скачать книгу бесплатно
– Нехороший номер, – сказала когда-то госпожа Фэн. – Дело в том, что «четыре» по-китайски произносится так же, как «смерть».
– Нельзя же всю жизнь только и делать, что избегать цифры «четыре», – возразила ей Кати.
– Допустим. – Госпожа Фэн прикрыла печальные глаза. – Есть еще одна проблема.
– Какая же? – спросила Кати, улыбаясь мне краешком рта.
– Лифт. – Госпожа Фэн распахнула проницательные глаза.
– У нас четырнадцатый этаж! – сказал я. – По-вашему, лифта тоже надо избегать?
– Нет. Но лифт находится как раз напротив вашей квартиры!
– И что? – Кати больше не улыбалась.
– Двери лифта – это пасть! Она пожирает удачу. Удача не переступит порога этой квартиры.
Я взглянул наверх – и увидел себя, взирающего вниз, на самого себя, сквозь дымчатое стекло, в окружении сонма моих же неподвижных голов. Вроде как повстречался с собственным призраком.
– К тому же вы находитесь на острове Лантау, – добавила она, словно вспомнив еще об одном важном обстоятельстве.
Дзинь, звякнул звоночек.
– А чем плох остров Лантау? Это единственное место в Гонконге, где можно поверить, что мир когда-то был прекрасен.
– Мы не любим здешние течения. Слишком они северные. И слишком восточные.
Дзинь, звякнул звоночек. Дзинь, дзинь, дзинь. Второй этаж. Первый. Наконец-то. Автобус еще не ушел. Мы дружно бросились через дорогу и взяли его штурмом. У меня в голове звучала музыка из «Джеймса Бонда». Вспомнилось, как мальчишками, играя в войну, мы погружались на какбудтошний бронетранспортер.
Автобус переполнен – места только стоячие. Ничего не имею против. Напоминает час пик на старой доброй кольцевой линии в старой доброй Англии. Сейчас как раз начинается сезон крикета. За что я люблю автобус – за то, что с момента, когда в него садишься, и до момента, когда переступаешь порог офиса, от тебя ничего не зависит. Ничего не нужно решать. Превращаешься в зомби.
И тут у какого-то придурка звонит мобильный телефон. Чуть не дырявит барабанные перепонки. Невыносимо! Да ответит он или нет? Давай же, отвечай, глухой придурок! И чего это все уставились на меня?
Ах да, это мой телефон. Когда эти штуки только-только появились, сначала всем казалось – ура, супер, до чего удобно! Потом спохватились, поняли – удобно, как электронный ошейник у преступников, выпущенных под залог. Спохватились, да поздно.
Достаю телефон, отвечаю на звонок, позволяю электронам нерелевантности завершить свое путешествие по проводам, через пространство и ко мне в ухо.
– Алло, Броуз слушает.
Вот, теперь самый последний кретин в этом автобусе знает, что моя фамилия – Броуз.
– Нил, это я, Аврил.
Ясно, что Аврил. Кто же еще? Похоже, она даже ночует в офисе. Она вовсю трудилась над отчетом для тайваньцев, когда я уходил вчера поздним вечером или сегодня ранним утром, в общем, как всегда. В компании «Жардин-Перл» пашет целая армия адвокатов. А в «Кавендиш» – раз-два и обчелся: только я, да Аврил, да Мин, который даже договор на аренду квартиры – моей квартиры – толком составить не смог. Китайцы – это уже плохо, риелторы – еще хуже, но китайские риелторы – эти ребята явно служат дьяволу. Вот бы кому юристами работать, но на своей службе они гребут куда больше денег. Этот долбаный отчет для тайваньцев! Вдобавок ко всем моим неприятностям я должен еще разбираться в лабиринте цифр, мелких букв, подвохов. В принципе, хорошо, что Аврил занимается этим дерьмом, но иногда она так достает. Ее прислали из Лондона в январе, поэтому она от усердия землю носом роет. Совсем как я три года назад.
