скачать книгу бесплатно
Фаулз в легкой задумчивости опустил ствол и погладил свою собаку.
– В общем, ты явился за советом и уже его получил. А теперь убирайся.
– Можно оставить вам рукопись? – спросил я, все же доставая пачку страниц из рюкзака.
– Нет, я не стану это читать. Даже не думай.
– Как же с вами непросто!
– Ладно, еще один совет: займись чем-нибудь другим, забудь про писательство.
– То же самое мне все время твердят родители.
– Вот видишь, они умнее тебя.
3
От внезапного порыва ветра камень, на котором я переминался, захлестнуло волной. Спасаясь от воды, я перепрыгнул на другой камень и оказался еще ближе к писателю. Тот снова вскинул свое ружье – двуствольный охотничий «ремингтон вингмастер», такие можно увидеть в старых кинофильмах.
– Как тебя зовут? – спросил он, когда волна схлынула.
– Рафаэль, Рафаэль Батай.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать четыре года.
– Давно мараешь бумагу?
– Всю жизнь. Меня ничего не интересует, только это.
И, воспользовавшись тем, что завладел его вниманием, я выдал монолог: объяснил, что с самого детства чтение и сочинительство для меня – спасательные круги, избавление от посредственности и абсурдности мира, что я выстроил себе из книг внутреннюю цитадель…
– Ты долго еще будешь утомлять меня своими клише? – не выдержал он.
– Это не клише! – возмутился я и, оскорбленный, запихал свою рукопись обратно в рюкзак.
– Мне бы твои годы! Я бы точно мечтал не о писательстве, а о чем-нибудь другом.
– Почему?
– Потому что писательское существование – наименее гламурное из всех, что только можно себе представить, – сказал Фаулз со вздохом. – Ты хочешь вести жизнь зомби – одинокую, в отрыве от людей? Хочешь проводить целые дни в пижаме, портить глаза перед экраном, давиться холодной пиццей, беседовать с вымышленными персонажами, постепенно сводящими тебя с ума? Ночи напролет истекать кровавым потом, корпя над фразой, которую три четверти твоих паршивых читателей даже не заметят? Вот что значит быть писателем.
– Вообще-то не только это…
Но Фаулз уже меня не слышал, его понесло:
– Хуже всего то, что ты становишься невольником этого дерьмового существования, потому что пребываешь в иллюзии, что ручка и клавиатура превращают тебя в демиурга, мастера подправлять реальность.
– Вам хорошо так говорить, вы всего добились.
– Чего я добился?
– У вас миллионы читателей, слава, деньги, литературные премии, девушки занимают очередь, чтобы лечь в вашу постель…
– Знаешь, если ты пишешь ради денег и девок, то лучше найди себе другое занятие.
– Вы понимаете, что я имею в виду.
– Не понимаю. Не знаю даже, зачем я с тобой болтаю.
– Я оставлю вам рукопись.
Не обращая внимания на его недовольство, я забросил рюкзак к нему на помост.
От неожиданности писатель шарахнулся в сторону, поскользнулся, шлепнулся на камни, вскрикнул, попытался подняться.
– Вот чертовщина! Ногу подвернул!
– Простите. Сейчас я вам помогу.
– Лучше не подходи! Хочешь помочь – держись подальше. Глаза бы мои тебя не видели!
Он подобрал ружье и прижал к плечу приклад. Я не сомневался, что в этот раз он не промахнется. Отпрыгнув, я бросился наутек, виляя между валунами и даже, пренебрегая достоинством, перемещаясь на четвереньках, лишь бы меня не догнала пуля разъяренного писателя.
Удаляясь, я не мог не думать о причинах его горького разочарования. Я начитался его интервью, данных до 1999 года. Прежде чем распрощаться с литературой, Фаулз раздавал их весьма охотно, демонстрировал доброжелательность, неизменно подчеркивал свою любовь к чтению и писательству. Что же заставило его так перемениться?
Почему человек, оседлавший вершину славы, вдруг отвергает все, что любил делать, все, что его сделало и что его кормит, почему замыкается в одиночестве? Что такого чудовищного стряслось в жизни Фаулза, что он от всего отвернулся? Тяжелая депрессия? Траур? Болезнь? Пока еще никто не сумел ответить на эти вопросы. Что-то мне подсказывало, что если мне удастся проникнуть в загадку Натана Фаулза, то осуществится и моя мечта: моя книга увидит свет.
