скачать книгу бесплатно
Оставаясь больше месяца в полном неведении, он встретил Настю однажды в неожиданном месте: у автовокзала в славном городе Мурманске, на улице Коминтерна. Был уже конец августа. До отправления их последнего в этом сезоне рейса оставалось около часа.
– Привет, – Сосновская, в отличие от Царёва нисколько не удивилась, внешне казалась спокойной, как всегда, приветливой и немного ироничной.
– Ну, здравствуй, – Саня искал на её лице признаки сожаления или раскаяния, – я мог ожидать чего угодно, только не встречи с тобой в Мурманске.
– Здесь недалеко, в Печенгском районе, в посёлке Луостари служит мой муж, Тангик.
– Да откуда он взялся этот Тангик, с Луны свалился, что ли? Или, может быть, он всегда существовал где-то параллельно? – Царёва распирало изнутри от накопившейся обиды, горечи и ревности.
– Ниоткуда он не свалился. Мы с ним знакомы с детства, жили в одном доме. Он был влюблён в меня, а я любила Эдика, за которым и попёрлась потом из Пицунды в столицу. Этой весной Тангик разыскал меня в Москве, позвал замуж. И теперь я не Сосновская, а Ма-на-сян. Ведь ты, Царёв, меня никуда не звал, и как мне кажется, не собирался?
– Что же ты наделала, Настя? Ты любишь его? – Царёв не верил своим ушам.
– Наверно, – Настя ответила не сразу, как бы перепроверяя себя.
– А я? Меня ты уже не любишь? Разве так бывает?
– Он – это он. А ты – это ты. В жизни получается не всегда так, как хочешь. Если не имеешь рядом с собой кого любить, люби, кого имеешь. Саня, я беременна и учусь радоваться тому, что есть.
На этом они и расстались. Царёв, с поднявшейся к самому горлу болью, пошел в состав. Его уже подали к платформе. А Настя на автобусе отправилась в свою, отдельную теперь от него, жизнь. В военный городок Луостари, спрятавшийся среди сопок и где полгода стоит полярная ночь. К своему мужу лейтенанту Тангику Манасяну, которого, Саня так и не понял, она сейчас любит, или только пытается полюбить. Какое-то время он думал о ней постоянно. Но жизнь продолжалась, и мысли о Насте постепенно вытеснялись повседневностью. Рана затягивалась. Сосновская отступала с переднего края, лишь иногда всплывали яркие картинки из прошлого и смутные видения то ли настоящего, то ли будущего. Представлялось, что Настя, живущая за полярным кругом, пусть изредка, но тоже о нём вспоминает. Мысль эта была приятна и грела душу безотчётно-опрометчивой, но волнующей надеждой.
Спустя год, в начале этого сезона Царёв познакомился с солдатиком, ехавшим в отпуск из части, расположенной в том самом посёлке Луостари. Оказалось, что он служит в роте под началом старшего лейтенанта Манасяна. Словоохотливый отпускник после стакана портвейна поведал Сане о своей службе, о «психопате» – командире, его красавице жене, в которую влюблены все без исключения офицеры и, само собой разумеется, солдаты.
– Ну, а она что? – как мог равнодушнее спросил Царёв.
– Кто, Настя? А что она, сначала беременная была, потом родила. Девочку. А этот козёл усатый ревнует её ко всем и время от времени мозги вправляет. Ходит Настёна по городку в тёмных очках, чтобы фингалы никто не видел.
Сердце крепко и плотно сжало, будто, рукавицей. Задыхаясь от нахлынувшей ярости и бессилия, Царёв встал и, не попрощавшись с оторопевшим бойцом, направился в штабной вагон. Он закрылся в купе и просидел пару часов, неотрывно глядя в окно. Там зелёной лентой быстро перемещался лес. Эта сплошная полоса время от времени разрывалась на части, открывая большие прогалины. На них голубыми кляксами ютились озёра, соединённые узкой полоской реки. А вдалеке, на самом горизонте стояли, подпирая небо и о чём-то задумавшись, фиолетовые сопки. На берегах озёр лежали поросшие бархатным мхом валуны. Кое-де виднелись палатки. На одной из полян стояли, крепко обнявшись, парень и девчонка. Молодые, загорелые и, по всей вероятности, счастливые. В какой-то момент они обернулись к проносящемуся мимо составу, энергично замахали руками и спустя мгновение исчезли.
После того рейса Царёв по прибытии в Мурманск, из состава не уходил. Здесь была его территория, город же, разбросанные вокруг него посёлки, территорией враждебного армянина Манасяна, который увёл чужую женщину и теперь пытается агрессией доказать истинность русской поговорки: «Бьёт – значит любит». А Настя, если до сих пор не сбежала от садиста, занизила самооценку и признала его право на побои. Ну, что же, каждому своё.
