скачать книгу бесплатно
– Эта девица слишком много о себе воображает.
– Подумать только, резиновые перчатки! – фыркает Ослица. – Как будто она рекламирует крем для рук.
– Студенты сейчас слишком избалованы. Интересно, что она изучает?
– Снобологию.
– Она считает, что для нее закон не писан.
Я смотрю, как она стоит у светофора на переходе через Омэ-кайдо. Погода в Токио не подчиняется общепланетарным законам. Жарко, как в духовке, но черная крыша облаков вот-вот обрушится под тяжестью дождя. Это чувствуют прохожие, стоящие на островке посреди Кита-дори. Это чувствуют две молодые женщины, которые затаскивают рекламный щит в «Нерон пицца эмпориум». Это чувствует армия стариков. Болиголов, соловьи, ми минор[15 - Болиголов, соловьи, ми минор… – аллюзия на симфоническую сюиту ирландского композитора Герберта Гамильтона Харти (1879–1941) «Ода к соловью» (1907), написанную по мотивам одноименной поэмы Джона Китса и впервые исполненную знаменитой английской оперной певицей Агнес Николс.От боли сердце замереть готово,И разум – на пороге забытья,Как будто пью настой болиголова.Как будто в Лету погружаюсь я…(перев. Е. Витковского)] – громмммммммм! Плюх пузом по воде – громмммммммм, как гудение ослабшей басовой струны. Андзю любила гром, наш день рожденья, верхушки деревьев, море и меня. Всякий раз, когда громыхал гром, она сияла гоблинской ухмылкой. Капли дождя – их сначала слышно – шшшш-ш-ш-ш-ш-ш – а потом видно – шшшш-ш-ш-ш-ш-ш – шелест призрачной листвы – пятнают тротуар, щелкают по крышам автомобилей, барабанят по брезенту. Моя официантка открывает большой сине-красно-желтый зонт. Загорается зеленый свет, и пешеходы бросаются к укрытию, под ненадежной защитой пиджаков и газет.
– Она промокнет насквозь, – говорит Ослица почти радостно.
Яростный ливень стирает с лица земли дальний конец Омэ-кайдо.
– Насквозь или не насквозь, а кофейные фильтры нужны, – отвечает Вдова.
Моя официантка исчезает из виду. Надеюсь, она найдет, где спрятаться. Кафе «Юпитер» наполняется ликующими беженцами, которые соревнуются друг с другом в любезности. Вжикает молния, и – контрапунктом – мигает свет в кафе «Юпитер». Беженцы хором вопят: «Уууу-у-у-у-у-у!» Беру еще одну спичку и закуриваю еще одну сигарету. Не могу же я пойти на очную ставку с Акико Като, пока не кончилась гроза. Если я промокну, то в ее офисе буду выглядеть так же внушительно, как мокрый суслик. Лао-цзы посмеивается, тут же заходится кашлем и судорожно ловит ртом воздух.
– Ого! Такого ливня не было года с семьдесят первого. Видно, конец света пришел. По телевизору говорили, он вот-вот наступит.
Час спустя перекресток Кита-дори и Омэ-кайдо представляет собой слияние бурлящих, необузданных рек. Дождь просто неправдоподобный. Даже у нас, на Якусиме, не бывает таких сильных дождей. Праздничное настроение иссякло, посетителей обуяла безысходность. Пол кафе «Юпитер» фактически весь под водой – сидим на табуретках, столах и стойках. Движение на дорогах замирает, машины исчезают в пенных потоках. Семья из шести человек жмется друг к другу на крыше такси. Младенец начинает орать и никак не хочет заткнуться. Подчиняясь невидимой силе, посетители сбиваются в кучки, и вот уже слышны разговоры о том, чтобы перебраться на верхние этажи, а то и на крышу; о вертолетах военно-морских сил; Эль-Ниньо[16 - Эль-Ниньо – сложное гидрометеорологическое явление, возникающее у берегов Эквадора и Перу, считается причиной ураганов, наводнений, засух и других стихийных бедствий.]; о том, не лучше ли залезть на деревья; о вторжении северокорейской армии. Закуриваю еще одну сигарету и не говорю ни слова: если у корабля много капитанов, он непременно налетит на скалу. Семья на крыше такси теперь насчитывает всего троих. В водовороте кружатся разные предметы, отнюдь не созданные для сплава. Кто-то включает радио, но не может поймать ничего, кроме лавины помех. Уровень воды за стеклом поднимается все выше и выше, окна уже затоплены до половины. Под водой почтовые ящики, мотоциклы, светофоры. К окну вальяжно подплывает крокодил и тычется мордой в стекло. Никто не кричит. Мне хочется, чтобы кто-нибудь закричал. У него в пасти что-то дергается – чья-то рука. Его взгляд останавливается на мне. Мне знаком этот взгляд. Глаза сверкают. Зверюга, дернув хвостом, скользит в сторону.
