скачать книгу бесплатно
– Ну да, почему не помочь человеку.
– На красный свет, – добавляю я.
Он останавливается, выдыхает искристую улыбку, качает головой. Передо мной знакомое старое и такое дорогое мне создание. Аверче в один шаг оказывается рядом с ней:
– Это не был зеленый, это был красный, но все хорошо, я следил, – говорит он магнетично бархатно, как умеет, касаясь плеча девушки.
Она растеряно и испуганно улыбается, что-то мямлит.
Он возвращается ко мне.
– Правильно, надо было допугать человека, – хвалю я.
Он искристо смеется.
При этом он настаивает, что он сторонник позитивного мышления и доброты. Еще бы нет, разве можно так абсурдно выстраивать свою жизнь столько лет, и не приуныть при этом? Хотя, скорее всего, то, что я его нашел, порождает вредные иллюзии, что он все делал правильно. Не я, а он. Он делал, как делал, и вот куда это его привело. За спиной пожары, руины и незавершенные дела, но цель-то выполнена! А эта жизнь для него все равно ненастоящая. Мы говорили об этом, я сказал – жизнь-то не наша, но люди-то живые, настоящие. Поведение, наши выборы – это-то настоящее. А вот это уже непонятно. Равнодушно непонятно. Для него, все, кто здесь, в этом мире, не живые, и можно с ними делать что угодно. Они все равно не вырвутся в настоящую жизнь, и не смогут навредить своей болью, пока не избавятся от гадости внутри. Поэтому со зверьками в капкане можно по– всякому. То, что мы тоже в этом капкане, не аргумент – мы-то по делу. А остальные – потому что эмоциональные наркоманы. Вот и получают свои дозы, так что аверче не считает, что делает что-то плохое, приманивая, иссушая и выбрасывая. А если кто-то тут тоже по делу – нечего к нам лезть, считает он. Тут я не могу с ним не согласиться.
Как-то в поезде, в нашей очередной поездке, мы разговаривали, вагон был почти пустой, и на станции вошли люди, среди прочих, там была семья с детьми. Все прошли в другой вагон, а мальчишка, лет двенадцати, увидел нас, изумленно– восхищенно раскрыл рот, улыбнулся, сел через проход и начал пялиться. Мы для него архетипичная пара друзей из легенд. Темный и светлый. Тем более мы такие старые, что можем сливаться с самим архетипом. Для детского, еще правильного, еще реального, сознания мы как доказательство вечной жизни и правдивости сказок. Что мой аверче тут же и подтвердил.
– Чего ты пялишься? – зло спросил он, – давай, дуй к своим, нечего тут высматривать!
Мальчишку как ветром сдуло.
– Ну и что ты сделал? Чем тебе пацан помешал?
Он смущается.
– Ну, а чего он смотрит? Мы разговариваем, а он сел и пялится неотрывно.
– Я тоже на тебя пялюсь неотрывно.
– Это другое!
– Он не на тебя, кралица, смотрел, а на свою сказку, – я объясняю ему про паттерны, про важность эстетических настроек ребенка, про важность подтверждения архетипов.
Он кивает, соглашается, потом истерично.
– Он на тебя пялился!
Я смеюсь.
– Из нас ты красавчик, так что не начинай даже. Я просто тоже часть сказки.
– Нечего тут крутиться, – ворчит он, – пусть где-нибудь в другом месте подтверждает свои сказки!
Это были аргументы в пользу его заявлению, что он адепт доброты. А вот про позитивное мышление.
Уже запланировав поездку в Мюнхен, мы шли по Бургасу, домой, и Мариян шмыгал носом, выдались дождливые дни, но он упорно отказывался сидеть дома. Несколько часов сидения на холоде здоровья не прибавляют, поэтому, конечно, он приболел. Я предлагал ему поберечься, но он у нас не пьет таблетки – пьет только билков – травяной – чай. Это ужасное питье, как наши аптечные грудные сборы. Иногда добавляет туда мед, лимон и имбирь. Да, как и полагается в средневековье.
– Может, завтра посидишь дома? – говорю я и махаю рукой, – ай, ладно, получишь пневмонию, сдам тебя в больничку и накроется твой Мюнхен. Мне-то что?
– В больницу? Зачем в больницу? Я не хочу в больницу!
– А что останется?
– Но я же не заболел!
– Так заболеешь, если не будешь беречься!
