеле. Повернувшись к двери, Челленджворс с ужасом понял, что не видит уже ни портфеля, ни выхода. Перед ним была просто часть стены, такая же, как и все остальные.

– Вы, полагаю, ищите ваш портфель-с?

Медовый вкрадчивый голос старьевщика заставил мистера Челленджворса передёрнуться.

– Не беспокойтесь, сэр. Я переложил его на стул рядом с прилавком, чтобы вам было удобнее. Вот он! – действительно, рядом с прилавком крючка как ни в чем не бывало лежал на стуле тот самый портфель.

– Но…я… я не пойму, где тут у вас дверь?

Старик мгновенно изменился в лице и заговорил театральным голосом, чуть ли не всхлипывая.

– Позвольте, неужели вы уже уходите? А я думал, вас всё-таки заинтересовал этот любопытный экземпляр. Ручная работа, мастерская чеканка… Не уверен, что вы найдете что-то подобное у других мастеров.

– Я…да… просто дверь… Она была, вроде бы, здесь, – от растерянности аптекарь подхватил не свойственное ему косноязычие.

– О чём вы говорите, сэр? – продавец тут же изобразил недоумение.

– Дверь, выход, – начал терять терпение Челленджворс, – я пришёл отсюда, – он указал на голую стену позади.

– Ну что вы! – продавец повернулся спиной и принялся вытирать пыль с головы куклы-гиганта. – Вы, наверное, просто немного растерялись здесь в этом великолепии чудесных экспонатов.

И, словно в подтверждение сказанного, голова одного из чудесных товаров с грохотом сорвалась с туловища и покатилась по полу, ослепляя оскалом своей улыбки

– Ох-хо-хо, временами усердствую, усердствую, когда привожу их в порядок, понимаете ли, – непонятным оправдывающимся тоном зачастил крючковатый. – А, да… Вы, кажется, спрашивали о выходе… Да вот же он! – и продавец протянул руку в противоположную от мистера Челленджворса сторону. И странное дело: там действительно красовалась массивная дубовая дверь. У мистера Челленджворса впервые за многие годы закружилась голова, поэтому ему немедленно захотелось сесть. Надо было брать себя в руки.

«Старик прав. Я просто вдруг потерял здесь ощущение пространства. И немудрено. Никакой логики в этой куче дурацких разряженных поделок… Заберу машинку – и домой».

– Э… Да. К-хм. Я хочу купить эту пишущую машинку. Не могли бы вы подсказать, в какую сумму мне это обойдётся? – спросил мистер Челленджворс как можно более вежливым тоном и аккуратным жестом вернул себе портфель.

Озвученная таинственным персонажем сумма приятно удивила: она составила пять месячных жалований, но всё же была намного меньше ожидаемой.

– Я согласен, – с трудом подавляя радость в голосе, выговорил покупатель. – Однако у меня нет с собой всей суммы… – добавил он замешкавшись.

– О, ничего страшного. Давайте оформим покупку в рассрочку, – продавец в ту же секунду исчез под столом и так же быстро вынырнул с ветхой книгой в руках. – Я надеюсь, вы соблаговолите оформить расписку. Я согласен ждать полгода.

Это предложение показалось мистеру Челленджворсу крайне соблазнительным. Он с лёгкостью отдал деньги за первый месяц. Крючковатый, не пересчитав, быстро положил купюры в ящик стола и протянул машинку. Очарованный аптекарь так и не мог отвести глаз от перламутрово-золотой каретки, иначе его бы точно довели до белого каления дурные манеры сухопарого господина, так и не удосужившегося посмотреть ему в глаза за всё время этого необычного разговора.

В этой главе мистер Челленджворс страстно хотел тишины, а получил сразу несколько посланий

