скачать книгу бесплатно
Клочков: «Кроме нас там никого не было».
Подсудимый Квачков: «Когда Вы вышли из машины, Вы кого предполагали увидеть в лесу – разбойников, грабителей?»
Клочков: «Хотел увидеть, что произошло. Мы могли и террористов увидеть».
Квачков: «Тогда почему так беспечно шли к месту взрыва?»
Клочков: «Меня взрывали первый раз в жизни».
Квачков: «И Вы утверждаете, что Вы – бывший офицер ФСБ?»
Клочков: «Да».
Миронов: «Вы сказали, что взрыв должен был быть из леса. Вы обладаете информацией, которую могли бы доложить суду?»
Прокурор протестует: «Снимите вопрос, Ваша честь! Потерпевший это только предполагал».
Вопрос снимается.
Миронов: «С учетом обстоятельств взрыва и с учетом Вашего опыта работы в спецслужбе, скажите, детонация взрыва могла быть произведена из машины – из БМВ Чубайса? Радиодетонацию я имею в виду».
Судья заинтересованно: «Я правильно Вас поняла, Миронов, Вы спрашиваете, мог ли взрыв БМВ быть произведен из БМВ?»
Миронов: «Да, Ваша честь».
Судья: «Отвечайте, Клочков».
Клочков остолбенело: «Я не знаю».
Охрана Чубайса собирала на обочинах мусор и отлавливала гастарбайтеров
(Заседание седьмое)
Судебное заседание по делу о покушении на Чубайса, прошедшее накануне, подтвердило истину о превратностях судьбы. Сегодня ты – потерпевший и свидетель, и все сочувствуют перенесенным тобой страданиям, а назавтра тебя объявляют преступником и расследуют уже твои показания, оказавшиеся наглой ложью. Адвокат Алексей Першин выступил с заявлением, которое сделало очень щекотливым положение одного из охранников Чубайса – потерпевшего Клочкова. Першин предъявил суду заявление о преступлении Ю. А. Клочкова, который пять лет спустя, на предыдущем судебном заседании, признался, что Квачков очень похож на мужчину, виденного им 10 марта 2005 года в полутора километрах от дачи Чубайса на железнодорожной станции Жаворонки. До этого ни на официальном опознании, ни на трех предыдущих судах Клочков не узнавал в Квачкове того подозрительного мужчину с железнодорожной станции. И вдруг потерпевший «прозрел»…
Адвокат Першин обвинил Клочкова, во-первых, в даче ложных показаний, в случае, если он солгал на опознании в 2005 году, когда не признал Квачкова, во-вторых, в фальсификации материалов уголовного дела, если потерпевший соврал здесь прямо в зале судебного заседания, через пять лет узнав в Квачкове человека со станции Жаворонки. При любом повороте событий внезапное просветление памяти потерпевшего Клочкова подпадает под соответствующую статью Уголовного кодекса, что требует обязательного разбирательства следственных органов.
Судья не стала возражать против прокурорского расследования, согласившись внести заявление защиты в протокол.
На нынешнем заседании показания давал водитель машины сопровождения Чубайса Дмитрий Хлебников. По сложившейся традиции прокурор попросил Хлебникова рассказать, что произошло на Митькинском шоссе 17 марта 2005 года. В отличие от офицеров ФСБ-ФСО профессиональных охранников Клочкова, Крыченко, Моргунова, которые свидетельствовали, что «пребывали в шоке» от случившегося, растерялись, испугались, спустя годы с содроганием вспоминали о пережитом, у Хлебников ничего подобного в рассказе не было.