– Токио, Токио, – хмыкает Лао-цзы. – Не пожар, так землетрясение. Не землетрясение, так бомбы. Не бомбы, так наводнение.
Вдова квохчет со своего насеста:
– Пора эвакуироваться. Первыми – женщины и дети.
– Эвакуироваться – куда? – спрашивает мужчина в грязном плаще. – Один шаг за дверь – и течение смоет вас дальше острова Гуам.
Ослица подает голос с самого безопасного места – с полки для кофейных фильтров:
– Если мы останемся, то утонем!
Беременная трогает рукой живот и шепчет:
– Ох нет, не сейчас, не сейчас.
Священник, вспомнив о своем пристрастии к выпивке, отхлебывает из плоской фляжки. Лао-цзы мурлычет себе под нос матросскую песенку. Младенец все никак не заткнется. Вижу, как неистовый поток увлекает вдаль раскрытый зонт, красно-сине-желтый зонт, а с ним и мою официантку – она то скрывается под водой, то выныривает, судорожно молотит по воде руками, ловит ртом воздух. Не раздумывая, я вспрыгиваю на стойку и открываю верхнее окно, до которого еще не дошла вода.
– Не надо! – хором кричат беженцы. – Это верная смерть!
Швыряю свою бейсболку Лао-цзы, будто фрисби:
– Я вернусь.
Сбрасываю кроссовки, подтягиваюсь на руках и вылезаю в окно – бурлящий поток, словно мифическая стихия, колошматит меня, топит и снова выталкивает на поверхность с дикой скоростью. Вспышка молнии освещает Токийскую телебашню[17 - Токийская телебашня – радиокоммуникационная башня высотой 332,6 м, построенная в 1958 г.; на момент постройки – самое высокое в мире сооружение из стали.], наполовину погруженную в воду. Здания пониже тонут у меня на глазах. Должно быть, количество погибших исчисляется миллионами. Лишь «Паноптикум» не пострадал, возвышаясь в самом сердце урагана. Море кренится, вздымается, завывает ветер – обезумевший оркестр. Официантка и зонт то близко, то далеко-далеко. Когда мне уже кажется, что я вот-вот пойду ко дну, она подгребает ко мне на своем зонте-коракле[18 - Коракл – традиционная круглая лодка-долбленка.].
– Тоже мне, спасатель выискался, – говорит она, хватая меня за руку.
Она улыбается, глядит мне за спину, и ее лицо тут же искажает гримаса ужаса. Я оборачиваюсь – к нам приближается крокодилья пасть. Резко высвобождаю руку, изо всех сил отталкиваю зонт и поворачиваюсь навстречу смерти.
– Нет! – кричит моя официантка, как и подобает.
Я молча жду своей участи. Крокодил изгибается и нырком уходит на глубину, его туша погружается под воду, пока не исчезает даже хвост. Может, он просто хотел меня напугать?
– Скорее! – зовет официантка, но зазубренные клыки впиваются мне в правую ногу и тащат под воду.