***
Спустя год летом в Москве и других городах СССР проходили Игры ХХII Олимпиады. Вследствие обострившегося противостояния между государствами Варшавского договора и НАТО, которое было вызвано вводом советских войск в Афганистан, более 60 стран объявили бойкот играм. Хотя некоторые спортсмены из этих стран всё же приехали в Советский Союз и выступали под олимпийским флагом. 3 августа состоялось закрытие Олимпиады. Сто тысяч зрителей на стадионе в Лужниках, затаив дыхание, со слезами на глазах следили за полётом талисмана соревнований, добродушного медведя под мелодию песни Пахмутовой «До свиданья, Москва!»:
Не стал исключением и этот рейс. Выпив стакан горячего чая, Саня прилёг на полку, прочёл несколько страниц самиздатовской книжицы Войновича о необычайных приключениях солдата Ивана Чонкина и отключился. Впервые за всё время работы на железной дороге Царёву приснился сон. Обычно, когда удавалось немного поспать, он мгновенно проваливался в некую невесомость, где сновидениям не было места. В сегодняшнем сне прошлые и настоящие события его жизни, фантастически и причудливо переплетаясь, текли мимо, будто пейзаж за окном их поезда. И в этих совершенно нереальных хитросплетениях присутствовала абсолютно реальная Алина Омская, к которой он испытывал какую-то запредельную, восторженно-трепетную нежность.
Глава 4 Мурманск
Мишка Лысков запер двери изнутри, прошел по составу и выбрался на платформу из вагона дежурного проводника. Предосторожность совершенно не излишняя. Иначе могут и «обчистить» вагон в твое отсутствие. Причем, так сказать, свои же коллеги проводники из другого состава. Именно те, у кого что-либо спёрли раньше. Например, одеяло, подушку, матрац, занавеску, или, хотя бы, подстаканник. Поэтому на составе всегда дежурили по графику несколько человек.
Маршрут был приблизительно один и тот же. Сначала перекусить в столовке недалеко от вокзала. Затем нужно купить спиртное, сушеного морского окуня, а если повезёт, то и копчёного палтуса, а также еды в дорогу. В течение месяца Лысков покупал рыбные наборы, ассорти: килограмм хвостов, плавников и небольших кусочков разной рыбы в целлофановом пакете. Потом варил на печке в котельном отделении рыбный суп, добавив 2—3 картофелины и луковицу. Получается вкуснятина. Настоящая уха. Правда, с дровами вечная проблема. А ведь еще нужно и «титан» топить, чтобы всегда кипяток был. Электрических же «титанов» в их допотопных вагонах отродясь не бывало. Прошлым рейсом Мишка за литр водки «достал» здесь у местных путейцев целый мешок драгоценного топлива – торфяных брикетов. Хотя экипировщики должны обеспечивать ими проводников бесплатно. Но такой щедрости тут не дождёшься. Ну, и фиг с ними. Теперь до конца сезона, если расходовать экономно, хватит. На печке можно и яичницу поджарить, а также отварить готовые пельмени по 62 копейки за пачку или картошку. Всё лучше, чем есть непонятно что в вагоне-ресторане.
Часа за два до отправления нужно возвращаться обратно на состав и хотя бы немного поспать. А куда тут пойдешь? Мурманск, конечно, город интересный, расположился себе на сопках, с сильным перепадом высоты, растянувшись вдоль залива почти на 20 километров. А в ширину – так себе, узковатый. За полчаса можно подняться от вокзала вверх до окраины. Центр состоит, в основном, из домов «сталинской» застройки, но в городе преобладают «хрущёвки», а в некоторых местах ютятся послевоенные одноэтажные и двухэтажные деревянные бараки.
Многие панельные дома разноцветные, в мозаике. Камни на улицах покрашены. Наверно так мурманчане компенсируют скудость цвета в зимнее время, которое длится здесь почти восемь месяцев. Вообще, город относительно молодой. Ещё живут и здравствуют современники его основания. Наверняка эти люди помнят, что назывался город тогда Романовым-на-Мурмане и был он последним городом, основанным в Российской империи. Тем более, не могут не помнить интервенции бывших союзников России в Первой мировой войне, ужасов гражданской войны и немецкой оккупации. По плотности бомбовых ударов Мурманск уступил лишь Сталинграду. И этим всё сказано. Еще в начале сезона, по прибытии в крупнейший мировой заполярный город забрались студенты на сопку Зеленый мыс к знаменитому Алёше: мемориальному комплексу «Защитникам Советского Заполярья в годы Великой отечественной войны». Отсюда весь город, залив и порт – как на ладони. А сам гранитный Алёша со своей сорокаметровой высоты смотрит куда-то вдаль, в сторону Норвегии. Члену НАТО, между прочим. Возможно, оттуда им, норвежцам, его хорошо видно в оптические прицелы. Ну и пусть смотрят. И может быть, он им кое-что напомнит. А то у всех этих членов память стала очень короткой.
Пару раз ходил Мишка в кино на дневной сеанс, но сразу засыпал. Еще ездили несколько раз к чёрту на кулички попить пива. Интересное дело. Едет и едет троллейбус по дороге среди сопок, а вокруг – ничего нет, ни построек, ни людей. И вдруг – микрорайон, в котором среди современных домов расположилась неприметная, но очень уютная кафешка, а в ней пиво просто обалденное. Нигде раньше такого не пробовал. Пена держится долго и оседает «шапкой» на дно пустой кружки. А к пиву тебе на выбор: рыба, креветки, сосиски, бутерброды. Местные рассказывали, что воду для пивзавода, расположенного неподалёку, привозят из какого-то чудо озера. А качество пенного напитка от воды, прежде всего, и зависит. А может быть оттого, что пивоваренное хозяйство возглавляет женщина. Чудеса, да и только!