«Мы встретились с ребятами рано утром в ЧОПе, – вспоминал Хлебников, – Моргунов получил табельное оружие, и мы выдвинулись в Жаворонки. Около девяти часов утра выехали из Жаворонков вместе с машиной Председателя. Движение было очень плотное. Через пятьсот-шестьсот метров после поворота на Митькинское шоссе машина Чубайса нас обогнала и встала перед нами метрах в четырех. В ней был водитель и больше никого… – Хлебников осекся, замер, с ужасом понимая, что проговорился, и спешно попытался спасти положение: – В общем, я не знаю, был там кто или нет, кроме водителя. БМВ попыталась пойти на обгон впереди идущей светлой девятки, и в этот момент я увидел, как БМВ слегка тряхнуло, но БМВ выровнялась и ушла вперед. Одновременно я увидел дым и подумал, что у меня взорвался мотор. Наша машина заглохла. Ударило волной по ушам, надавило на глаза. Мы остановились, и мои товарищи Клочков с Моргуновым вышли из машины, пошли посмотреть место взрыва. Я какое-то время сидел в машине, потом вышел вслед за ними. Сделал несколько шагов, раздались выстрелы, от асфальта полетели искры. Я присел за колесом, потом прибежал Моргунов, который тоже спрятался за колесом. А Юра Клочков заскочил в машину на пассажирское сиденье, я его потом за шиворот оттуда вытаскивал через водительскую дверь. Когда выстрелы кончились, мы с Клочковым побежали в лес, на противоположную сторону дороги. Там снегу по пояс. Моргунов в это время уехал на пост, где иногда бывают милиционеры. Он надеялся вызвать милицию. Когда он вернулся через несколько минут, за ним приехали патрульные. И мы вышли из леса. На нашей машине было много повреждений: растрескавшееся лобовое стекло, дыра в боковом стекле размером с куриное яйцо, пробитый бензобак, пробитое колесо, поролон на сиденьях весь изорванный. Ехать на ней вслед за БМВ было бы очень трудно».
Клочков замолчал, очевидно, прикидывая, убедительной ли показалась картина событий. Картина присутствовавших в зале суда впечатлила. Особенно проговорка о том, что в машине Чубайса никого не было. Сторона защиты стала уточнять подробности.
Михалкина: «Какие служебные функции были у экипажа вашей машины?»
Хлебников: «Мы осуществляем контроль трассы. Проверяем путь предполагаемого следования машины Председателя. Смотрим, нет ли поваленных деревьев, больших коробок на обочине, каких-либо предметов, разбросанных на дороге. Тем более после выходных граждане оставляют по сторонам дороги много мусора. Мы все проверяем».
По залу прокатился веселый шепоток. Все живо представили себе охранников Чубайса, изо дня в день трудолюбиво исследующих придорожный мусор.
Михалкина: «Вы осуществляете сопровождение автомашины Чубайса?»
Хлебников: «Мы не являемся машиной сопровождения. У нашей Мицубиси всего сто лошадиных сил, а у БМВ их шестьсот. Мы не можем за ней угнаться. Мы только контролируем трассу и провожаем БМВ на работу, а там ее встречает вторая машина».
Михалкина: «Вы осуществляете личную охрану Чубайса?»
Хлебников: «Нет, личную охрану Председателя мы не осуществляем. Согласно договору, мы охраняем имущество – машину и бумаги Председателя».
Михалкина: «Как же вы выполняете свои функции, то есть охраняете имущество и бумаги Чубайса, если эти имущество и бумаги от вас уехали, ведь, сами же говорите, что БМВ значительно мощнее вашей машины».
Хлебников: «Ну, уехали, так уехали».
Миронов: «Скажите, потерпевший, если Вы подумали, что у вас взорвался двигатель, если Вы почувствовали, что ваша машина заглохла, почему Вы направились не налево, по направлению к мотору, а двинулись направо за охранниками – посмотреть, как Вы говорите, место взрыва?»
Хлебников: «Я шел по кругу, хотел обойти машину и подойти к двигателю».
Миронов: «У Ваших товарищей было неустановленное оружие, которым они отстреливались?»
Хлебников с резким неожиданным вызовом: «Нет!»
Миронов: «Вы видели, как Моргунов уезжал с места происшествия?»
Хлебников: «Да, я видел из леса».
Миронов: «Он уезжал один?»