Я лягаю крокодила, но с тем же успехом мог бы пинать кедр. Все глубже, глубже, глубже; я пытаюсь вырваться, но безуспешно; облака крови из прокушенной икры становятся гуще. Мы опускаемся на дно Тихого океана, в гущу городских кварталов, – оказывается, крокодил решил утопить меня перед кафе «Юпитер»; это доказывает, что у земноводных тоже есть чувство юмора. Посетители и беженцы смотрят на нас с беспомощным ужасом. Буря, должно быть, утихла, потому что вода вокруг голубая и прозрачная, как в бассейне; в ней пляшут лучики света, и я четко слышу «Lucy in the Sky with Diamonds»[19 - «Люси в небесах с брильянтами» (англ.). ?«Lucy in the Sky with Diamonds» («Люси в небесах с брильянтами») – песня Джона Леннона и Пола Маккартни с альбома The Beatles «Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band» (1967).]. Крокодил смотрит на меня глазами Акико Като, предлагая разделить его радость, ведь он несколько недель будет лакомиться моим раздувшимся трупом в своем логове. Я слабею, тело наполняется легкостью. Лао-цзы закуривает последнюю сигарету из моей пачки и напяливает мою бейсболку. Потом изображает, будто вонзает что-то себе в глаз и указывает на крокодила. Мысль приходит сама собой. Вчера мой домовладелец дал мне ключи – тот, который открывает ставни витрины, целых три дюйма длиной и может послужить мини-кинжалом. Изогнуться так, чтобы нанести удар, – подвиг не из легких, но крокодил задремал и не замечает, что я просовываю кончик ключа между сомкнутых крокодильих век и вбиваю резким ударом. Хлоп, хрясь, хлюп! Крокодилы визжат, даже под водой. Ножницы челюстей распахиваются, чудовище бьется в конвульсиях, вертится штопором. Лао-цзы аплодирует, но я уже три минуты под водой без воздуха, а поверхность до невозможности далека. Вяло отталкиваюсь ото дна. В мозгу пузырится азот. Я лениво парю, а вокруг поет океан. В воду погружается лицо, ищет меня, свесившись с каменного кита, – это моя официантка, верная мне до конца; в легких струях колышутся пряди волос. Наши взгляды встречаются в последний раз, а потом, зачарованный красотой собственной смерти, я погружаюсь на дно, описывая медленные печальные круги.
С первым лучом рассвета священнослужители храма Ясукуни[20 - Ясукуни – «храм мира в стране» (яп.), синтоистское святилище в Токио, построенное в 1869 г.] разжигают погребальный костер из сандалового дерева. Мои похороны – самое величественное зрелище на памяти ныне живущих; вся страна объединилась в трауре. Все движение пущено через Куданситу[21 - Кудансита – железнодорожная станция в Токио, один из основных транспортных узлов города.], чтобы дать возможность десяткам тысяч скорбящих отдать мне дань уважения. Языки пламени лижут мое тело. Послы, всевозможные родственники, главы государств, Йоко Оно в черном. Мое тело вспыхивает одновременно с первыми лучами солнца, раскалывающими темницу нового дня. Его Императорское Величество пожелал поблагодарить моих родителей, так что они снова вместе, впервые за двадцать лет. Журналисты спрашивают у них, что они чувствуют, отец с матерью задыхаются от избытка эмоций, не могут отвечать на вопросы. Я не хотел такой помпезной церемонии, но что поделать – героизм есть героизм. Моя душа возносится к небу вместе с моим прахом и парит среди набитых телевизионщиками вертолетов и голубей. Я усаживаюсь на гигантские ворота-тори[22 - Ворота-тори – символический вход в синтоистский храм.] – они такие огромные, что под ними свободно пройдет военный корабль, – и наслаждаюсь возможностью читать в людских сердцах, которую дарует смерть.
«Мне не следовало покидать этих двоих», – думает мать.
«Мне не следовало покидать этих троих», – думает отец.
«Интересно, можно ли оставить себе задаток?» – думает Бунтаро Огисо.
«Я так и не спросила, как его зовут», – думает моя официантка.
«Ах, если бы Джон был сегодня с нами, – думает Йоко Оно. – Он написал бы реквием».
«Ублюдок, – думает Акико Като. – Источник пожизненного дохода безвременно иссяк».
Лао-цзы посмеивается, заходится кашлем и судорожно ловит ртом воздух.
– Ого! Такого ливня не было года с семьдесят первого. Должно быть, конец света. По телевизору говорили, что он вот-вот наступит.
Едва он это произносит, как ливень прекращается. Беременные смеются. Размышляю о младенцах. Что возникает в их воображении все эти девять месяцев в утробном узилище? Буераки, болота, поля сражений? Для человека в материнском чреве воображаемое и действительное, должно быть, одно и то же. Снаружи пешеходы опасливо смотрят вверх, поднимают ладони, проверяя, идет ли дождь. Зонтики закрываются. Облака театральным задником затягивают небо. Дверь кафе «Юпитер» со скрипом отворяется – помахивая сумкой, входит моя официантка.
– Вы не особенно торопились, – ворчит Вдова.
