banner banner banner
По колее «Особого пути». Цивилизационный процесс и модернизация в России
По колее «Особого пути». Цивилизационный процесс и модернизация в России
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

По колее «Особого пути». Цивилизационный процесс и модернизация в России

скачать книгу бесплатно


Абсолютной ПРАВДОЙ Московии является ее догматическое православие, которое по-гречески звучит как ортодоксия, а хранителем этой высшей и абсолютной ПРАВДЫ выступает Русская православная церковь. Как я уже говорил, для Московской цивилизации характерна более жесткая и радикальная ортодоксальность, чем та, которая имела место в Византии.

Поскольку православие – единственно истинная вера, то после падения Константинополя в 1453 году именно Московия становится духовным центром мира. Говоря словами псковского инока Филофея, Москва – Третий Рим, а четвертому не бывать!

Этот граничащий с нарциссизмом комплекс этнической исключительности или мессианского превосходства является одним из ключевых «генетических кодов» Московской цивилизации. В соответствии с ним русский народ под руководством своего государя должен нести свою правду, а именно свет истинной веры, окружающему миру, а также поддерживать и усиливать его в собственном государстве.

От Московии данный комплекс был унаследован императорской Россией, но даже еще сильнее проявился в Советскую эпоху, когда место православной ортодоксии заняла коммунистическая.

Симбиоз церкви и государства

Особенности взаимоотношений религиозной и светской властей являются ключевым фактором, определяющим путь развития любой цивилизации. Сравнение православного мира с западно-христианским с этой точки зрения является исключительно важным.

В Европе в результате григорианской реформы произошло фактическое размежевание церкви и государства, что проложило дорогу к их взаимной независимости, утрате светскими властями религиозной функции и обретению ими новой опоры в виде корпуса рационально выстроенной системы права.

Об этом процессе пишет Роберт Страйер в своей книге «О средневековых корнях современного государства»[15 - Strayer J. R., On The Medieval origins of The Modern State, 1970 by Princeton University Press.]. В результате конфликта по вопросу инвеституры прежний симбиоз религиозной и светской власти серьезно ослаб. Королевская власть утратила свой религиозный характер. Четко отделив себя от светского правительства, церковь невольно очертила концепцию природы не только собственной, но и светской власти.

Короли, конечно, могли и дальше иметь религиозную харизму, «исцелять» больных и считаться «помазанниками Божьими», но при этом они перестали быть руководителями церкви, так как в этой роли победоносно укрепляется фигура римского папы и его епископов.

Отныне светские правители в гораздо меньшей мере, чем раньше, занимаются церковными делами и в гораздо большей становятся гарантами и организаторами правовой справедливости. Поскольку они не несут прежней ответственности за религию, постольку главным оправданием их власти оказывается обеспечение правопорядка, основанного на законе и справедливом суде. Постгригорианская церковь настаивала на этом. Короли при своей коронации клялись творить справедливость, а политические мыслители приравнивали несправедливых королей к тиранам.

Вслед за Страйером важность этого процесса подчеркивает Гарольд Дж. Берман:

«Отчасти в подражание каноническому праву, отчасти отталкиваясь от него, императоры, короли, крупные феодалы, власти больших и маленьких городов создавали собственные своды светского права, собственные профессиональные судебные институты и собственный тип профессиональной юридической литературы»[16 - Берман Г. Дж. Вера и закон: примирение права и религии, М. 1999, с. 58.].

Важнейшим следствием разделения сфер влияния между церковью и государством стало обмирщение (секуляризация) большого числа сегментов общественной жизни, регулирование которых было поставлено на рациональную основу.

Не поддержка религии, а осуществление юстиции делало правителей теперь авторитетными, и было тем орудием, которое позволяло им усиливать господство в своих владениях. На практике это вылилось в интенсивный процесс централизованного судебного строительства, а именно – создание разветвленных систем королевских судов, которое наиболее быстрыми темпами осуществлялось в Англии и Франции.

Ни на Руси, ни впоследствии в России никогда не осуществлялась реформа церкви, а по большому счету и реформа государства, – по крайней мере, в его взаимоотношениях с церковью. Опека церкви (то дружественная, то враждебная) и сакральная «харизма» власти остаются ее важнейшими точками опоры до сего дня. Нерасчлененность церкви и государства выражается в том, что эти две организации до сих пор не могут оставить друг друга в покое, то подавляя одна другую, то бесцеремонно вмешиваясь в дела друг друга. Путинские поправки в Конституцию еще раз показали, что европейский принцип «отделения церкви от государства» в России до сих пор остается пустым звуком.

