скачать книгу бесплатно
Юдифь поворачивается к Розе:
– Роза присоединилась к нам из Плавучего города.
Цветы вдруг смотрят на нее одновременно и с уважением, и с недоверием.
В свой первый день Роза оделась как бдительная секретарша, чтобы показать остальным Цветам, что к делу она подходит со всей серьезностью. На ней туфли-лодочки из лакированной кожи, чулки с задним швом, короткое черное платье, стянутое на талии, помада цвета засохшей крови.
– Ты же знаешь, как тебе повезло там работать? – спрашивает Розу Фиалка.
– Да, почему ушла? – интересуется Жасмин.
– Хотела сменить темп, вот и все, – отвечает Роза, отмечая, как пристально за ней наблюдает Юдифь.
Флёр на мгновение закрывает глаза и улыбается.
– Понимаю. Всецело и полностью. Ты хотела увидеть, действительно ли жизнь на севере лучше.
Ива кладет книгу на стол, проводит по ежику волос рукой, смотрит прямо на Розу.
– И так ли это?
Роза все еще чувствует на себе взгляд Юдифи, и он заставляет ее отвечать с осторожностью.
– Конечно.
– Верно, Роза. Нам всем повезло быть на севере, – произносит Юдифь, одаривая Цветы благожелательной улыбкой. – Однако мы должны себя защищать. Вот почему, пока мы живем вместе, необходимо соблюдать определенные правила.
Юдифь говорит Цветам, что каждый день они должны совершать две прогулки: утром, после завтрака, когда на лагерь проливаются первые лучи солнца, и днем, когда оно садится. Ветер, гололед, снег, дождь со снегом – все это не имеет значения. Они должны гулять, продолжает Юдифь, независимо от погоды. Все остальное время их перемещения ограничены торговым центром. Их комнаты, кухня, неиспользуемые помещения универмага – постоянно в их распоряжении. Однако не стоит забредать без сопровождения в дальние уголки центра, тем более – за его пределы, где шоссе, извиваясь, уходит еще дальше на север.
Роза уже знает, каково это – оставаться в помещении, когда в летние месяцы температура взлетает до сорока градусов и выше. Она неделями сидела в прохладе, обеспечиваемой центральной системой кондиционирования воздуха, когда снаружи от жары асфальт просто плавился. Торчать в четырех стенах для нее не проблема. Главное – с кем это придется делать.
– Запрещается пересекать шоссе, – продолжает Юдифь. – На том складе в данное время находятся Копатели, которые отчаянно нуждаются во всем, что только способно отвлечь их от тяжких условий.
– Копатели? – переспрашивает Ирис.
– Да, Копатели. Мужчины, нанятые для работы на стройке, – поясняет Юдифь.
– Мы в состоянии о себе позаботиться. Уж мужчин-то мы знаем, – включается в разговор Фиалка.
– Таких, как эти, не знаете, – отвечает Юдифь. – Единственное, на что они годятся, – это копать ямы в земле. – Она смягчает голос. – В отличие от ваших клиентов, разумеется. Они настоящие джентльмены. – Юдифь смотрит в окно на падающий снег. – Какое это, должно быть, облегчение – чувствовать холод.
Несколько клиентов Розы из «Петли» проводили отпуск за полярным кругом, заплатив сумму, эквивалентную ее годовому заработку, чтобы подрейфовать на пароходе меж тающих айсбергов. «Утраченный мир, – сказал один, показывая Розе фотографию за фотографией голубого льда. – Когда-нибудь увидеть айсберг станет более невозможным, чем побывать на Луне».
Пророчества о том, как, что и, самое главное, кто выживет, были общей темой среди клиентов Розы. Они часто проговаривали, что в периоды кризиса планируют сохранить свои богатства. Офшорные банки. Офшорные города. Обращение нестабильных государственных облигаций в золото. Отказ от всех видов ископаемого топлива в пользу акций экологически чистой энергетики, с отводом значительной доли средств на мониторинг данных и исследований в области кибернетики.