В сосновом лесу я снова сел на велосипед, вернулся на дорогу и покатил назад в город. День прошел не зря. Пусть Фаулз ничему меня не научил, зато он сделал кое-что получше: подсказал сногсшибательный сюжет для романа и вселил в меня энергию, необходимую, чтобы кинуться писать.
3
Список писательских покупок
Я не принадлежал к своре плохих писателей, притворяющихся, будто пишут только для самих себя. Для себя пишут только списки покупок, чтобы выбросить, когда все будет куплено. Все остальное – послания, адресованные другим.
Умберто Эко. Откровения молодого романиста
Три недели спустя,
8 октября 2018 г., вторник
1
Натан Фаулз был в негодовании и растерянности.
Он полулежал в кресле, положив на обитую мольтоном банкетку правую ногу в гипсе, и в отчаянии скрежетал зубами. Его пес Бранко – единственная небезразличная ему живая душа – уже два дня как куда-то запропастился. Золотистый ретривер если и пропадал иногда, то не более чем на пару часов. С ним, несомненно, случилась беда: беднягу сбила машина, он лежит где-то раненый или его украли.
Прошлым вечером Натан позвонил в Нью-Йорк литературному агенту Джасперу Ван Вику, своему главному связующему звену с миром, одному из немногих, имевших право именоваться его другом, и попросил у него совета. Джаспер вызвался обзвонить всех коммерсантов в Бомоне. Кроме того, по его просьбе было изготовлено и разослано по всем адресам на острове объявление, обещавшее тысячу евро тому, кто найдет собаку. Теперь оставалось только скрестить пальцы и ждать.
Натан с кряхтением уставился на свою загипсованную лодыжку. Еще не было одиннадцати, а ему уже хотелось виски. Вот уже три недели он лежал загипсованный из-за этого балбеса Рафаэля Батая. Сначала он решил, что просто растянул ногу и проблема будет устранена при помощи льда и пары таблеток парацетамола. Но, проснувшись на следующее утро после инцидента с непрошеным гостем, он понял, что так легко не отделается. Отек не спал, более того, он не мог сделать и шагу, не взвыв от боли.
Пришлось вызвать Жан-Луи Сикара, единственного на Бомоне врача. Этот оригинал уже тридцать лет колесил по острову на старом мопеде. Его диагноз был обескураживающим: разрыв связок и суставной сумки, сильное повреждение сухожилия.
Сикар прописал пострадавшему полную неподвижность, а главное, наложил гипс аж до самого колена, чем на все эти три недели обрек его на сумасшествие.
Теперь Фаулз метался по дому на костылях, как лев в клетке, пожирая во избежание тромбов антикоагулянты. Но, на его счастье, уже менее чем через сутки должно было грянуть избавление. С утра пораньше он, вообще-то редко пользовавшийся телефоном, не смог не позвонить старому эскулапу, чтобы убедиться, что тот не забыл о назначенном визите. Он даже уговаривал Сикара не тянуть и прибыть немедленно, но из этого ничего не вышло.
2
Телефонные трели вывели Фаулза из летаргии. Писатель обходился без мобильной связи, без почтового адреса, без компьютера, довольствуясь старым бакелитовым телефоном на переносной деревянной стойке – условной границе между гостиной и кухней. По этому телефону он только звонил сам, никогда не отвечая на звонки; когда ему звонили, включался автоответчик этажом выше. Но сегодня он, горюя по собаке, изменил своим привычкам: встал и потащился на костылях к аппарату.
Звонил Джаспер Ван Вик:
– Потрясающая новость, Натан: Бранко нашелся!
Фаулз испытал колоссальное облегчение.
– С ним все в порядке?
– Жив-здоров! – заверил его агент.
– Кто его нашел?
– Молодая женщина увидела его на дороге близ полуострова Сен-Софи и доставила в «Уголок Эда».
– Ты попросил Эда привезти Бранко сюда?
– Девушка хочет сделать это сама.
Натан сразу почуял ловушку. Сен-Софи на противоположном конце острова, это самая удаленная от мыса Сафранье точка. Вдруг эта особа похитила собаку, чтобы с ним познакомиться? В начале 80-х годов журналистка Бетти Эппс провернула подобный трюк с Сэлинджером: назвавшись вымышленным именем, превратила банальный разговор в интервью, которое потом продала американским газетам.