Перекусив в столовке, Лысков отправился в магазин за палтусом. Хвост очереди находился на улице. Впереди, почти посредине, стояли свои девчонки Маринка Неверова и Женя Калитина.
– Предупредили, что я с вами? – деловито поинтересовался Мишка у подружек.
– Он с нами, – не моргнув глазом, подтвердила Неверова.
– Бабуля, я отходил ненадолго. По нужде, – вдохновенно соврал Лысков недовольной старушке.
Где-то, спустя час купили по 5 килограммов сушеного морского окуня. На него спрос в Москве большой. Заказов всегда много. Палтуса сегодня в продаже не было. Как и в прошлый рейс. Сделав остальные покупки строго по списку, Мишка отправился в состав. На обратной дороге догнал заметно повеселевшего Вадика Стапфаева с сумкой бутылок. Внутрь поезда зашли тем же путём – через вагон дежурного. Мишка прилег на полку, блаженно вытянул ноги и мгновенно уснул.
Лёве Скорову Мурманск нравился. Накануне первого рейса он основательно покопался в справочной литературе и имел чёткое представление об истории города. Впрочем, Лёвка делал это всегда, отправляясь куда-либо из подмосковных Луховиц. Скоров бродил среди современных, построенных относительно недавно кирпичных и совершенно новых панельных домов, ходил в порт, забирался на Зелёный мыс, пытаясь представить жизнь древних норвежцев и норманнов, то есть, викингов, которых русские люди называли мурманами. Лёвка выяснил, что город начали строить позже, чем путейцы тянуть железную дорогу. Вся область лежала в арктической зоне, поэтому железнодорожникам приходилось работать в сложнейших условиях. Семь месяцев в году лежал снег. Профиль и план пути был, наверное, одним из самых сложных во всей системе железных дорог. Здесь кривизна составляет более семидесяти процентов. При этом кривые – это тебе не только повороты по горизонтали, но и вертикальные перепады. От последнего города, построенного в царской империи «начерно», для военных нужд, не осталось практически ничего. Тем не менее, в воображении возникал безрадостный пейзаж: пара улиц с одноэтажными домами, угрюмыми рабочими бараками, приспособленными под жильё железнодорожными вагонами-теплушками. Затем, в годы первых пятилеток – бурное строительство предприятий, домов, береговой базы, флота. И всё впустую, коту под хвост. Всё сожрала, искромсала, перемолола в труху война. Лёва представлял себе уныло-трагическую картину: сплошные руины, среди которых торчат, как гнилые зубы во рту, всего несколько зданий. И вот красавец-город отстроен заново, особенно в последние двадцать лет.
Лёвка зашёл в столовую, без аппетита съел рассольник, котлету с рисом. За соседним столиком сидели три мужика. Соблюдая конспирацию, один из них откупорил под столом бутылку водки и разлил её в стаканы с отпитым наполовину компотом. Мужики чокнулись, опрокинули «коктейли», молча стали есть. Скоров судорожно сглотнул, в груди ёкнуло, набатно заколотилось и заныло сердце, лоб покрылся испариной, а во рту стало сухо. Дрожащей рукой он схватил стакан с компотом, выпил, не ощущая вкуса, и почти бегом направился к выходу. На улице, ведущей вниз к вокзалу, Лёвка столкнулся с девчонками Женей Калитиной и Маринкой Неверовой, тащившими тяжелые сумки.
– Лёва, ты чего это такой взъерошенный? – Неверова озадаченно смотрела на великовозрастного студента в «целинке», беспокойно озиравшегося по сторонам.
– Кто, я? Да нет, ничего, всё нормально, – Скоров с усилием осадил нарастающий изнутри мощный ЗОВ, – Давайте сумки, подсоблю.
Чеченец Ваха Берсанов в Мурманске, как и в Москве, чувствовал себя «не в своей тарелке». За три года, которые он прожил в столице, это чувство немного притупилось, но не исчезло. Ваха вырос в горном ауле недалеко от Урус-Мартана. Он впитал обычаи, традиции своего народа, и вместе с ним – совсем свежую обиду, связанную с его депортацией. Города с ускоренным темпом жизни, однообразием многоэтажек, скученностью вызывали настороженность и раздражение. Он тосковал по родному пейзажу: заснеженным горным вершинам, быстрым рекам, мечетям, сторожевым башням, укладу жизни своего тейпа. Правда, много средневековых башен и жилых домов-саклей было разрушено в процессе выселения чеченцев и ингушей в Среднюю Азию, когда целые аулы сравнивали с землёй. Конечно, Ваха этого помнить не мог – родился позже, уже после возвращения отца с матерью и родственников из ссылки. Но их рассказы о жестоком времени, о лишениях, вследствие необоснованных репрессий повергли ребёнка в ужас, не могли не оставить горький осадок в душе. Эта горечь усиливалась ещё и оттого, что здесь, на Карельском фронте, под Мурманском погиб его дед. Именно поэтому Ваха и записался в отряд проводников. Ему просто необходимо было попасть сюда, в этот суровый край, за тысячи километров от Чечни, где сражался и был похоронен в братской могиле Абдулвахид Берсанов. Позже останки из неё перезахоронили на мемориальном комплексе. Теперь каждый раз по прибытии в Мурманск, Ваха приходил сюда, на вершину Зелёного мыса. Он вглядывался туда же, куда смотрит гранитный «Алёша» – в Долину Славы. Там проходили наиболее ожесточённые бои, и немцы вплоть до окончания войны не смогли перейти границу СССР, родины братских народов. Которая чуть позже одному из них, древнейшему, гордому вайнахскому народу, так жестоко отплатила.