Пожалуй, первый раз за всю сознательную жизнь мистер Челленджворс ворвался в гостиную, не повесив аккуратно в прихожей пальто на вешалку. Он был удивлен, озадачен, перевозбуждён. Надо признать, что из его памяти уже почти стерлось то, что поразило сначала прежде всего, – он с трудом описал бы сейчас фигуру старьевщика и решительно не понимал, почему часом ранее почти с содроганием бросал на старика опасливые взгляды. Не сразу вспомнил бы он и место, где располагался магазин. «Вроде бы, и на той аллее, где я всегда иду домой, а вроде, и нет… Ну, и какая разница? Мне там больше ничего и не надо», – размышлял он про себя с несвойственной ему ранее беспечностью. Ход мыслей был, конечно, примиряющий, но тем не менее мужчина места себе не мог найти, и причиной беспокойства была именно машинка. Мистер Челленджворс не мог нарадоваться покупке. Он обхватил машинку руками, ходил с ней из угла в угол, неотрывно нежно смотрел на неё, любовно поглаживал, и всё это с немного глуповатой улыбкой. Он мог бы, пожалуй, дойти до того, чтобы последовать примеру бессмертного мистера Пиквика и бесцельно швырнуть шляпу и очки на пол в припадке гомерического смеха. Наконец, джентльмен решил всё-таки прекратить бессмысленную прогулку по комнате и положил пишущую машинку на дубовый стол с зеленым бархатом – аптекарь копил деньги на этот предмет интерьера три года, методически откладывая фиксированную сумму и не позволяя себе поблажки ни на один месяц. Это была его персональная желанная дверка в ярмарку тщеславия. И его ничуть не смущало, что в комнате немного потрескалась штукатурка, а на полу можно было заметить непривлекательные трещины. У него был стол, дубовый стол! И с зеленым бархатом! Мистер Челленджворс от одной этой мысли становился как будто бы шире.

И вот теперь на его священном дубовом столе стоит эта великолепная машинка. Как она переливается! Какие оттенки цветов, какая богатая огранка! Мистер Челленджворс представил себе золото, много золота… Драгоценные камни, изумруды, алмазы… Он и сам не понимал, как вдруг всё резко закружилось перед глазами. Он как будто грезил наяву.

–Так! – раздался сильный хлопок по щекам. – Что это я? Что происходит?.. Пора ужинать, я что-то совсем забылся…

Челленджворс зашаркал в прихожую, чтобы наконец снять пальто, но не успел он дойти до вешалки, как раздался телефонный звонок.

– … Мистер Челленджворс? Здравствуйте! – на другом конце провода послышался тихий мелодичный женский голос.

– Да-да, я слушаю! Добрый вечер, – выбитый из колеи, аптекарь был немного раздражен.

– Простите, я… я не отвлекаю? Не могли бы вы уделить мне несколько минут, пожалуйста?

– Да-да! Я же говорю: слушаю! – долго не церемонясь, рявкнул Челленджворс.

Робкая собеседница замолчала на несколько мгновений, и это уже окончательно взбесило аптекаря.

– Но если вы всё время будете молчать, смысла в моём к вам повышенном внимании не будет вовсе!

Мужчина окончательно испугал девушку, и она быстро залепетала.

– Ох, извините, извините… Я… Я попозже позвоню. Извините…

– Да говорите же вы, наконец, что произошло! А!..– последовала неловкая пауза. – Так это вы, мисс Джинджер?..

Мистер Челленджворс сконфузился и постарался изменить интонацию своего раздражённого голоса как можно незаметнее.

– Да, это я, мистер Челленджворс. Еще раз простите, что побеспокоила. Я бы позже перезвонила?..

– Мисс Джинджер, всё… всё в порядке. Я… Просто тут было одно дело, я немного отвлекся … Говорите же, слушаю.

На другом конце провода еще секунду помолчали, как будто собираясь с силами.

… Эмили работала в аптеке мистера Грейтгрина и выполняла несложные задания: протирала пыльные коробки со складов, распределяла лекарства по категориям, вырезала из картона прямоугольники и аккуратно обозначала на них маркером цены. Часто, в виде особой милости, мистер Челленджворс доверял ей проставлять маркировочные бирки. Несмотря на незамысловатую работу, частенько девушка работала на износ: для их городка аптека была огромной, помещение состояло из двух просторных залов, и следить нужно было за каждым квадратным метром.

Эмили давно привыкла к своей простой роли и совсем не обижалась на то, что мистер Челленджворс почти не замечал её присутствия в магазине. Для него она была как робот: исполнительная, предсказуемая, дисциплинированная и, что было особенно важно, никогда не нарушающая границу личного пространства. Холодного «здравствуйте» ей было вполне достаточно, хотя внимательный наблюдатель заметил бы на её лице время от времени признаки сдержанной меланхолии – то выражение, возникающее при неосознанном одиночестве и невозможности найти человека, чтобы вместе с ним посмеяться. Однако мистер Челленджворс страшно не любил озадачивать себя размышлениями, которые могли хоть как-нибудь вывести из состояния блаженного постоянства, достижению которого он посвятил почти всю свою жизнь. Именно поэтому он предоставил Эмили плыть по бескрайнему морю своих эмоций в полном одиночестве, что, по его мнению, было «ярчайшим примером искреннего и добросовестного соблюдения права личности на невмешательство в личную жизнь». Другими словами, два наших героя были по разные стороны баррикад: мистер Челленджворс – весь во власти повседневных забот и долгосрочных стратегий на улучшение благосостояния, Эмили – в плену бесхитростной автоматизированной работы с человеком-призраком.