– Кто она такая?
– Матильда Моннэ. Кажется, швейцарка, отдыхает на острове: снимает комнату рядом с бенедиктинским монастырем. Работает журналисткой в женевской «Ле Тан».
Фаулз горестно вздохнул. Если бы хоть цветочница, колбасница, медсестра, летчица… Какое там, журналистка!
– Нет уж, Джаспер, это явная западня!
Он хватил кулаком по косяку. Ему позарез был нужен его пес Бранко, а он был позарез нужен псу, но поехать за ним на машине он никак не мог. Но стоит ли это того, чтобы совать голову в петлю? ЖУРНАЛИСТКА из «Ле Тан»… Он вспомнил корреспондента этой газеты, когда-то бравшего у него интервью в Нью-Йорке. Тот корчил из себя всезнайку, но романа, ясное дело, не читал. Хуже всех как раз такие журналисты, расхваливающие вашу книгу, ничего в ней не поняв.
– Вдруг то, что она журналистка, простая случайность? – предположил Джаспер.
– Случайность? Ты свихнулся или насмехаешься?
– Брось, Натан, не кипятись. Пусть приедет в «Южный Крест», ты заберешь у нее собаку и выставишь ее.
Сжав трубку, Фаулз потер веки, выгадывая дополнительные секунды на размышление. С загипсованной ногой он чувствовал себя беззащитным и страшился ситуации, которую не сможет контролировать.
– Ладно, – скрепя сердце уступил он. – Пусть едет. Матильда Моннэ, говоришь? Жду ее в середине дня. Объясни ей, как сюда попасть.
3
Был полдень. Потратив двадцать минут на уговоры, я сумел продать экземпляр манги «Дальние края», шедевр Танигучи, и теперь улыбался, довольный собой. Не прошло еще и месяца, а я уже сумел преобразить книжный магазин. Метаморфозой это не назовешь, но перемен было немало, и все существенные: стало больше света и воздуха, посетителя встречала улыбка, а не насупленная физиономия. Я даже добился от Одибера разрешения заказать несколько книг, чтение которых не побуждало к раздумьям, а позволяло уноситься мыслями в неведомую даль. Все вместе, пускай это были мелочи, говорило об одном: культура может приносить удовольствие.
Надо отдать владельцу магазина должное: он развязал мне руки. Он оставил меня в покое и даже нечасто спускался в магазин, покидая свою квартиру только с целью опрокинуть на площади рюмочку-другую. Погрузившись в бухгалтерию, я убедился, что он сгущал краски: положение магазина было далеко не катастрофическим. Будучи владельцем недвижимости, Одибер, как и многие другие коммерсанты Бомона, получал от собственницы острова, компании семьи Гальинари, щедрые субсидии. Немного старания и динамизма – и магазину можно было вернуть былой блеск и даже, как мне мечталось, писателей, подписывающих для благодарных читателей свои книги.
– Рафаэль?
В дверь просунул голову Питер Макфарлейн, хозяин соседней булочной. Этот симпатичный шотландец четверть века назад поменял один остров на другой. Его пекарня славилась провансальской пиццей и сладким рождественским хлебом. Заведение носило забавное название Bread Pit, поскольку в тысяче миль от Бомона игра слов всегда была в почете. Заимствовать ее отказывались лишь немногие зануды, вроде Эда с его унылым «Уголком».
– Заглянешь на аперитив? – предложил мне Питер.
Дня не проходило, чтобы кто-нибудь не позвал меня на церемонию аперитива. В полдень люди рассаживались на террасах и смаковали кто пастис, кто гордость острова, белое вино «Терра-дей-пини». Сперва это казалось мне деревенской причудой, но я быстро втянулся в игру. На Бомоне все друг друга знали. Куда бы вы ни забрели, всюду попадались знакомые, с которыми можно было приятно посудачить. Люди не жалели времени на жизнь, на беседу, что для меня, привыкшего к серости, агрессивности, отравленной среде Парижа, было в новинку.
Я примостился с Питером на террасе «Флёр-дю-Мальт» и стал с деланым безразличием разглядывать лица вокруг. Мне хотелось высмотреть белокурую Матильду Моннэ, забредшую накануне к нам в книжный магазин. Она проводила на Бомоне отпуск, сняв комнату неподалеку от монастыря бенедиктинок. У нас она купила все три романа Натана Фаулза, хотя утверждала, что уже их читала. Умница, забавная, светлая! После нашего двадцатиминутного разговора я никак не мог прийти в себя. В голове засела мысль, что нам надо снова увидеться.
