скачать книгу бесплатно
То, что происходило ранее, казалось настоящим чудом. Простой солдат не мог видеть всей картины в целом. Он должен был доверять мудрости политического лидера, который заранее взвесил все «за» и «против» перед тем, как принять столь ответственное решение. Он действовал, опираясь на волю народа, который избрал его подавляющим большинством голосов.
Поэтому у простого солдата не было никакого выбора. Завтра, 22 июня 1941 года, он пойдет вперед, повинуясь присяге и клятве на верность фюреру и рейхсканцлеру, которую он произнес перед знаменем».
Молодые солдаты и офицеры были настроены легкомысленно и оптимистично, их не терзали лишние сомнения. «Фюрер приказывает – мы исполняем!» Вера в фюрера вела немецких солдат вперед. В солдатской присяге на первом месте стояла верность фюреру германской нации и лишь потом богу и фатерланду. «Мы приносили свою любовь фюреру, который был для меня вторым богом. Когда мы говорили о его великой любви к нам, к германскому народу, я с трудом удерживал слезы», – вспоминал рядовой Метельман. Результаты первых недель войны во многом способствовали увязанию этой казавшейся непоколебимой веры. Тот же Метельман писал: «В детстве мы редко могли поиграть в футбол по-настоящему, но Гитлерюгенд дал нам все необходимое. Мы получили казавшиеся несбыточной мечтой гимнастические залы, плавательные бассейны, даже стадионы теперь были открыты для нас. Никогда в жизни у меня не было настоящих каникул – наша семья была слишком бедна для такой роскоши. При правлении Гитлера я мог за небольшую цену отдохнуть в горном лагере, на реке или у моря». Вполне понятно, что простые солдаты безоговорочно шли за «лучшим другом германских физкультурников».
Наступление Вермахта во Франции, наложенное на карту России
Ханниг Кароделл: «Да, мы все верили, что война оправданна. Мы думали, что Советский Союз готовится напасть на нас. Англичане это уже сделали. Вскоре после кампании во Франции меня послали на побережья Ла-Манша, где я увидел южное побережье Англии и меловые утесы Дувра. Это заставило меня поверить, что вскоре мы форсируем пролив. Я был страшно расстроен, когда нашу дивизию отозвали, многие из нас проклинали Гитлера за то, что он лишил нас шанса. Но мы не слишком долго о нем думали. Для нас он был «сухопутной крысой». Мы говорили: «Сухопутная крыса боится моря». Мы не слишком верили ему. В конце концов, мы служили фатерланду».
Вольфганг Рейнхардт: «В действительности я не воспринимал это совершенно всерьез. Мне было всего 16 или 17 лет, и войны я не видел. Мы рвались на фронт. «За фюрера, народ и фатерланд» – таким был наш девиз. Мы были зелеными сопляками и ничего другого не знали. Клятва, которую мы принесли, ясно говорила, что другого пути у нас просто нет. Даже много лет спустя я помню ее слова: «Я приношу эту священную клятву богу. Я клянусь в безоговорочном повиновении фюреру германской нации и верховному главнокомандующему армии и, как смелый солдат, готов пожертвовать жизнью».
Нас не интересовала политика. В действительности мы плохо знали политическую сцену в Германии и что на ней происходит. Большинство людей заявляло, что о таких вещах лучше не говорить дома. Это было опасно. Мы никогда не знали, кто может подслушивать. Но мы знали, что должны победить, и, когда Гитлер утверждал, что мы выиграем войну, что у нас хватит оружия для этого и что мы отомстим, мы ему верили. В нас это вдалбливали».
Однако имеется один крайне неприятный нюанс, о котором страшно не любят писать немецкие генералы, и Гейнц Вильгельм Гудериан в этом случае не исключение. Как нетрудно догадаться, речь идет о так называемой «Директиве об обращении с политическими комиссарами». Это один из тех скользких вопросов, касаясь которых предпочитают лгать обе стороны.
Гитлер выступал перед высшим генералитетом с программной речью. Позднее генерал Кейтель вспоминал: «После длинной тирады о личном опыте, который он приобрел, и о сделанных выводах Гитлер закончил заявлением, что предстоит война за выживание, и потребовал, чтобы они отбросили все устаревшие традиционные представления о рыцарстве и общепринятых правилах ведения войны, так как большевики давно о них забыли». Заметки Гальдера, сделанные в тот же день, но несколько позднее, были еще более откровенными: он отметил, что Гитлер обрушился «с резкими обвинениями на большевизм, назвав этот режим преступным. Коммунизм является смертельной опасностью для нашего будущего. Мы должны забыть идею солдатского братства. Коммунист не будет товарищем ни до боя, ни после него. Это будет война на уничтожение». Позднее в этой речи Гитлер вернулся к теме «уничтожения большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции… Комиссары и сотрудники ГПУ являются преступниками, и с ними следует обращаться соответственно». Кейтель писал: «Создалось впечатление, что его речь произвела на аудиторию совсем не то впечатление, на которое он рассчитывал, хотя никто не осмелился открыто протестовать. Фюрер завершил свое незабываемое обращение памятными словами: «Я не ожидаю, что мои генералы меня поймут. Но я ожидаю, что они будут исполнять мои приказы».