«Мыслит ли Мейер иначе?» – гадает Роза. Если он хоть в чем-то действительно такой, каким его описал Дэмиен, тогда он все еще наивно верит в лучшее будущее. И Роза может использовать это в своих интересах: веру Мейера в то, что он способен спасти мир, а не просто нажиться на разрушении оного.
* * *
После завтрака из вареной овсянки Юдифь ведет Цветы ко входу в торговый центр и показывает, где хранятся их длинные парки на меху и зимние сапоги до колен. На каждой куртке разноцветными нитками вышита эмблема: кроваво-красный бутон – у Розы, темно-синее гнездышко – у Фиалки, гроздь белых цветков – у Жасмин, розовые мазки – у Флёр, фиолетовые и желтые лепестки – у Ирис. В отличие от остальных, чьи цветы изображены срезанными со стебля, на куртке Ивы красуется целое дерево с длинными томными ветвями, которые тянутся вниз, к сложной корневой системе, и на каждой распускаются серебристые цветки. Роза однажды видела похожую иву на кладбище полуострова, где похоронен ее отец, вырезанную на сланцевых надгробиях пуритан, заселивших Восточное побережье столетия назад. Символ смерти, но также и возрождения.
Цветы разбирают предназначенные им парки, одеваются для прогулки на свежем воздухе. Когда они выходят наружу, солнце только встает. Занимается утро, бодрящее, яркое, морозное. Роза набирает полную грудь воздуха. Он настолько свеж, что прямо хоть сейчас запечатывай в маленькие серебряные цилиндрики и отправляй на юг, где он будет цениться как набитый пайками ящик во время голода.
Роза предпочитает не искать себе спутницу и гуляет одна по заснеженной стоянке вдоль металлического забора, которым отмечена граница их нового дома. Замечает посреди забора ворота с интеркомом для пропуска людей внутрь или наружу. Правила Юдифи – это не единственное препятствие, что удерживает здесь Цветы.
Роза смотрит, как они нарезают круги по замерзшей парковке. Гадает, льстит ли им то, что они прошли тщательный отбор. Их курировали. Слово само приходит на ум, непрошеное. Их курируют. Рыжую зрелую женщину. Утонченную богатейку. Подтянутую чернокожую. Мечтательную блондинку-художницу. Странную крутышку. И Розу, которая занимает роль скромной азиатки. Кто их выбрал и почему?
Кто-то похлопывает ее по плечу. Обернувшись, Роза видит рядом с собой Иву. В объемной парке и сапогах на меху она кажется еще более юной и длинноногой, чем на кухне.
– Они за нами следят, – указывает Ива.
На другой стороне шоссе, у склада, стоит группа мужчин в одинаковых костюмах цвета грязной воды. У каждого на плече лежит лопата.
– Копатели? – спрашивает Роза.
Ива кивает.
– Да. Юдифь говорит, что они грязные ублюдки.
Роза наблюдает, как они шутливо подпихивают друг друга локтями. Один толкает другого вперед, а тот смеется и отступает обратно.
– По-моему, безобидные.
Ива грубо смеется:
– Как ты можешь быть в этом уверена?
Трое Копателей направляются к середине шоссе. Они громко шутят, подзадоривая друг друга, пока один не отваживается наконец выйти вперед и постучать лопатой по металлическому забору. Затем он что-то кричит и машет рукой. Цветы замирают, оглядываются. Копатель вдруг встает на руки и шагает на них вдоль забора, болтая ногами в воздухе. Ладони в перчатках оставляют в снегу глубокие следы.
Мужчина прыжком возвращается на ноги и отвешивает глубокий поклон. Раскрасневшийся от прилившей крови, он сверкает красивым женщинам в огромных пуховых парках золотой улыбкой.
Роза приветствует мужчину взмахом руки, и он снова кланяется, явно довольный, что ему удалось привлечь ее внимание.
Вдруг на шоссе что-то мелькает. Издалека по неподвижному пейзажу к Цветам синхронной процессией движутся шесть внедорожников, каждый тянет изящный прицеп-трейлер, мерцающий в лучах низкого зимнего солнца. Когда они проезжают мимо парковки торгового центра, Роза замечает на каждом капоте по маленькому зеленому флажку с геодезическим куполом. Тонированные стекла мешают что-либо разглядеть, но Роза знает: внутри машин сидят их клиенты.