– Не говори таких вещей! Я не хочу такое даже слышать! Надо просто мыслить позитивно! Тогда не заболеешь, а когда ты вот так говоришь, то программируешь меня, и я могу заболеть!
– А, – язвительно говорю я, – тут у нас сторонник позитивного мышления нарисовался, так я тебе сейчас расскажу историю про настоящих его адептов. Я как-то, в нежной юности, работал пару недель в магазине эзотерической литературы. И когда я в первый день пришел, мне стали показывать все, вот тут мы храним книжки, вот тут у нас документы, а вот коробочка с деньгами.
«Да, – говорю, – кстати, как вы деньги храните?», а они и отвечают: «Домой с собой выручку носим». Я изумился и говорю: «а если потеряете или нападет кто-нибудь?», а они отвечают, так бодро, главное: «Надо просто мыслить позитивно, тогда ничего и не случится». «Не, – говорю, – я не настолько духовно развит, чтобы если позитивизм не сработает, потом из зарплаты выручку выплачивать, так что либо сейф организовывайте, либо пусть менеджер каждый вечер забирает деньги».
На это Мариян, конечно, возмутился, какие они конченные придурки.
– А чего ты удивляешься, твое позитивное мышление никак не отличается от их.
Ничего не ответила рыбка, хвостиком махнула… то есть паучок, замолчал, сверкнул глазами, и пару дней дома сидел.
ХХХХ
И вот, мы наконец пошли играть. Да. Днем. В парк, в центр. Тут рождественский базар, люди, солнце. Гадость какая, подумал мой, поэтому мы нашли самое холодное и пустое место в Мюнхене. Бетонный туннель. Наверное, единственный в городе. Так вот, он наааааааш!!! Тут редко ходят люди, только иногда проезжают велосипедисты. Нормальные люди в парке играют, но нас так просто не возьмешь. Он же уличный музыкант. Поэтому нужно играть где-нибудь подальше от людей. О, как изящно Мариян умеет повернуться к лесу передом, к слушателям задом, когда они вдруг соберутся его послушать. И начинает заниматься любимым делом – перекладывать что-то в своих бесконечных пакетах. Пока человек не сдастся и не уйдет. Еще на моих глазах никому не удавалось его переждать. Правильно, люди-то идут по делам, а ему спешить некуда. Он же играет, не чтобы заработать, а чтобы я его нашел. Но так работает неосознанность. Я его уже нашел, но до сознания это еще не дошло, и ему нужно найти меня. Потому мы и носимся по улицам, городам и странам. Вместе. Ищем меня. Конечно, судя по всему, искать меня вместе со мной куда радостнее, чем когда он делал это один.
В туннеле мы знакомимся с Пламеном. Он играет на аккордеоне. Вернее, это я с ним знакомлюсь, они его хорошо знают. Пламен болгарин, который на полгода уезжает в Германию, играет на улице, почти ничего не тратит, живет в какой-то богадельне, типа приюта красного креста, с бесплатным питанием, ночлегом в комнате на десять-двенадцать человек, и бесплатным проездным на метро. Он старается покупать еду подешевле, пользуется, чем может бесплатным, чтобы привезти как можно больше денег семье. Он живет в маленьком болгарском городке Враца. Там нет работы. Пламен уже сильно в годах. У него диабет, ему надо есть по часам. У него жена и дочь-студентка. Которая любит дорогие телефоны, которые теряет или разбивает. Самка, которая за счет больного отца пытается занять место в иерархии молодой стаи. Жена не работает. Вот такая вот европейская жизнь. У него свой дом, две или три машины – в Германии их можно купить за триста пятьдесят евро. Мой тоже прикупил парочку.
В туннеле есть бетонный холодный выступ. Я только присел на него и тут же вскочил. Неприятно холодно.
Мой сидит на стульчике, остальные на бетоне, простату и придатки отмораживают. Не лезьте в паутину, еще раз вам говорю, не лезьте в чужую историю. Убийца– паук, обычно, выживательнее жертв.
Я осматриваюсь, думаю, как мне устроиться и только собираюсь взять у ребят один из стульев, – им все равно не надо, – как аверче достает складной табурет и ставит передо мной. Конечно.