Эмили была сиротой и до недавнего времени жила одна в небольшом домике, доставшемся от умершей три года назад тёти. Ей было двадцать два года, и бесцеремонные прохожие нередко называли её хорошенькой. Родителей девушка совсем не помнила – мистер и миссис Джинджер погибли, когда Эмили была еще младенцем. Однако пара оставила после себя неплохое состояние, на которое их дочь смогла жить всё детство и юность. Денег могло хватить ещё на много лет, но Эмили всегда стремилась сама зарабатывать на жизнь и поэтому просто не могла наслаждаться жизнью сложа руки. Увы, ей пришлось столкнуться со сложностями и разочарованием. Была ли тому причиной давящая тяжесть прошедших лет или давали о себе знать вытесненные страдания, но тетя-опекунша превратилась в самого настоящего деспота. Упрямая старушка желала, чтобы девушка неотлучно находилась около её особы и ставила Эмили всяческие препоны, когда та предпринимала робкие попытки заняться в жизни чем-то серьёзным. Сумасбродная тётя доходила до того, что мешала заниматься и безрассудно отбирала учебники, и чересчур мягкий характер племянницы не был ей в том помехой. Совсем неудивительно, что в результате из-за скудной подготовки и нервного перенапряжения бедняжка Эмили так и не смогла поступить в университет, и неудача преследовала её два года подряд. Отчаявшись, молодой девушке не оставалось ничего другого, как скрепя сердце смириться со своей судьбой и до девятнадцатилетнего возраста практически безвылазно просидеть в доме с повредившейся в уме родственницей.

Старшая сестра, Изабелла, была полной противоположностью Эмили. Она избрала хитрую тактику: лицемерно соглашаясь со всеми наставлениями тётки, Изабелла постепенно выведывала, в каком банке хранятся деньги покойных отца и матери. Едва дотерпев до восемнадцатилетия, находчивая девушка тут же помчалась к нотариусу и оформила наследство, не сказав ни слова ни сестре, ни, разумеется, воинственной родственнице. Через два часа её уже не было в городе, и первую весточку от исчезнувшей сестры двенадцатилетняя Эмили получила лишь спустя месяц, до этого проплакав все глаза и обвинив себя в смертных грехах, которых у неё не было. На неё пал и тяжкий удар рассказать тетке о выходке Изабеллы, и этот день она не могла забыть всю свою оставшуюся жизнь.

Спустя время Изабелла прислала краткое письмо, что удачно вышла замуж и обосновалась на юге Европы, но адрес свой уточнять не стала. Амбициозная с раннего детства, она за три года построила головокружительную карьеру танцовщицы в оперетте и была не в силах расстаться с работой даже после рождения дочери, поэтому воспитанием ребенка занялся её муж, мягкотелый добрый итальянец, который был наивно счастлив поддерживать свою энергичную супругу во всех начинаниях. Увы, энтузиазма доброго мужчины хватило лишь на несколько лет постоянных отлучек своенравной королевы его сердца. Иногда Изабелла не появлялась дома целыми неделями, уезжая на гастроли, не предупредив супруга и напрочь забыв о девочке. Даже ангельское терпение не бесконечно, и в конце концов итальянец поставил ультиматум: либо достойная семейная жизнь, либо развод. Стоит ли гадать, что выбрала Изабелла. К подобной развязке она подготовилась заранее со всем присущим ей хладнокровием. После двух-трёх изматывающих отвратительных судебных тяжб дочь осталась с ней.

В том же году решительная танцовщица получила залитое слезами письмо от Эмили, в котором та сообщала о скоропостижной кончине тётки. Изабелла с циничной усмешкой подумала, какой же дурочкой должна быть её младшая сестренка, если так искренне страдает из-за смерти ужасно мучавшей её родственницы. Сама же она без зазрения совести потирала руки и планировала в скором времени ненадолго вернуться в родной город, чтобы восстановить потерянную эмоциональную связь с семьёй…

– Мистер Челленджворс, сегодня вы оставили в аптеке папку с бумагами по инвентаризации…

Раздался резкий звук. Мистер Челленджворс со всего размаха хлопнул себя по лбу, и на его чувствительной коже сразу появилось ярко-красное пятно.