В отличие от европейских королей, русские князья и цари продолжали нести ответственность за поддержание не отдельно взятого светского государства, а всего божественного порядка, включая такой его базовый принцип, как господство церкви. Таким образом, у них отсутствовали стимулы для переноса основного акцента своего правления на обеспечение земной справедливости – иными словами, на поддержание саморазвивающейся правовой системы. Отсутствовал и инструмент такого обеспечения, которым на Западе было либо само римское право, переработанное и адаптированное к национальным условиям профессиональными юристами, либо трансформированное на основе его принципов обычное право.

Вместо того чтобы становиться блюстителями земной справедливости, русские самодержцы продолжали осваивать роль наместников Божьих на земле и в соответствии с этой миссией обеспечивали верховенство не права и закона, а единственно истинной веры, т. е. ПРАВДЫ.

Верховенство правды

Истина в русской книжной культуре постулируется как высшая ценность с самого начала существования этой культуры – «Слова о законе и благодати» митрополита Иллариона. В данном произведении истина ставится в один ряд с такой же высшей ценностью, как благодать, и вместе они противопоставляются иудейскому закону[17 - Слово о законе и благодати митрополита Киевского Илариона // Библиотека литературы Древней Руси, Т. 1, с. 28.]. Хотя понятие закон здесь не имеет ничего общего с древнерусским правом, тем не менее, это противопоставление выглядит весьма знаменательно.

Дело в том, что в последующей эволюции русского социума и его культуры истина и особенно ее фактический синоним, правда, окончательно утверждаются в значении высших ценностей, а закон и право размещаются на гораздо более низких ступенях ценностной иерархии.

В Киевской Руси это обстоятельство еще не было так ярко выражено, так как слово «правда» в ее времена еще являлось синонимом права, поэтому свод законов Ярослава назывался Русской правдой. Но уже тогда этот документ был написан на приземленном разговорном языке – в отличие от «высокого» старославянского слога религиозных текстов. В Европе правовые тексты писались на таком же «высоком» языке, как и религиозные, т. е. на латыни, что отражало и высокое положение права в системе ценностей, сопоставимое с религией.

Однако идея о том, что законы государства должны диктоваться не земными предписаниями, а божественной волей, постепенно вызревает в княжеских дворах.

«Одно из житий Александра Невского все принципы права выводит из „Божественных писаний“. По словам этого жития, князь Александр больше всего любил „правосудие“, „о нем же и боляр своих часто наказуа притчами от божественных писаний“ (Ник. лет. 6748/1240). По словам Никоновской летописи… Эта мысль об исхождении основных принципов государства и права из заветов Священного Писания проходила через все летописи и другие произведения древнерусской письменности»[18 - Шахматов М. В. Государство Правды (Опыт по истории государственных идеалов в России) // Евразийский временник. – 1925. – Книга 4. – С. 268—304.].

Во времена Московии свод «земных» законов правдой уже не называется, потому что понятия право и закон в ценностной иерархии московского социума спустились на несколько ступеней вниз. Их сборники стали называться судебниками и уложениями.

Понятие правда, напротив, закрепилось за ценностями более высокого порядка, чем право. Впервые это обнаружил в прошлом веке евразиец Михаил Шахматов, который ввел в научный оборот понятие государства Правды. Он полагал, что в наибольшей степени идеалу «государства правды» соответствовала Московия во время правления Ивана III и Василия III».[19 - Там же.]

«Архиепископ Ростовский Васиан в своем послании к великому князю Ивану III именует его «Богом венчаным и Богом утвержденным, в благочестии всея вселенные в концех воссиявшим, наипаче же во царех пресветлейшим и преславным государем». Он именует русский народ «Новым Израилем2, а Ивана III – «Царем Правды». Уговаривая его смело выступить против татарского хана Ахмата, Васиан восклицает: «Тем же пророчески рещи Богом утвержденный царю: напрязи и спей и царствуй истинны ради и кротости и правды, и наствить тя чудне десница твоя; и престол твой правдою и кротостию и судом истиным совершен есть… Тако глаголет Господь: «Аз воздвигохтя царя правды, призвах тя правдою…»[20 - Там же.]

Согласно «Так называемой царственной книге» в 1533 году Великий князь Василий Иванович в данном на смертном одре завещал боярам и будущему царю Ивану следующую внешнюю и внутреннюю политику:

• «чтобы была православныхъ христьянъ рука высока надъ безъсерменьскими и Латыньскими»,

• «чтобы была въ земле правда».[21 - Так называемая царственная книга // Полное собрание русских летописей, Том 13, вторая половина, СПБ 1906, с. 413.]