Моя официантка кладет на прилавок коробку с фильтрами:
– В супермаркете была очередь.
– Вы слышали гром? – спрашивает Ослица, и тут мне кажется, что она не такой уж плохой человек, просто слабохарактерная и попала под влияние Вдовы.
– Да слышала она, слышала! – фыркает Вдова. – Его даже моя тетушка Отанэ слышала, хоть вот уже девять лет как покойница.
Я больше чем уверен, что Вдова подделала завещание и спустила тетушку Отанэ с лестницы.
– Чек и сдачу, если позволите. В головном офисе меня считают образцовым бухгалтером, и я не намерена портить свою репутацию.
Моя официантка подает ей чек и стопку монет. Безразличие – мощное оружие в ее руках. На часах половина третьего. Зубочисткой я рисую в пепельнице пентаграммы. Мне приходит в голову, что прежде, чем идти к Акико Като, нужно, по крайней мере, удостовериться, что она в «Паноптикуме», – а то прорвусь через секретаршу, обнаружу на экране компьютера госпожи Като листочек с надписью «Вернусь в четверг» и буду выглядеть полным идиотом. Визитка госпожи Като лежит у меня в бумажнике. Я позаимствовал ее из бабушкиного несгораемого шкафчика, когда мне было одиннадцать лет, собираясь изучить вуду и использовать ее в качестве тотема. «АКИКО КАТО. АДВОКАТ. ОСУГИ & БОСУГИ». Адрес в Синдзюку и номер телефона. Сердце колотится. Договариваюсь сам с собой: один кофе со льдом, последняя сигарета, и я звоню. Дожидаюсь момента, когда моя официантка встанет за стойку, и подхожу получить свой кофе вместе с ее благословением.
– Стаканы! – Вдова рявкает так резко, что мне кажется, будто она обращается ко мне.
К стойке подходит Ослица, а моя девушка отправляется обратно к раковине. Мне грозит передозировка кофеина, но отказываться уже поздно.
– Кофе со льдом, пожалуйста.
Дождавшись, когда биоборги в очередной раз убьют Лао-цзы, вымениваю спичку на «Карлтон». Пытаюсь разделить пополам пластинку миндаля, но она застревает у меня под ногтем.
– Добрый день. «Осуги и Босуги».
Пытаюсь придать голосу хоть немного солидности.
– Д-да… – Голос ломается, будто у меня яйца не созрели. Краснею, притворно кашляю и снова начинаю говорить, теперь пятью октавами ниже: – Скажите, Акико Като сегодня работает?
– Вы хотите с ней поговорить?
– Нет. Я хотел бы узнать… да. Да, пожалуйста.
– Пожалуйста – что?
– Не могли бы вы соединить меня с Акико Като? Будьте любезны.
– Простите, а как вас представить?
– Так она, э-э, сейчас в офисе?
– Простите, а как вас представить?
– Это… – (Это какой-то кошмар.) – …конфиденциальный звонок.
– Мы гарантируем полную конфиденциальность, но мне надо знать, как вас представить.
– Меня зовут, э-э, Таро Танака[23 - Таро Танака – герой детских комиксов-манга «Таро-инопланетянин», публиковавшихся в журнале «CoroCoro Comic» с 1998 по 2004 г., по которым был снят мультсериал, транслировавшийся по каналу «ТВ-Токио» в 2000–2001 гг.].
Самый дурацкий из всех возможных псевдонимов. Идиот.
– Господин Таро Танака. Понятно. А по какому вопросу вы звоните?
– По юридическому.
– Вы не могли бы объяснить конкретнее, господин Танака?
– Э-э… Нет. В самом деле. – Медленный выдох.
– Госпожа Като сейчас на совещании со старшими партнерами, поэтому не сможет переговорить с вами немедленно. Но если вы оставите ваш номер телефона и название компании, а также, в общих чертах, обрисуете суть вашего дела, то я попрошу ее перезвонить вам попозже.
– Естественно.
– Итак, какую компанию вы представляете, мистер Танака?
– Э-э-э…
– Мистер Танака?
Замолкаю и вешаю трубку.