Юдифь зовет Цветы их новыми именами; прежде чем последовать за ней, Роза оборачивается и смотрит, как внедорожники проезжают мимо рабочих лагерей, дальше на север. Куда они направляются – загадка, но Роза намерена ее разгадать.
Она спешит обратно в торговый центр. Ей следует подготовиться. Скоро придут клиенты, и она должна сделать так, чтобы Мейер точно выбрал именно ее.
* * *
Вернувшись в комнату, Роза садится на кровать и по привычке касается себя за левым ухом. Морщится. Место, откуда извлекли Флик, все еще побаливает. Клиенты часто в восторженных выражениях разглагольствовали о том, как без вмешательства Флика разум становится «свободным», но свободное от работы время, как и большинство хостес «Петли», Роза предпочитала проводить в канале. Теперь, без Флика, ей неуютно, как будто из тела выдернули кусок. Однако сознание стало действительно чище, острее.
Роза берет с тумбочки книгу Мейера, читает введение:
Эта книга начинается простым допущением: что мы способны создать из разрушения? Строительство на руинах – стратегия, которую когда-то использовали в послевоенных условиях, на развалинах разбомбленных городов, на щедро удобренных мертвецами полях боя. Люди всегда создавали империи, рисуя границы кровью. Однако сейчас мы ведем войну не против наций, а внутри собственных стран и сообществ, против самого земного шара. Мы должны начать восстановление на земле, что была разрушена человеческой глупостью: бывший ядерный полигон, вырубленный лес, разоренный после урагана город, разрытое место добычи нефти. Земле нужны люди, которые будут за ней ухаживать, заботиться о ней, строить и мечтать. Если привлекать людей к жизни среди руин, мы все еще, быть может, имеем шанс выжить.
Последнее, что Дэмиен рассказал Розе перед ее отъездом в лагерь: Мейер будет утверждать, что выживание – черта, присущая человеческой эволюции.
«Но выживание – это всегда выбор, – заметил Дэмиен, когда они сидели за столом розового дерева в его номере. Он потянулся к ее руке, прижал большой палец к венам на запястье. – Ты можешь выбрать жизнь или решить погибнуть. Твое слово, моя дорогая».
«Жизнь», – ответила Роза. Под пальцем бился пульс.
«Разумный выбор, – кивнул Дэмиен. – Позволь показать, что ты получишь, когда вернешься».
Дэмиен отвел Розу в квартиру, которую выделил для нее с матерью: белый куб с окнами от пола до потолка, выходящими на мерцающий Атлантический океан.
«Будешь первой видеть восход солнца, – сказал Дэмиен. – И тебе больше никогда не придется думать о материке».
В то время она едва могла поверить, что им будет принадлежать такая жизнь. Стереть все, что было раньше. Открыть чистую страницу. Начать заново.
Роза откладывает книгу Мейера и смотрит из окна своей спальни на снег, падающий на лапы сосны. Маленькая птичка порхает с ветки на ветку, не желая задерживаться на месте. Роза гадает о том, что же мать подумает о Плавучем городе с его сверкающими торговыми центрами и благоустроенными зелеными насаждениями, огромными башнями, которые будто ведут беседы с небесами. А если мать не захочет снова видеть океан? Это беспокоит Розу. Вдруг то, что они потеряли, невозможно заменить?
Резко взмахнув крыльями, птичка взлетает. Роза смотрит, как она по дуге поднимается в небо, пока наконец не исчезает.
Глава 2. Грант
Земля кажется Гранту пустой. Он сидит в самолете на месте 1А, с пластиковым стаканчиком первоклассного виски в одной руке и опустошенным пакетиком соленой соломки – в другой. Смотрит на свою новую страну. Иллюминатор усыпан крошечными снежинками, тундра – вечнозелеными растениями. Гранитные горы вздымаются из ледяных озер, голубых, как яйца малиновки. По крайней мере, он так думает. Грант никогда не видел яиц малиновки вживую. Птицы в Плавучем городе, как правило, инбредны, содержатся в клетках, и каждую весну их отпускают на волю. В свой более эксцентричный период жизни Грант просматривал фото яиц малиновки в канале Флика, выискивая точный оттенок глаз Джейн, и обнаружил еще одно его название – «голубой потерянного яйца». Тогда Грант восхищался поэтичностью термина, считая его достойным отражением любви к Джейн. А теперь он чувствует себя потерянным – и на этом все.
