скачать книгу бесплатно
И настоятель, дивясь преданности и мужеству этих людей, со слезами на глазах обещал исполнить их желание.
А сорок семь ронинов со спокойной совестью стали терпеливо ждать приговора правительства.
Наконец они были вызваны в верховный суд, где собрались префекты города Эдо и ёрики – помощники префекта, и там им был объявлен следующий приговор: «Поскольку вы, не уважая достоинство города и не боясь правительства, сговорились убить своего врага и насильно вторглись в жилище Кира Коцукэ-но Сукэ ночью и убили его, решение суда таково: за свой дерзкий поступок вы должны совершить харакири». После оглашения приговора сорок семь ронинов разделили на четыре партии и передали под надзор четырех даймё, во дворцы последних были посланы от правительства особые уполномоченные, в присутствии которых ронины должны были совершить харакири. Так как все они с самого начала были готовы к тому, что их ждет такой конец, то встретили смерть мужественно. Тела их были перенесены в храм Сэнгакудзи и похоронены перед могилой их господина Асано Такуми-но Ками. И когда молва об их подвиге распространилась повсюду, массы народа стали стекаться поклониться могилам этих преданных слуг.
Среди приходивших сюда помолиться оказался и знакомый нам человек Сацума. Распростершись перед могилой Кураносукэ, он сказал:
– Когда я увидел тебя лежащего пьяным на улице Ямасина в Киото, я не знал, что ты готовишь план отмщения врагу своего господина, и, принимая тебя за бесчестного человека, наступил на тебя ногою и плюнул тебе в лицо. Теперь я пришел попросить у тебя прощения и искупить свою вину перед тобою за прошлогоднее оскорбление.
С этими словами он снова распростерся перед могилой, вынул из ножен кинжал, вонзил его себе в живот и умер. Настоятель монастыря, сжалившись над ним, похоронил его рядом с ронинами, и его могилу до сих пор можно видеть рядом с могилами сорока семи товарищей.
На этом и заканчивается история сорока семи верных самураев.
Ужасная картина жестокого героизма, которой нельзя не восхищаться! В уме японцев это чувство восхищения является чистым и неподдельным; потому-то сорок семь ронинов получают почести, достойные богов. Благочестивые руки поныне украшают их могилы зелеными ветвями и возжигают благовония. Платье и оружие их заботливо сохраняется в несгораемой кладовой, принадлежащей храму, и выставляется ежегодно напоказ восторженным толпам, которые взирают на эти вещи с благоговением, и раз в шестьдесят лет монахи в Сэнгакудзи пожинают обильный урожай в пользу своего храма, устраивая памятную ярмарку или празднество, куда народ стекается на протяжении двух лун.
Однажды серебряный ключ допустил меня частным образом к осмотру реликвий.
Нас, меня и моего приятеля, проводили в задние покои просторного храма, выходящие в один из тех удивительных миниатюрных садов, затейливо украшенных искусственными скалами и карликовыми деревьями, в которых японцы находят особое удовольствие. Настоятель осторожно выносил и открывал для нас один за другим тщательно подписанные и пронумерованные ящики с реликвиями. Что за любопытное собрание старинных тканей, обломков дерева и металла! Самодельные доспехи из кожаных ремней, скрепленных железными полосками, свидетельствуют о той секретности, с которой ронины готовились к сражению. Купить вооружение значило бы обратить на себя внимание, поэтому они изготовили его собственными руками. Старинная побитая молью парадная верхняя одежда, остатки шлемов, три флейты, шкатулка с письменными принадлежностями, которая, должно быть, была уже не совсем новой в эпоху трагедии, а теперь рассыпается на куски, и эти превращающиеся в лохмотья штаны из бывшей роскошной шелковой материи, теперь уже истлевшие и обтрепанные, кожаные ремни, часть старой рукавицы, рукояти мечей, гребни шлемов и родовые гербы моны, острия копий и кинжалы, последние рыжие от ржавчины, но с отдельными более ярко окрашенными пятнами, словно фатальные кровавые пятна так и не были с них стерты, – все это почтительно показывали нам. Среди всего этого хлама было несколько документов, пожелтевших от времени и сильно потертых на сгибах. Один из них представлял собой план помещений Коцукэ-но Сукэ, добытый одним из ронинов путем женитьбы его на дочери строителя дома.
Три свитка показались мне столь любопытными, что я получил разрешение сделать с них копии.
Первым из них является расписка, данная слугам сына Коцукэ-но Сукэ в обмен на голову отца их молодого господина, которую храмовые священники вернули им. Вот она:
РАСПИСКА
«1. Одна голова.
2. Один бумажный сверток.
Вышеперечисленные предметы получены в целости.
Подписано:
Саяда Магобэй (ханко)[10 - Ханко – личная печать красного цвета с именем, которая служит аналогом подписи. Хранится в специальном дорогом футляре с подушечкой для красных чернил.]
Сайто Кунай (ханко),
что подтверждается уполномоченными от храма Сэнгакудзи священниками:
священником Сэкисэем
священником Итидоном».
Второй документ объясняет поведение ронинов. Копия его обнаружена при каждом из сорока семи. Вот он:
«В прошлом году, в месяце третьей луны Асано Такуми-но Ками, состоя при особе императорского посланника, силою обстоятельств был вынужден напасть и нанести рану господину Коцукэ-но Сукэ в замке с целью отомстить за оскорбления, нанесенные ему последним. Он совершил этот поступок, невзирая на священность места, тем самым нарушив все правила приличия, вследствие чего и был приговорен к харакири. Его имущество и замок Ако были конфискованы в пользу государства и переданы его слугами чиновникам, отряженным сёгуном для их приема. После этого все его приближенные и были распущены. Во время ссоры присутствующие высокие сановники помешали Асано Такуми-но Ками привести в исполнение намерение убить своего врага, господина Коцукэ-но Сукэ. Итак, Асано Такуми-но Ками умер, не отомстив за себя, и этого не могли вынести его приближенные. Невозможно оставаться под одним небом с врагом своего господина или отца – по этой причине мы осмелились объявить свою вражду к лицу столь высокого сана. Сегодня мы нападаем на Кира Коцукэ-но Сукэ, чтобы завершить дело мести, начатое нашим покойным господином. Если кто-нибудь найдет наши тела после смерти, то мы почтительно просим его вскрыть и прочитать этот документ. 15-й год правления Гэнроку, 12-я луна. Подписано:
Оиси Кураносукэ,
слуга Асано Такуми-но Ками,
и сорок шесть ронинов».[11 - У японцев принято, когда их помыслы устремлены к жестокому поступку, цель которого, по их мнению, оправдывает средства, носить при себе документ, подобный приведенному выше, в котором излагаются мотивы, чтобы поступок был понятен после смерти.]
