скачать книгу бесплатно
– Нет, как то, что англичане не могут произнести «Мехтильда».
– Ты модель? Актриса? Богиня?
– Я фотограф.
– Фотограф? – Боуи теребит золотые пуговицы плаща – они размером с шоколадные медальки. – А что ты фотографируешь?
– Для себя я фотографирую то, что мне хочется, – говорит Мекка. – А для заработка – то, за что платят.
– Ну да, искусство ради искусства, а деньги за ради бога. Судя по акценту, ты не из здешних мест. Deutschland?
Мекка мимикой изображает «Ja».
– Мне недавно приснился Берлин, – говорит Дэвид Боуи. – Берлинская стена была в милю высотой. А под стеной был вечный сумрак, как на картине Магритта «Империя света». И агенты КГБ пытались вколоть мне героин. В пальцы ног. Что бы это значило?
– Не сиди на героине в Берлине, – говорит Джаспер.
– Сны – сор, – говорит Мекка.
– Вполне возможно, что вы оба правы. – Дэвид Боуи закуривает «Кэмел» и кивает наверх. – Вы – друзья мистера Фрэнкленда?
– Левон – наш менеджер, – объясняет Джаспер. – Нашей группы. Я, Дин и Грифф – из «Ту-айз», а на клавишах – Эльф Холлоуэй.
– О, я ее видел в «Кузенах». Интересно будет вас послушать. Как называется группа?
– «Утопия-авеню».
«Классно звучит. Теперь это мы».
Дэвид Боуи кивает:
– Должно выстрелить.
– А ты тоже хочешь работать с Левоном? – спрашивает Джаспер.
– Нет, просто из вежливости решил заглянуть. Я уже заложил душу в другом месте. Через месяц «Дерам» выпускает мой сингл.
Джаспер вспоминает, что нужно сказать:
– Поздравляю.
– Угу. – Дэвид Боуи выпускает из ноздрей струйку дыма. – «Смеющийся гном». Водевильная психоделия. Или психоделический водевиль. Называй, как хочешь.
– Мне нужно проводить Мекку на автовокзал Виктория. Удачи вам с гномом.
– Как сказал Спаситель, «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели обратить музыку в деньги». Ну, до встречи. – Он салютует Мекке, прищелкивает каблуками. – ‘Bis demn?chst[22 - Увидимся! (нем.)], Мехтильда Ромер! – Взвихрив плащ, Дэвид Боуи продолжает свое восхождение.
Автовокзал Виктория полнится рокотом моторов, выхлопными газами и нервным напряжением. На балках перекрытий сидят голуби. Джаспер ощущает во рту вкус металла и дизельного топлива. Люди, усталые и какие-то несчастные, стоят в очередях. ЛИВЕРПУЛЬ. ДУВР. БЕЛФАСТ. ЭКСЕТЕР. НЬЮКАСЛ. СУОНСИ. В этих городах Джаспер не был. «Из всей шахматной доски Великобритании мне известно меньше одной клеточки».
– Хот-доги! – выкрикивает разносчик с тележкой. – Хот-доги!
Мекка с Джаспером отыскивают автобус в Хитроу за минуту до его отправления. Мекка отдает рюкзак водителю, чтобы тот загрузил его в багажник, а пронырливая толстуха в косынке сует Джасперу поникшую гвоздику:
– Бери, милок. Всего за шиллинг отдаю. Для твоей девушки.
Она имеет в виду Мекку.
Джаспер пытается вернуть цветок.
– Нет, что ты! – отшатывается толстуха. – Удачу упустишь и больше никогда не увидишь. А если вдруг что-то случится, каково тебе будет…
Мекка с легкостью решает Джасперову дилемму: берет у него гвоздику, кладет ее в лукошко толстухи и говорит:
– Фу, гадость.
Толстуха злобно шипит, но отходит.
– Дин говорит, что я притягиваю психов, как магнит, – объясняет Джаспер. – Потому что выгляжу одновременно и беззащитным, и при деньгах.
Мекка морщит лоб. Расшифровать это выражение Джасперу сложнее, чем улыбку. «Сердится?» Она берет его лицо в ладони и целует в губы. Джаспер предполагает, что это их последний поцелуй. «Нажми кнопки „воспроизведение“ и „запись“».
– Не меняйся, пожалуйста, – говорит она. – И спасибо за эти три дня. Жаль, что не три месяца.
Джаспер не успевает ответить. Между ним и Меккой вклинивается индийское семейство, входит в салон автобуса. Последней по ступенькам поднимается старуха, зыркает на Джаспера. Громкоговоритель хрипло объявляет, что автобус в Хитроу отправляется.