А вот что пишет об этом сам Гудериан: «Другой приказ, также получивший печальную известность, так называемый «Приказ о комиссарах», вообще никогда не доводился до моей танковой группы. По всей вероятности, он был задержан в штабе Группы армий «Центр».
Таким образом, «Приказ о комиссарах» тоже не применялся в моих войсках. Обозревая прошлое, можно только с болью в сердце сожалеть, что оба эти приказа не были задержаны уже в главном командовании сухопутных войск. Тогда многим храбрым и безупречным солдатам не пришлось бы испытать горечь величайшего позора, легшего на немцев.
Независимо от того, присоединились ли русские к Гаагскому соглашению о ведении войны на суше или нет, признали ли они Женевскую конвенцию или нет, немцы должны были сообразовывать образ своих действий с этими международными договорами и с законами своей христианской веры».
Он открыто лжет, вот несколько свидетельств немецких офицеров: «Я протестовал против него и заявил: «Нет, я не буду его исполнять». Многочисленные друзья решили поддержать меня, о чем я и доложил командиру полка. Он выслушал меня с мрачным выражением лица. Судя по всему, он нас прекрасно понимал». «Приказ был таков, что нам не дали довести его до солдат в письменном виде. Но мы должны были отдать его устно перед началом атаки и довести до уровня роты». Усомниться в словах Гудериана заставляет еще одна маленькая деталь. По свидетельству самих немцев, в 1941 году лишь два генерала на весь Вермахт предпочитали фашистский салют обычному отданию чести. Это были фельдмаршал фон Рейхенау и генерал-оберст Гейнц Вильгельм Гудериан. Ну и, соответственно, крайне сложно предположить, чтобы убежденный фашист не исполнил приказ своего фюрера.
В то же самое время лгут и советско-российские историки. Этот приказ сформулирован крайне невнятно и путано, что необычно для немецкого штаба. При желании его можно трактовать любым образом, что, скорее всего, и было предусмотрено. Главное же то, что приказ не требовал немедленного расстрела комиссаров. В точных формулировках он звучал так: «Комиссары не могут считаться военнопленными, и обращаться с ними как с военнопленными нельзя. Их надлежит немедленно отделить от остальных пленных. В случае сопротивления, саботажа или подстрекательства расстреливать». То есть там, где обычный пленный получил бы карцер или что-то подобное, для комиссаров предусматривался только расстрел. И если такие расстрелы производились сразу на поле боя, это была творческая инициатива цивилизованных и культурных офицеров Вермахта, правильно понявших невысказанное пожелание командования. Например, именно так действовал командир XLVII корпуса генерал Лемельсен, издавший приказ о расстреле политических комиссаров и партизан. В результате изворотливость авторов хитроумных формулировок в Нюрнберге оценили по достоинству.
Впрочем, рядовые солдаты также считали эти расстрелы не только оправданными, но и необходимыми. «Я был убежден, что мы должны отбросить большевиков. Для этого потребовались две мировые войны! Хуже того, в мирное время большевики уничтожили восемь миллионов человек. Вот каковы они! Я нахожу позорным, что немецкого солдата называют убийцей!» (Все эти воспоминания ясно доказывают, что зомбирование людей было изобретено не вчера и действовало очень эффективно задолго до появления киселевского НТВ. – Прим. пер.)
Однако эту точку зрения разделяли далеко не все. Лейтенант Губерт Беккер: «Мы не понимали смысла русской кампании с самого ее начала, никто не понимал. Однако у нас был приказ, и мой долг, как солдата, обязывал этот приказ исполнить. Я был инструментом государства и обязан исполнить свой долг». Дисциплина оставалась превыше всего, поэтому в войсках приказ о комиссарах даже не обсуждался. «Мы даже не допускали, что солдат будут использовать ненадлежащим образом. Мы, как германские солдаты, служили своей стране, защищали свою страну, неважно, где именно. Никто не хотел этих сражений, никто не хотел этой войны, так как мы знали от своих родителей и участников Первой мировой войны, во что все это выльется. Они часто повторяли: «Если это случится, последствия будут фатальными». Но в один прекрасный день нам приказали выступать. Сопротивляться этому? Никто и никогда!»
Роковой день приближался. Вот что вспоминает один из солдат 4-й танковой дивизии: «20 июня. Со вчерашнего дня мы находимся на исходном рубеже в нескольких сотнях метров от Буга. Война с Россией – неужели это возможно? Мы выкопали укрытия для защиты от шрапнели и замаскировали наши машины так, что их невозможно было увидеть. Все спокойно. Ни лучика света, ни малейшего звука, ни самолета, ни солдата. Ничего не видно и не слышно. Мир вокруг нас словно застыл. Ни единого движения. Нас окружает тревожная тишина, которая неприятно давит на всех. У нас ощущение, будто от ада нас отделяет всего несколько часов. Что принесет нам ближайшее будущее? Мы об этом не говорили. Грудь словно сдавило, а леденящий холод пробирает до самых костей».