Единственное, что меня совершенно не устраивало в последние недели, – это то, что я мало писал. Моя задумка – книга о загадке Натана Фаулза, для которой я уже придумал название – «Тайная жизнь писателей», – совсем не продвигалась. Не хватало материала, да и сюжет не складывался. Я бомбардировал Джаспера Ван Вика, агента Фаулза, электронными письмами, но тот, естественно, не собирался мне отвечать; жители же острова, сколько я их ни расспрашивал, не сообщали ничего нового.
– Что там за странная история? – спросил Одибер, присоединяясь к нам с бокалом розового вина.
Вид у моего патрона был озабоченный. По площади уже десять минут гулял безумный слух, лишивший всех покоя. Двое любителей пеших походов из Нидерландов нашли труп. Случилось это на пляже Тристана, единственном на юго-западном берегу острова. Местечко там чудесное, но опасное. В 1990 году там погибли два ребенка, игравшие у скал. Несчастный случай сильно травмировал тогда островитян. В бурно жестикулирующей группе я опознал Анджело Агостини, одного из муниципальных полицейских. Увидев, что он уходит, я увязался за ним, пробежался по узким улочкам и настиг его в порту, когда он уже садился на свой трехколесный мотороллер.
– Вы едете на пляж Тристана? Можно мне с вами?
Агостини удивленно оглянулся. Это был рослый лысый корсиканец, симпатяга, любитель детективов и братьев Коэн. Я с наслаждением заразил его своей любовью к Сименону, открыв для него «Самоубийц», «Человека, который смотрел, как проходят поезда», «Синюю комнату».
– Поехали, если хочешь, – согласился корсиканец, пожимая плечами.
Даже на главной дороге острова мотороллер не разгонялся быстрее тридцати-сорока километров в час. У Агостини был встревоженный вид. Ему не переставали поступать пугающие эсэмэс, наводившие на мысль, что речь идет не о несчастном случае, а об убийстве.
– В голове не укладывается… – бормотал он. – Убийство на Бомоне – немыслимое дело!
Я хорошо его понимал. На Бомоне не существовало преступности в подлинном смысле слова. Нападений не случалось, краж, собственно, тоже. Казалось, здесь так безопасно, что люди оставляли ключи во входных дверях и коляски с младенцами перед магазином. В местной полиции служили не то четверо, не то пятеро человек, их работа состояла главным образом в беседах с населением, в обходах и в отключении случайно сработавший сигнализации.
4
Дорога петляла среди скал. До Тристана-бич мы тащились добрых двадцать минут. Притормаживая на виражах, мы не столько видели, сколько угадывали за гектарами сосновых массивов большие белые виллы.
Внезапно пейзаж резко поменялся: перед нами раскинулась настоящая пустыня, завершающаяся пляжем с черным вулканическим песком. Здесь Бомон больше смахивал на Исландию, чем на близлежащий остров Поркероль.
– Что еще за столпотворение?
Утопив педаль газа в пол, благо что прямая дорога шла под уклон, Анджело Агостини погнал мотороллер с призовой скоростью сорок пять километров в час, как будто решил протаранить скопление из десятка машин, перегородивших дорогу. Вблизи ситуация прояснилась. Затор устроили сыщики, нагрянувшие с Большой земли. Агостини оставил свой «болид» на обочине и стремительно пошел вдоль обтянутого белыми лентами периметра. Я ничего не понимал. Каким образом вся эта орава – я опознал полицию Тулона и даже фургон судмедэкспертов – умудрилась столь оперативно высадиться в этом богом забытом месте? Откуда взялись целых три служебные машины? Как вышло, что никто не видел их в порту?
Присоединившись к любопытным, я навострил уши и понемногу восстановил ход утренних событий. В восемь часов двое заночевавших неподалеку голландских студентов наткнулись на труп женщины. Они немедленно связались с комиссариатом полиции в Тулоне, а там оформили разрешение использовать аэроглиссер таможни для переброски на остров армады полицейских с тремя автомобилями. Для секретности полицейские высадились на бетонном причале Сарагота, километрах в десяти отсюда.