Третий свиток – это бумага, которую сорок семь ронинов возложили на могилу своего господина вместе с головой Кира Коцукэ-но Сукэ:
«15-й год Гэнроку, 12-я луна, 15-й день. Мы пришли сюда засвидетельствовать свое почтение, все сорок семь человек, от Оиси Кураносукэ до пехотинца Тэрасаки Китиэмона, все готовые с радостью положить жизнь за вашу честь. Мы почтительно заявляем это почитаемому духу нашего покойного господина. На четырнадцатый день месяца третьей луны прошлого года нашему почитаемому господину было угодно напасть на Кира Коцукэ-но Сукэ, по какой причине, мы не ведаем. Наш достопочтимый господин положил конец собственной жизни, но Кира Коцукэ-но Сукэ остался жив. Хотя мы боимся, что после указа, объявленного правительством, этот наш заговор может не понравиться нашему достопочтимому господину, все-таки мы, которые ели ваш хлеб, не можем, не краснея, говорить слова: „Ты не должен жить под одним небом с врагом своего отца или господина“, не смеем мы и покинуть ад и предстать пред вами в раю, пока не доведем дело отмщения, начатое вами, до конца. Каждый день ожидания этого момента показался нам тремя осенями. Поистине мы шли по снегу один день, нет, два дня, и вкушали пищу лишь единожды. Старые и дряхлые, больные и страждущие, мы пришли, чтобы с радостью положить наши жизни здесь. Люди могли смеяться над нами, как над кузнечиком, верящим в силу своих лапок, и тем опозорить нашего достопочтимого господина; но мы не могли остановиться в начатом деле мщения. Посовещавшись вчера ночью, мы привели Коцукэ-но Сукэ сюда, к вам на могилу. Этот кинжал вакидзаси,[12 - Вакидзаси – японский короткий меч, или кинжал, длиной в 9,5 дюйма; края и кончик этого оружия острые, словно бритва. Имеется в виду кинжал, которым Асано Такуми-но Ками взрезал себе живот и которым Оиси Кураносукэ отрубил голову Коцукэ-но Сукэ.] которому придал такую великую ценность наш уважаемый господин в прошлом году и вверил его нам, мы возвращаем теперь назад. Если ваш благородный дух сейчас присутствует здесь перед этой могилой, то мы молим вас в знак этого взять этот кинжал и, ударив им второй раз по голове вашего врага, навсегда рассеять вашу ненависть. Таково почтительное заявление сорока семи ронинов».
Слова «Ты не должен жить под одним небом с врагом своего отца или господина» по образу и подобию цитат из книг Конфуция. Д-р Легге в своей книге «Жизнь и учение Конфуция» приводит интересный абзац, подводящий итог доктрине мудрости по вопросу мести.
Во второй книге «Ли Ки (Ли Цзы)» – книге законов, или книге этикета, имеются следующие строки:
«С убийцей своего отца мужчина не может жить под одним небом; для убийцы своего брата мужчина никогда не должен идти домой за оружием; с убийцей своего друга мужчина не может жить в одной провинции». Здесь lex talionis[13 - Принцип талиона (лат.) – принцип назначения наказания за преступление, согласно которому мера наказания должна воспроизводить вред, причиненный преступлением («око за око, зуб за зуб»). Талион (от лат. talio, родительный падеж talionis – возмездие, равное по силе преступлению) – принцип наказания-возмездия «равным за равное», возникший в родовом обществе и воспринятый древними рабовладельческими системами права.] сформулирован в наиполнейшей степени. «Чжоу-ли»[14 - «Чжоу—ли» – «Чжоуские церемонии», скорее всего, составленные во 2-й половине I в. до Р. Х. Лю-сяном и Лю-синем.] повествуют нам о мере предосторожности от дурных последствий этого принципа посредством назначения чиновника, называемого «примиритель». Эта мера предосторожности снисходительна к городам безопасности, которые были предусмотрены Моисеем, где убивший человека мог бы найти убежище от ярости мстителя. Как бы то ни было, это существует, и примечательно, что Конфуций, когда с ним консультировались на сей счет, не обращал на это внимания, но подтверждал долг кровной мести в самых сильных и самых нелицеприятных выражениях. Один из его учеников спросил его: «Как следует поступать при убийстве отца или матери?» Он ответил: «Сын должен спать на матрасе, набитом травой, со щитом под подушкой. Он должен отказаться от службы. Он не должен жить под одним небом с убийцей. Когда он встретит его хоть на базаре, хоть при дворе, он должен держать свое оружие наготове, чтобы нанести удар». – «А как следует поступать при убийстве брата?» – «Оставшийся в живых брат не должен служить в одной провинции с убийцей. Однако если он направляется в провинцию, где находится убийца, по заданию своего господина, то хотя он и может с ним встретиться, он не должен вступать с ним в бой». – «А как следует поступать при убийстве дяди или двоюродного брата?» – «В этом случае племянник или двоюродный брат не являются близкими родственниками. Если же близкий родственник, на которого переходит месть, может ее принять, остается только стоять позади с оружием в руке и поддерживать его».
Я хочу добавить один эпизод, чтобы показать, что могилы сорока семи являются святыней. В сентябре 1868 года некий человек пришел помолиться перед могилой Оиси Тикары. Закончив свои молитвы, он намеренно совершил харакири, и, поскольку рана живота не была смертельной, он отправился в мир иной, перерезав себе горло. При этом человеке были найдены бумаги, в которых говорилось, что, будучи ронином и без средств к существованию, он подал прошение с просьбой, чтобы ему позволили вступить в клан князя Тёсю, который он считал самым благородным из родов в его местности. В просьбе ему было отказано, и ему ничего не оставалось, как только умереть, так как оставаться ронином ему было противно, а служить какому-либо другому хозяину, кроме князя Тёсю, он не стал бы. Какое более подходящее место он мог найти, чтобы положить конец своей жизни, чем могилы этих храбрецов? Это произошло в нескольких ярдах от моего дома, и, когда я увидел это место пару часов спустя, вся земля была забрызгана кровью и носила следы смертельной агонии.
ЛЮБОВЬ ГОНПАТИ И КОМУРАСАКИ
Приблизительно в двух милях от Эдо, но все-таки вдали от тягот и шума большого города расположилось селение Мэгуро.[15 - Сейчас Мэгуро – один из центральных районов японской столицы Токио.] Миновав городские окраины, дорога, ведущая туда, идет по лесистой местности, изобилующей бесконечным разнообразием зелени, временами прерывающейся длинной узкой линией селений и деревенек. При подъезде к Мэгуро пейзаж становится все более идиллическим, а сельские красоты возрастают. Утопающие в тени тропинки, окаймленные кустами, столь же роскошными, как и в Англии, ведут в долину рисовых полей, сверкающих изумрудной зеленью молодых побегов. Справа и слева возвышаются холмы фантастической формы, вершины которых венчают обильные криптомерии, лиственницы и другие хвойные деревья, окаймленные зарослями пушистого бамбука, грациозно склоняющего свои стебли под легким летним бризом. Там, где есть местечко чуть более затененное и притягательное для взора, чем остальные, можно увидеть красные тории (ворота) храма, который простые сельчане из почтения воздвигли в честь Инари Сама, божества – покровителя сельского хозяйства, либо в честь какого-нибудь другого местного божества-покровителя. На западном выходе из долины полоса синего моря уходит к горизонту, на западе видны отдаленные горы. На переднем плане перед уютным крестьянским домом с крышей из бархатно-коричневого тростника стайка крепких мальчишек, загорелых и совершенно обнаженных, резвится в дичайшем веселье, не обращая внимания на ворчливый голос высохшей старенькой бабушки, которая сидит и прядет, оставшись на хозяйстве, пока ее сын и его жена усердно трудятся вне дома. Прямо у нас под ногами бежит ручей чистейшей воды, в которой группа сельчан моет овощи, которые они взвалят себе на плечи и понесут, чтобы продать на рынке в пригороде Эдо. Немало красоте пейзажа добавляет удивительной чистоты атмосфера, столь прозрачная, что самые отдаленные очертания затуманены едва-едва, в то время как детали ближайшей местности выступают отчетливым, подчеркнутым рельефом, то залитые вертикально падающими лучами солнца, то затемненные быстро сменяющимися тенями, отбрасываемыми курчавыми облаками, плывущими по небу. Под такими небесами какой художник в состоянии изобразить свет и тени, играющие над лесами, гордостью Японии, поздней ли осенью, когда красновато-коричневые и желтые тона наших деревьев смешиваются с глубоким пунцовым заревом кленов, либо в весеннее время, когда сливовые и вишневые деревья, а также дикие камелии – гиганты высотой пятьдесят футов – находятся в разгаре цветения?