Джаспер догадывается, что надо сказать: «Я тебе напишу» или «Когда мы снова увидимся?» – но у него нет никаких прав на будущее Мекки. «Запомни ее, как она есть: лицо, волосы, черный бархатный пиджак, мшисто-зеленые брюки…»
– А можно с тобой?
– В Чикаго? – недоумевает Мекка.
– В аэропорт.
– Тебя же дома ждут Эльф и Дин.
– Эльф обычно догадывается, что случилось.
На лице Мекки появляется новая улыбка.
– Конечно.
На Кенсингтон-роуд дорожные работы, автобус едет медленно. Джаспер и Мекка смотрят в окно: магазины, конторы, очереди на остановках, двухэтажные автобусы, пассажиры читают, спят или просто сидят с закрытыми глазами, ряды закопченных оштукатуренных домов, телевизионные антенны процеживают загаженный воздух, ловят сигналы, дешевые гостиницы, жилища с замызганными окнами, разинутые рты станций метро глотают людей по сто штук в минуту, железнодорожные мосты, бурая Темза, перевернутый стол электростанции Баттерси изрыгает дым из трех труб, в раскисших от дождя парках нарциссы никнут у забытых памятников, разбомбленные развалины, оборванцы играют в лужах среди руин, полудохлая кляча, впряженная в телегу старьевщика, паб «Молчунья», на вывеске – безголовая женщина, цветочница в инвалидном кресле, рекламные щиты сигарет «Данхилл», домов отдыха «Понтинс» и автоцентров «Бритиш Лейленд», прачечные самообслуживания, люди, тупо глядящие в стиральные машины, закусочные «Уимпи», букмекерские конторы, сумрачные задние дворы, где на веревках болтается непросыхающее белье, газовые станции, огороды, забегаловки, где подают жареную рыбу с картошкой, закрытые церкви, где на кладбищах среди могил спят наркоманы. Автобус въезжает на Чизикскую эстакаду и прибавляет скорость. Крыши, трубы и фронтоны проносятся мимо. Джаспер размышляет над тем, что одиночество – изначальное состояние мира. «Друзья, родные и близкие, возлюбленные или группа – это аномальные явления. Рождаешься в одиночестве, умираешь в одиночестве, а в промежутке по большей части ты тоже в одиночестве». Он целует Мекку в висок, надеясь, что поцелуй проникнет сквозь кость и застрянет в какой-нибудь извилине мозга. Небо сияет серым. Проносятся мили. Мекка подносит его руку к губам и целует. Может быть, это ничего не значит. Или значит. Что-то.
Ни Джаспер, ни Мекка никогда еще не были в аэропорту. Все кажется футуристическим. Служащий забирает и «регистрирует» багаж Мекки, взамен билета выдает «посадочный талон» и просит их пройти к двери с надписью «ОТПРАВЛЕНИЕ». Почти все пассажиры наряжены, как на свадьбу или на собеседование при приеме на работу. Мекка с Джаспером приближаются к двери с надписью «ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ПАССАЖИРОВ».
«Вот и все». Они обнимаются. «Узнай, можно ли навестить ее в Чикаго. Попроси на обратном пути заехать в Лондон». Ее глаза вбирают его. «Вбирай меня». Что сказать? «Скажи, что ты ее любишь… но как я узнаю, что люблю? Дин говорит: „Это просто знаешь“… но как узнать, что „просто знаешь“?»
– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – говорит Джаспер.
– И я тоже, – говорит Мекка. – Поэтому я должна.
– Не понимаю.
– Я знаю. – Она подносит к губам костяшки его пальцев.
Очередь сдвигается, утягивает ее с собой. Она в последний раз оглядывается, а все сказки и мифы предупреждают, что этого делать нельзя. В дверях она машет ему рукой, уходит, уходит… ушла. «Человек – тот, кто уходит». Джаспер возвращается, становится в очередь на автобус до Виктории. Холодная мартовская ночь. Он чувствует то, что обычно чувствуешь, когда что-то теряешь, но еще не понял, что именно. «Не кошелек… не ключи…» В кармане куртки он обнаруживает конверт со штемпелем «Фотоателье Майка Энглси». В конверте фотография Мекки – та самая, которую он сделал вчера, в китайском ресторанчике, попросив представить, как она возвращается в Берлин. «Сейчас мне не надо гадать, что она думает. Я знаю». На обороте фотографии написано:
Для начинающего неплохо.
Mit Liebe[23 - С любовью (нем.).].
M.