Ну вот, опять. Одна мрачная мысль – и он снова в бездне. Вот так просто вся надежда, которую он накопил для путешествия, угасла. «Мыслите позитивно, – часто повторял психотерапевт, которого нанял отец. – Создавайте лучшую реальность через самосознание».
Грант снова смотрит в иллюминатор и пытается почувствовать себя счастливым. «Здесь все выглядит более ясным, чем в Бостоне», – заключает он и замечает, что настроение улучшается. Может, дело в третьем виски или в том, что Грант оказался за тысячи миль от семьи и всего оставленного позади. «Нет, – думает он, – всего дерьма, от которого я наконец-то сбежал».
Когда самолет идет на снижение, Грант видит, что земля не пуста. Отрезки льда перемежаются постройками. Почерневший сарай, сгоревший дотла в лесном пожаре. Зерновой элеватор, красный от ржавчины и пустой. Нефтяной насос, застывший в наклоне. Прямой участок шоссе, где до сих пор никакого транспорта. Нигде нет движения. В сущности, ничто не кажется живым.
И тут вдалеке он видит зеленые огни посадочной полосы. Самолет касается земли, маленькой светящейся территории, вздрагивает и катится по полосе асфальта к концу пустыря. По иллюминатору стекает конденсат, Грант случайно сминает пластиковый стаканчик. Он единственный пассажир в рассчитанном на шестерых самолете, но, как прилежный мальчик из Уолдена, ждет, когда погаснет надпись «Пристегните ремни», прежде чем встать. Он стряхивает крошки с брюк, вытаскивает чемодан из верхнего отделения, тщательно завязывает вокруг шеи кашемировый шарф.
Он почти у цели.
Волоча чемодан по замерзшему асфальту, Грант оглядывается и видит, что самолет вновь катится по полосе и взлетает. Что, ни один пассажир не возвращается? Удивительно. Грант предполагал, что в начале семестра путешественников будет немало. Он наблюдает до тех пор, пока самолет в небе не превращается в точку.
Местный терминал оказывается никаким не терминалом, а бывшей заправкой с пристроенным рядом запущенным мотелем. Перед заправкой все еще стоят две колонки, на мотеле то включается, то выключается неоновая вывеска: «СВОБОДНО. СВОБОДНО. СВОБОДНО».
Грант ставит чемодан у входной двери заправки, протирает платком запотевшие очки, прежде чем оглядеть комнату в тускло-желтых цветах: хот-доги, что лениво вращаются рядом с древней банкой маринованных огурцов, потертые столы и порезанные виниловые кресла, приклеенное скотчем к стойке радио, настроенное на белый шум. В витрине вывешена табличка, написанная от руки, – предупреждение заблудшему путнику:
«Это ПОСЛЕДНЕЕ пристанище.
Все северные дороги не изведаны и запущенны».
Внутри всего три человека: два дальнобойщика с устрашающего вида растительностью на лице, в шерстяных шапках-ушанках и куртках-бомберах на подкладке, а еще кассир, девушка-подросток, которая избегает зрительного контакта, когда Грант, улыбнувшись, здоровается. Он чувствует, как мужики с подозрением оглядывают его кеды и тонкую вельветовую куртку, и жалеет, что не взял с собой ничего, кроме блейзеров, мятых рубашек и единственной пары лоферов с кисточками, подарок матери, которые, как он теперь понимает, придадут ему вид типичного мудилы из Лиги плюща. Ни шапок. Ни перчаток. Ни обуви, в которой можно пробираться сквозь полтора метра снега. Как доберется до кампуса, придется накупить целый гардероб из шерсти в клеточку.
– Прошу прощения, не мог бы кто-нибудь отвезти меня в Доминион-Лейк? – спрашивает Грант у мужчин. Он похлопывает себя по карманам куртки, достает из бумажника пачку американских купюр.