Мариян умеет играть на всех струнных, играет он очень хорошо и очень хорошо поет, хотя, конечно, я бесстыже предвзят. И даже то, что я услышал его, когда еще не знал, что это он, ничего не меняет. Ведь душа уже знала. Мне красиво все, что он делает, именно поэтому мы вместе проводим вечность, именно поэтому он мой друг. И красиво мне все, что он делает, не потому что он мой друг, а он мой друг потому, что мне красиво все, что он делает. Есть разница, обращайте на нее внимание.
Самому Марияну нравится играть на басу. Поэтому в Мюнхене он играет на дарбуке[17 - Барабан-кубок представляет собой мембранофон с одной головкой и корпусом в форме кубка, используемый в основном в Египте и считается национальным символом египетской музыки шааби (форма популярной музыки рабочего класса, означает «из людей»), также в некоторых частях Западной Азии, Северной Африки, Южной Азии и Восточной Европы.]. А на басу играет Божен. Потому что у него голова от баса болит. Асен играет (очень хорошо, надо сказать) на бузуки[18 - Струнный щипковый музыкальный инструмент, разновидность лютни. По одной из версий происходит от древнегреческой лиры, по другой – от курдского саза. Похож на турецкий инструмент багламу, распространен в Греции, на Кипре, в Израиле, в Ирландии и в несколько изменённом виде в Турции]. По сути, главную мелодию играет он. Но люди, конечно, замечают только моего аверче.
Я отвлекся на что-то. Обычно-то я так сижу, чтобы нам с аверче было видно друг друга, ну, или, по крайней мере, мне его, а он чтобы меня чувствовал, а тут новое место, не устроились еще, и я сел хоть и рядом, но как-то так получилось, что нам друг друга не видно. Ну и на что мне тогда обращать внимание? Я и пошел котиков листать или переписываться с любимыми, оставшимися дома.
Конечно, если бы мы в Мюнхен приехали только за его вещами, то мы бы приехали все вместе, на машине, забрали вещи и уехали. Но мы же еще и «великие тыщи» приехали заработать. А на заработки этих «великих тыщ» у нас финансов не хватает. Мне становится зябко в этом туннеле, я начинаю раздражаться, пока только внутри. Если мы сейчас не выйдем на площадь, я думаю, что пойду погулять и погреться наружу.
Он не любит, когда я отвлекаюсь, даже на свои мысли, и тем более не любит, если я ухожу. Я возвращаюсь из своих раздумий, потому что слышу истеричные трели аверче. Поднимаю глаза, а он уже сестрам по серьгам раздает. А я же помню, что фон был ровный, ничего не случилось, никто ему ничего не говорил, просто мой взвился на пустом месте. Асен и Мариян ругаются. Вернее, как. Мариян атакует, а Асен, по молодой глупости, пытается огрызаться. Жалкая тщетная попытка. Он, конечно, огребает гораздо сильнее, чем если бы просто обтекал.
– Ты как себя с людьми ведешь?! Ты же соображай, хоть чуть– чуть! – опасно полушипит– полукричит мой.
Я заинтересован. Уж кто бы говорил.
– Я молодой! Я люблю шутить! Это же просто шутка! – отбивается Асен.
– А я серьезный человек! Я серьезно ко всему отношусь! Вообще, если вам что-то не нравится, я могу и без вас играть, один!
Это самая страшная угроза для ребят, я уже слышал ее. Видимо, Мариян привык говорить ее последним аргументом. После этого все замолкают, обычно. И соглашаются на его условия. Иногда Асен жалко говорил:
– Ну и пожалуйста, играй один! – но он никогда не имел сил подтвердить свои слова. И, наверное, никто не имел таких сил. Что сослужило плохую службу Марияну. Он перестал верить в слова. Но об этом сильно позже.
Божен пытается их помирить.
– Ребята, не надо так ругаться! Ну мы же вместе приехали, ну играем же! Мы же тут ради музыки.
Я понимаю, зачем Мариян затеял скандал, это попытка принести дракону голову принцессы. Дракон – это я, принцессы – это люди, запутавшиеся в его паутине. Да, вот так он видит романтику. Мариян чехвостит Асена, что тот недоразвитый и что так себя вести с людьми нельзя, иногда достается Божену. Гармошечник не отсвечивает, поэтому получает только когда звучит общая фраза. Мариян посматривает на меня. Несмотря на то, что он кажется очень эмоциональным сейчас, холодные глаза паука-убийцы, как часто, застывшие, неподвижные, словно неживые. Он умеет ими улыбаться, и тогда в них словно вспыхивает и играет солнце – мой тотем. В остальное же время, даже когда он улыбается, если закрыть ладонью его нижнюю часть лица, станет видно, что глаза остаются холодными и неподвижными. Ну и есть у него еще вот этот, настоящий, его взгляд, тяжелый и знакомый еще с вечности.