Белоруссия – блицкриг
Немцы поначалу полагали, что столкнутся на границе с сильными укреплениями, поэтому Гальдер предложил начать наступление силами пехотных дивизий при максимальной поддержке артиллерии. Но Гудериан 6 июня на совещании в Варшаве категорически отверг это предложение. По его мнению, в России было слишком мало хороших дорог, и он не желал ставить свои танки в хвост медленно движущейся пехоте. Как ни странно, Гудериан оказался прав. Но здесь Вермахт подстерегала другая опасность – подвижные механизированные соединения могли слишком оторваться от пехоты, что затрудняло действия и тех и других. Если во Франции летом 1940 года это не имело серьезного значения, там танки первыми вышли к Ла-Маншу, но Франция закончилась слишком быстро, и потому пехота успела подтянуться. Российские просторы оказались не чета французским, и потому не раз и не два немецкие танковые дивизии оказывались в полной изоляции. Впервые это произошло как раз во время боев в Белоруссии. Однако советские генералы не сумели воспользоваться благоприятными возможностями.
В начале операции «Барбаросса» танковые группы были привязаны к пехотным армиям. Несмотря на свои внушительные размеры, они почему-то считались соединениями корпусного уровня, а не армейского. Это серьезно осложняло их операции, так как вопросы командования и снабжения ложились на плечи армейского штаба, у которого и без того хватало забот. Так, 2-я танковая группа Гудериана была подчинена 4-й армии фельдмаршала фон Клюге, а 3-я танковая группа Гота – 9-й армии генерала Штраусса. Но 3-я танковая группа получила свободу уже на второй день операции. Лишь 28 июня главнокомандующий Группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок решил, что Гудериан наконец вырвался на оперативный простор, и освободил его от опеки Клюге.
Для солдат Гудериана новая кампания началась в воскресенье 22 июня 1941 года в 03.15. Южнее Бреста наступал XXIV моторизованный корпус, Брестскую крепость штурмовал XII корпус, точнее, его 45-я пехотная дивизия, севернее Бреста наступали XLVI и XLVII моторизованные корпуса.
Кстати, чтобы яснее представить себе механику действий танковых дивизий, покажем, как именно была организована 3-я танковая дивизия генерал-лейтенанта Моделя в начале кампании. Помните, мы говорили о формировании временных боевых групп, хотя, как известно, нет ничего более постоянного, чем временная конструкция. При этом обратите внимание, как немцы нещадно дробили свои части и подразделения, и учтите авиаэскадрилью, специально приданную штабу танковой дивизии.
Штаб 3-й танковой дивизии (генерал-лейтенант Модель), 39-й батальон связи, 97-й дорожно-строительный батальон, 9/ (H) /Lehr Geschwader.
Группа Аудорш: 394-й стрелковый полк, саперный батальон дивизии «Дас Райх» (только на время форсирования Буга), 2-я рота 39-го саперного батальона, 1-я рота 543-го батальона истребителей танков, саперный взвод 3-го мотоциклетного батальона, 1-я рота 503-го батальона дорожной полиции.
Группа Клееман: 3-й стрелковый полк, 10-й саперный батальон, 1-я рота 39-го саперного батальона, 2-я и 3-я роты 543-го батальона истребителей танков, 2-я рота 503-го батальона дорожной полиции; рота III батальона 6-го танкового полка, 606-я мостостроительная команда, 2-я рота 403-й мостостроительной команды, штурмовое отделение 3-й роты 39-го саперного батальона.
Группа Линарц: 6-й танковый полк, 521-й батальон истребителей танков, 91-й легкий зенитный батальон, одна тяжелая батарея I батальона 11-го зенитного полка, 3-я рота 39-го саперного батальона.
Группа фон Корвин-Вирбицки: 3-й мотоциклетный батальон, 1-й разведывательный батальон, 6-я рота 59-го зенитного батальона.
Первые действия Гудериана были простыми и эффективными – он нанес сильный удар прямо по центру фронта 4-й армии генерала Коробкова. Исключая Брест, немцы нигде не встретили серьезного сопротивления.
Диспозиция Группы армий «Центр» 22 июня 1941 г.
Вот мы и скажем несколько слов об этом штурме, хотя танки в нем не участвовали. 45-я дивизия провозилась целую неделю, прежде чем сумела взять устаревшую крепость. Для ее обстрела немецкое командование выделило несколько тяжелых артиллерийских батарей, кстати, не так уж и много. Отдельный интерес представляют действия 3-й батареи 833-го тяжелого артиллерийского батальона, вооруженного 600-мм мортирами «Карл» (два орудия), обстреливавшего цитадель.
Историки обожают красочно живописать стрельбу чудовищных орудий, снаряды которых поднимали облака дыма и пыли высотой 170 метров и диаметром до 300 метров. Правда, при ближайшем рассмотрении оказывается, что все это взято из листовки фирмы-производителя, армейские отчеты и рапорты гораздо менее благоприятны.
Итак, 22 июня одно орудие сделало два выстрела, второе – целых четыре, после чего при заряжании очередные снаряды заклинило, и стрельба прекратилась до следующего дня. 23 июня первое орудие сделало 7 выстрелов, второе не стреляло вообще из-за поломки электроспуска. 24 июня первое орудие выпустило 11 снарядов, второе – 7, а всего был сделан 31 выстрел. 24 июня в 18.00 гарнизон цитадели капитулировал, сдалось около 8000 человек, и организованное сопротивление прекратилось. Батарея была отправлена в тыл для перевооружения на 210-мм мортиры. В крепости осталось только три отдельных каземата, которые держались до 29 июня.