Все, что мы видим, очаровательно, но в лесах царит странная тишина, редко нарушаемая птичьим пением. На самом деле мне известна лишь одна певчая птица, чье пение с большой натяжкой можно считать музыкальным, – это угуису,[16 - Соловей угуису – один из любимейших персонажей японских хайку.] так некоторые восторженные люди называют японского соловья, который в лучшем случае король в королевстве слепых. Дефицит животного мира во всех его проявлениях, за исключением лишь человека и комаров, – предмет постоянного изумления для иноземного путешественника. Охотник должен одолеть пешком не одну милю, чтобы сделать выстрел в кабана, либо в оленя, либо в фазана. И плуг крестьянина, и силок браконьера, которые заняты свои делом, не важно, сезон это охоты или нет, угрожают истребить все живое, если только правительство действительно не введет в силу, как оно угрожало весной 1869 года, некое подобие европейских законов по охране дичи. Но оно не проявляет особенной ревности в этом деле. Скромная охота с ястребом или соколом на пруду, где водятся утки, удовлетворяет страсть охотника современной Японии, который знает, что вне зависимости от законов по охране дичи дичь никогда не обманет ожиданий зимой. И давным-давно минули дни, когда сам сёгун имел обыкновение выезжать верхом с большой процессией в дикие места у горы Фудзи, где вставал лагерем и охотился на кабана, оленя и волка, полагая, что, делая это, он воспитывает мужество и военный дух в своей стране.
Существует один серьезный недостаток, который ощущается при любовании красотами сельской местности Японии, а именно – постоянное оскорбление обоняния в виде невыносимого запаха. Все, что должно заполнять городскую канализацию, выносится на спинах людей и лошадей, чтобы быть разбросанным на полях, и, если хотите избежать это неодолимое неудобство, придется ходить с носовым платком в руке, приготовившись закрыть им нос от вони, которая может настигнуть вас в любой момент.
Казалось бы естественным, описывая сельские красоты Японии, сказать несколько слов о крестьянстве, их отношении к землевладельцу и правительству. Но это я оставлю для другого случая. В настоящее время мы имеем дело с милым селением Мэгуро.
В конце тропки, ведущей к селению, стоит старинный синтоистский храм (форма культа, которая существовала в Японии до введения конфуцианства или буддизма), окруженный величественными криптомериями. Деревья вокруг синтоистского храма находятся под особым покровительством божества, которому посвящен храмовый алтарь, и в связи с этим существует некий магический обряд, до сих пор почитаемый суеверными, в котором используются восковые фигурки, посредством которых средневековые колдуны и маги в Европе и конечно же в Древней Греции, о чем нам сообщает Теокрит, делают вид, что убивают врагов своих клиентов. По-японски это называется «уси-но токи маири», или «отправляться [на моление] в час Быка»,[17 - Китайцы, а за ними и японцы, делили день на двадцать четыре периода, каждый из которых обозначался знаком, подобным знаку зодиака. Время с полуночи до 2 часов ночи называлось часом Крысы; с 2 часов ночи до 4 – часом Быка; с 4 часов утра до 6 – часом Тигра; с 6 часов утра до 8 – часом Зайца; с 8 часов утра до 10 – часом Дракона; с 10 часов утра до полудня – часом Змеи; с полудня до 2 часов дня – часом Лошади; с 2 часов дня до 4 – часом Барана; с 4 часов дня до 6 вечера – часом Обезьяны; с 6 часов вечера до 8 – часом Петуха; с 8 вечера до 10 – часом Свиньи; с 10 вечера до полуночи – часом Лисы.] и практикуется ревнивыми женщинами, которые желают отомстить своим неверным любовникам.
Когда весь мир наслаждается покоем, в два часа ночи, в час, символизируемый Быком, женщина встает, надевает белое кимоно и гэта – деревянные сандалии на поперечных подставках высотой около 10 см. На голове у нее металлическая тренога, в которую воткнуты три зажженных свечи, на шею она вешает зеркало, которое достигает ей до грудей, в левой руке она несет небольшую соломенную фигурку, изображение возлюбленного, который бросил ее, а в правой руке она сжимает молоток и гвозди, которыми она прибивает фигурку к одному из священных деревьев, окружающих храм. Там она молит о смерти предателя и клянется, что, если ее мольба будет услышана, она собственноручно вытащит гвозди, которые сейчас оскорбляют божество, раня священное дерево. Ночь за ночью она приходит в храм, и каждую ночь она вбивает пару или больше гвоздей, веря, что каждый гвоздь укоротит жизнь ее неверного возлюбленного, ведь божество, чтобы спасти дерево, определенно покарает его смертью.
Мэгуро – это одно из многочисленных местечек вокруг Эдо, куда стекаются добропорядочные горожане на праздник либо для молебствия, либо для того и другого, но, несмотря на это, бок о бок со старинными святилищами и храмами, вы найдете много милых чайных домиков со стоящими у дверей конкурирующих заведений мадемуазелями, зовущихся Сахарной, Морской Волной, Цветком, Морским Побережьем и Хризантемой, которые настойчиво зазывают вас войти и отдохнуть. Эти дамочки не красивы, если судить по европейским стандартам, но очарование японских женщин заключается в их манерах и изящности, и девушка из чайного дома, будучи профессиональной приманкой, – эксперт в искусстве флирта. Это следует запомнить, ведь ее нельзя путать ни с хрупкими красавицами Ёсивары, ни с ее сестрами из чайных домов, находящихся рядом с портами, открытыми для иноземцев и их развращенного влияния. Ведь как ни странно, но наши контакты с Востоком оказали дурное влияние на местных жителей.
В одном из чайных домов процветает торговля деревянными табличками, украшенными изображением розовой каракатицы на светло-голубом фоне. Это ex-votos,[18 - «По обещанию», «по обету» (лат.). Вотивные предметы, вотивные дары – различные вещи, приносимые в дар божеству по обету, ради исцеления или исполнения какого-либо желания. Обычай приношения вотивных предметов – смягченная форма жертвоприношения. Традиция известна начиная со времен пещерного человека до наших дней.] предназначенные для принесения в дар в храме Якуси Нёраи, буддийского Асклепия, который стоит напротив и об основании которого существует следующая легенда.
В древние времена жил-был монах по имени Дзикаку, когда ему исполнилось сорок лет, а это было осенью десятого года периода Тэнтё (833 г.), он стал слепнуть от глазной болезни, которая поразила его за три года до этого. Чтобы излечиться от этой болезни, он вырезал фигурку Якуси Нёраи, которому обычно возносил свои молитвы. Пять лет спустя он отправился в паломничество в Китай, взяв с собой фигурку своего святого покровителя, и в местечке под названием Кайрэцу она защитила его от грабителей, диких зверей и других бедствий. Там он проводил время в изучении священных законов, как явных, так и тайных, и по прошествии девяти лет отправился назад в Японию морем. Когда он вышел в открытое море, разразился шторм, и огромная рыбина напала на корабль и попыталась его потопить, правило и мачта были сломаны, а ближайший берег оказался землей, населенной демонами, удалиться или приблизиться к которой было в равной степени опасно. Тогда монах стал молиться святому покровителю, образ которого носил с собой, и во время его молитвы в центре корабля явился Якуси Нёраи собственной персоной и сказал ему следующее:
– Поистине ты совершил далекое паломничество, чтобы открыть священные законы для спасения многих людей. Поэтому возьми сейчас мой образ, который ты носил на груди, и брось его в море, чтобы ветер стих и чтобы ты мог миновать эту дьявольскую землю.