– Хорошо выспался, Нил?
– Плохо.
Аврил явно хотела меня доконать и выжать извинение за то, что вчера я рано ушел. Точнее, уже сегодня. В час ночи. Рано, кто ж спорит. Хрен ей, а не извинение.
– Я насчет папки с материалами по Микки Квану.
– А что с ней?
– Не могу ее найти.
– А!
– Так где же она? Ты работал с ней вчера вечером. Перед уходом.
Пошла к черту, Аврил.
– Я работал с ней вчера вечером. За шесть часов до ухода.
– Но ее нет у тебя на столе. И у Гуйлан тоже нет. Значит, она может быть только у тебя в кабинете. Лично я не касалась ее со вчерашнего дня. Может, ты… Может, она куда-нибудь задевалась? Или завалилась? Может, в ящике твоего стола?
– Аврил, я на острове Лантау, в автобусе. Отсюда не видно моего кабинета.
Сквозь толщу пиджаков, галстуков, тел, ушей, которые притворялись, что не слушают, до меня донесся смешок. Обхихикался, идиот. А может, просто чихнул.
Аврил – это экспериментальный образец ходячего здравого смысла: чувство юмора отсутствует напрочь. Надо дать ей прозвище Спок[51 - Надо дать ей прозвище Спок. – Спок – имя персонажа в научно-фантастическом телесериале «Звездный путь» (1966–1969), гибрида вулканца и человека, для которого характерно логическое мышление и отсутствие явного выражения эмоций.].
– Я не всегда улавливаю, Нил, что ты хочешь сказать. Я понимаю, что тебе сейчас не видно твоего кабинета. Прекрасно понимаю. На всякий случай напоминаю, если ты опять забыл: Хорас Чун и Тео хотят услышать отчет о том, как продвигается дело Вэя, через пятьдесят две минуты. Уже через пятьдесят одну. Тебя нет на месте, потому что ты на острове Лантау, в автобусе. Ты появишься не раньше чем через тридцать восемь минут. Даже через сорок одну минуту, если ты не позавтракал и заскочишь за пончиками. Господин Чун всегда приходит на десять минут раньше. Значит, к тому моменту, когда ты войдешь в кабинет, упомянутый отчет должен быть полностью закончен, и это придется сделать мне. Для этого мне нужна папка с материалами по Микки Квану, вот я ее и разыскиваю.
Я вздохнул. Постарался придумать что-нибудь уничтожающее в ответ, но силы меня покинули. Простуды замучили, никак не отвяжутся. Надо с ними что-то делать.
– Да, Аврил, все это верно. Но я честно, искренне, безумно, сильно не представляю[52 - …я честно, искренне, безумно, сильно не представляю… – Обыгрывается название английского фильма «Искренне, безумно, сильно» (1990, реж. Энтони Мингелла), в котором героиню преследует призрак ее бойфренда.], куда подевалась папка.
Автобус дергался то взад, то вперед. Мелькнули теннисные корты, здание международной школы, полукружье бухты и рыбацкая джонка в белесом азиатском мареве.
– Нил, у тебя ведь сохранилась копия на винчестере?
Тут я встрепенулся:
– Да, но…
– Тогда я скопирую файл с твоего компьютера и распечатаю еще раз. Там же не больше двадцати страниц, да? Скажи мне свой пароль.
– Боюсь, что не могу этого сделать, Аврил.
Молчание. Аврил думает.
– Боюсь, что тебе придется, Нил.
Мне вспомнилось, как свежевали кролика – я это точно видел, только запамятовал, где именно. Под ножом шкура разошлась, как застежка-молния. Только что был кролик как кролик, такой хорошенький, словно бы дремал, и вот уже – длинная кровавая прореха от кроличьих зубов до кроличьего пениса.
– Но…
– Слушай, Нил, если ты скачал какую-нибудь шведскую садомазопорнуху, это останется между нами.