Результаты стрельбы также оказались ничтожными. Нашлась пара воронок диаметром 15 метров и глубиной 5 метров, однако сами артиллеристы прямо признают, что совершенно не уверены, это воронки от снарядов или авиабомб. Зато они были вынуждены подтвердить, что ни один из казематов не получил попаданий 600-мм снарядами. Удалось точно идентифицировать лишь два попадания в казарму. Вообще усилия, которые потратили немцы на создание чудовищных пушек калибром 600 и 800 мм, в ходе войны не оправдались.
На этом действия XII корпуса в составе группы Гудериана завершились, и мы можем смело перейти к описанию действий механизированных частей. Немцы сумели захватить несколько мостов через Буг, но при переправе также были использованы резиновые надувные лодки. Имеется драматическое описание переправы так называемых «подводных танков» 18-й танковой дивизии через Буг.
Вот как об этом рассказывает Пауль Карель: «У Пратулина, где через Буг переправлялись 17-я и 18-я танковые дивизии, моста не было. В 04.15 солдаты передовых частей вскочили в резиновые шлюпки и десантные лодки и быстро форсировали реку. Пехотные и мотоциклетные взводы имели при себе легкие противотанковые орудия и крупнокалиберные пулеметы. Русские на сторожевых заставах начали стрелять из автоматов и ручных пулеметов, но немцы быстро подавили огонь противника. Солдаты мотоциклетного батальона окопались, а затем с той стороны на плацдарм доставили все необходимое. Саперы занялись наведением понтонного моста.
В 03.15 на участке 18-й танковой дивизии пятьдесят батарей всех калибров открыли огонь, чтобы обеспечить форсирование реки ныряющими танками. Командир дивизии генерал Неринг описывал операцию как «великолепный спектакль, вместе с тем довольно бессмысленный, поскольку русским хватило ума отвести свои войска из приграничных районов, оставив только несколько частей пограничников, которые сражались храбро».
В 04.45 унтер-офицер Виршин погрузился в Буг на танке № 1. Пехотинцы наблюдали за происходящим с изумлением. Вода сомкнулась над крышей башни танка.
–?Во дают танкисты! Играют в подводников!
Где теперь находился танк Виршина, можно было определить по торчавшей из реки тонкой металлической трубе да по пузырькам от выхлопов на поверхности, которые сносило течением.
Так, танк за танком 1-й батальон 18-го танкового полка во главе с командиром батальона графом Манфредом Штрахвицем скрылся на дне реки. И вот на берег выползло первое из диковинных «земноводных». Негромкий хлопок, и ствол орудия освободился от резиновой заглушки. Стрелок-заряжающий спустил мотоциклетную камеру вокруг башенного погона. То же проделали и в других машинах. Распахнулись башенные люки, из которых показались «капитаны». Трижды взлетела вверх рука комбата, что означало: «Танки, вперед!»
Восемьдесят танков форсировали реку под водой. Восемьдесят танков устремились в бой».
Действительность же не имела ничего общего с этой фантастической историей. В период подготовки высадки в Англии часть танков Т-III была подготовлена для подводного хода. Для герметизации люков и отверстий использовались резиновые манжеты и сальниковая набивка, а чтобы обеспечить поступление воздуха к двигателю, подготовили специальное устройство. Это был брезентовый шланг длиной 18 метров. Да, вы не ошиблись, именно метров. Танки предполагалось аккуратно опускать на морское дно вдали от берега на глубине 15 метров, еще 3 метра шланга были своеобразной страховкой. К поплавку на конце шланга крепилась радиоантенна, на которую с катера сопровождения поступали команды, куда следует двигаться. Помогать командиру танка должен был гирокомпас (в скобках заметим, что и сегодня это устройство в танках отсутствует). Что-либо сказать еще просто невозможно. (Это творение сумрачного тевтонского гения способно вызвать лишь один-единственный вопрос: почему автора идеи не отправили в сумасшедший дом, а приступили к практической реализации его бреда?! – Прим. пер.)
Но это лишь первая серия захватывающего боевика. Отправившись на берега Западного Буга, мы увидим все те же танки, на которых брезентовый шланг был заменен жесткой металлической трубой высотой 3,5 метра. И снова никто не задает простой вопрос: зачем?! Дело в том, что глубина русла Западного Буга, если верить любой энциклопедии, не превышает 4 футов, или менее 1,5 метра! Можно посмотреть топографическую карту русского Генштаба «Брест № 34-XXXVI». И мы без труда обнаружим, что лишь в районе населенного пункта Галачево чуть ниже по течению глубина реки достигает 2 метров, во всех остальных местах она меньше. Упомянутый Пратулин находится на противоположном берегу реки практически напротив Галачева. То есть пресловутый танк Т-III не сумеет погрузиться даже до крыши башни, поэтому все красивые кинокадры можно оптом записать в разряд ненаучной фантастики. Несомненно, вентиляционные трубы были установлены, так как моторное отделение танков действительно оказывалось под водой, но и только. Командир вполне мог не закрывать башенный люк и спокойно руководить действиями механика-водителя. Кстати, мотоциклетная камера, натянутая на башенный погон, имеющий диаметр полтора метра, тоже впечатляет, особенно когда представишь, как ее натягивают поверх башни. Это наглядный пример того, как осторожно следует относиться к любым воспоминаниям.