Указания святых следует выполнять, поэтому со слезами на глазах монах бросил в море священный образ, который так любил. Тут ветер действительно стих, волны успокоились, и корабль пошел своим курсом, словно его подталкивала невидимая рука, пока не достиг безопасной гавани. В месяце десятой луны того же года монах снова поднял парус, вверив судьбу своему святому покровителю, и без приключений добрался до порта Цукуси. На протяжении трех лет он молился, чтобы образ, который он бросил в море, вернулся к нему, пока, в конце концов, однажды ночью во сне не получил предупреждение, что на морском побережье в уезде Мацура ему явится Якуси Нёраи. Из-за этого вещего сна он отправился в провинцию Хидзэн и высадился на побережье острова Хирато, где в сиянии яркого света образ, который он вырезал, явился ему дважды верхом на каракатице. Вот так образ вернулся в этот мир чудом. В память о своем выздоровлении от глазной болезни и о своем чудесном спасении на море, чтобы это стало известно всем последующим поколениям, монах основал культ Тако Якуси Нёраи («Якуси Нёраи на каракатице») и пришел в Мэгуро, где выстроил храм, посвященный Фудо[19 - Фудо – букв. означает «неподвижный», то есть Будда в состоянии, называемом нирваной.] Сама, еще одному буддийскому божеству.
В это время в деревне была эпидемия оспы, люди падали и умирали на улице, а монах молился Фудо Сама, чтобы эпидемия прекратилась. Тогда ему явилось само божество и сказало:
– Святой Якуси Нёраи на каракатице, в чей образ ты уверовал, желает обрести место в этом селении, и он избавит всех от оспы. Поэтому ты должен воздвигнуть здесь ему храм, чтобы не только эта эпидемия оспы, но и другие болезни будущих поколений можно было исцелить его силой.
Услышав эти слова, монах пролил слезы благодарности и, выбрав кусок поделочной древесины, вырезал большую фигуру своего святого покровителя на каракатице и поместил меньший образ внутри большого и заложил его в основание храма, к которому по сей день стекаются люди, чтобы излечиться от своих болезней.
Вот такая чудесная история, переведенная из маленькой плохо напечатанной брошюрки, которую продают монахи в храме, все украшения которого, даже бронзовый фонарь торо посередине двора, выполнены в виде каракатицы, священного символа этого места.
Разве можно желать место отдыха, где можно провести жаркий день, приятнее, чем тень деревьев, растущих у холма, на котором стоит храм Фудо Сама? Две струи чистой воды, бьющие из скалы, бегут по желобам, вырезанным в форме драконов, в каменный резервуар, огороженный перилами, за которыми видна надпись: «Женщинам вход запрещен». Если вам повезет, вы можете охладиться, наблюдая, как какой-нибудь фанат, почти обнаженный, оставив на себе лишь набедренную повязку, исполняет ритуал под названием суйгиё, то есть молится, стоя под струей воды, чтобы его душа очистилась через очищение тела. Зимой требуется немало отваги, чтобы пройти через это испытание, однако я видел, как кающийся посвятил этому более четверти часа в пронзительно холодный день в январе. Летом, с другой стороны, религиозный ритуал под названием хяку до, или «сто раз», который также есть возможность здесь увидеть, – немалое испытание терпения. Он состоит из прохождения по сто раз вперед и назад между двумя точками внутри огороженной священной территории, каждый раз повторяя молитву. Счет ведется либо на пальцах, либо отмечается перекручиванием на соломинке каждый раз, как достигается цель. В храме место, отведенное для этого обряда, располагается между гротескным бронзовым изваянием Тэнгу Сама (Небесной Собаки), наводящим ужас на детей, самым отвратительным чудовищем с гигантским носом, который нужно потереть пальцем на счастье, а потом приложить палец к собственному носу, и огромным коричневым ящиком с надписью выпуклыми иероглифами хяку и до (то есть «сто раз»), который обычно бывает полон перекрученных соломинок, использовали для счета. Быть хорошим буддистом – не синекура, ведь богов не так уж легко умилостивить. Молитва и пост, умерщвление плоти, воздержание от вина, женщин и любимых блюд являются единственным пропуском к повышению по службе, к преуспеванию в торговле, к выздоровлению от болезни или счастливому браку с полюбившейся девушкой. И одна лишь вера без приложения труда не производит никакого эффекта. Табличка об исполнении соответствующего обета ради благодеяния, за которое возносятся молитвы, либо некая денежная сумма на ремонт храма или святилища, необходимы, чтобы заслужить благосклонность богов. Более бедные люди отрезают косичку своих волос в подношение богам. И в Хориноути, широко известном храме, где-то в восьми или девяти милях от Эдо, есть канат симэнава диаметром около двух с половиной дюймов и длиной приблизительно в шесть морских саженей, сплетенный из человеческих волос, отданный в дар богам. Этот канат симэнава лежит, свернутый кольцом, грязный, побитый молью и неопрятный, с одной стороны длинного навеса, заполненного табличками и картинками, сбоку от грубых местных средств защиты от пожаров. Отнять жизнь у живого – значит разгневать Будду, и за воротами многих храмов старухи и дети зарабатывают себе на пропитание продажей воробьев, небольших угрей, карпов и черепах, которых верующий выпускает на свободу в честь какого-либо божества, а на самой территории храма петухи, куры и голуби, ручные и не боящиеся человека, сидят на каждом выступе, за каждой застрехой, на опорных столбах, выбирая себе выгодную позицию для наблюдения.
Но из всех вызывающих удивление обычаев, которые я узнал в связи с изучением японских религиозных ритуалов, ни один не показался мне столь странным, как обычай плевать на образы богов, особенно на статуи Нио,[20 - Устрашающего вида и размера статуи Нио принято устанавливать у входа в буддийский храм или непосредственно у помоста с Буддой. Считается, что они служат воплощением божеств Индры (слева) и Брахмы (справа). У правого стража рот всегда открыт, а у левого – закрыт. Тот, что с открытым ртом, символизирует звук «а» – первый звук в Деванагари (разновидность индийского письма) и первый звук, который произносит человек при рождении. Тот, что с закрытым ртом, символизирует звук «ум» – последний звук в Деванагари и последний звук, произносимый человеком перед смертью. Вместе они символизируют рождение и смерть всех вещей в мире. Впрочем, основное предназначение Нио – защита учения Будды от всяческих посягательств, а в материальном воплощении – охрана храмов от злых духов и дурных людей. Изваяния Нио всегда имеют крайне свирепый вид.] двух громадных красных или красного и зеленого великанов, которые, подобно Гогу и Магогу,[21 - Гог и Магог в библейской эсхатологии – два народа, нашествие которых потрясет мир незадолго до второго прихода Мессии.] олицетворяют силу и стоят в качестве охранников в главных буддийских храмах. Фигуры защищены железной проволочной сетью, через которую верующие, все время вознося молитвы, плюют комочками жеваной бумаги. Если бумажный катышек прилипнет к статуе – это добрый знак, если пролетит мимо или упадет – молитва не принята. Внутренняя сторона огромного колокола на усыпальнице тайкуна и почти каждая статуя святого во всей стране в таких плевках из благочестивых ртов.[22 - Не трудно понять, что обычаи и обряды, которые я здесь упоминал, явно относятся к суевериям, невежество которых перекрывает тот самый чистый буддизм, на очень реальные красоты которого указывал профессор Макс Мюллер.]
