скачать книгу бесплатно
– На одного больше, чем нужно, – заявила Джулия и встала.
Тут папа что-то вспомнил:
– Кто из вас заходил ко мне в кабинет?
– Только не я, папа! – Джулия зависла в дверях, почуяв кровь. – Должно быть, это мой честный, милый, послушный младший братик.
Откуда он знает?
– Я задал простой вопрос.
Значит, у него есть улики. Единственный известный мне взрослый, который пытается блефовать в разговорах с детьми, – это мистер Никсон, наш директор школы.
Карандаш! Когда Дин позвонил в дверь, я, наверно, оставил карандаш в точилке. Чертов Дурень.
– У тебя телефон звонил и никак не останавливался, минут пять, честно, так что я…
– Каково правило относительно моего кабинета? – Мой рассказ папе явно был неинтересен.
– Но я подумал, это может быть что-то важное, поэтому я взял трубку и стал… – Вешатель перехватил слово «слушать», – и там кто-то был, но…
Отец жестом скомандовал «СТОП!»:
– Я, кажется, задал простой вопрос.
– Да, но…
– Какой вопрос я тебе задал?
– «Каково правило относительно моего кабинета?»
– Верно.
Папа иногда похож на ножницы. Щелк, щелк, щелк.
– Так почему ты не отвечаешь на мой вопрос?
Тут Джулия сделала странный ход:
– Вот забавно.
– Я не вижу, чтобы кто-нибудь смеялся.
– Нет, папа, я про то, что на второй день Рождества, когда вы повезли Тварь в Вустер, у тебя в кабинете вдруг зазвонил телефон. Честно, он звонил сто лет. Я не могла заниматься. И чем больше я себе говорила, что это вовсе не скорая помощь и не полиция, тем больше уверялась, что это они и есть. В конце концов я чуть с ума не сошла. У меня не было выбора. Я сказала «алло», но на том конце не ответили. Так что я повесила трубку – вдруг это маньяк.
Папа затих, но гнев у него еще не прошел.
– Вот, со мной было то же самое, – рискнул я. – Но я не сразу повесил трубку, потому что думал, может, они меня не слышат. Джулия, у тебя там в трубке ребенок не плакал?
– Так, слушайте меня, вы двое. Нечего строить из себя частных сыщиков. Если какой-то шутник обрывает нам телефон, я не хочу, чтобы кто-либо из вас отвечал. Что бы ни случилось. Если эти звонки повторятся, просто выдерните аппарат из розетки. Ясно?
Мама все это время сидела молча. Что-то тут очень не так.
– ВЫ МЕНЯ СЛЫШАЛИ?
Папины слова были как кирпич, брошенный в окно. Мы с Джулией подскочили.
– Да, папа.
Мама, папа и я съели «Ангельский восторг» в полном молчании. Я не осмеливался даже глаза поднять на родителей. Я не мог попроситься из-за стола, потому что Джулия уже пошла с этой карты. Понятно, почему я оказался в немилости, но почему родители друг с другом не разговаривают? Проглотив последнюю ложку «Ангельского восторга», папа сказал:
– Очень вкусно, Хелена, спасибо. Мы с Джейсоном вымоем посуду – да, Джейсон?
Мама только издала не-звук и ушла наверх.
Папа принялся мыть посуду, мурлыча себе под нос не-песенку. Я составил грязные тарелки на окно, соединяющее гостиную с кухней, а потом пошел на кухню вытирать мытую посуду. Мне следовало бы заткнуться, но я думал, что день еще можно спасти и превратить в обычный, безопасный и нормальный, стоит только найти нужные слова.
– А соловьи, – Вешатель просто обожает ставить мне подножки на этом слове, – бывают в январе? А, папа? Мне сегодня утром показалось, что я слышал одного. В лесу.
Папа тер сковородку железной мочалкой.
– Откуда я знаю?
Я не отставал. Обычно папа любит поговорить о природе и всяком таком.
– Ну тогда, в хосписе у дедушки. Ты сказал, что это соловей.
– А. Надо же, ты запомнил.
Папа уставился в окно на задний двор и увешанный сосульками летний домик. Потом издал такой звук, словно участвовал в конкурсе «Самый несчастный человек года – 1982».
– Сосредоточься лучше на стаканах, Джейсон, а то непременно уронишь.
Папа включил радио, второй канал, чтобы послушать прогноз погоды, и принялся кромсать ножницами «Правила дорожного движения» редакции 1981 года. Папа купил «Правила дорожного движения» редакции 1982 года в тот же день, как они вышли. Сегодня на большей части Британских островов температура упадет намного ниже нуля. Водителям в Шотландии и северной части Англии следует быть осторожными, так как на дорогах гололедица, а жителям срединных графств надо повсеместно ждать больших массивов замерзающего тумана.