Иван отнесся к завещанию отца серьезно. «Никоновская летопись старается выставить всю законодательную деятельность Ивана как строительство правды: «И все государь строяше, как бы строение воинству и службы царская безо лжи была и без греха вправду».[22 - М. В. Шахматов – Государство Правды (Опыт по истории государственных идеалов в России) // Евразийский временник. – 1925. – Книга 4. – С. 268—304.]

Шахматов считает, что Иван Грозный рядил все государство на основании общих религиозно-нравственных принципов в первую, доопричную половину своего царствования (Никол, лет. 7064/1556). Но историк Руслан Скрынников считает, что и опричнина была продиктована той же идеологией: «вводя опричнину, Грозный обещал навести в стране порядок и утвердить правду».[23 - Скрынников Р. Царство террора, СПб. 1992, с. 225.]

Не случайно и главная газета большевиков называлась «Правда» и Владимир Путин поместил ее в свою Конституцию так же, как и Бога, который, очевидно, является православным Богом.

У ПРАВДЫ корень общий с ПРАВОМ, а смыслы противоположные. Субъективная уверенность в своей правоте (правда) несовместима с поиском истины в судебном процессе. Независимого суда в России нет не потому, что его ненавидит корыстная элита. Его отторгает сама природа русской души.

Подчиненность права

Понятие верховенство права является не совсем точным переводом английского rule of law. Более точный перевод, конечно же, – правление права. В то же время термин верховенство права достаточно точно отражает ценностную иерархию европейских социумов.

Согласно Гарольду Дж. Берману, «идея секулярного государства, которая возникла из исторической борьбы между церковью и светскими силами, заключала в себе идею и реальность государства, управляемого законом, правового государства (нем. Rechtsstaat)». Это означало, что главы обоих сообществ, светского и церковного, создают и поддерживают свои правовые системы, «и вообще, управляют посредством права», главы каждого из двух сообществ связаны правом, которое они сами ввели в действие – «это имплицитно содержалось в подчинении законодательной власти суверена его судебной власти».[24 - Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М. 1998, с. 278.]

При этом запрос на верховенство права и его королевские гарантии формировался и в обществе, что порождало требования к соответствующим ограничениям для самих королей. Независимо от того, чего хочет сам правитель, общество европейских стран в позднее Средневековье при помощи большого разнообразия стратегий и тактик все настойчивее принуждает его придерживаться права как базового принципа управления.

Высокий статус права в иерархии западных ценностей напрямую связан с такой уникальной особенностью, как самостоятельное положение правовой системы по отношению к другим системам социума, прежде всего политической и религиозной.

Следуя этой традиции, Запад до сих пор «придерживается принципов независимости права, независимости юридической науки, независимости правовых институтов, независимости юридической профессии»[25 - Берман Г. Дж. Вера и закон: примирение права и религии. М. 1999, с. 60.].

Это означает, что правитель зависит от закона, а не наоборот. Только при таком условии право может развиваться как независимая система.

«Такие принципы, как публичное принятие важнейших решений, что традиции не могут меняться без публичного согласия, что повышать доходы правителя можно только с согласия избранных представителей, принцип «что касается всех, должно быть одобрено всеми» и др. – были обретены в договорах феодального права, в обычном праве и в возрожденном римском праве. Еще более важно то, что эти идеи формировали консенсус в народном мнении (подчеркнуто мною, С. М.)»[26 - Strayer J. R., Op. Cit, P. 65—66.].

На Руси, мимо которой далеко стороной прошел и спор об инвеституре, и «папская революция», консенсус никогда не формировался по поводу любого из принципов, перечисленных Бергманом и Страйером. Оставшись в стороне от процесса рецепции римского права, Московия не имела возможностей развивать в своем социуме то правовое измерение, которое отличает Европейскую цивилизацию от всего остального мира. Право и закон в России всегда были и до сих пор остаются не руководящими принципами управления, а его подсобными инструментами или подручными средствами.

Историки русского права отмечают, что «знание законов и умение с ними обращаться приобретались почти исключительно в процессе практического осуществления правосудия или при составлении различного рода деловых бумаг. Соответственно, носителями такого знания и умения… становились… преимущественно служащие государственного аппарата».[27 - Развитие русского права в XV – первой половине XVIII века. М. 1986, с. 46.]