Двойка с минусом за стиль. Но зато я знаю, что Акико Като прячется в своей паутине. Насчитываю двадцать семь этажей «Паноптикума», остальные скрыты облаками. Я выпускаю дым вам в лицо, Акико Като. Вам осталось меньше тридцати минут жизни, в которой Эйдзи Миякэ – всего лишь туманное воспоминание с туманного гористого острова у южной оконечности Кюсю. Вы никогда не мечтали о встрече со мной? Или я – только имя на соответствующих документах? Айсберги в кофе, позвякивая, липнут друг к другу. Лью в чашку сироп и сливки из крошечных кувшинчиков, смотрю, как жидкости смешиваются, перетекают друг в друга. Беременные рассматривают журналы о младенцах. Моя девушка ходит от столика к столику и высыпает пепельницы в ведро. «Подойди сюда и высыпь мою». Она этого не делает. Вдова разговаривает по телефону, умильно улыбается. Мое внимание привлекает человек, пересекающий Кита-дори: по-моему, минуту назад он уже переходил эту улицу. Я внимательно слежу, как он движется сквозь прыгающую через лужи толпу. Он переходит на противоположную сторону, ждет, когда человечек на светофоре позеленеет. Переходит Омэ-кайдо, ждет, когда человечек на светофоре позеленеет. Потом снова переходит Кита-дори. Ждет светофора и переходит Омэ-кайдо. Делает один, два, три круга. Частный детектив, биоборг, сумасшедший? Солнце вот-вот протрет пелену облаков. Проталкиваю соломинку между льдинками, сосу. Мочевой пузырь требует моего внимания. Встаю, иду к туалету, поворачиваю ручку – заперто. Чешу в затылке и смущенно возвращаюсь на место. В дверях появляется оккупант – какая-то секретарша, – я отвожу взгляд, чтобы она не заподозрила, что это я дергал дверную ручку, и пропускаю свою очередь. Меня опережает застенчивая старшеклассница в школьной форме – и через пятнадцать минут появляется в бело-розовом полосатом топе и мини-юбке – влажная мечта, а не девушка. Встаю, но на этот раз меня обгоняет мамаша с маленьким ребенком.
– У нас авария, – хихикает она.
Я понимающе киваю. Может, я попал в один из тех снов, где чем ближе к чему-нибудь подходишь, тем дальше оказываешься?
«Эй, – визжит мочевой пузырь, – давай скорее, или я за себя не отвечаю!»
Я встаю рядом с дверью и пытаюсь думать о песчаных дюнах. Вот он, токийский порочный круг: чтобы сходить в туалет, приходится покупать напитки, снова наполняя мочевой пузырь. На Якусиме можно отлить за ближайшим деревом. Наконец мамаша с ребенком выходят, и я врываюсь внутрь. Задержав дыхание, судорожно запираюсь. Поднимаю крышку унитаза и отливаю три кофе. Воздух в легких кончается, приходится вдохнуть – в общем, не очень тут и воняет. Моча, маргарин, лавандовый освежитель. Отбрасываю мысль вытереть ободок унитаза. Раковина, зеркало, пустая бутылочка жидкого мыла. Выдавливаю парочку угрей и разглядываю свое отражение со всех сторон: вот он я – Эйдзи Миякэ, житель Токио. Интересно, я хоть кого-нибудь обдурил или смешки, улюлюканье и косые взгляды адресованы именно мне? На угри сегодня урожай. Неужели загар, который я привез с Кюсю, уже сходит? Мое отражение играет со мной в гляделки. Оно выигрывает – я первым отвожу взгляд и начинаю трудиться над вулканической цепью угрей. Снаружи стучат и дергают ручку. Я зачесываю назад смазанные гелем волосы и открываю дверь.
Это Лао-цзы. Я бормочу извинения за то, что заставил его ждать, и решаю без промедления идти на штурм «Паноптикума». И тут на авансцену широкими шагами выходит Акико Като. Из плоти и крови, здесь и сейчас – между нами всего лишь пять миллиметров стекла и максимум метр воздушного пространства. Совпадение, о котором я так мечтал, случилось, едва я перестал на него надеяться. Она, будто в замедленной съемке, поворачивает голову, смотрит на меня в упор и идет дальше. Невероятность происходящего застает меня врасплох. Акико Като подходит к перекрестку, и все зеленеют, завидя ее приближение. В моей памяти она не постарела; в действительности это не так, но воспоминания на удивление точны. Коварно полуприкрытые веки, орлиный нос, холодная красота. Пошел! Я жду, пока двери со скрипом откроются, выбегаю на улицу и…
Бейсболка, идиот!