Хлебников: «Кроме нас там никого не было».
Миронов: «Как Вы видели, что он был один в машине?»
Хлебников: «Через открытую водительскую дверь».
Миронов: «Но ведь когда Моргунов сел в машину, он, очевидно, закрыл дверь или посадка могла осуществляться с другой стороны?»
Хлебников с нажимом: «Я видел через водительское окно, – никого не было!»
Миронов: «Стекла в вашей Мицубиси тонированные?»
Хлебников: «Да».
Миронов: «Через них можно что-то разглядеть?»
Хлебников через силу: «С трудом».
Зоркость водителя вызвала заслуженное удивление.
Яшин: «Скажите, пожалуйста, Вам известно, что Чубайс по выходным ездит на собственной машине, сам за рулем и без всякой охраны».
Хлебников: «Да, известно».
Яшин: «Какой марки его автомашина, она бронированная?»
Судья Пантелеева: «Я снимаю вопрос, как не относящийся к обстоятельствам уголовного дела. Вы, Яшин, еще номером поинтересуйтесь. Может быть, эта автомашина по-прежнему принадлежит Анатолию Борисовичу, потом жди чего угодно!»
Яшин: «Возражаю на Ваши действия, Ваша честь. Вы уже второй раз в этом процессе намекаете на то, что мы вытягиваем из подсудимых информацию для того, чтобы подготовить новый террористический акт. Меня не интересует, что там у Чубайса сегодня дома и на работе. Мы здесь расследуем происшествие 17 марта 2005 года, пытаемся понять, что там тогда в действительности произошло и ничего больше!»
Судья вызывает судебных приставов, приказывает им «очистить от Яшина зал до конца судебного заседания».
Возобновляется допрос Хлебникова.
Найденов: «Скажите, Хлебников, Вы видели место взрыва?»
Хлебников: «Да, видел. Воронка метров шесть диаметром, глубиной по шею. Вокруг разбросаны всякие предметы, болты, гайки, скобы, арматура».
Найденов: «Опишите их подробнее».
Хлебников поясняет: «Ну, там, это, значит, круглое, такое, это гайка, а вот длинное, вот такое – это, значит, ну это значит – болт».
Найденов: «Как, по Вашему мнению, они оказались на месте происшествия? Их кто-нибудь там разбросал или они от машины отскакивали?»
Хлебников глубоко и надолго задумывается: «Не знаю».
Квачков: «Вы 10 марта видели группу мужчин на станции у поселка Жаворонки?»
Хлебников: «Видел. Но я в машине сидел, их от меня еще две тонированные иномарки закрывали, поэтому не разглядел. Там вообще на станции такой бардак в это время! Автобусы подходят, люди высаживаются, идут на станцию, в магазины».
Квачков: «Как Ваши показания соотносятся с показаниями Клочкова, который утверждал, что в это время у станции всегда безлюдно, и в тот момент тоже никого не было, и группа мужчин бросалась в глаза?»
Хлебников теряется: «Э-э-э, ну, машины там действительно не останавливаются, только автобусы и маршрутки, и сразу уезжают, а люди сразу уходят. А эти стояли».
Квачков насмешливо: «И сколько они стояли?»
Хлебников: «Мы наблюдали их минут пятнадцать, потом мы уехали осматривать квартал дачи Чубайса».
Квачков: «Опишите, как Вы осматривали квартал Чубайса в поселке Жаворонки?»
Хлебников: «Моргунов и Клочков сначала обходят квартал пешком, осматривают его. Там граждане, бывает, коробки большие выставляют, мусор разный, лиц восточной национальности опять же проверяем. Потом объезжаем квартал. Если все спокойно, то докладываем. Еще раз говорю – мы не осуществляем сопровождение автомашины Чубайса, мы охраняем его бумаги и имущество!»
Квачков: «Взрывная волна Вас не достала. Как Вам могло надавить на глаза и ударить по ушам, если стекло в машине не было разбито, а только потрескалось?»
Хлебников растерянно: «Не знаю…».