Через это описание храмов и чайных домов я постепенно подошел к цели нашего паломничества – двум старинным осыпающимся могильным камням, стоящим в ряд заросшего кладбища, старого-престарого и позабытого всеми, кроме тех, кто любит докапываться до преданий старины глубокой. Ключ хранится у мерзкой старухи, почти такой же ветхой и замшелой, как и могила, за которой она присматривает. Откликнувшись на наш зов и с нетерпением ожидая вознаграждения за труды, в десять раз большего, чем получила бы она от своих соплеменников, старуха, прихрамывая, подходит к нам и, открыв ворота, указывает на камень с надписью: «Могила сиёку»[23 - У птиц сиёку по одному крылу, поэтому летать они могут только вместе.] (мифические птицы, которые живут одна в другой, – таинственная двойственность, заключенная в одном теле, – считаются олицетворением супружеской любви и верности). Подле этого могильного камня стоит еще один с высеченной на нем более длинной легендой, которая гласит:
«В древние времена Гэнроку[24 - Гэнроку (Гэнроку дзидай) – период с 1688 по 1704 г. В историю Японии годы Гэнроку вошли как время расцвета японской культуры, часто называемое японским Ренессансом.] она тосковала по красоте своего возлюбленного, смотреть на которого было все равно что на цветок. А теперь подо мхом этой старинной могильной плиты исчезло все, кроме ее имени. Среди перемен этого изменчивого мира могильный камень разрушается под росой и дождем, постепенно крошится и превращается в пыль, – остаются лишь очертания могилы. Странник! Подай милостыню, чтобы сохранить этот камень, и мы, не жалея сил и трудов своих, поможем тебе от всего сердца. Воздвигнув его снова, сохраним его от тлена для будущих поколений и напишем на нем следующие стихотворные строки: „Эти две птицы, прекрасные, словно цветки вишни, преждевременно ушли из этой жизни, как цветы, сломанные на ветру, не успели дать семена“».
Под первым камнем находится прах Гонпати, грабителя и убийцы, с прахом его верной возлюбленной Комурасаки, которую похоронили вместе с ним. Ее печаль и верность привлекают внимание к этому месту, и верующие до сих пор приходят и жгут благовония и возлагают цветы на могилу. Как она любила его даже после смерти, можно увидеть из следующего старинного предания.
Около двухсот тридцати лет назад в провинции Инаба жил-был на службе у даймё молодой человек по имени Сираи Гонпати, который, когда ему исполнилось шестнадцать лет, уже получил фамилию за свою красоту и молодецкую удаль, а также умение владеть оружием. И вот так случилось, что однажды пес, принадлежащий ему, подрался с другой собакой, владельцем которой был его дальний родственник, и оба хозяина собак, будучи вспыльчивыми юношами, выясняя, чей пес победил в драке, поссорились. Дело дошло до рукоприкладства, и Гонпати убил своего соперника и вследствие этого был вынужден бежать из своей провинции и скрываться в Эдо.
Вот так Гонпати отправился странствовать.
Однажды ночью, усталый и со стертыми ногами, он вошел в придорожный постоялый двор, заказал что-то перекусить и отправился спать, даже не подумав об опасности, какая может ему грозить: ведь этот постоялый двор, к несчастью, оказался местом встречи банды грабителей, в когти которых он таким образом невольно попал. Разумеется, в кошельке Гонпати было скудно, но его длинный меч и короткий меч стоили приблизительно триста унций серебра, и именно на них грабители (которых было десять) и положили свой завистливый глаз, решив убить ради них владельца. А тот, ни о чем не подозревая, спал, считая себя в полной безопасности.
В полночь он очнулся от глубокого сна оттого, что кто-то осторожно открывал скользящую дверь, ведущую в его комнату, и, с трудом поднявшись, увидел перед собой прекрасную юную пятнадцатилетнюю девушку, которая, сделав ему знак не поднимать шума, подошла к его ложу и сказала шепотом:
– Господин, хозяин этого дома – главарь шайки грабителей, которые задумали убить вас сегодня ночью ради вашей одежды и меча. Я же дочь богатого купца из провинции Микава. В прошлом году разбойники ворвались к нам в дом и похитили казну моего отца и меня. Прошу вас, господин, возьмите меня с собой, и давайте убежим из этого отвратительного места.
Она говорила и плакала, и Гонпати сперва был слишком удивлен, чтобы отвечать, но, будучи юношей большой отваги, а в придачу и ловким фехтовальщиком, он скоро восстановил присутствие духа и принял решение убить грабителей и вызволить девушку у них из рук. Поэтому он отвечал:
– Раз вы так говорите, я поубиваю этих воров и спасу вас сегодня же ночью. Только вы должны, когда я начну драку, выбежать из дому на улицу, чтобы быть вне опасности, и оставаться в укрытии до тех пор, пока я не присоединюсь к вам.
Договорившись обо всем, девушка вышла из его комнаты. Гонпати же лежал без сна, сдерживая дыхание и прислушиваясь. И когда грабители бесшумно проникли в его комнату, полагая, что Гонпати крепко спит, он разрубил мечом первого вошедшего к нему, и тот упал замертво к его ногам. Другие девять, видя это, набросились на него с мечами, но Гонпати, отчаянно сопротивляясь, в конце концов поубивал их всех. Избавившись таким образов от врагов, он вышел из дома и позвал девушку, которая с готовностью прибежала под его защиту, и они вместе отправились в путешествие в провинцию Микава, где жил ее отец. Когда они добрались до Микавы, Гонпати привел девушку в дом старика и рассказал ему, как его дочь, когда он оказался в логове грабителей, пришла к нему в час смертельной опасности и спасла ему жизнь из жалости, и как он, в свою очередь, спас ее от рабства и привел назад домой. Старики, увидев, что дочь, которую они потеряли, вернулась к ним, были вне себя от радости и даже прослезились от счастья. А в благодарность они настояли, чтобы Гонпати остался с ними, приготовили в его честь пиршество и радушно угощали гостя. Но их дочь, которая влюбилась в Гонпати за его красоту и рыцарскую удаль, все дни напролет думала только о нем одном. Однако молодой человек, несмотря на доброту старого купца, который хотел было усыновить его и постарался убедить дать на это согласие, рвался в Эдо, мечтая поступить на службу к какому-нибудь благородному господину офицером, поэтому, вопреки просьбам отца и сладким речам дочери, стал готовиться в путь. А старый купец, видя, что его не свернешь с дороги, вручил ему прощальный подарок в виде двух унций серебра и, печалясь, распрощался с ним.
Но, увы! Печаль девушки, которая надрывала сердце плачем и тосковала по своему возлюбленному, была велика. Он же, все это время думая скорее о своих амбициях, чем о любви, пришел ее утешить и сказал:
– Осуши свои слезы, любимая, и больше не плачь, ведь я скоро вернусь к тебе. Сохраняй мне верность, а также заботься о своих родителях с дочерней почтительностью.