Я ушел к себе наверх и поиграл в «Жизнь», но играть самому с собой оказалось неинтересно. К Джулии пришла подружка, Кейт Элфрик, чтобы делать уроки вместе. На самом деле они только сплетничали о том, кто из шестого класса с кем гуляет, и крутили синглы Police. Мои сто тысяч бед все время всплывали у меня в голове, как трупы в затопленном городе. Папа и мама за обедом. Вешатель мало-помалу оккупирует весь алфавит. Если так пойдет и дальше, мне придется учить язык глухонемых. Гэри Дрейк и Росс Уилкокс. Они со мной и так никогда не дружили, но сегодня вообще сговорились против меня. И Нил Броуз был с ними заодно. И наконец, у меня из головы не шла кисломордая бабка в лесу. Что все это значит?
Жаль, я не могу просочиться в какую-нибудь трещину, чтобы все проблемы остались позади. На следующей неделе мне исполняется тринадцать лет, но тринадцать, судя по всему, еще хуже, чем двенадцать. Джулия без конца стонет, как трудно жить в восемнадцать лет, но, с моей точки зрения, восемнадцать – просто эпический возраст. Никто не гонит в постель к определенному часу, карманных денег дают вдвое больше, чем мне, а свой восемнадцатый день рождения Джулия праздновала в ночном клубе «У Тани» в Вустере и пригласила тысячу друзей. «У Тани» – единственная в Европе дискотека, оборудованная ксеноновым лазером! Круть!
По Кингфишер-Медоуз проехал папа в машине – один.
Мама, скорее всего, еще у себя в комнате. Она там стала подолгу сидеть в последнее время.
Чтобы развеселиться немножко, я надел на руку дедушкины часы «Омега». На второй день Рождества папа позвал меня к себе в кабинет и сказал, что должен вручить мне одну очень важную вещь, дедушкину. Папа хранил ее, пока я не вырос достаточно, чтобы мне ее доверить. Это были часы. «Омега Симастер де Вилль». Дедушка купил их у настоящего живого араба в порту, который называется Аден, в 1949 году. Аден – это в Аравии, когда-то он был британской территорией. Дедушка носил эти часы, не снимая, всю жизнь и даже умер в них. Но от этого часы меня не пугали, а только стали еще важнее. Циферблат у них серебряный и большой, размером с монету в пятьдесят пенсов, но тонкий, как фишка для игры в «блошки».
– Тонкость – это признак качественных часов, – сказал папа, серьезный, как могила. – Не то что пластиковые лоханки, которые нынешние подростки цепляют себе на руки, чтобы повыставляться.
Я гениально спрятал «Омегу» – по надежности этот тайник уступает только моему другому тайнику, жестянке от бульонных кубиков под половицей. Вырезал перочинным ножом дырку в дурацкой книжке под названием «Столярное дело для мальчиков». Она стоит у меня на полке среди настоящих книг. Джулия часто роется в моих вещах, но этот тайник она не обнаружила. Я знаю, потому что уравновесил на книжке сверху полупенсовик. Кроме того, если бы Джулия нашла этот тайник, она точно украла бы мою идею. А я проверил ее книжную полку на предмет тайников в книгах и ни одного не нашел.
Снаружи раздался звук незнакомой машины. Небесно-голубой «фольксваген-джетта» полз вдоль тротуара, словно водитель всматривался в номера домов. Доехав до конца нашего тупика, водитель – он оказался женщиной – развернулся (при этом мотор один раз заглох), и машина удалилась по Кингфишер-Медоуз. Надо было запомнить номер – вдруг его покажут в передаче «Телефон полиции 999».
Дедушка умер последним из всех моих дедушек и бабушек, и он единственный из них, кого я помню. Хотя бы отрывочно. Я рисую мелом дорогу для игрушечных машинок на дорожке в дедовом саду. Я в доме у деда в Грейндж-овер-Сэндз, смотрю фильм про войну и пью газировку под названием «Одуванчик и лопушок».
Часы стоят – я завожу их и ставлю стрелки на три часа с минутами.
«Иди на озеро», – бормочет Нерожденный Близнец.
На тропе через лес есть узкое место, на котором, как страж, стоит вязовый пень. На этом пне сидел Подгузник. Подгузника по-настоящему зовут Мервин Хилл, но один раз мы переодевались на физкультуру, он стянул штаны, и мы увидели, что на нем надет подгузник. Ему тогда было лет девять. Грант Бёрч начал его звать Подгузником, и уже много лет его никто не зовет настоящим именем. Проще поменять глазные яблоки, чем кличку.
Короче, Подгузник качал на сгибе локтя и поглаживал что-то пушистое, лунно-серое.
– Было ницьё, стало моё. Кто насёл – белёт себе!
– Привет, Подгузник. Что это у тебя там?
У Подгузника все зубы в каких-то пятнах.
– Не показу!
– Ну ладно тебе. Мне-то покажи.
– Кит… кит… – забормотал Подгузник.
– «Кит-кэт»? Батончик?