Если верховенство (правление) права следует считать базовым принципом западной государственности, то для российской характерна подчиненность или зависимость права, имеющая в качестве своей обратной стороны неограниченную власть самодержца. Соответственно, и в системе ценностей западной цивилизации, начиная со Средневековья, право имеет основополагающее значение, а в российской до сих пор – вспомогательное и прикладное.

Данное обстоятельство редко принимается во внимание историками, которые анализируют причины быстрого роста Московского государства во второй половине 15 – начале 16 века. Столь впечатляющие успехи централизации и «собирания земель» под рукой Великого князя московского были бы вряд ли достигнуты при наличии такого фактора сопротивления, как защита населением присоединяемых княжеств собственных правовых порядков, защищающих реальные права и свободы. Определенную степень сопротивляемости этой экспансии продемонстрировал Великий Новгород, в том числе, по-видимому, по той причине, что имел более «продвинутую» правовую систему, нежели другие русские княжества.

Среди десяти элементов, составляющих по Гарольду Дж. Берману западную традицию права[28 - Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М. 1998, с. 25—27.], в Московской Руси можно отыскать один-два, да и то с большой натяжкой. В числе тех, которые напрочь отсутствуют, уместно упомянуть «веру в верховенство права над политической властью. Предполагалось, что закон, по крайней мере, в некоторых отношениях, стоит выше политики и сам накладывает обязательства на государство»[29 - Там же, с. 41.].

Этот «элемент» в настоящее время столь же далек от русской правовой традиции, как и во времена Ивана Грозного.

Вследствие этого российская традиция демонстрирует одну из самых высоких в мире степеней зависимости права от политики верховной власти, которая, в свою очередь, никак им не связана. В данной системе координат право является инструментом политического господства, порождает систему подневольных судов, низводит статус юриста до категории обслуживающего (власть) персонала – и в таком своем качестве поддерживает в социуме общее состояние несправедливости.

Если западное право ставит власть в какие-то рамки даже в эпоху абсолютизма, а в России до сих пор господствует принцип: право – ничто, власть – все.

О том, что термин «абсолютизм» в значении «абсолютная власть» не очень подходит к западным монархиям, убедительно писал Никлас Хеншелл. По его мнению, та якобы абсолютная власть, которая обычно приписывается историками европейским монархам, на самом деле уравновешивалась правами подданных[30 - Хеншелл Н. Миф абсолютизма. СПб.,2003, с. 168.]. При этом «государи, так же, как и сословные представительства, сознавали, что их долгом было защищать закон и гарантировать права»[31 - Там же, с. 205.].

«Абсолютная власть правителей заканчивалась там, где начинались права их подданных. Вот почему эти права также назывались „свободами“: они определяли область, недоступную власти монарха». Здесь речь идет о том, что выше было названо «зонами автономии». «Короли даровали процветающим городам хартии, вводившие самоуправление, позволявшие содержать рынок, строить оборонительные стены и тем самым защищать свою независимость физически, если в том будет необходимость. К эпохе раннего Нового времени эти осязаемые границы, которые монарх не мог нарушать, трансформировались в абстрактную концепцию свободы. Монархи не обладали монополией на власть. Это показывает та тщательность, с которой юристы в каждой стране определяли и совершенствовали королевскую прерогативу. Если бы королевская власть распространялась повсеместно, в этом не было бы необходимости. Даже в вопросах юстиции действие королевской власти обычно ограничивалось определенными видами преступлений (например, заговорами) и определенными местами (например, королевскими дорогами). Большинство судов было не королевскими, а городскими и сеньориальными, хотя право апеллировать к короне существовало. В частности, в основных законах почти всех государств, за исключением России, подчеркивалось, что королевская прерогатива не распространяется на жизнь, свободу и собственность подданных. Это были права свободных людей, данные им при рождении»[32 - Там же, с. 200.].

Хотя Хеншелл не говорит об этом прямо, но из его книги явно вытекает, что из всех европейских стран Средневековья и Нового времени понятие «абсолютизм» правомерно в применении только к России: «концепция „абсолютизма“, согласно которой королевская власть распространяется на законодательство и налогообложение, исключает из круга нашего рассмотрения Англию. Но тогда из нее следует исключить все остальные государства раннего Нового времени, ни в одном из которых, за исключением России, люди не могли бы подчиниться столь деспотическим порядкам»[33 - Там же, с. 195—196.].