Она утерла слезы и снова улыбнулась, когда услышала его обещание вскоре вернуться к ней. Гонпати пошел своей дорогой и в надлежащее время пришел в окрестности Эдо.
Но выпавшим на его долю опасностям не было конца. Однажды поздней ночью, добравшись до местечка под названием Судзугамори,[25 - Судзугамори – место в Эдо, где во времена феодализма производились публичные казни.] по соседству с Эдо, Гонпати встретил на пути шестерых разбойников с большой дороги, которые напали на него, задумав быстренько прикончить его и ограбить. Нисколько не растерявшись, Гонпати выхватил меч и отправил на тот свет двоих из шестерых, но, так как он устал до изнеможения от длинного путешествия, ему пришлось туго, и остальные теснили его, когда какой-то тёнин,[26 - Японские города разделены на городские административные районы, и каждый торговец и ремесленник подчиняется главе административного района, в котором проживает. Слово тёнин, или глава административного района, обычно используется как противопоставление слову самурай, которое уже объяснялось, и означает человека, принадлежащего к воинскому сословию.] который случайно проезжал по этой дороге в паланкине каго, увидев драку, выпрыгнул из своего паланкина и, обнажив малый меч, бросился на выручку, и они совместными усилиями обратили оставшихся разбойников в бегство.
И вот выясняется, что этот добрый торговец, который, к счастью, пришел Гонпати на помощь, был не кем иным, как Тёбэем из Бандзуина, Отцом отокодатэ, или дружеского сообщества эдоских тёнинов, – человеком, вошедшим в анналы города, чья жизнь, подвиги и приключения передаются из уст в уста по сей день и являются предметом другой легенды.
Когда разбойники разбежались, Гонпати, обращаясь к своему спасителю, сказал:
– Не знаю, кто вы такой, господин, но я должен поблагодарить вас за то, что вы спасли меня от большой опасности.
А так как он продолжал выражать свою благодарность, Тёбэй ответил:
– Я всего лишь бедный тёнин, скромный человек, зарабатывающий себе на жизнь. И если разбойники стали спасаться бегством, то скорее по счастливой случайности, а не из-за моих достоинств. Но я преисполнен восхищением оттого, как вы сражались, – вы проявили храбрость и умение не по годам, господин.
Молодой человек довольно улыбнулся, услышав похвалу в свой адрес, и сказал:
– Я еще молод и неопытен, и мне до некоторой степени стыдно своего неумелого стиля фехтования.
– А позвольте узнать, господин, кому вы служите?
– Я хотел бы служить кому-нибудь, ведь я – ронин, и у меня нет определенной цели на будущее.
– Плохо дело, – сказал Тёбэй с сожалением. – Однако, если вы простите мне дерзость сделать вам предложение, ведь я всего лишь простой тёнин, буду рад предоставить в ваше распоряжение место в моем скромном доме, до тех пор пока вы не поступите на службу.
Гонпати принял предложение своего нового, но заслуживающего доверия друга с благодарностью, поэтому Тёбэй отвел его к себе домой, приютил и радушно кормил несколько месяцев. И вот Гонпати, проводя дни в праздности и не заботясь ни о чем, пошел по скользкой дорожке и начал вести беспутную жизнь, не думая ни о чем другом, как только об удовлетворении своих прихотей и желаний. Он зачастил в Ёсивару, городской квартал чайных домов и других соблазнов для необузданных молодых людей, где прекрасное лицо и фигура привлекли внимание и вскоре сделали его любимчиком всех местных красоток.
Приблизительно в это время люди начали во всеуслышание возносить хвалу прелестям некой Комурасаки, или Маленькой Пурпурной Бабочки, юной девушки, которая недавно появилась в Ёсиваре и которая красотой и воспитанием затмила всех своих соперниц. Гонпати, как и все его окружение, был немало наслышан о ее славе и решил пойти к дому под вывеской «Побережье Трех Морей», где она обитала, чтобы удостовериться, заслуживает ли она того, что о ней говорят люди. В один прекрасный день он отправился в «Побережье Трех Морей» и, придя туда, сказал, что хочет посмотреть на Комурасаки, а когда его проводили в комнату, где она сидела, он приблизился к ней. Едва их взгляды встретились, оба отпрянули с возгласом удивления – ведь знаменитая красавица Ёсивары Комурасаки оказалась той самой девушкой, которая за несколько лун до этого спасла Гонпати из логова грабителей и которую он вернул родителям в Микаву. Он оставил ее, любимицу отца, в богатстве и изобилии, когда они обменялись клятвами любви и верности, а теперь встретил в заурядном публичном доме в Эдо. Какая перемена! Какой контраст! Как золото превратилось в ржавчину, а клятвы обернулись ложью!
– Что это?! – воскликнул Гонпати, когда оправился от удивления. – Как получилось, что я нахожу тебя занимающейся этой гнусной профессией, здесь, в Ёсиваре? Прошу, объясни мне, какая за всем этим лежит загадка, я не понимаю.
Но Комурасаки, которая таким вот образом встретилась со своим возлюбленным, к которому стремилась, обуревали противоречивые чувства – радость и стыд одновременно, – ответила, рыдая:
– Увы! История моя печальна, и ее долго рассказывать. После того как ты ушел от нас в прошлом году, беды и неудачи постигли наш дом. И когда мои родители стали бедствовать, я голову сломала, думая, как их содержать. Поэтому-то я и продала свое жалкое тело хозяину этого дома и послала деньги отцу и матери, но, несмотря на это, их неприятности и несчастья множились, и в конце концов они умерли от невзгод и горя. Увы! А я, несчастная неудачница, до сих пор живу в этом мире! Но теперь, когда снова встретилась с тобой… с тобой, таким сильным… помоги мне, такой слабой. Ты спас меня однажды – умоляю, не оставляй и сейчас! – И пока она рассказывала свою достойную жалости историю, слезы ручьем лились из ее глаз.
– Действительно печальная история, – отвечал Гонпати, тронутый этим рассказом. – Определенно должна быть поразительная полоса неудач, чтобы навлечь такие несчастья на твой дом, который я помню процветающим. Однако не печалься больше, я тебя не оставлю. Верно, я слишком беден, чтобы выкупить тебя из рабства, но в любом случае придумаю что-нибудь, чтобы ты больше не страдала. Поэтому люби меня и надейся на меня.
Услышав, что он говорит так доброжелательно, молодая женщина успокоилась и больше не плакала, забыв о своих прошлых печалях в радости от новой встречи с ним.
Когда настало время расставания, он нежно обнял ее и вернулся в дом Тёбэя, но никак не мог избавиться от мыслей о Комурасаки и целый день думал только о ней. Вот так и случилось, что с того дня он ежедневно приходил в Ёсивару, чтобы увидеться с ней, а если по какой-то случайности задерживался, она, тоскуя без привычного свидания, начинала волноваться и писала ему, спрашивая о причине отсутствия. В конце концов от такого образа жизни кошелек Гонпати истощился, но, поскольку молодой человек был ронином без какой бы то ни было постоянной службы, он не имел возможности возобновить свой денежный запас, а показываться в «Побережье Трех Морей» без гроша за душой ему было стыдно. Тогда-то в нем и проснулось злое начало – он вышел на улицу, убил человека, забрал его деньги и принес их в Ёсивару.