Как бы тихо я ни говорил, все равно человек десять услышат.
– Я не могу сказать тебе пароль. Это нарушение конфиденциальности.
– Нил, ты, наверное, не въезжаешь… То есть наверняка не въезжаешь. Иначе б не ушел вчера так рано домой. Мы рискуем потерять этот договор. Он стоит восемьдесят два миллиона. Голландский филиал банка «Бэрингс»[53 - Голландский филиал банка «Бэрингс»… – История махинаций компании «Кавендиш» представляет собой отголосок финансового скандала 1995 г. в гонконгском отделении банка «Бэрингс», когда действия трейдера Ника Лисона привели к краху банковской системы (история изложена, в частности, в фильме «Аферист», 1999, реж. Джеймс Дирден, в главной роли Юэн Макгрегор).] и «Ситибанк» каждую ночь поют Вэю серенады под балконом. И поют они слаще нас. Без ресурсов Микки Квана мы не сможем компенсировать потери в Бангкоке и Токио, и тогда наша песенка спета. Ну и конечно, мистер Кавендиш точно будет знать, кто виноват: я не хочу, чтоб собак вешали на меня. Ты, может, и рад будешь провести остаток жизни, заведуя «Макдональдсом» в Бирмингеме, но я хочу от жизни чуточку больше. Быстро говори пароль! В конце концов, поменяешь его, когда придешь на работу. Твоя конфиденциальность будет нарушена всего сорок девять минут! Ну, давай! Если ты не доверяешь мне, кому ты вообще доверяешь?
Да господину Никому, вот кому я доверяю, черт возьми. Я натянул пиджак на голову и засунул телефон под мышку. Квазимодо Броуз, да и только.
– К-А-Т-И-Ф-О-Р-Б-С, – прошептал я. Главное – удержаться и не попросить ее не совать нос куда не следует; тогда уж точно сунет. – Теперь ты счастлива?
Нужно отдать Аврил должное, она не стала издеваться. Лучше бы стала. Неужели я докатился до того, что вызываю у людей только жалость?
– Принято. Встретимся в кабинете у Тео. Не бойся, я никого не подпущу к твоему компьютеру.
Автобус подъехал к порту. Как всегда, в бухте Дискавери турбопаром готовился к отправке. Но можно не спешить: звучит только первый гудок. Второй гудок через минуту. Третий – через две. Паром отправится через три минуты, а от автобуса до парома хватит шестидесяти секунд, если проездной в кармане. А он у каждого в кармане. Времени еще целый вагон, в который спокойно въедет «тойота-лендкрузер». Двери автобуса с шипением открылись, и толпа вывалилась наружу. Пассажиры выпрыгивали один за другим, автобус покачивался в такт.
Может, она здесь, рядом? Касается моей руки? Почему я всегда думал, что она весь день сидит дома? Гораздо логичнее предположить, что она гуляет, бродит по окрестностям. Она же не любит одиночества.
Прекрати, Нил. Это твоя квартира, твой «домашний очаг». Ты возвращаешься туда, потому что тебе больше негде жить. Не тащи ее за собой на остров Гонконг. Ей не под силу пересекать водные пространства. Кстати, в Китае именно так и считается. В священные места и храмы ведут лестницы, потому что они не умеют прыгать. И пересекать водное пространство тоже не могут. А вдруг могут?