– Я…Я могла бы их вам принести, – Эмили запнулась на мгновение, а потом добавила чуть более низким голосом, – я ведь знаю, насколько важен для вас порядок в бумагах.

– О! Да. Пожалуй, да! Это было бы просто прекрасно, – рассыпался с несвойственной ему эмоциональностью мистер Челленджворс. – Я давно дома и, скажу откровенно, – джентльмен бросил взгляд на стол с машинкой, – совсем не расположен возвращаться назад. Сегодня был такой волн…непростой день.

– Да-да, – самоотверженно-быстро подхватила Эмили, – конечно! Я тогда сейчас забегу! Только проверю еще раз все витрины и закрою списки.

«Списками» они называли между собою записи о всех совершенных за день покупках, а «закрывать» их значило подсчитывать прибыль и обводить кругленькую сумму в алый кружок. Немало благословенных вечеров мистера Челленджворса было посвящено томному рассматриванию этих заветных чисел. То, что аптекарь забыл свои бумаги, было само по себе событием беспрецедентным. Однако его нежелание тут же ринуться на работу, чтобы собственноручно забрать документы, казалось явлением еще более невероятным.

– Вы знаете мой адрес?

– Ну конечно! Вы же меня уже несколько раз просили принести бланки для отчётов.

– А, да-да, конечно, – промямлил мистер Челленджворс, смутно припоминая перед чьим носом он несколько раз захлопывал дверь, едва прикоснувшись к протянутым ему папкам.

– Очень жду. Спасибо, мисс Джинджер.

– Буду у вас максимум через час, сэр.

Мистер Челленджворс положил трубку и на минуту задумался. От этого разговора оставался какой-то неприятный осадок, некомфортное послевкусие. «Надо будет присмотреться к этой девушке. Такая дотошность неспроста», – пробурчал он, сдвинув брови. Впрочем, хмуриться и опасаться сегодня пришлось недолго. Порывисто и небрежно повесив своё пальто и даже не замечая, что оно тут же упало на пол, мистер Челленджворс в три шага одолел расстояние между прихожей и гостиной и бросился на кресло рядом с дубовым столом. Мужчина снова завороженно провел ладонью по гладкому металлу пишущей машинки: «Всё также прекрасна!» Аптекарь просто не мог осознать, что купил не статуэтку и не предмет декора, а прибор с практическим применением. Ему пока и в голову не приходило, что не плохо бы найти бумагу и посмотреть на машинку в действии. Яркий блеск каретки и стройный ряд чёрных благородных клавиш с чёткими буквами представлялись ему лучшим из зрелищ, благороднейшим из украшений. И, наверное, добавил бы он, увлекательнейшим из представлений. Но он этого не сделал, потому что в театр наш мизантроп никогда не ходил, окрестив его пустой тратой времени и наглым вымогательством денег.

Обычно столь неукоснительный в своём расписании, мистер Челленджворс только спустя час после прихода домой вспомнил об ужине. И несмотря на возмутительную эмоциональность и вопиющую незапланированность сегодняшнего своего поведения, он решил, что еще не до такой степени обезумел, чтобы пропустить приём пищи. У нашего героя была довольно просторная квартира для одного человека: помимо гостиной и спальни, в его распоряжении находились небольшая столовая и кухня. Однако самостоятельно мистер Челленджворс готовил только самые простые блюда – яйца, поджаренный бекон, максимум несколько гренок на завтрак… Полноценными обедами и ужинами в течение почти семи лет заведовала добродушная экономка миссис Томсон. Она была единственной женщиной в жизни мистера Челленджворса, которой он мог бы довериться полностью. Семидесятипятилетняя дама добавляла в пищу много специй, а в общение – меньше перца и, как только поняла, что такая тактика возымела свои плоды, отныне уже от неё не отступала. Миссис Томпсон проживала неподалеку и по вечерам уходила к себе домой. Однако с мистером Челленджворсом у них была важная договоренность: джентльмен имел право позвонить ей в любое время, за исключением глубокой ночи, если вдруг возникнет срочная необходимость.

– Так-с, так-с, – подпрыгивающей походкой мужчина приблизился к холодильнику, – что у нас здесь завалялось?

«Завалялось» в важнейшем оплоте самоуспокоения ни много ни мало мясное рагу, куриный бульон, сливочная паста с шампиньонами, три бараньи ножки, ореховый мусс, пятнадцать пирожков с яблоками и два литра клюквенного морса.

– Недурно, недурно! —ребячливо вскрикнул джентльмен, совсем позабыв о тех волнениях, которые принёс ему необычный день.