Дальше дело пошло еще хуже – ведь тигр, который хоть раз попробовал крови, становится кровожадным. Ослепленный чрезмерной любовью, Гонпати продолжал убивать и грабить, и, хотя внешне он все также оставался очень привлекательным мужчиной, его внутреннее «я» было сродни отвратительному дьяволу. В конце концов даже друг Тёбэй больше не смог выносить его присутствия и выдворил молодого человека из своего дома. Но, как уже говорилось, за пороки и добродетели рано или поздно воздается, и случилось так, что о преступлениях Гонпати стало известно. Правительство послало своих агентов по его следам, его поймали с поличным и арестовали. Когда зловещие преступления Гонпати были доказаны полностью, его привели на место казни в Судзугамори, или «Рощу Колокольчиков», и обезглавили, как обычного преступника.
И вот, когда Гонпати лишился жизни, прежняя симпатия Тёбэя к юноше вернулась, и, будучи добрым и религиозным человеком, он пошел и потребовал его тело и голову, чтобы похоронить в Мэгуро, на территории храма Борондзи.
Комурасаки прослышала, что люди в Ёсиваре сплетничают о кончине ее возлюбленного, и печали ее не было границ, поэтому она тайком сбежала из «Побережья Трех Морей», добралась до Мэгуро и бросилась на свежую могилу. Долго она молилась и горько плакала на могиле того, кого, несмотря на все его пороки, так сильно любила, а потом, вынув из-за пояса кинжал, вонзила его себе в грудь и умерла. Монахи храма, увидев, что произошло, были поражены верностью в любви этой красивой девушки, и, пожалев ее, они положили ее рядом с Гонпати в одну могилу, а на могиле установили камень с надписью «Могила сиёку», который сохранился по сей день. И до сих пор люди из Эдо посещают это место, и до сих пор восхваляют красоту Гонпати, дочернюю почтительность и верность Комурасаки.
Давайте задержимся на этом старинном кладбище. Японское слово, которое я перевел как «верность в любви», буквально означает «целомудрие». Когда Комурасаки продала свое тело, чтобы обеспечить нужды разорившихся родителей, она, по своим понятиям, не нарушила клятвы верности. Напротив, она не могла совершить большего подвига дочерней почтительности, и поэтому самопожертвование этой женщины не вызывает осуждения у народа и достойно лишь похвалы в глазах японцев. Такое представление ведет к жесточайшему непониманию иноземцев, и действительно, ни одна сторона жизни в Японии не была столь сильно представлена в ложном свете, как эта. Я слышал, как говорили, и видел напечатанным, что для респектабельного японца не считается позорным продать свою дочь, что мужчины высокого социального статуса из благородных семей часто выбирают себе жен из таких мест, как «Побережье Трех Морей», и что до момента свадебной церемонии поведение молодой девушки вообще не имеет значения. Нет ничего более несправедливого или более несоответствующего действительности. Только самые нуждающиеся люди продают своего ребенка, чтобы он стал прислугой, певичкой или проституткой. Действительно, время от времени случается, что дочь самурая или человека благородного происхождения попадает в дома с дурной славой, но такое может произойти лишь после смерти или крайнего разорения родителей. Официальное изучение этого вопроса доказало, что подобные случаи настолько исключительны, что присутствие молодой девушки благородного происхождения в таком месте придает ему больше привлекательности, ее превосходное образование и воспитание, а также другие достоинства придают лоск дому. А что касается женитьбы мужчины благородного происхождения на женщине дурного поведения, то разве подобное неизвестно в Европе? Разве дамы полусвета никогда не выходили выгодно замуж? Мезальянсы в Японии встречаются гораздо реже, чем у нас. Конечно, среди представителей низших сословий такие браки могут время от времени заключаться, поскольку зачастую случается так, что женщина может вступить в брак с мужчиной, прельстившимся ее жалким приданым, но среди представителей дворянства страны о таких браках сведений нет. И все-таки девушка не считается опозоренной, если ради своих родителей продает себя и ведет жизнь, полную страданий. Ведь не зря, когда японец входит в дом с дурной славой, его заставляют оставлять меч и кинжал вакидзаси у дверей. Причин тому две – во-первых, чтобы предотвратить вооруженные стычки, а во-вторых, потому, что всем известно: некоторые из женщин, обитающих там, до такой степени ненавидят собственное существование, что готовы положить ему конец, если только сумеют добраться до оружия.
Любопытно, что во всех призамковых городах даймё, за исключением тех, которые к тому же являются портами, открытая проституция строго запрещена, хотя, если полагаться на отчеты, общественная мораль скорее проигрывает, чем выигрывает от таких запретов.
Существующее неверное представление о проституции в Японии можно отнести на счет того, что иностранные авторы, основываясь на собственных представлениях о пороках открытых портов, не колеблясь объявляют японских женщин лишенными целомудрия. Точно так же и японец, который пишет об Англии, может сделать выводы о женах, сестрах и дочерях этих самых авторов исходя из собственного представления об уличных девках Портсмута или Плимута. В некоторых отношениях пропасть между пороком и добродетелью в Японии гораздо шире, чем в Англии. На Востоке куртизанка заточена в определенном квартале города, и ее можно узнать по особенно яркой, кричащей одежде и по прическе, утыканной легкими черепаховыми шпильками, воткнутыми вокруг головы, словно нимб позора, который шокирует скромную женщину. Порок разыгрывает добродетель в общественных местах, добродетель имитирует моду, установленную пороком, покупая безделушки или мебель на ярмарке тщеславия – подобных общественных явлений Восток не знает.
Обычай, существующий среди низших сословий, когда в общественных банях моются без разделения полов, – еще одно обстоятельство, способствующее распространению за границей совершенно неверного представления о целомудрии японских женщин. Любой путешественник будет этим шокирован, а любой писака найдет в этом тему для странички с пикантными подробностями. Однако следует заметить: только те, кто настолько беден, что не может позволить себе принять ванну дома, в конце рабочего дня ходят в общественную баню, чтобы освежиться, прежде чем сесть за ужин. Привыкнув к такому зрелищу с детства, они не видят в нем ничего нескромного, для них это дело само собой разумеющееся. И honi soit qui maly pense:[27 - Стыдно тому, кто плохо подумает (лат.) – девиз ордена Подвязки. Девиз пишется на ленте ордена Подвязки, которая многократно встречается на различных английских монетах.] определенно в посещении совместной общественной бани гораздо меньше непристойности и аморальности, чем в разнородном скоплении представителей обоего пола всех возрастов, позорящем наши меблированные комнаты в больших городах, и в отвратительных лачугах, где вынуждены влачить свою жизнь наши чернорабочие. Нельзя сказать, что среди низших сословий Японии меньше скромности в отношениях полов, чем в Европе. Однажды, затронув эту тему в разговоре с японским господином благородного происхождения, я заметил, что у нас считается неприличным, чтобы женщины и мужчины мылись вместе. В ответ он пожал плечами: «Тогда у вас, европейцев, слишком похотливый образ мыслей». Некоторое время назад, на открытии порта Йокогама, правительство из уважения к предубеждениям иноземцев запретило мужчинам и женщинам мыться вместе, и, вне всякого сомнения, это было первым шагом на пути к повсеместной отмене этой практики. Что же касается эдоских женщин, принимающих ванну прямо на улице, о чем читал в книгах, написанных иностранцами, скажу следующее: на протяжении своего трехлетнего проживания в Японии я вдоль и поперек исходил каждый квартал Эдо в любое время суток и ни разу не видел ничего подобного. Лично я думаю, что речь шла о каких-либо горячих минеральных источниках в отдаленных сельских районах.