Впрочем, долго мучиться танкистам не пришлось, уже в 05.00 саперы навели понтонные мосты. Встреченное сопротивление сначала было довольно слабым, и к 15.00 дивизии XLVII корпуса прорвали оборону и двинулись в глубь советской территории по шоссе в направлении Бобруйска. Вообще «шоссе» – очень условный термин, так как в немецких документах используется слово «Rollbahn», которое может означать все, что угодно. Это и шоссе, и узкоколейка, и маршрут, и даже рольганг. Наверное, максимально приближенным к истине будет нечто среднее между маршрутом и направлением.
Однако уже на второй день наступления начала проявляться опасная тенденция: тылы явно не успевали за войсками, которые начали испытывать проблемы со снабжением, в первую очередь с топливом, которое пришлось доставлять даже самолетами.
XXIV корпус южнее Бреста также не встретил особых трудностей, хотя нас пытаются уверить в обратном. Например, нам рассказывают, как отлично действовала 22-я танковая дивизия. Атакой 22-го мотострелкового полка при поддержке батальона 44-го танкового полка переправившиеся южнее Бреста немецкие войска были смяты и отброшены за Буг. Жаль, что командир 3-й танковой дивизии генерал Модель об этом не подозревал, когда вместе со своим штабом уже в 04.30, через час после начала наступления, переправился на восточный берег Буга. И как только при этом он в плен не попал?!
Все-таки как это происходило, по мнению немцев?
«22 июня, 03.00. Над маленьким островком посреди Буга, на котором расположился взвод саперов, стояла стена тумана. Совсем недалеко, справа, находился мост. Лейтенант Мёльхоф и унтер-офицер Ханфельд из 3-й роты саперного батальона дивизии заняли остров еще в 01.00. Ударное подразделение на штурмовых резиновых лодках пряталось в кустах в 20 метрах ниже по течению. Две лодки были спрятаны на острове. Остальная часть взвода находилась в 100 метрах позади на окраине Кодена.
Люди ждали и считали минуты. Затем в небе неожиданно послышался гул моторов. Это немецкие бомбардировщики приближались к границе. Проклятье! Они на 5 минут опережали график. Сейчас они разбудят противника. Приняв решение, лейтенант Мёльхоф поднял автомат и дал очередь. Это были первые выстрелы новой войны. Одновременно это был сигнал штурмовым подразделениям дивизии начинать атаку.
Мёльхоф и Ханфельд побежали по мосту. Одновременно саперы спустили на воду лодки и плоты и начали переправу. Из Кодена выдвинулись мотоциклисты. Часовые у моста были уничтожены. Саперы рванулись вперед и быстро прошли первые 50 метров. Дальше на дороге оказался противотанковый ров. Подвезли бревна и быстро соорудили мостки, пока фельдфебель Хасслер осматривал мост в поисках подрывных зарядов.
Первый удар Восточной кампании был успешным. Часы показывали 03.15.
В этот момент тысячи орудий открыли огонь по советским позициям от Балтийского моря до Черного, началась операция «Барбаросса». Наша дивизионная артиллерия вместе с приданными батареями обстреливала восточный берег Буга. Особенно плотному обстрелу подвергалась маленькая деревушка Страдечь, чья церковная колокольня поднималась над пеленой утреннего тумана. Некоторые солдаты дивизии знали эту деревню по Польской кампании.
Головные подразделения двух батальонов пересекли реку в 03.45 на надувных лодках. Мотоциклетный и разведывательный батальоны прошли по неповрежденному мосту. Вскоре послышалась стрельба вражеских пулеметов, появились и первые потери. Лейтенант Йопп, командир роты 543-го батальона истребителей танков, был ранен прямо на лодке. Противоположный берег реки был занят очень быстро. 8-я рота 3-го стрелкового полка обер-лейтенанта Беккера перешла по мосту и развернулась на лугу восточнее Буга. Солдаты повзводно двинулись к Страдечу. 394-й стрелковый полк в северной части деревни встретил слабое сопротивление. Но вражеские бункера были быстро уничтожены, и продвижение на восток продолжилось.
3-й стрелковый полк в южной части деревни встретил более упорное сопротивление, так как железнодорожная станция, находящаяся там, была окружена бункерами. Из района завода открыла огонь вражеская артиллерия. Однако 2-я рота лейтенанта Зигельмана обошла деревню и взяла русских под перекрестный обстрел. Сопротивление прекратилось. 3-й стрелковой бригаде понадобилось три часа, чтобы взять первый намеченный рубеж. 2-я рота потеряла 2 человек убитыми и 16 ранеными. Деревня была практически полностью уничтожена, были взяты первые 20 пленных.
Генерал-лейтенант Модель следовал за своими солдатами. В 04.30 он вместе со своим штабом переправился через мост у Кодена».
Артиллерийский полк дивизии «Дас Райх», приданной XXIV корпусу: «В начале мая 1941 года атмосфера мирного времени, в которой мы жили, внезапно изменилась. Все командиры подразделений дивизии были вызваны на совещание в Гмюнден-ам-Транзее, где им сообщили о предстоящей войне с Советской Россией. После этого объявления радостных криков «Зиг хайль!» не последовало. Мы все прекрасно представляли огромные размеры территории, на которой предстояло воевать. Когда в июне началась переброска дивизии на восток, никто нечего толком не знал. Разлетались самые дикие слухи вплоть до того, что мы проследуем через Россию в Индию. Мы выгрузились в Люблине, пересекли обширные польские леса и в конце концов прибыли к реке Буг. Там мы встали лагерем, но нам запретили разводить костры. Впрочем, старые приятели доставили пива.