Несправедливость жгла изнутри, и Вахе иногда было трудно совладать с собой: тлеющая обида требовала какого-нибудь выхода. Выплеску энергии способствовали частые драки в общаге с местными, но те в последнее время присмирели и обходили общежитие стороной, испытав на себе дикий нрав чеченцев. В отряде Берсанов ни с кем не конфликтовал, но и ни с кем не водил дружбы. Более-менее сносные отношения сложились у него с Лёвкой Скоровым, напарником по работе, да с кадровыми проводниками Еремеевым и Крапивкиной. Скоров был старше, более начитанным и эрудированным. В нём чувствовалась какая-то внутренняя сила и в то же время – надлом, неудовлетворённость, что делало его не то, чтобы своим, но более близким, чем остальные. Крапивкина же вызывала некоторую симпатию из-за своей испепеляющей ненависти к похотливым, жадным, и в то же время глупым «тушканам» – пассажирам мужского пола. Поэтому он и согласился помогать ей с Еремеевым «этих козлов» мало-мало наказывать.
Алик Чефанов, впервые попав в Мурманск, невольно пытался сравнивать его с Ашхабадом, в котором он родился и вырос. В других городах громадного Советского Союза, кроме Москвы он не бывал. Сравнивать же столицу своей республики с Москвой было просто глупо: слишком разные масштабы. А мелкий городок Кушка, самая южная точка СССР, куда их в восьмом классе возили на экскурсию, тоже не в счёт. Общего, конечно же, было маловато. Разве что, оба города находятся близко к границе. Мурманск недалеко от Норвегии, Ашхабад – от Ирана. Потом, зелени много. Однотипные дома, построенные в Ашхабаде после кошмарного землетрясения 1948 года. Плакаты и лозунги на русском языке. Памятники Ленину. Пожалуй, на этом сходство и заканчивается. Ашхабад лежит в оазисе Ахал-теке на предгорной равнине, Мурманск – на сопках. Ближайшие к столице горы – Маркау (или просто Морковка) и Душак находятся в километрах тридцати. Если забраться на самую высокую точку Маркау с установленной там краснозвёздной пирамидой, то можно увидеть простирающиеся на многие километры окрестности. На востоке в дымке просматриваются новостройки и высокие здания города. На севере, за железной дорогой желтеют пески Каракумов. На юге виднеются домики и вершины деревьев Фирюзы, а за ней круто вверх поднимаются отроги гор Ирана. В Мурманске же с вершины Зелёного мыса вместо песков Каракумов видишь воду Кольского залива. Летом в Ашхабаде жарища далеко за сорок, а асфальт и земля раскаляются до семидесяти градусов. Здесь же ночью и в утренние часы бьёт колотун, пробирая до костей.
Алик всматривался в раскинувшийся внизу город, но перед глазами вставали другие картинки: древние развалины Старой Нисы, улочки античного города, посадки миндаля, карагача, арчи, туркменского клёна, очертания курганов-городищ, зданий бывших мечетей и медресе, остатки усадеб баев и ханов. Прогнав видение и взглянув на часы, Чефанов спустился с сопки вниз и направился к вокзалу.
Боря Рубинчик такой ерундой, как созерцание города, не занимался. Жалко было транжирить время, которое нужно потратить с максимальной выгодой. Боря везде и всегда умел находить полезных людей. А уж здесь, в Мурманске, таких было немало. Во-первых, моряки-загранщики торгового флота. У них можно разжиться дефицитными шмотками, обувью, пластинками, аудио-техникой, видеокассетами. И самое главное, инвалютой – чеками Внешэкономбанка. А затем, применив ловкость рук, попасть в очаг изобилия – «Лоботряс», то бишь, в магазин «Альбатрос» системы Торгмортранса. Во-вторых, иностранные моряки. Этих можно перехватить на «Тропе» и на «Болоте» – у проходной торгового порта. В третьих, дядьки с рыбокомбината и тётки из магазинов «Океан» и «Нептун» – поставщики икры, балыка и других рыбных деликатесов.