Находясь в подчиненном положении в Московском социуме, право не в состоянии «определять область, недоступную власти монарха», что полностью развязывает ему руки для бесконтрольного вторжения в любую «область». Подобная специфика права не просто допускает, но неизбежно предполагает монополию на власть.

Русскому царю не нужны никакие юристы для того, чтобы отстаивать в чем-то свои прерогативы, так как эти прерогативы, с одной стороны, распространяются на все, а с другой – их ничто не ограничивает.

Абсолютная, деспотическая, самодержавная власть – неизбежное следствие подчиненности права, из которой вытекают также традиции пренебрежения к праву, правового нигилизма и бесправия, сохраняющие свое влияние по сей день.

Неуважение к гражданским правам, правам человека, правам собственности – все эти аспекты современной России являются прямым наследием Московской цивилизации.

Хотя это наследие и выгодно властям, так как помогает им сохранять и продлевать свое господство, при этом все же нельзя сказать, что оно навязано населению против его воли.

Власть не могла бы навязывать народу бесправие, если бы он сам не давал ей на это санкцию по причине своего того же самого пренебрежения правом, который он с этой властью разделяет.

И при одобрении/неодобрении действий власти право не является критерием вообще, либо является далеко не в первую очередь. Ярким свидетельством подобной реакции является отношение российского общества к присоединению Крыма в 2014 году.

Трудно найти пример, когда столь очевидное пренебрежение правом (не только международным, но и российским) встречает столь горячую поддержку подавляющего большинства населения[34 - Отношение к присоединению Крыма. Последствия для экономики и международного положения России: https://fom.ru/Politika/14182 (https://fom.ru/Politika/14182). 14 марта 2019.].

Бесправное общество

Пренебрежение правом во имя более высоких идеалов является частью консенсуса между властью и обществом, их «общественного договора». Отсутствие права в «общественном договоре» влечет за собой бесправие общества, охватывающее собой как народ, так и элиту.

Предпосылки будущего бесправия формировались уже в киевские времена. Защита самых элементарных «прав и свобод» осуществлялась Русской правдой лишь в примитивном зачаточном виде. По описанной выше причине – изоляции от правовых традиций Античности – на Руси не смог осуществиться синтез свободы и права.

Свободы в Киевской Руси изначально в чем-то было больше, чем в Европе, но трагедия древнерусского социума заключалась в том, что эта свобода в силу вышеназванных процессов не была зафиксирована и гарантирована в высокоразвитой и почитаемой обществом правовой системе.

О том, какие последствия данное обстоятельство имело для русской элиты, хорошо написал Ричард Пайпс, объясняя, почему в средневековой России не сложился феодализм западного типа: «Отсутствуют свидетельства взаимных обязательств, лежавших на князе и его слугах, и, таким образом, какого-либо намека на юридические и нравственные „права“ подданных, что не порождало особой нужды в законоправии и суде. Ущемленному боярину некуда было обращаться за справедливостью; у него был единственный выход – воспользоваться своим правом перехода и переметнуться к другому господину. Следует признать, что свобода отделения – „право“, которым боярин, можно сказать, и в самом деле обладал – есть основополагающая форма личной свободы, которая, на первый взгляд, должна была способствовать складыванию в России свободного общества. Однако свобода, которая не зиждется на праве, не способна к эволюции и имеет склонность обращаться против самой себя».[35 - Пайпс, Ричард, Россия при старом режиме, М. 1993, с. 73.] Но и основная масса народа во многом была порабощена по той же самой причине – отсутствия синтеза свободы и права. В Киевской Руси крестьяне были свободнее, чем в большинстве европейских стран, во многих из которых в эти времена формировалось крепостное право. Русская правда хотя бы в какой-то минимальной степени защищала личность и имущество смердов, т. е. свободных крестьян, а первый же свод законов Московии – Судебник – ограничил их свободу Юрьевым днем. Свобода перехода от одного землевладельца к другому не получила закрепления в более или менее зрелом законодательстве. Поскольку она «не зиждилась на праве», то при усилении государства легко «обратилась против самой себя», т. е. была ликвидирована. Бесправие общества возникло не оттого, что самодержавие сознательно подавляло и притесняло чьи-то права, а потому что закон не рассматривался в качестве механизма фиксации и гарантирования прав. По этой причине в Московии вплоть до петровских времен отсутствовал сословный строй.