– Святослав, Святослав, сделай, чтобы они не ругались! – обращается ко мне Божен, неосознанно понимая, что я могу остановить Марияна.
Но тот соскучился, он хочет бросить все и уйти со мной. Я не могу отказать ему в этом порыве. Зачем еще нужны друзья, как не для того, чтобы знать, что ты никогда не останешься один? Мариян резко начинает собираться.
– Уходим, – бросает он мне.
Мне, как обычно, жалко Божена, я улыбаюсь ему.
– Не переживай, ему просто нужно выпустить пар, это ничего не значит, – надменнее, чем нужно, говорю я и улыбаюсь.
Мариян с болью смотрит на меня. Я знаю, что еще не время отрубать голову принцессе, она еще понадобится. Я знаю, что это было просто романтичное предложение, мол, «а хочешь, я все брошу? Я могу». Но меня нельзя об этом спрашивать напрямую. Потому что я отвечу «хочу». Мы оба это знаем.
Асен смотрит на меня с надеждой. Значит, это не конец! – радуется он.
Я помогаю Марияну собирать кучу неудобных штуковин, сматываю кабели, складываю микрофон. Божен разочарован, он знает, что я мог бы превратить конфликт в шутку. Но, по крайней мере, Мариян перестает кричать, он занят ритуалом: я подаю бесконечные мелочи, он их складывает по пакетам, пакеты по сумкам, сумки на ремарке – это тележка для велосипеда. Асен, Божен и Пламен, который, как говорили в 90-е, отхватил по бесплатке, вообще просто так, с опаской присоединяются, тоже складывают свои инструменты.
Мне складывать нечего. Всех дел – надеть рюкзак и сунуть планшет в карман. Рюкзак у меня боевой, в нем комплект выживания на меня и аверче, ну, чуть-чуть останется еще на кого-нибудь. Такая паранойя у меня с детства. Я с детства с собой ношу какой-нибудь рюкзак, который пополняется после прочитанной книжки. Читал я, как кого-нибудь похитили, или попал герой в какую-нибудь передрягу и рассуждает: почему же я не догадался взять с собой иголку? И правда, возмущался я, как же ты не догадался, и укладывал походный набор для шитья. Вот бы хоть самый маленький огрызок карандаша – молил герой. Действительно, думал я и укладывал карандаш. Вот бы клочок бумаги, мечтал герой, да, пригодилась бы сейчас, соглашался я и укладывал блокнот. Чем бы подцепить? – раздумывал герой и у меня в комплекте выживания появлялись шпильки и булавки. Но я не попадал на необитаемый остров, меня не похищали инопланетяне, я не проваливался в другой мир, хотя незаметно все эти вещи делали свое дело, потому что комплект приходилось пополнять периодически – спички, резинки, веревки кончались, что-то рвалось, использовалось. Но я рос в Советском Союзе, помимо моего детского комплекта, нас, детей, защищала вся страна. Собственно, комплект был нужен, чтобы обеспечить нам познание мира, а не выживание. Я вырос, вырос и комплект. Как оказалось, все, что я взял с собой в эту поездку, пригодилось. Удивительно, уличные музыканты должны бы быть лучше подготовлены к жизни на улице и где попало. Наверное, касаемо других уличных музыкантов так и есть, но в нашем случае это противоречило бы главному постулату нашей религии – чем дурнее, тем потешнее.
Мы идем на площадь. Конечно, просто сказать: «ребята, тут холодно и никого нет, идемте на площадь, к людям» – это не вариант Марияна. Поэтому вот так, после скандала. Ну как, мы идем, ребята плетутся следом. Мариян поглядывает на меня, я легко улыбаюсь. Немного благосклонно, немного недовольно. Мне мало, я кровожадный дракон, мне нужны головы невинных принцесс. С другой стороны, принцесс никто не держит, каждая вольна уйти в любой момент. Да, я повторяюсь, и, возможно, повторюсь еще не раз. Потому что я понимаю, как бывает жаль мух.