Сегодня Боря никуда не пошел. Ждал нужного человека на составе. Ровно в полдень объявился длинный патлатый парень в джинсах и «батнике» с двумя большими пакетами «ТоргМорТранс». В одном лежал японский двухкассетный магнитофон «Панасоник РХ-5090». Во втором – кожаный плащ монгольского производства. Рубинчик закрыл купе на ключ, осмотрел товар, долго щупал, охал, цокал языком.
– За всё – восемьсот, без торга, – объявил парень, упреждая возможные попытки Бори поторговаться.
Тот, закатывая глаза и вздыхая, полез во внутренний карман, достал стопочку купюр, ровно восемь сотенных. Деньги перекочевали в карман к Патлатому.
– Разорил ты меня совсем, – с горестным видом сказал Рубинчик, хотя оба знали, что спустя несколько дней Боря «наварит» вдвое больше, – боны есть?
Патлатый молча достал из другого кармана две чековые книжки на двадцать пять рублей каждая. Боря, также молча, с ловкостью фокусника протянул парню сто рублей.
Не тратил время на экскурсии по городу и Павло Клапиюк. Он вырос в глухом закарпатском селе, из которого почти все взрослые мужики уезжали на «заробиткы» ранней весной и возвращались к зиме. Паша, приехав в Москву, понял одно: ехать домой после учёбы в столице никак нельзя. Вариантов получить московскую прописку было раз, два и обчёлся. Жениться, если повезёт, по любви, брак по расчёту, брак фиктивный. Но в любом случае нужны были гроши. Причём немалые. Поэтому и приходилось вкалывать. Бюджет свободного времени Павло делил на три части: уборка вагона, закупка необходимой провизии, отдых. Убирал вагон, включая туалеты, Клапиюк всегда сам, экономил деньги. Пусть другие транжирят, нанимают тёток, которые так и шныряют вокруг, сшибают рубли. Подумаешь, работа – сортир помыть. За рубль он и сам кому хочешь, помоет. В город Павло вышел ненадолго. За час управился с покупками. Повезло сегодня, в продмаге удалось «перехватить» три банки растворимого кофе, правда, отечественного производства по шесть рублей за штуку. Пассажир очень уважает этот напиток. Навар с одной банки выходит приличный, до пятидесяти рублей. А бывает и больше, если продавать кофейный напиток из содержимого днепропетровских банок под видом индийского элитного кофе. Хитрость проста, как всё гениальное. Нужно пересыпать кофейный порошок из светлой банки в жестяную пузатую каштанового цвета с красной надписью «indian instant coffee». А затем поставить её в служебке на виду. Такой продукт – страшный дефицит, купить его в магазине просто не реально. Какой-то юморист сочинил по этому поводу:
Растворимый кофе
Привезли на базу.
Растворимый кофе
Растворился сразу.
Пустая банка досталась Клапиюку от пассажира, ехавшего у него в вагоне. Чтобы кофейный напиток пенился, как настоящий, нужно всего-то добавить в порошок сахара, перемешать, слегка увлажнить и растереть. Затем заливаешь в эту массу кипяток и получаешь «престижный импортный» кофе. За соответствующую цену, разумеется.
Полноценно отдохнуть не удалось. Разбудил стук с обратной стороны от перрона. Павло открыл дверь и увидел «заправилу» – заправщика воды, тащившего рукав к вагону.
– Ну что, командир, воду заливать, или как?
– Не понял, шо значит, заливать или как?
– А то, воду брать будешь? Трояк за тонну с вагона.
– З якого перепугу? Всегда бесплатно наливали.
– Было бесплатно, стало платно. Распоряжение начальника железной дороги. Ладно, давай рупь, сегодня последний раз по дешёвке наливаю, а то без воды поедешь, – «заправила» подсоединял головку шланга к вагону, с трудом сдерживая смех.
– Немае грошей. Вот е пьятьдесят копийок.
– Ну, ты – крохобор, – водолив закрутил вентиль и отсоединил шланг, как только из контрольной трубы полилась вода, – Давай хоть полтинник, где наша не пропадала.
Заправщик, ухмыляясь, потащил шланг к вагону Калитиной. Ну вот, ещё одного балбеса лопоухого удалось развести. Клапиюк, расстроенный от того, что пришлось понести непредвиденный расход, пошёл к себе в вагон. Хорошо хоть поторговался и сбил цену.
Второй заправщик, шедший с «хвоста», на двенадцатом вагоне «зеванул», бак переполнился, вода залила туалет с рабочей стороны и хлынула в коридор.
– Придурок! Ты мне весь вагон залил, – Лыткина приготовилась распять водолива – хлипкого мужичка в засаленной спецовке, – давай, перекрывай воду, скоро посадка, когда мне всё это мыть?
Мужичок метнулся к вентилю, беззлобно отбиваясь от разъярённой комиссарши:
– Ладно, ладно. Подумаешь, полведра воды перелилось. Зато клозет тебе обработал, считай, бесплатно.
Лысков проснулся чётко за полчаса до отправления. Сработал внутренний будильник. На платформе кучковались пассажиры и провожающие. У вагона Лыткиной, толкаясь и галдя, стояла группа подростков, человек тридцать. Напротив девятого плацкартного сгрудилось не меньше полусотни крепких мужиков в цивильной, далеко не новой одежде и с рюкзаками. У края платформы возвышались несколько ящиков с водкой.