«Сословия отличает определенный законом наследственный статус их членов, т. е. не просто положение членов корпорации на социальной лестнице, но и права, привилегии и обязанности. Вот закона-то и не было, ибо право в России вообще было развито крайне слабо. Даже такой сводный и охватывающий, казалось бы, все сферы жизни общества кодекс, как Соборное уложение 1649 года, целиком построен на прецеденте и формулирует, соответственно, не права тех или иных групп, а в основном запреты и ограничения. Правда, был обычай, но выше и важнее его была воля государя, перед лицом которой все социальные группы были совершенно бесправны и имели лишь обязанности»[36 - Каменский А. Российская империя в XVIII веке: традиции и модернизация. М. 1999, с. 39—40.].

По мнению Александра Каменского, «отсутствие сословий в указанном смысле и, как воплощение этой системы, крепостное право – вот самое важное, определяющее в специфике исторического развития… Московского государства»[37 - Там же, с. 40.]. К этому можно добавить только формулировку основной причины такого состояния. Она не в том, что московские князья и цари установили такой порядок «волей государя». Социальные группы и слои, даже когда они съезжались на вызванные временной слабостью государства Соборы, не имели возможности надежно зафиксировать свои права и обязанности в четких постулатах высокоразвитого и динамично развивающегося права.

Подневольное состояние права, естественно, не могло не сказаться и на правах собственности, которые на Руси по всем параметрам сравнения уступают современным западным аналогам. «Вотчинное государство» (Пайпс), в котором князь или царь рассматривает всю его землю как свою собственность, возникает по той же причине, что и «бессословность» общества. Грубо прописанное лаконичное законодательство, не имеющее обратной связи между законодателем и поданными, не находящееся в постоянном развитии, просто неспособно обеспечить защиту прав собственности внутри вотчины. Когда же в 17—18 веках эта ситуация начинает меняться, оказывается, что усиление защиты собственности происходит только в отношении элиты и высших классов. Слабость правовой традиции приводит к неравномерному распределению прав собственности, обрекая страну на непреодолимый чудовищный раскол между богатым меньшинством и нищим большинством.

Непарламентская страна

Поскольку право отсутствует в «общественном договоре» Московии, постольку отсутствуют и структуры, призванные защищать права общества от верховной власти.

Сильная власть навязывает слабому обществу свое право, не позволяя создавать институты, защищающие его права. В этой ситуации полностью отсутствуют предпосылки возникновения сильного сословного представительства, наиболее зрелой фазой которого является парламентаризм.

Принципиально разная роль сословного представительства в системе государства относится к базовым пунктам «великого расхождения» между Россией и Западом, вытекающим из позиционирования права.

Идею политического представительства Страйер называет «одним из великих открытий средневекового правления».[38 - Strayer J. R., Op. Cit, P. 64.] В средневековой Европе представительные ассамблеи в 12—13 вв. появляются повсюду. При этом «большинство ученых соглашается с тем, что эти ассамблеи тесно связаны с ростом средневековых судов и средневековой юриспруденции».[39 - Ibid. P. 65.]

Как пишет Хеншелл, «права, представительство и согласие возникли отнюдь не в просвещенном ХVIII веке. Они являлись частью городской республиканской традиции, появившейся в раннее Новое время и вошедшей в теорию и практику каждой монархии… Сословные представительства существовали для защиты прав и свобод… Они существовали для того, чтобы давать согласие сообщества или корпорации на введение правительственных актов, касавшихся их прав. Фактически они представляли собой республиканский компонент монархической системы. Они воплощали идеологию, которая оберегала древние обычаи, утвержденные привилегии, контракты и хартии. Их риторикой была свобода, а их санкцией – прошлое. Их делом было вести переговоры о вторжении правительства в сферу иммунитета. Поэтому они в некотором смысле обеспечивали ограничение королевской власти, поскольку сдерживали те действия, которые власть предпринимала по собственной инициативе. Но это можно назвать ограничением, только если предположить, что монархи желали неограниченной власти. Но так как они в большинстве своем уважали законы, значит, такой власти не желали».[40 - Хеншелл Н. Миф абсолютизма. СПб. 2003, с. 205—206.]

Русская политическая культура всегда отвергала институт парламентаризма с не меньшим энтузиазмом, чем принцип правления права.

Прав московитян не защищают ни городские хартии, ни гильдии и корпорации, ни парламенты (ни в английском, ни во французском варианте). Выборные структуры в Московии существуют, но не для того, чтобы «декларировать в законах и охранять права», тем самым представляя интересы выборщиков, как это делали европейские парламенты и Генеральные штаты[41 - Там же, с. 203.]


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги
(всего 10 форматов)