Странное впечатление оставляют допросы людей из машины, следовавшей за БМВ Чубайса 17 марта 2005 года. Охранники получили нервное потрясение, о котором долго молчали и лишь теперь жалостливо заговорили, водитель же машины был нерушим, как скала. Все трое отказываются от своих должностных обязанностей сопровождения автомашины Чубайса, хотя именно на этом делали акцент на первых допросах, зато без стеснения признаются, что роются в брошенном на обочинах мусоре и приглядываются к «лицам восточной национальности» на предмет выявления опасностей для своего Председателя. А эта таинственная группа мужчин в черном на станции Жаворонки, где, по утверждению охранников, было то совершенное безлюдье, то безумное столпотворение, эта загадочная сходка, которой 10 марта 2005 года предводительствовал человек, то четыре с лишним года непохожий, то вдруг оказавшийся похожим на Квачкова. Наконец, загадочная проговорка Хлебникова, что кроме водителя в машине, подвергшейся нападению 17 марта 2005 года на Митькинском шоссе никого не было…
Шедевр прокурорской логики
(Заседание восьмое)
Если вы полагаете, что суд – частное дело частных людей, когда одни отбиваются от обвинений, а другие пытаются наказать зло, и большинства из нас это не касается, то ошибаетесь. Суд, какой бы частный характер он ни носил, создает прецеденты, которые так или иначе могут коснуться каждого, а то ненароком и зашибить.
На минувшем заседании подсудимый Квачков ходатайствовал об оглашении протокола собственного опознания, в котором зафиксировано, что сразу же после ареста Квачкова охранник Чубайса Клочков не опознал в Квачкове мужчину, которого видел на железнодорожной станции Жаворонки. Ни на опознании, ни на двух предыдущих судах опознать не мог, а тут вдруг просветление нашло… На что прокурор потребовал … изъять из дела протокол опознания, как недопустимое доказательство, на том основании, что «охранник Клочков мог до опознания видеть Квачкова по телевизору в экстренных выпусках новостей о покушении на Чубайса». Прокурор представил в суд видеоматериалы с выпусками телевизионных новостей, правда, неизвестно от какого числа и какого телеканала, но где действительно демонстрировали фотографии Квачкова времен афганской войны, еще молодого, сорока лет не было. Адвокаты Чубайса дружно поддержали прокурора, изо всех сил добиваясь одного: о протоколе опознания, в ходе которого Квачков не опознан Клочковым, присяжные знать не должны.
Прокурор спросил Клочкова: «Скажите, потерпевший, как Вы объясните, что изменили свои показания?»
Клочков: «Просто я четыре года наблюдал Квачкова в судах, приглядывался к нему, хорошенько рассмотрел его – мимику, жесты, вот и узнал».
Найденов уточняет: «Скажите, пожалуйста, сколько лет мужчине на фотографии, которую Вы видели по телевизору до опознания?»
Клочков уверенно с готовностью: «55–60 лет».
Миронов улыбается: «Ваша честь, как понять прокурорскую логику: «потерпевший не узнал обвиняемого, потому что видел его по телевизору». Не узнал, потому что видел! Шедевр…»
Судья Пантелеева возмущенно обрывает: «Прекратите издеваться, Миронов. Шедевры – в Эрмитаже! А здесь суд!»
Миронов: «Это шедевр логики, Ваша честь».
Судья Пантелеева: «Миронов, Вы предупреждаетесь о некорректном отношении к прокурору!»
Миронов: «Понял. Допустим, мы приняли прокурорскую логику, но что это меняет? Ведь Клочков сейчас пояснил, что на фотографии он видел мужчину 55–60 лет. Но на фотографии, которую показывали по телевидению, человек моложе лет на двадцать, он не может подпадать под описание, данное в суде Клочковым. К тому же прокурор предъявил видеоматериалы, которые не имеют логотипа телеканала НТВ, а, значит, это рабочие материалы телеканала, из которых далеко не все попало в эфир. И не факт, что эти фотографии были показаны в эфире. И такая доказательная база является основанием изъятия протоколов опознания как недопустимого доказательства? К чему устраивать этот странный фарс?»