– Начинается посадка на пассажирский поезд номер триста сорок три сообщением Мурманск-Москва, нумерация вагонов с «головы» состава, – разнёсся над вокзалом, перроном, путями с многочисленными стрелочными переводами, приятный женский голос, усиленный громкоговорителями, и всё вокруг пришло в движение. Пассажиры засуетились, разбирая вещи. Проводники встали на свои места у открытых дверей, «вооружившись» флажками, началась посадка. К Вадику Стапфаеву подошёл высокий парень в спортивном костюме и большой картонной коробкой.
– Шеф, возьми посылку, будь другом.
– А куда её везти надо, где заберут?
– В Москве. Брат подойдёт.
– Ладно, давай.
Вадик взял коробку и еле удержал. Посылка оказалась довольно увесистой.
– Ни фига себе, булыжники там у тебя, что ли?
– Движок электрический, на пилораму, – парень достал из кармана «трояк» и протянул студенту, – спасибо, шеф.
Вдоль состава медленно шли, о чем-то беседуя, начальник поезда Алина Омская и Саня Царёв. Было видно, что разговором они заняты больше, чем собственно целью этого обхода: проверить, согласно инструкции, готовность состава к отправлению в рейс. Задержались лишь на минуту у Мишкиного вагона.
– Лысков, у тебя полный комплект до самой Москвы. Спецконтингент везёшь, смотри в оба, – Алина кивнула в сторону толпы сосредоточенных мужиков.
– Не понял, какой ещё спецконтингент?
– То ли моряки, то ли рыболовы. А может быть, и то и другое одновременно. Из Москвы, скорее всего, за границу полетят. Парни эти непростые. С одной стороны, работы поменьше с ними, но пьют много, могут подраться, сломать чего-нибудь в вагоне, – терпеливо объяснила Омская Мишке.
«Водяры у них с собой, вроде, маловато», – прикинул Саня на глазок, сопоставив количество ящиков и толпящихся у вагона мужиков. Хватит не далее, чем до Медвежьей Горы. Значит, на спиртное спрос будет повышенным, побегут они по всему составу. Царёву уже приходилось иметь дело с «моряками» или «рыболовами», по крайней мере, так они себя называли. Куда ехали и где «рыбачили» эти парни, было непонятно.
Глава 5 Капитан Гусев
Куда направлялись «рыбаки» было понятно, кроме ограниченного круга лиц из соответствующих ведомств, старшему группы капитану Гусеву. Он предъявил Лыскову проездные документы и отдал команду на посадку. «Спецконтингент» повалил в вагон. Три года назад он сам вот в таком же кургузом костюме и старых кедах ехал с однокашником Гошкой Свечиным поездом в Москву. А затем они под видом «специалистов по сельскому хозяйству» оказались в далёкой Анголе, пополнив ряды «африканского спецназа». В мире идет «холодная» война, а там полыхает гражданская, самая что ни есть, «горячая». В последние годы Африка стала «яблоком раздора» между Западом и СССР. Ангола же рассматривается как плацдарм для наступления социализма по всему континенту. Поэтому командируемым туда спецам с самого начала военного конфликта Генштабом был дан негласный карт-бланш на проведение боевых операций для поддержки МПЛА и воюющих там кубинских войск. Гусев знал, что, кроме живой силы: военных советников, офицеров, прапорщиков и рядовых, а также моряков, морпехов и боевых пловцов, военных и гражданских лётчиков, туда направляется оружие и спецсредства. Были откомандированы даже несколько военных кораблей. Но при этом плотная завеса секретности, подписка о неразглашении «государственной тайны», поскольку официально советские граждане в этом и других военных конфликтах, развязанных в Мозамбике, Эфиопии, Ливии, Египте, Йемене, не участвуют. Даже форму они носят кубинскую, «верде оливо», без знаков отличия и очень неудобную в условиях африканского климата. Но это мелочи. Главное неудобство состоит в том, что из-за супер секретности советской военной миссии, доказать, что ты участвовал в боевых действиях, был ранен или потерял здоровье вследствие тропических болезней, а, следовательно, имеешь право на льготы, очень сложно. Солдат и офицеров, исполняющих свой «интернациональный долг», как будто не существует. Им не дают орденов и медалей, об их подвигах не пишет в пресса. В военных билетах участников африканских войн, как правило, нет никаких записей о командировках на чёрный континент, а просто стоит неприметный штамп с номером части, за которым скрывается 10-е управление Генштаба СССР. Хотя в материальном плане на государство грех обижаться. Командируемым в Африку добровольцам платят неплохо. Кроме оклада по последней должности, приплюсовывается 1000 рублей в месяц. Даже сержант срочной службы получает там, как командир дивизии на Родине.