Лучшим ответом общему обвинению в аморальности, выдвигаемому против незамужних японских женщин, будет тот факт, что каждый мужчина, который может себе это позволить, держит всех девушек своей семьи под тщательным присмотром и в строжайшем уединении. Дочь бедняка действительно должна работать и выходить из дому, но ни одному мужчине не дозволяется приближаться к дочери господина благородного происхождения. А ее учили, что кинжал, который она носит за поясом, предназначен для того, чтобы им воспользоваться, если ей будет нанесено какое-либо оскорбление, а не просто признак ее социального статуса. Не так давно в доме одного из высокопоставленных титулованных лиц в Эдо произошла трагедия. Служанка хозяйки, сама барышня благородной крови и наделенная редкой красотой, привлекла внимание одного из вассалов даймё, который отчаянно в нее влюбился. Долгое время строгие правила приличий, которыми она была окружена, не давали воздыхателю объявить о своей страсти, но в конце концов он нашел возможность встретиться с завладевшей его сердце женщиной и так далеко зашел в излиянии чувств, что она, вытащив кинжал, ударила ему в глаз, и его, бездыханного, вынесли прочь, а вскоре он скончался. Заявление девушки, что покойный пытался ее оскорбить, было сочтено достаточным оправданием ее поступка, и вместо того чтобы обвинить в убийстве, ее восхваляли и превозносили за доблесть и целомудрие. Поскольку это произошло в четырех стенах облеченного властью дворянина, официального расследования этого дела, которое входило в компетенцию чиновников дворца, произведено не было. Правдивость этой истории подтвердили несколько особ, слову которых у меня нет причин не доверять, и тем более потому, что они имели некоторое отношение к этому делу. Сам же я могу засвидетельствовать, что это в полном соответствии с моралью японцев и определенно кажется более справедливым, чтобы Лукреция убила Тарквина,[28 - Тарквин – младший сын Тарквиния, 7-го римского царя, который правил 35 лет и был свергнут с трона из-за того, что обесчестил Лукрецию.] а не себя.
Чем лучше узнаешь и начинаешь понимать японский народ, тем более уверяешься, что огульные нападки на японских женщин – это огромная несправедливость по отношению к японскому народу. Пишущая братия, я полагаю, согласится с тем, что японские замужние женщины, как правило, безупречны. Но если, как я утверждаю, японские девушки целомудренны, чего не может не быть в силу обстоятельств, какой толк во всех обвинениях в пороках и нескромности? Разве это не отскакивает рикошетом в обвинителей, которые, видимо, изучали поведение японских женщин только на примере шлюх из Йокогамы?
Сделав столь пространное вступление, я попробую предоставить читателю картину знаменитого квартала Ёсивара[29 - Иногда считается, что название Ёсивара, которое становится нарицательным для всех «кварталов цветов», районов, занимаемых борделями, происходит от городка Ёсивара, в Саншайне, поскольку бытовало мнение, что женщины из этого места составляли большую часть красоток квартала Ёсивара в Эдо. Правильное происхождение этого слова, по-видимому, то, что дается ниже.] в Эдо, который будет часто упоминаться в процессе моих сказаний.
В конце XVI века эдоские куртизанки жили в специально отведенных для них местах – это была улица под названием Кодзимати, на которой селились женщины, приехавшие из Киото, улица Камакура и местечко напротив большого моста. В последних двух местах проживали женщины, привезенные из Суруги. После них идут женщины из Фусими и Нары, которые селились то здесь, то там по всему городу. Это показалось скандальным некоему реформатору по имени Сёдзи Дзинъэмон, который в 1612 году адресовал правительству петицию, ходатайствуя, чтобы женщин, живущих в разных частях города, собрать в один «квартал цветов». Его ходатайство было воплощено в жизнь в 1617 году, и он остановился на месте под названием Фукия-тё, которое по причине росшего там большого количества камыша было названо Ёси-Вара, или Камышовое болото. Это название в наши дни является игрой слов. Слово ёси пишется двумя китайскими иероглифами со значением удачливое или счастливое болото. Эта территория была разделена на четыре улицы, названные Эдоская улица, Вторая Эдоская улица, Киотская улица, Вторая Киотская улица.
В месяце восьмой луны 1655 года, когда Эдо стал разрастаться, а его влияние усиливаться, квартал Ёсивара, сохранив свое название, был целиком и полностью переселен в северную сторону города. И улицы в нем были названы по тем местам, из которых большая часть обитательниц изначально приехала, – улица Сакаи, улица Фу-сими и т. д.
Официальный путеводитель по кварталу Ёсивара за 1869 год дает сведения о наличии 153 публичных домов, содержащих 3289 куртизанок всех разрядов – от ойран, или гордой красавицы, которая, одетая в пышные, расшитые золотом и серебром одежды, с выбеленным лицом и позолоченными губами и чернеными по моде зубами, держит всех юных эдоских аристократов у своих ног, до скромной синдзё, или белозубой женщины, влачащей жалкую жизнь в заурядном публичном доме. Однако эти цифры не составляют полную картину проституции в Эдо. Ёсивара – главное, но не единственное место проживания публичных женщин. В квартале Фукагава имеется еще один «квартал цветов», построенный по принципу Ёсивары, в то время как в отелях кварталов Синагава, Синдзюку, Итабаси, Сэндзи и Кадзукаппара есть женщины, которые формально называются официантками, а в действительности – проститутки.
Также существуют женщины, называемые дзигоку-онна, или дьяволицы, которые не значатся в списках ни одного публичного дома, живут в собственных домах и занимаются своим ремеслом тайно. В целом, я полагаю, число проституток в Эдо на удивление невелико, принимая во внимание огромный размер города.
В Ёсиваре 394 чайных дома, которые широко используются в качестве мест для любовных свиданий, что по таким случаям оплачивается, но не посетителями, а владельцами публичных домов. К тому же существует мода проводить обеды и вечеринки с выпивкой в этих домах, для чего пользуются услугами тайкомоти, или развлекателей, среди которых имеется тридцать девять основных знаменитостей – певиц и танцовщиц. Путеводитель по кварталу Ёсивара дает список пятидесяти пяти знаменитых певиц, а кроме них, множество звезд не столь крупной величины. Этих женщин нельзя путать с куртизанками. За их поведением строго следят хозяева, и они всегда выходят на вечеринки парами или группой, так чтобы можно было следить друг за другом. Однако, вне всяких сомнений, несмотря на предосторожности, золотой дождь время от времени льется в подол Данаи, и быть избранным любовником модной певицы или танцовщицы – предмет гордости легкомысленных юных японских аристократов. Плата певицам за выступление на протяжении двух часов составляет один шиллинг и четыре пенса каждой, за шесть часов плата учетверяется. Также существует обычай давать девушкам деньги или подарок помимо обычной платы, которая идет хозяину труппы, к которой они принадлежат.
Куртизанок, певичек и танцовщиц агенты покупают по контракту либо еще детьми, когда их воспитывают и обучают профессии, либо в подростковом возрасте, когда их навыки и обаяние могут гарантировать прибыль от инвестиций в них. Срок контракта никогда не бывает пожизненным, ведь, миновав пору юношеского цветения, бедняжки станут обузой для своего хозяина. Куртизанку обычно покупают до достижения ею возраста двадцати семи лет, после чего она снова принадлежит только себе. Певицы работают дольше, но даже они редко поют после тридцати – ведь японские женщины, как итальянки, старятся быстро, и у них нет той промежуточной стадии между юностью и старостью, что, видимо, характерно лишь для стран, где бывают сумерки.