Унтерштурмфюрер Киндль и несколько человек из штабной батареи разошлись по заброшенным крестьянским хатам вдоль Буга, откуда они могли вести наблюдение за противоположным берегом. Они могли видеть солдат, устанавливающих мины, и часовых, которые внимательно рассматривали западный берег в бинокли. Хозяйственный взвод батареи начал размечать позиции для орудий и роздал карты с помеченными целями. Ночью 21 июня личный состав батареи, как и все солдаты на Восточном фронте, занял свои боевые посты, и в 04.15 тысячи орудий открыли сокрушительный огонь. Наш командир батареи вместе со своим штабом пересек реку вместе с пехотой и устроил наблюдательный пункт на восточном берегу Буга. Вражеское сопротивление было слабым. Было ясно, что атака застигла русских врасплох. Огромные пожары показали, что артиллерийский огонь был эффективным. Хорошее начало, но, когда мы двинулись вперед, выяснилось, что русские укрепления на нашем участке были не такими уж сильными. Перед нами лежало огромное болото».
Генерал Павлов, командовавший Западным фронтом, во исполнение «Директивы № 3» НКО СССР, бросил свои войска в контратаку. 4-я армия нанесла удар силами 14-го мехкорпуса и 28-го стрелкового корпуса, однако это привело лишь к исчезновению 14-го мехкорпуса.
14-й мехкорпус генерала С. Оборина вечером 22 июня получил боевой приказ командующего войсками 4-й армии № 02, который гласил: «14-му мехкорпусу (22-я и 30-я тд, 205-я мсд) с утра 23 июня нанести удар с рубежа Крывляны, Пелища, Хмелево в общем направлении Высоко-Литовск с задачей к исходу дня уничтожить противника восточнее реки Западный Буг». В 06.00 23 июня части 14-го мехкорпуса, 28-го стрелкового корпуса и 75-й стрелковой дивизии начали контратаки против корпусов Гудериана.
Корпус генерала Оборина имел 518 танков, практически все Т-26, но к началу атаки 30-я танковая дивизия имела до 130 танков, 22-я танковая дивизия – около 100. В ходе боя дивизии понесли большие потери от огня артиллерии, авиации, танков. Оказавшись под угрозой окружения в результате обхода с севера силами 17-й танковой дивизии немцев, советские войска покатились назад. Общие потери 14-го мехкорпуса в танках составили 120 машин, но парадокс в том, что немцы ничего не говорят об этом сражении. Если посмотреть на карту, то удар окажется нацеленным на XLVII корпус, точнее на 18-ю танковую дивизию. Но генерал Неринг ничего не говорит о сражении.
В общем, контрудар успеха не имел, а 4-я армия была расчленена войсками Гудериана и начала отход в направлении Слуцка. 14-й мехкорпус прикрывал ее отход. Через два дня он лишился половины танков, а еще через два от него осталось не более 10 процентов первоначальной численности. К 28 июня в нем осталось всего два танка Т-26, корпус был выведен в тыл и расформирован. (Добавим, что командир корпуса генерал-майор Оборин 25 июня был ранен и то ли эвакуирован, то ли просто улетел в Москву. Во всяком случае, 8 июля он был арестован на своей квартире, 13 августа приговорен к высшей мере и 16 октября 1941 года расстрелян. – Прим. пер.)
По мнению современных российских историков, на 23 июня 22-я танковая дивизия вела бой с 3-й танковой дивизией немцев на рубеже Ракитницы – Радваничи, «обеспечивая сбор пеших подразделений».
Однако снова обратимся к немецким воспоминаниям: «6-й танковый полк прошел через Кобрин и вышел на шоссе, ведущее на восток. Впереди двигался разведывательный батальон капитана Цирфогеля и мотоциклетный батальон майора фон Корвин-Вирбицки. Это было характерным для первого дня путешествия 23 июня.
Машины 3-й танковой дивизии безостановочно шли по широкой дороге. Возможностей обхода не имелось, так как справа и слева лежали непроходимые болота. Русских просто сбрасывали с дороги. Лишь брошенные машины, пушки и винтовки напоминали о бегстве противника. Иногда танки испытывали проблемы при объезде машин, которые часто стояли поперек дороги. Советские пехотинцы удирали в высокую рожь и оттуда обстреливали немецкую пехоту, которая ехала в открытых вездеходах. Приходилось спешиваться и уничтожать противника в ближнем бою.
В 15.40 совершенно неожиданно I батальон 6-го танкового полка подвергся нападению возле Буховичей. Вражеские машины укрылись в соседнем перелеске и обстреляли немецкую колонну. Майор Шмидт-Отт немедленно развернул свои роты, окружил противника и контрударом уничтожил 36 танков Т-26. В ходе боя 2-я рота лейтенанта Бутекирха смогла уничтожить 12 русских танков за считаные минуты. Легкий взвод 6-го танкового полка лейтенанта Якобса был направлен к деревне Подберье далее по маршруту следования. Там они обнаружили 6 тяжелых орудий с гусеничными тягачами. Русские артиллеристы были застигнуты врасплох и сдались».