Двадцать шагов до билетного контроля. По-моему, утренний кризис идет на убыль. Настоящий криминал надежно упрятан в недрах моего жесткого диска, маловероятно, что Аврил случайно наткнется на него, а искать у нее времени нет. Да и мотивов тоже. К тому же она слишком тупа. По мере того как приходно-расходные операции по счету 1390931 стали все запутаннее, мои меры предосторожности стали все изощреннее, а вранье – все менее правдоподобным, потому что один прокол тянул за собой другой. Правда заключается в том, что подпевалы Денхольма Кавендиша не желают знать правды, которую может унюхать даже человек, чьи умственные способности подпорчены Итоном. Не волнуйся, Нил. Аврил просто распечатает файл с делом Микки Квана, и все. Гуйлан заварит кофе, густой, как битум, – хоть трещины в асфальте заделывай. Я навешаю Тео на уши лапшу про чересчур рьяных аудиторов, а ему, как всем начальникам, гордость не позволит задать даже простейшие вопросы. Затем Тео навешает сотрудникам отдела внутреннего финансового надзора лапшу про капитал, размещенный в японских банках на условиях двойного хеджирования. Они навешают лапшу Джиму Хершу, что, мол, компания обязательно должна со всем разобраться в течение следующего финансового квартала, а Херш, в свою очередь, навешает лапшу начальнику Луэллина, что, мол, холдинговая компания «Кавендиш» невинна, как агнец, и что грязные слухи, – которые, будем откровенны, старина, распространяются китайцами, – лишены всяких оснований, и не надо никаких дипломов полицейской академии, чтобы понять, под чью дудку сейчас пляшет Гонконгская народная полиция, не так ли, камарад? И опля! – тут мы и получим наши шестизначные премии, из которых пятизначная сумма уже потрачена, а оставшееся в течение ближайших восемнадцати месяцев спустят на автомобили, недвижимость и на индустрию развлечений. Ты снова сделал это, Нил. Прошел по краю. Девять жизней? А вот хрен тебе. Девятьсот девяносто девять.
Все в порядке, Нил. Второй гудок. Остается шестьдесят секунд.
– Нил? Ты почему не садишься на паром?
Такое чувство, будто вот-вот стошнит, и начинаешь перебирать в уме – что съел.
Но я вообще ничего не ел.
В чем же дело? Может, она принуждает меня остаться? Удерживает за руку?
Нет. Она здесь ни при чем. Я прекрасно чувствую, когда она рядом. Сейчас ее здесь нет. К тому же она меня ни к чему не может принуждать. Решаю я. Я хозяин положения. Таковы правила игры.
И вообще, было кое-что поважнее, чем она.
Вчера вечером мы с Аврил готовили отчет для господина Вэя, магната-судовладельца. От чертова компьютера у меня болели глаза, живот сводило от голода – за весь день съел один-единственный сэндвич с беконом, латуком и помидором. Около полуночи начала кружиться голова. Я вышел в кафе, что через дорогу от башни «Кавендиш», заказал самый большой тройной дерьмобургер в меню, целых две штуки, и положил в кофе десять кусков сахара. Я смаковал каждый глоток, а кровь моя взыграла, как архангел Гавриил, когда в нее полился сахар. Это было что-то сверхъестественное. Плевать я хотел на естественное.
Я смотрел, как за стеклом по ночной улице движется поток машин, людей, чужих историй. Вдалеке пыхтел и шипел гигантский велосипедный насос, что-то накачивал. Кругом, куда ни кинь взгляд, вспыхивали и гасли неоновые буквы рекламных сообщений. Играла музыка, старый хит Лайонела Ричи про слепую девочку[54 - …старый хит Лайонела Ричи про слепую девочку. – Имеется в виду песня «Hello» с альбома Лайонела Ричи «Can’t Slow Down» (1983), большой хит 1984 г.]. Очень жалостливый. Когда-то я расстался с невинностью под аккомпанемент этой песни, задыхаясь под грудой курток, на вечеринке у приятеля в Телфорде. Не понимаю, какого черта я делал в Телфорде. Не понимаю, какого черта вообще делают в Телфорде.