Война эта, конечно, странноватая. Скорее, какой-то гибрид мира и войны, смахивающий на пикантно-авантюрное, но рискованное и опасное приключение. Спустя месяц после прибытия в город Куито, Гусев получил ранение в руку во время военного инцидента. Парашютисты армии ЮАР совершили нападение на лагерь партизан СВАПО, который предварительно был обстрелян реактивными снарядами. Тогда, кроме африканцев, погибли несколько десятков кубинцев и наших. Ещё больше оказалось раненых. Тяжело ранен был и Свечин, осколок попал в голову. Умер Гоша у него на руках. Сам Гусев сначала попал в кубинский госпиталь, а потом его переправили в Луанду, столицу Анголы. Взяв справку о ранении, зашел к начальнику отдела кадров советской миссии, чтобы зафиксировать этот факт и занести в личное дело. Однако раздраженный полковник решил иначе. На следующий день его отправили долечиваться на родину.
В то же время многие политработники, штабисты, кадровики и даже служащие военторга всеми правдами и неправдами стремятся попасть в Менонге, Куиту-Куанавале или другие районы, где идут военные действия. Хотя бы на несколько часов, чтобы провести там партсобрание или устроить «разбор полётов», «дать разъяснение по финансовому обеспечению личного состава». За несколько таких командировок можно получить в «зачет» пару-тройку суток пребывания в зоне боёв. А этого вполне достаточно для оформления заветной зелёной книжицы «Свидетельство о льготах».
Под днищем вагона раздался сипловатый звук, машинист опробовал тормоза. Скрипнули отдохнувшие за несколько часов ходовые тележки. Незаметно, будто в полудрёме, вагон вздрогнул и плавно тронулся с места. По составу пробежала лёгкая дрожь. Зазевавшиеся пассажиры стали суматошно запрыгивать в открытые двери, в которых торчали жёлтые флажки проводников. Провожающие, наоборот, посыпались из вагонов на платформу. За окном медленно проплыли мимо и остались позади перрон с носильщиками и их тележками, граждане, проводившие в дальний путь родственников и друзей, перекинутая через пути громада моста, вокзал, сопка «Зелёный мыс» с гранитным Алёшей на вершине.
Вверху над окном ожил динамик, приятный женский голос возвестил о маршруте следования поезда, времени прибытия в Москву, о месте нахождения начальника состава и вагона-ресторана, графике его работы, о том, что обслуживает пассажиров студенческий отряд Московского государственного института культуры. Далее последовал призыв соблюдать в пути правила поведения и пожарной безопасности.
Мысли капитана от «чёрного континента» перетекли на другие «горячие» регионы мира: Юго-Восток Азии, Иран и Афганистан. Этот чёртов Пол Пот наворотил таких дел в социалистической Кампучии вместе со своими красными кхмерами и при поддержке Китая, что попахивает настоящим геноцидом в отношении своего народа. А ведь он, ни много, ни мало является там генеральный секретарём коммунистической партии. Недаром же у нас теперь в ходу народная присказка в сильно смягчённой редакции: «Я тебя замучаю, как Пол Пот Кампучию». Победивший американцев и сильно окрепший Вьетнам вмешался в эту «тухлую» историю, что привело к прямому столкновению с Китаем. Наши острословы тут же окрестили конфликт «первой социалистической войной». В армии циркулировали слухи, будто бы мы выступим на стороне Вьетнама и разгромим «китайских агрессоров» в войне на два фронта. Однако, вьетнамская армия, натренированная и закалённая за многие годы военных действий против американцев, справилась сама.
Неспокойно и на нашем юге. Хотя когда там было спокойно? В Иране свершилась исламская революция, которую «прошляпили» все разведки мира. Прозападного шахиншаха Реза Пехлеви победил богослов аятолла Хомейни, в результате чего была упразднена монархия, а Иран стал исламской республикой. Что-то серьёзное, похоже, затевается в Афганистане. Правда, монархию свергли там ещё шесть лет назад. А недавно к власти пришли коммунисты НДПА и началась гражданская война. Оттуда уже полгода идут невнятные сообщения. Этот Хафизулла Амин, сразу видно, ненадёжный товарищ. В любой момент может переметнуться к американцам и нагадить. Нужно что-то делать. Хотя, конечно, не секрет, уже кое-что делается. Советские «спецы» помаленьку едут и проводят там нужную работу. Но что будет дальше, непонятно. Во всяком случае, наше дело маленькое: куда пошлют, туда и поедем. Такая работа.
Вскоре после отправления Лысков обнаружил, что у него нет воды. То ли забыли заправить бак в Мурманске, то ли что-то вышло из строя в системе. Чертыхнувшись, Мишка запер туалеты и отправился к старшему группы «рыбаков». Тщательно проверив проездные документы он, извиняясь, предупредил хмурого пассажира, что вагон по техническим причинам едет без воды.
– Наверно железнодорожники напортачили, придётся справлять нужду и умываться в других вагонах. А ещё, – Мишка замялся, – у меня нет белья. Совсем. В Москве мало загрузили.
– Ладно, студент, не мандражируй. Ерунда и мелочи жизни.
Нашёл, чем удивить. Главное, доехать до Москвы и доставить «рыбаков» до сборного пункта. Можно без воды и белья. Там, на «чёрном» континенте о белье вообще придётся забыть. Как впрочем, и о многом другом. Жить зачастую приходится в землянках или палатках, приспосабливаясь к непривычному климату. Донимает жара, низкая или, наоборот, слишком высокая влажность. Вокруг просто кишат опасные насекомые и всяческие гады. С водой и электричеством проблемы, также как с нормальной жратвой и медицинской помощью.