Как видите, немцы не атаковали и не наступали. Они путешествовали. 4-я танковая дивизия, как вы увидите далее, тоже пока проблем не имела. И поскольку это воспоминания не генеральские, я полагаю, им можно доверять. А вот в отношении советских документов возникают серьезные вопросы. (Сомнения автора справедливы. Можно ли верить Е. Дригу, когда он раскрывает состав 14-го мехкорпуса? Безусловно да, ведь он работает с архивами Министерства обороны РФ.
Можно ли верить Е. Дригу, когда он описывает боевой путь 14-го мехкорпуса? Безусловно нет, ведь он работает с архивами Министерства обороны РФ. – Прим. пер.)
Ефрейтор Ханс-Мартин Вильд, заряжающий 103-го артиллерийского полка 4-й танковой дивизии: «Устроившись на нескольких охапках соломы, я сумел урвать пару часов сна. Товарищ разбудил меня: «Пора!»
Я не сразу опомнился, но потом протер глаза и встал. Артиллеристы собрались маленькими группами, дымили сигаретами и обсуждали предстоящие события.
Прошло пятнадцать минут. В воздухе над батареей повисло невыносимое напряжение. Война с Россией! В это никто не хотел верить.
Артиллеристы подготовили первые выстрелы. Они обращались со знакомыми, но смертельно опасными снарядами, как с маленькими детьми. Стрелки на часах медленно ползли к 15 минутам. Расчеты собрались вокруг своих орудий. Люди стояли молча. Они вспоминали своих любимых, которые еще дремали дома этим воскресным утром, совершенно не думая о происходившем где-то вдали.
Где-то на линии фронта вдоль Буга раздался выстрел. Сразу после этого затрещал пулемет. Время – 03.13! Артиллерия пока молчала. Но прошло совсем немного времени, и разверзся ад. Сотни снарядов полетели на восток, наполнив воздух воем и грохотом. Я едва мог расслышать голос командира батареи.
«Огонь!» Толчок – и орудие отскочило назад. Снаряд за снарядом вылетали из стволов нашей 9-й батареи. Земля задрожала.
Рядом стояли десятки батарей. Важные укрепления на другом берегу Буга подверглись мощному и точному обстрелу.
Стволы орудий раскалились. Менее чем за 50 минут было выпущено более ста 15-сантиметровых снарядов. Артиллеристы обкладывали горячие стволы мокрыми тряпками и окатывали водой из ведер. К небу поднимались клубы пара. Но орудия продолжали стрелять.
Над горизонтом поднялось огромное облако дыма. Там горело буквально всё и вся. К небу поднималось дрожащее красное свечение, окрашивая серые утренние сумерки. Ужасное зрелище!
Вдали пролетели первые самолеты – два дальних разведчика. Сразу за ними вдоль Буга на север промчалась стайка истребителей.
Первые машины проползли по глубокой грязи, началось наступление. Однако прошло несколько часов, прежде чем они добрались до моста. Несколько колонн смешались возле единственной переправы. Слева, где серебристо поблескивали воды Буга, судя по всему, начался бой. Пушки и пулеметы палили непрерывно. Это были два русских бункера, совершенно изолированные, они все-таки сражались до самого конца.
Дороги ухудшились. Мы двигались вперед крайне медленно. С огромным опозданием мы добрались до опушки леса. Автомобили постоянно приходилось таскать гусеничными машинами. Вся автоколонна провалилась по колено в зыбучий песок. Особенно тяжело пришлось мотоциклистам. Они совершенно взмокли, толкая свои тяжелые машины в душной жаре.
Продолжая сражаться с ужасной дорогой и глубоким песком, мы встретили первые могилы солдат, погибших в этой войне. Знакомые чувства охватили нас. Снаряды германских орудий накрыли ряды германских солдат. Это была ужасная ошибка. Русские оказывали лишь слабое сопротивление, и в результате наши пехотинцы двигались быстрее, чем планировалось. В результате они сами влетели в зону обстрела.
12-й стрелковый полк, который поддерживал наш батальон тяжелых гаубиц, действовал как фланговое охранение. Мы остановились на окраине Медны (село в 20 км южнее Бреста) и стали ждать прибытия 1-го батальона. Рядом расположился командный пункт 4-й танковой дивизии. Впервые мы увидели своего командира, генерал-майора фон Лангермана унд Эрленкамп. Примчался командир 1-го батальона стрелкового полка майор Хоффман.
Для допроса собрали первую группу пленных. Мы столпились вокруг, рассматривая их обмундирование и снаряжение, которые были для нас совершенно незнакомыми. Все интересно, когда видишь это в первый раз. Я получил сомнительное удовольствие благодаря моим знаниям азов русского, так как меня заставили работать переводчиком. Немного поразмыслив, я задал все вопросы майора Хоффмана разом. Моя несчастная жертва откровенно мучилась, пытаясь меня понять. Но мы в конце концов сумели найти общий язык. Русский испытал откровенное облегчение, когда я сказал, что мы не собираемся его расстреливать – он стал военнопленным.
Время прошло в сборах, мы по-прежнему торчали на окраине Медны. Наши танки ненадолго остановились в Кобрине и вышли на намеченный рубеж. Двигаться дальше они не могли, так как у них кончилось топливо. В этот момент практически вся дивизия увязла в грязи.
Мы обнаружили, что тыловые подразделения дивизии получили другой маршрут и движутся к Кобрину через Брест-Литовск.
Дороги стали еще хуже. Гусеничные тягачи тащили всю медицинскую роту через песчаную пустыню.