Вдребезги
Прохожие и туристы редко удостаивают взглядом дверь дома 13А на тупиковой улочке Мейсонс-Ярд в Мэйфере. Для Дина эта дверь была порталом в волшебную страну, в обитель избранных, где резвятся продюсеры и те, кто отвечает за продвижение исполнителей; критики, способные в одночасье создать или разрушить репутацию, сильные мира сего и их дочери в поисках экзотических рок-н-ролльных приключений и интрижек; модельеры, создающие шедевры будущего сезона, модели, облаченные в эти шедевры, и их фотографы; а еще музыканты – не те, кто пока только мечтает об успехе, а те, кто его уже обрел: The Beatles, The Rolling Stones, The Hollies, The Kinks; залетные птицы, заезжие мартышки и черепахи; Джерри, со спутниками или без оных; где будущие знакомые Дина скажут ему: «Пришли мне демку, в эфир запустить» или «Мы ищем классную группу на разогрев – может, „Утопия-авеню“ согласится?». За дверью дома 13А на Мейсонс-Ярде находится клуб «Scotch of St. James». Попасть туда можно исключительно по особому приглашению.
Дин сказал Джасперу:
– Я все устрою.
Он нажал кнопку звонка, и в двери на уровне глаз открылась узкая прорезь. На приятелей взглянуло всевидящее око:
– Представьтесь, пожалуйста.
– Мы друзья Брайана. Должны быть в списке приглашенных.
– Брайана Джонса или Брайана Эпстайна?
– Эпстайна.
– Погодите, сейчас посмотрю. Да, он ждет… Простите, а вы, случайно, не Ал и Гас?
Дин не поверил своему счастью.
– Да, это мы.
– Превосходно. Дайте-ка я уточню фамилии… Значит, вы будете мистер Ал Конавт, а ваш приятель – Гас Тролер?
– Да-да, это мы, – сказал Дин и лишь потом сообразил, что к чему.
Всевидящее око просияло, прорезь закрылась.
Дин снова нажал кнопку звонка.
Прорезь открылась. Из нее опять выглянуло всевидящее око:
– Представьтесь, пожалуйста.
– Я тут соврал, извините. Но мы действительно музыканты. Из группы «Утопия-авеню». Завтра играем в Брайтонском политехе.
– Платите вступительный взнос, подавайте заявку, и руководство ее рассмотрит. А если попадете на «Вершину популярности», то, может быть, вступительный взнос платить не придется. Освободите проход, пожалуйста.
Мимо Дина пронесся кто-то носатый, с оборчатым воротником и с пышной уложенной прической. Дверь в 13А распахнулась, изнутри донеслось: «Добро пожаловать, мистер Хампердинк!» Дверь захлопнулась.
Дин трижды нажал на кнопку звонка.
Прорезь открылась.
– Представьтесь, пожалуйста.
– Дин Мосс. А это – Джаспер де Зут. Запомните наши имена. В один прекрасный день мы к вам придем.
Он повернулся и зашагал прочь. Джаспер заторопился следом.
– Может, оно и к лучшему. У нас завтра первый концерт. Похмелье нам ни к чему.
– Этот самодовольный говнюк – пидор говняный.
– Правда? По-моему, он очень вежливо с нами разговаривал.
Дин остановился:
– Ты что, вообще никогда не злишься?
– Я пробовал, получается неубедительно.
– При чем тут убедительность? Это же чувство!
Джаспер заморгал:
– Вот именно.
От Ватерлоо до Кройдона машины на трассе еле ползут, так что Дин ведет Зверюгу со скоростью в лучшем случае тридцать миль в час. Рычаг переключения скоростей то и дело клинит, и фургон постоянно застревает на перекрестках. К югу от Кройдона микроавтобус долго тащится в хвосте каравана домов на колесах, и только сейчас, за крохотной (зевни – и проедешь, не заметив) деревушкой Хулей, где шоссе А23 взбирается на отрог Саут-Даунс, Дину удается нажать на газ.
– Да уж, не самое быстроходное транспортное средство, – говорит Дин.
– Не средство, а Зверюга, – поправляет его Грифф с заднего сиденья. – Она, родимая. Которая везет не только четверых музыкантов, но и их инструменты.
Стрелка спидометра подползает к сорока пяти милям в час, и Зверюга начинает зловеще подрагивать и взрыкивать.
– Не нравится мне этот звук, – говорит Эльф.
Дин сбрасывает скорость до сорока миль в час, и дрожь прекращается.
– Грифф, ты вообще садился за руль этого монстра, прежде чем его купить?
– Дареному коню в зубы не смотрят.