Оба мужика разражаются утробным хохотом, сверкая золотыми зубами. Значит, то, о чем читал Грант, – правда: здешние мужчины хранят заработок в зубах.
– Доминион-Лейк? – наконец произносит один, поправляя шапку и обнажая татуировку нефтяной вышки на предплечье. – В Доминион дороги нет.
Второй отводит взгляд, согревая ладони кружкой черного как смоль кофе.
– Нет, есть. – Грант разворачивает карту на столе. – Вот тут, – он постукивает пальцем по водоему в форме человеческой почки. – Если вы меня туда отвезете, я хорошо заплачу. – И кладет рядом деньги.
– В Доминион дороги нет, – повторяет первый мужик и отворачивается, показывая, что разговор окончен.
– Я уверен, что тут есть маршрут, – настаивает Грант с куда большим отчаянием, чем ему хотелось бы.
Второй мужик бросает взгляд на извивающуюся линию и коротко кивает.
– Когда-то возили топливо, наверное. Туда больше никто не ходит.
– Вообще я направляюсь в колледж Доминион, – говорит Грант. – Вы наверняка о нем слышали. Знаю, что в здешнем регионе он большое достижение.
Первый мужик, помолчав, смотрит на Гранта с любопытством.
– Ты откуда будешь, парень?
– Из Бостона, – отвечает Грант, но поправляет себя: – Ну, на самом деле я родился в Кембридже, в учебной клинике при Уолдене. – Он более чем немного взвинчен, раз ведет такие разговоры. Этим людям явно плевать на географические границы Новой Англии. – Но моя семья родом из Бостона.
– Уолден? – спрашивает второй мужик. – Типа как университет?
– Да, – кивает Грант. – Окончил его в начале года.
На лице мужика появляется отвращение.
– Ты что, нацуклонист?
Грант еще никогда не слышал, чтобы термин «нацуклонист» произносили вслух. Только читал в колонках, где описывали американцев, которые скупают землю на севере Канады, отчаянно нуждаясь в ее холодном климате и широких безлюдных пространствах. Слово должно, разумеется, его унизить, однако Грант не позволит этим мужикам увидеть его раздраженность.
– Нет, клянусь. Я здесь, чтобы преподавать английский в колледже. – Грант все равно пододвигает к собеседнику пачку банкнот. – Пожалуйста. Если вы меня отвезете, я утрою оплату.
Мужики встают, оставляя купюры нетронутыми.
– Не все на севере продается, – говорит второй, приподнимая шапку.
Грант беспомощно смотрит, как они уходят, затем снова кладет деньги в карман. Когда дверь закрывается, он садится за стол и тапает себя за ухом, ожидая появления канала. Его нет. Грант снова тапает. «Включись на секунду», – умоляет он. Только чтобы проверить GPS. Но канала все нет, местоположение не запеленговать.
– Связь пропала? – спрашивает Грант у девушки за кассой. – Не могу включить Флик.
– У нас тут нет связи, – отвечает она.
– Что, постоянно? – недоверчиво уточняет Грант.
– Ага. Мы очень близко к северу.
Из всех методов познания, которые Грант изучил в Уолдене, самым радикальным было выключение Флика. Как и у всех однокурсников, Флик был первым объектом, пронзившим его тело. Устройство было с Грантом с самого рождения, излучая невидимую силу, которую тот считал слишком обыденной, чтобы подвергать сомнению. Даже когда он сидел на семинарах и обсуждал прочитанное за неделю, офлайн, Флик оставался на месте, вшитый за левым ухом, терпеливо ждущий, когда его вновь тапнут. И пусть Грант практиковал воздержание от просмотра ленты во время занятий, он часто этим злоупотреблял, когда возвращался домой. Пауза делала стремительный поток еще слаще, и когда канал накрывал его волной, то Грант временами ощущал даже нечто сродни возбуждению. Узнав, что связи здесь нет, он встревожился еще сильнее.
Кассирша качает головой и переключает внимание на радио. Ищет волну, пока сквозь сплошной белый шум не пробивается поп-музыка, которая быстро исчезает.
– Если хотите, можете воспользоваться стационарным телефоном.