Подгузник приоткрыл голову спящего котенка:
– Китька! Была ницья, стала моя.
– Ух ты. Кошка. Где ты ее нашел?
– У озела. Лано-лано утлом, когда есё никто не плисёл. Я ее сплятал, пока все иглали. Сплятал в колобке.
– А почему ты никому не показал?
– Бэлч, и Ледмалли, и Свиньялд у меня бы ее отоблали! Вот посему! Я ее сплятал. А тепель велнулся.
Подгузник иногда выкидывает фортели.
– Она как-то тихо сидит, а?
Подгузник молча гладил кошку.
– Мерв, ну можно я ее подержу?
– Только никому ни слова! Тогда я тебе лазлешу ее погладить. Только сними пелчатки. Они колючие.
Я снял вратарские перчатки и потянулся к котенку.
Подгузник швырнул котенком в меня:
– Она тепель твоя!
Я машинально поймал котенка.
– Твоя! – Подгузник захохотал и помчался прочь, к деревне. – Твоя!
Котенок был холодный и окоченевший, как упаковка мяса из холодильника. Я только теперь понял, что он дохлый. Я уронил котенка. Он стукнулся об землю.
– Кто насёл – белёт себе! – завопил Подгузник и затих вдали.
Двумя палочками я поднял котенка и перекинул его в заросли первых подснежников, рискнувших пробиться наверх.
Он был такой неподвижный и полный достоинства. Наверно, замерз прошлой ночью.
Мертвые существа показывают нам, какими и мы станем когда-нибудь.
Я думал, что на замерзшем озере не будет ни души, и так и оказалось. По телевизору в это время шел «Супермен-2». Я уже видел его в кинотеатре в Мальверне года три назад, когда мы туда ходили на день рождения Нила Броуза. Фильм неплохой, но замерзшее озеро в моем личном распоряжении – это гораздо круче. Кларк Кент отдал свою суперсилу ради того, чтобы иметь половые сношения с Лоис Лейн на сверкающей постели. Кто согласится на такой дурацкий обмен? Ведь он умел летать! Отражал ядерные боеголовки в космос! Поворачивал время вспять, крутя Землю в обратную сторону! Не может быть, чтобы половое сношение всего этого стоило.
Я сел на пустую скамью и съел кусок ямайской имбирной коврижки, а потом вышел на лед. Конечно, когда никто не смотрел, я не упал ни разу. Я кружился и кружился, закладывая виражи против часовой стрелки, словно камень, привязанный на веревку. Нависшие над озером деревья скрюченными пальцами тянулись к моей голове. Грачи кр-кр-кричали, как старики, которые забыли, зачем пошли на второй этаж.
Это вроде транса.
День уже кончился, и небо начало превращаться в открытый космос, когда я заметил на льду другого мальчика. Он катался с той же скоростью, что и я, и по моей траектории, но все время держался на противоположном от меня конце озера. Когда я был на двенадцати часах, он был на шести. Когда я добирался до одиннадцати, он оказывался на пяти, и так далее, всегда в самой дальней точке. Я решил, что это может быть Ник Юэн: он был такой, приземистый. Но странное дело, стоило мне вглядеться в этого мальчишку больше чем на секунду, и его съедали какие-то темные пятна. В первые несколько раз я решил, что он ушел домой. Но стоило мне сделать полкруга по озеру, как он возникал снова. Я его видел краем глаза. Один раз я покатил напрямую через озеро, чтобы его перехватить, но он исчез, не успел я добраться и до острова в середине. Когда я вернулся на орбиту, идущую по окружности озера, мальчик опять появился.
«Беги домой! – кричал у меня в голове Глист. – Что, если он – привидение?»
Мой Нерожденный Близнец терпеть не может Глиста. «Что, если он – привидение?»
– Ник? – крикнул я. Голос прозвучал как будто в комнате. – Ник Юэн?
Мальчик продолжал катиться.
– Ральф Бредон? – крикнул я.
Ответ долетел до меня только через полный оборот по орбите:
«Мальчишка мясника».
Если бы врач сказал мне, что мальчик на озере – моя выдумка, а его слова прозвучали только у меня в голове, я бы не стал спорить. Если бы Джулия сказала мне, что я сам себя убедил в присутствии Ральфа Бредона, чтобы счесть себя особенным, я бы не стал спорить. Если бы какой-нибудь мистик сказал мне, что в один конкретный момент в одной конкретной точке пространства может, как антенна, принимать слабые сигналы от уже не существующих людей, я бы не стал спорить.
– Каково там? – крикнул я. – Холодно, наверно?
Ответ долетел до меня только через еще один оборот по орбите:
«К холоду привыкаешь».
Может, дети, утонувшие в озере за многие годы, сердятся, что я бегаю у них по крыше? Может, они хотят, чтобы к ним попадали все новые дети? Для компании? Может, они завидуют живущим? Даже мне?