Тут вошел этот парнишка со своей девушкой. Он заказал гамбургер и колу, она – ванильный молочный коктейль. Он взял поднос, поискал свободный столик – их не было – и встретился взглядом со мной. Подошел и на ломаном английском спросил, нельзя ли подсесть ко мне. Акцент не был китайским. Китаёзы скорее умрут, чем сядут за один столик с нашим братом. Или плюхнутся, не спросив разрешения, словно ты пустое место. Одно из двух. Я кивнул, стряхнув пепел с сигареты. Он очень вежливо поблагодарил меня по-английски. «Супасибо барисоё», – сказал он.
Девушка точно была китаянкой, но разговаривали они по-японски. У парня был футляр с саксофоном и маленький рюкзак, на котором еще болталась бирка авиакомпании. Они, похоже, едва-едва окончили школу. Ему не помешало бы как следует выспаться. Они не обнимались и не лизались, как принято у китайской молодежи в наши дни. Просто держали друг друга за руку через столик. Я, конечно, не понимал, о чем они говорят, но, по-моему, они строили планы на будущее. У них был такой счастливый вид. И воздух между ними так раскалился, что я подумал – они еще не спали друг с другом. Не было этой ленцы, выражения самоуверенной собственности, которое появляется после первых нескольких раз.
Если бы в этот момент из захватанной бутылки с кетчупом вылез какой-нибудь джинн или там Мефистофель и сказал: «Нил, если я превращу тебя в этого парнишку, согласишься отдать душу дьяволу на веки веков?» – я бы ответил не задумываясь: «Забирай нафиг, и поскорее». В япошку так в япошку, или кто он там.
Я посмотрел на свой «ролекс»: четверть первого ночи. Что за жизнь?!
Я ошибся насчет неба. Оно не белесое, нет. Если присмотреться – скорее цвета слоновой кости. А над горой сквозь отполированный солнцем тончайший слой перламутра струится сияние.
И море не пустое. Вдали, на краешке справа, темнеют острова.
Мягкие росчерки кисти на новом свитке в комнате госпожи Фэн, четырьмя этажами выше нас.
Так-так. Нил, позволь тебе кое-что напомнить. На твоей кредитной карте значится сумма, от которой стало бы не по себе даже Биллу Гейтсу. Развод будет стоить тебе почти всех денег, которые ты считаешь своими. Юристы, ухватившие такой кусок пирога, как ты, никогда не опаздывают на встречи с господином Вэем. Тайваньские магнаты-судовладельцы завтракают с политиками столь влиятельными, что по мановению их руки возникают и исчезают небоскребы.
Десять секунд до третьего гудка! Вот-вот запрут турникет. Размышляй над своими экзистенциальными проблемами во время обеденного перерыва – ха, когда это у меня в последний раз был обеденный перерыв! – не важно, когда угодно, но только не сейчас. А сейчас немедленно, сию секунду, прыгай на этот чертов паром. Больше повторять не буду.
От магазина галопом бежит человек. Энди Как-его-там. Помню его в лицо с тех времен, когда посещал поло-клуб на острове Лантау. На этом чертовом острове не найдешь ни одного чертова пони. Галстук от Ральфа Лорена извивается змеей, шнурки на ботинках развязаны. Да, Энди Как-тебя-там, береги себя – того и гляди свалишься и лоб разобьешь, а Джилл слетит с горки[55 - …свалишься и лоб разобьешь, а Джилл слетит с горки. – Аллюзия на известный английский детский стишок. В переводе С. Маршака:Идут на горку Джек и Джилл,Несут в руках ведерки.Свалился Джек и лоб разбил,А Джилл слетела с горки.].
– Задержите паром! Погодите!
Ба! Прямо Лоуренс Оливьерский[56 - Прямо Лоуренс Оливьерский… – макароническое смешение имен английского актера Лоуренса Оливье (1907–1989), известного ролями шекспировского репертуара, и Томаса Эдварда Лоуренса (1888–1935), британского путешественника и дипломата, получившего прозвище Лоуренс Аравийский.], а не Энди Как-его-там.
Неужели вот так и она смотрит на меня? Равнодушно, с примесью насмешки?