Судья, вся алая от злости: «Называя судебное заседание фарсом, Миронов, Вы оскорбляете всех участников процесса!»
Адвокат Михалкина: «Протокол опознания Квачкова оформлен строго в соответствии с законом и его следует огласить перед присяжными. Потерпевший Клочков так легко меняет показания, потому что истекает пятилетний срок со времени его первого допроса, и его не смогут привлечь к уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний».
Трудно сказать, какие доводы больше всего убедили судью Пантелееву, но она приняла единственно здравое решение огласить перед присяжными заседателями протокол опознания Квачкова в марте 2005 года, когда охранник Чубайса Клочков, и это подчеркнуто в документе, уверенно не опознал Квачкова, то есть у него не было тогда никаких сомнений, что на железнодорожной станции Жаворонки точно был не Квачков.
А случись иное, и откажись судья под давлением прокурора от протокола опознания, – какой опаснейший прецедент был бы ею создан в судебной практике! Ведь сегодня, когда именно телевизионный показ фотографии или созданного оперативниками по свидетельским показаниям словесного портрета – фоторобота, очень часто помогает находить и обезвреживать преступников, – подобный прецедент мог подорвать всю доказательную базу следствия, основанную на свидетельских показаниях. Ведь тогда бы, после показа фотографии преступника или его фоторобота по телевидению, все опознания свидетелями пойманного преступника должны были бы признаваться недопустимым доказательством. Гуляй, маньяк, дальше! Или отменяйте бутовскому маньяку Пичушкину полученный им пожизненный срок, ведь его приговор основан на протоколах опознания потерпевшими, которые прежде могли видеть его фоторобот, очень схожий с оригиналом. Самое поразительное, что столь опасный судебный прецедент пыталась создать именно прокуратура, которая, казалось бы, больше всего заинтересована в том, чтобы опознание являлось прочной опорой доказательной базы обвинения. Может, потому, что не истина вовсе цель нынешней прокуратуры, а обвинительный приговор любой ценой. В таком случае впереди нас ждет целый вернисаж шедевров прокурорской логики, не постижимой ни умом, ни здравым смыслом.
Куда уехал лесовоз?
(Заседание девятое)
Удивительно, что творят годы с памятью. Случившееся пять лет назад предстает в рассказах очевидцев настолько противоречивым, что если бы не протоколы допросов тех лет, можно было подумать, что речь о совершенно разных происшествиях. Разрешив огласить на суде показания Хлебникова, внесенные следователем в протоколы допросов сразу после взрыва на Митькинском шоссе в 2005 году, судья заранее предупредила присяжных заседателей: «Уважаемые присяжные, вы должны исходить не из того, есть ли противоречия в показаниях потерпевших, вы должны исходить из самих показаний, потому что противоречия могут быть существенными и несущественными». Нелегкое дело предстояло присяжным – отделить от существенных противоречий в допросах Хлебникова противоречия несущественные.
После оглашения показаний Хлебникова, первый вопрос водителю машины охраны Чубайса адвоката Оксаны Михалкиной: «Вы вышли из автомашины после взрыва вместе с двумя другими охранниками, как говорили на следствии, или Вы остались за рулем, как сказали нам на суде?»
Судья Пантелеева снимает вопрос.
Михалкина: «Почему в первых показаниях на следствии Вы упоминаете, что на дорогу выехал лесовоз, а на суде, спустя пять лет, говорите, что движение на дороге было прекращено?»
Хлебников: «Лесовоз действительно выехал в метрах 200–300 от нас».
Михалкина: «Значит, лесовоз был?»
Хлебников: «Лесовоз был».
Михалкина: «А почему Вы не сказали на суде, что Моргунов уехал с места происшествия, чтобы сообщить милиции номера лесовоза? Ведь именно об этом Вы говорили на следствии».