Бросаюсь обратно в кафе «Юпитер», хватаю кепку и снова мчусь к переходу. Зеленые человечки уже мигают. После двух часов, проведенных в помещении с кондиционером, чувствую, что кожа потрескивает и лопается от полуденного зноя. Акико Като уже на дальнем берегу – я, рискуя жизнью, бегу за ней, перепрыгивая лужи и полоски «зебры». Донорциклы всхрапывают и рвутся вперед, светофор вспыхивает красным, автобус сердито гудит, но мне удается вынырнуть на другой берег, не отскочив ни от одного капота. Моя добыча уже на ступенях «Паноптикума». Бегу сквозь толпу, на ходу отмахиваюсь от оскорблений, рассыпаю извинения – если она войдет внутрь, я упущу шанс встретиться на нейтральной территории. Но Акико Като не входит в «Паноптикум». Она идет дальше, по направлению к вокзалу Синдзюку – надо догнать ее и задержать, но я вовремя соображаю, что на улице приставать к ней не следует, это настроит ее против меня, а не расположит в мою пользу. В конце концов, я собираюсь просить ее об одолжении. Она решит, что я ее выслеживаю, и будет права. Вдруг она неправильно меня поймет, а я не успею ей все объяснить? Вдруг она закричит: «Насильник!»? Однако нельзя допустить, чтобы она растворилась в толпе. Поэтому я следую за ней на безопасном расстоянии, напоминая себе, что взрослого Эйдзи Миякэ она в лицо не знает. Она не оборачивается ни разу – а зачем? Мы проходим под строем чахлых деревьев, отряхивающих последние капли дождя. Акико Като откидывает прядку длинных волос, надевает темные очки. Подземный переход ныряет под железнодорожное полотно, выносит нас на яркий солнечный свет посреди запруженной транспортом и людьми Ясукуни-дори, с рядами бистро и магазинов мобильной связи, из которых рвутся гитарные риффы. В реальной жизни не так просто кого-то преследовать. Больно ударяю лодыжку о чей-то велосипед. Промытая дождем солнечная линза утюжит улицу паровым утюгом. Липкий пот намертво приклеивает футболку к коже. Акико Като проходит мимо магазина с девяносто девятью сортами мороженого и сворачивает на боковую улицу. Иду за ней, продираясь сквозь джунгли женщин у входа в бутик. Никакого солнца, мусорные баки на колесиках, пожарные лестницы. Декорации к фильму про Чикаго. Она останавливается перед каким-то кинотеатром и оборачивается, проверяя, нет ли за ней слежки, – я ускоряю шаг, делаю вид, что ужасно тороплюсь. Отвожу глаза, низко надвигаю бейсболку, пряча лицо. Беглым шагом возвращаюсь обратно, но она уже скрылась в кинотеатре «Ганимед». Это место видало лучшие дни. Сегодня здесь показывают фильм «Паноптикум». Афиша – ряд кричащих матрешек – ни о чем мне не говорит. Задумываюсь. Хочется курить, но сигареты остались в кафе «Юпитер», так что обхожусь шипучим леденцом. Фильм начинается через десять минут. Пытаюсь войти, тяну дверь на себя, вместо того чтобы толкнуть. Пустынный вестибюль устлан психоделическим ковром. Не заметив ступеньки, спотыкаюсь и чуть не подворачиваю ногу. Обшарпанный шик, запах отсыревшей штукатурки. Унылая люстра струит коричневатый свет. Женщина в кассе с явным раздражением откладывает пяльцы:
– Да?
– Это, э-э, кинотеатр?
– Нет. Это линкор «Ямато»[24 - Линкор «Ямато» – флагман японского императорского флота в годы Второй мировой войны.].
– Я зритель.
– Рада за вас.
– Э-э. А фильм… Он, э-э, о чем?
Она продевает нитку в игольное ушко.
– А что, у меня на столе стоит табличка: «Здесь продается краткое содержание»?
– Я только…
Она вздыхает, будто ей приходится иметь дело с недоумком.
– Так стоит на столе табличка: «Здесь продается краткое содержание»?
– Нет.
– А почему, скажите на милость, ее нет?
Так бы и пристрелил эту язву, но «Вальтер ПК» остался в прошлой фантазии. Можно уйти, но я точно знаю, что Акико Като где-то здесь, в этом здании.
– Один билет, пожалуйста.