Когда наступил вечер, Медна наконец-то осталась позади. Мы впервые увидели картины разрушения. Дорога все-таки стала немного лучше. Мы двигались всю ночь, чтобы не отстать от своих. Однако тягач свалился в большую бомбовую воронку посреди дороги, так как затемненные фары давали слишком слабый свет. К счастью, никто серьезно не пострадал.
К утру 23 июня мы миновали район первых боев, и наша длинная колонна добралась до дороги, вымощенной брусчаткой. Это и был указанный нам маршрут следования. Слева, где-то поодаль, раздавалась артиллерийская канонада. Мы поняли, что она доносится из Брест-Литовска, где наши товарищи вели осаду цитадели.
В жарком летнем небе появились русские бомбардировщики. Все тревожно заговорили и уставились вверх. Самолеты начали выписывать бешеные зигзаги, стараясь уклониться от огня зениток, которые палили, словно сумасшедшие. Русские самолеты пикированием ушли прочь.
За окраиной Кобрина наша колонна снова попала в затор. Мы покинули машины. Вдоль дороги горели русские легкие танки. Рядом с одним из них лежал раненый русский.
Немецкий танк с разбитыми прицелами стоял на обочине. Противотанковый снаряд влетел ему прямо в зрительную щель. Мы подошли и немного постояли возле свежей могилы.
Наше следование по маршруту можно было смело назвать триумфальным шествием. По обе стороны дороги были видны доказательства нашей победы. Множество взорванных и сгоревших русских танков Т-26 виднелось вокруг. На обочинах стояли танки, брошенные в панике экипажами. Широко раскрыв глаза, мы разглядывали современную артиллерию, зенитные орудия, тягачи и противотанковые орудия – все перевернутые или сброшенные в кювет нашими танками. Мы часто замечали результаты немецких воздушных ударов. Люди, животные и техника валялись беспорядочными кучами. Мертвые лошади задирали ноги в небо, окровавленные потроха вывалились из вспоротых животов. Над дорогой витал сладковатый трупный запах. Стволы деревьев, поваленных и иссеченных взрывами бомб, торчали из куч переломанных веток.
Дальше… дальше… марш продолжался по бескрайней равнине. Пружина германской военной машины распрямилась с сокрушительной силой и рванулась вперед, как и было намечено. Истребители и разведчики постоянно кружили над дорогой, бдительно карауля врага. Пикировщики летели в сторону противника, транспортные самолеты скользили буквально по самым верхушкам деревьев, чтобы доставить топливо головным танковым подразделениям на востоке.
Никто не сомневался в быстрой победе над русскими. Первые промахи постепенно забывались.
К ночи мы добрались до Березы-Картузской. Город пылал. Количество уничтоженных и захваченных русских военных припасов было огромным. Все вокруг превратилось в сплошные руины.
Можно было видеть, сколько было брошено русскими во время отступления, поэтому было понятно, что впереди нас ждут бои. Когда на следующий день мы возобновили марш, было ясно одно: война еще только началась!» (Кстати, хочется заметить: если продвижение на 50 километров в сутки, по мнению А. Исаева, означает «испытывать проблемы», какой темп продвижения по вражеской территории он считает нормальным? Да, немецким танковым дивизиям случалось двигаться и более стремительно, но если посмотреть мемуары, то становится видно, что немецкие офицеры сами считали это нетипичным явлением и крупной удачей. – Прим. пер.)
Как мы говорили, для 4-й танковой дивизии война началась довольно беззаботно: «22 июня. Рано утром в 03.15 наша артиллерия открыла огонь из всех имеющихся стволов. Снаряд за снарядом пролетали у нас над головами. Когда рассвело, в вышине появились серебристые тела самолетов, они большой группой в четком строю летели на восток. Облака дыма и фонтаны земли взлетали на противоположном берегу.
Первое ударное подразделение пересекло реку на штурмовых лодках. В 04.00 мы выдвинулись в исходную зону в роще на берегу реки. В 12.00 мы пересекли реку на понтонах вместе с нашими радиостанциями. Танкам пока пришлось ждать, так как противник в бункерах возле мостов все еще отстреливался. Наши машины с трудом ползли в песке глубиной по колено в долине Буга. Гражданские, бывшие поляки, встретили нас очень тепло. Они угощали нас вареными яйцами и молоком. За день прошли 50 километров.
23 июня. Мы движемся вперед. Песок, песок, ничего, кроме песка. Это все, что мы видим. Вперед и вперед – вот что стало нашим девизом, так как главные силы противника не останавливаются, чтобы дать бой. Мы встречаем отдельные танки и пушки, но быстро их уничтожаем. Полковник Эбербах следует впереди с 35-м танковым полком. Он все сметает, движется и сражается – пока есть топливо.
Затем прилетает огромный Ju-52 и сбрасывает бочки с топливом. Службы снабжения просто не успевают по этим ужасным дорогам. И тогда они снова движутся вперед – покрытые пылью танки с большой белой буквой «G» на броне.
26 июня. По своей собственной инициативе 35-й танковый полк наносит удар на север в направлении Барановичей, после того как немецкая боевая группа столкнулась там с проблемами и запросила помощи. Полк очень быстро двинулся вперед и сменил боевую группу, но был временно остановлен приказом дивизии. Рано утром 27 июня Барановичи были взяты штурмом, и немецкий флаг был поднят на радиовышке».