Проводник невольно перенаправил мысли капитана в иное русло, как бы приземлил. Перед глазами возникла тесная малогабаритная квартира, в которой обитало многочисленное семейство. В одной комнатушке, чуть просторнее вот этого вагонного отсека, он сам с женой Иришкой и сыном Никитой, в другой – отец, инвалид войны с матерью и дедом Порфирием, строившим когда-то Беломорканал. Правда, рассказывать про это старик не очень любил. Но всё же кое-что поведал. О том, например, что основным материалом при строительстве были не дорогие металл и цемент, а всякие подручные средства. Камень, валуны, песок, дерево, торф из болот. Что рабочими инструментами являлись ломы, лопаты, кувалды, топоры, тачки на деревянных колёсах. Что выходила газета «Перековка», в которой чествовали передовиков, клеймили отстающих за низкую выработку, и даже печатали критические заметки самих заключённых. После завершения стройки многих «зэков», в число которых попал и дед, освободили досрочно. В квартире, конечно, тесновато вшестером, но всё же лучше, чем в старом дырявом и вечно сыром бараке, где они ютились до недавнего времени. Вся семья на нём, а какая она, эта офицерская зарплата, со всеми надбавками едва набегает сто пятьдесят рублей. Плюс пенсии стариков. Вот и крутись, как хочешь. Когда предложили «командировку», долго не раздумывал. Мать и жена не очень обрадовались отъезду, хотя он и не посвящал никого в подробности из-за подписки о неразглашении. Наверное, почуяли что-то. Первая «ходка» быстро закончилась – почти не заметили отсутствия. О ранении пришлось соврать, мол, повредил руку на учениях. В этот раз, дай бог, всё будет более удачным. Правда, из головы не шёл Гоша Свечин, его предсмертный всхлип, тоска в глазах и взгляд, устремлённый в чужое небо. В Надвоицах у него мать осталась и жена. Так и не довелось познакомиться с ней. На свадьбу приехать не смог, да и после всё было как-то недосуг. Человек в погонах сам себе не хозяин. Гошка говорил, вроде, жена беременная была, когда он уезжал. Эх, Гоша, Гоша…
Поезд бодро бежал на юг, отстукивая колёсами железнодорожную «морзянку». «Спецконтингент», разместившись на своих местах, активно и деловито приступил к опустошению содержимого ящиков. В вагоне воцарилась атмосфера непринуждённости, добродушия и шумного веселья. Пахло спиртным и домашней едой.
В отсеке вместе с Гусевым находились сержанты Корякин, Иваненко и Хорев. Капитан чувствовал, что его подчинённых распирает любопытство: как оно там, в Африке, что ждёт их на чёрном континенте, и ещё о многом хотелось бы расспросить сопровождающего их бывалого офицера. Но нельзя. По легенде они обычные рыбаки, едут сменить своих товарищей, занимающихся промысловым отловом тунца в Атлантическом океане у западного побережья Африки. Поэтому и говорить можно только о тунце, а лучше вообще ни о чём таком не говорить. Просто травить анекдоты, да пить водку. Сержант Хорев после очередного тоста, закусив огурцом и жестикулируя, принялся рассказывать новый анекдот:
– Вернулся ротный домой, раздевается в прихожей и видит, как его четырёхлетняя дочка воспитывает щенка. Тот порвал её любимую мягкую игрушку – рыжего кота. На полу валяются ошмётки ваты, оторванные уши и лапы. Щенок сидит в углу, вжался в стену и смотрит жалобными глазами. А дочка, тыча ему в нос пальцем, строго говорит: «Запомни, ты – говно!!! И только Советская Армия может сделать из тебя человека!».
– За нашу непобедимую Советскую Армию! – Сержант Иваненко поднял свой стакан.
– А вот ещё один, – принял эстафету сержант Корякин, занюхивая водку кусочком хлеба, – поймал дед золотую рыбку и запихивает её в ведро с водой. Та взмолилась и говорит старику: «Отпусти меня дед, я любое твоё желание сейчас же исполню». Тот задумался, прикидывая, что бы ему такого попросить. Потом говорит: «Хочу быть Героем Советского Союза. Чтобы вот здесь, на пинжаке висела Золотая Звезда». Рыбка хвостом махнула, и остался дед на берегу один против пяти танков с гранатой в руке.
– И шо, подорвал?
– А то. Все пять. Одной гранатой.
Младший сержант Иваненко согнулся пополам от смеха, затем приподнялся и бросил на стол недоеденную курячью ногу.
– Пойду, мужики, прогуляюсь до сортира, руки сполосну, а заодно и шею помою, а то жара в вагоне, как в парилке, – сержант расстегнул нижнюю пуговицу на рубахе.
– В нашем вагоне воды нет, иди к соседям, – напутствовал сержант Хорев, – Хотя, Иваненко, подожди. Вот свежий анекдот в тему.