Китаец-дежурный возле турникета – наверное, сводный кузен брата-близнеца водителя автобуса – нажимает кнопку и запирает турникет. Энди Как-его-там завершает свой полет, хватается за ограду и, с трудом удержавшись, чтобы не взвыть, как обезумевший арестант за решеткой, умоляет:
– Пустите!
Китаец-дежурный едва заметно кивает на табло «Паром отбывает».
– Пожалуйста, пропустите меня!
Дежурный мотает головой и уходит в свою будку пить кофе.
Энди Как-его-там стонет, тихо мычит, нашаривает в кармане мобильный телефон, роняет его. Поднимает и, удаляясь прочь, разговаривает с неким Ларри, что-то сочиняет на ходу, притворно смеется.
Паром отчаливает от пристани и быстро уходит вдаль.
Иногда я тебя не понимаю.
* * *
Кати запретила мне провожать ее в аэропорт. Ее самолет улетал днем, в одну из самых сумасшедших пятниц. Мой рабочий стол превратился в узкое ущелье посреди гор срочных контрактов, грозивших обвалом. Поэтому в тот день мы выехали из дома раньше обычного и позавтракали в кафе на пристани у парома. Да, в том самом кафе, вон там. Где сейчас у окна сидит Энди Как-его-там и стучит по клавишам ноутбука на столе с таким остервенением, будто пытается предотвратить ядерную войну. Горбится так, что наверняка повредит себе позвоночник. Надо же, он и не подозревает, что сидит за тем самым столиком, за которым мы с Кати разыграли нашу прощальную гастроль.
Прощальная гастроль вышла совсем не в духе Ноэля Кауарда[57 - Ноэль Кауард (1899–1973) – известный английский драматург и актер, автор ироничных, «типично английских» пьес.]. На самом-то деле Нил Броуз и Кати Форбс выступили из рук вон плохо. Нам нечего было сказать, а может, слишком много нужно было сказать друг другу, но после стольких ночей молчанки вдруг оказалось, что наше время истекло. Я плохо помню, о чем мы говорили. Кажется, о планировке аэропортов, о регулярном поливе комнатных растений, о том, что Кати скоро снова увидит Лондон. Было такое ощущение, словно мы познакомились накануне вечером, провели бурную ночь в какой-то коулунской гостинице и только что проснулись рядом друг с другом. На самом деле мы не занимались сексом уже пять месяцев. С тех самых пор, как все выяснилось.
Черт подери, это было ужасно. Кати уходила от меня.
Гораздо лучше я помню, о чем мы не говорили. Мы не говорили о госпоже Фэн. Мы не говорили о ней. Мы не говорили о том, по чьей «вине», – черт, неужели, страдая бесплодием, люди за тысячи лет не придумали лучшего слова, чем «вина», – у нас ничего не получается. Кати всегда была милосердна. О возможности лечения, клиниках, усыновлении, обо всех этих полумерах мы не говорили вообще никогда – нам не хватало духу, ни тогда, ни сейчас. Если сама природа, будь она проклята, не хочет сделать свое дело, значит не нам ее подменять, черт подери. Мы не упоминали слова «развод», потому что он нависал над нами, как эта самая гора. И не упоминали слова «любовь». Это было больнее всего. Я ждал, что Кати произнесет его первая. Она, наверное, ждала, что его скажу я. А может, эти слова уже перешли по наследству к романтичным несмышленышам, родившимся лет на семь-восемь позже нас. К парочке вроде той, которую я видел вчера в кафе. Теперь любовь существует для них. Не для нас, старых перечниц за тридцать. Даже не мечтай.
Раздался гудок парома. Я стоял на мостовой, как раз на этой розоватой плите, где стою сейчас. Я хорошо ее запомнил и с тех пор обхожу каждый день. Я подумал, что на прощание надо бы обнять Кати. Может, даже поцеловать.
– Тебе пора на паром, – сказала она.
Ну что ж, раз ей так угодно.
