скачать книгу бесплатно
– Я в интернате, тебе здесь тяжело одной, я понимаю. – Новгородцева вздохнула. – Мам, извини, я не специально. Просто так все странно… Была жизнь, а потом раз – и другая начнется… И еще, будут предлагать варианты, ты не думай долго, соглашайся…
– Конечно, не буду раздумывать. Но за меня не переживай, все-таки Юра Шелепихин рядом. У него собаки, у нас Байка. Хотя да, ночью здесь очень тревожно. Да и новости не самые радостные. Школа совсем закрывается. Мы только дела все оформляем, документацию готовим к расформированию учебного заведения. Вон, все мои коллеги уже живут кто где, на работу добираются по два-три часа. Еще месяц, другой – и школы не будет. Не только тебе поступать в институт предстоит, и мне надо на работу устраиваться.
– Вот именно! – согласилась Алина. – Так что, мама, капризничать не будем.
– Да, – согласилась Елена Владимировна и скрылась на кухне. Она поняла, что дочь отчего-то не в духе. А самый лучший способ разговорить ее – это вкусненькое что-то сделать. И хоть был готов обед, Елена Владимировна затеяла быстрые плюшки с шоколадом.
Алина тем временем пошла «топить душ». У них в ванной стоял огромный титан, воду в котором можно было подогреть, только протопив печь под ним. Обычно Алина это делала с удовольствием, но сегодня уютно стрекочущие поленья и разливающееся тепло не согревали. Наоборот, вдруг опять проступила досада. «Надо уезжать, да поскорее… Здесь хорошо, все родное, но уже невозможно жить без горячей воды и нормального отопления!» – думала Новгородцева.
Алина помнила, как несколько лет подряд все жители деревни писали письма «в инстанции», чтобы им провели центральный газ. Из инстанций отвечали, что населенный пункт всегда был временным – только для рабочих и специалистов, работающих вахтовым методом. Сейчас все карьеры закрыты, оставлять жилым этот населенный пункт экономического смысла не имеет. Еще через пару лет стали разъезжаться жители, а вот в прошлом году всем разослали постановление о том, что деревня ликвидируется.
Новгородцева ворошила дровишки, прислушивалась к гудению титана и думала, что люди должны жить с удобствами. Алина подбросила в печку еще одно полено, отложила в сторону кочергу, впустила околачивающуюся в коридоре собаку Байку, уселась на низкую скамеечку и стала вспоминать вчерашний день: взбудораженного Ветошкина, Быстрова, который как-то неприлично обнимал в танце Марину Ежову, и еще почему-то свою тарелку с холодцом и намокшим пирожком. «Да при чем тут пирожок!» – вздохнула про себя Алина, но в душе все эти картинки связались в одно досадное целое. Новгородцева заставила себя вспомнить тренировки, последние соревнования, на которых победила, но это не помогло…
– Алина, ты там заснула? Прямо у титана?! – окликнула ее мать.
– Нет, я сижу и думаю, что очень вовремя мы решились на переезд. Сил нет топить титан и печку в комнате, носить воду. Пора жить как люди…
Елена Владимировна внимательно посмотрела на дочь:
– У тебя что-то случилось? В школе неприятности?
– Да все нормально у меня, – вздохнула Алина, – только уже что-то надо менять! Мам, мы же не можем навсегда остаться здесь. Тут же, кроме медведей, никого нет.
– Ну, во?первых, мы все с тобой решили, а во?вторых, медведей нет, их распугали, когда карьеры взрывали, – рассмеялась мать, – но ты огорчена чем-то. Расскажешь?
– Ничем не огорчена. Понимаешь, Ветошкин наш такой идиот! Он влюбился в Ежову, а та – в Быстрова. А он же противный, понтов у него больше, чем мозгов.
– Так в чем же дело? Считай, что Ветошкину повезло. Зачем ему эта самая Ежова, если ей нравится Быстров.
– О, я так тоже подумала. – Алина обрадовалась, что мать поняла ее с полуслова.
– А тебе кто нравится? Ветошкин или Быстров? – как бы невзначай спросила Елена Владимировна.
– Мам, ты с ума сошла! – фыркнула Алина. – Мне никто не нравится.
– Алина, ты зря думаешь, что я ничего не вижу, – улыбнулась мать, – тебе этот мальчик давно нравится. Чуть ли не с первого класса.
– Да нет же! С чего ты взяла?! Никогда!
– Алина, я помню, как ты во втором классе с ним подралась. Потом, в пятом, ты все приглашала его потанцевать. Мы же тогда устраивали вам вечера! Ну а в восьмом ты остригла волосы и все ждала его у школы.
Алина покраснела от этих разоблачений. Все было так. Быстров ей нравился все эти годы. И также всегда она думала, что этого никто не замечает.
– Мама, мне не до Быстрова! – со значением сказала Алина. – Когда я окончу школу, мне будет восемнадцать лет. Понимаешь, мне надо попасть в сборную России. А для этого я должна еще «побегать» в юниорской страны. Представляешь, как я сейчас тренироваться должна?!
– Представляю, – вздохнула мать, – понимаю, ты уже сделала свой выбор. Но ты не должна всю свою жизнь под этот спорт подстраивать… надо учиться, читать, слушать музыку… И… есть семья и дети… Любовь есть. Мы с твоим папой любили друг друга.
– Мам! – одернула ее Новгородцева, а когда мать замолчала, спросила: – Слушай, а у меня ноги очень кривые?
– Что? – Елена Владимировна сделала вид, что не поняла вопроса.
– Ну, ноги у меня некрасивые. Они такие устойчивые, сильные… Но…
– Знаешь, главное – устойчивые. Поверь мне, – ответила мать.
Алина все поняла. Она вздохнула, сдернула с крючка полотенце и повесила его на горячую трубу от титана. «Вытрусь теплым», – сказала сама себе.
Потом они обедали, пили чай с шоколадными плюшками и рассматривали фотографии, которые мать вытащила из альбома. Снимков было много – и праздничные, у елки, и в лесу на шашлыках, на реке. Были фотографии отца – подтянутый и серьезный, в белой рубашке, он что-то объяснял рабочим-геодезистам. Алина все это видела сотни раз, но не могла не уступить матери. Та, разглядывая знакомые лица, проживала заново счастливые дни.
– А знаешь, надо как следует елку нарядить, и вообще этот Новый год – последний в нашем доме. Надо его запомнить, – сказала вдруг Елена Владимировна и полезла за елочными игрушками.
Алина проводила ее взглядом. Ей было жалко мать, себя, этот дом и былую счастливую и безоблачную жизнь. В прошлом был отец. А как они справятся с этим переездом, с новой квартирой… Кто его знает… «Но нельзя обижать маму – Новый год мы отметим как полагается, даже лучше!» – решила она про себя.
Когда Алину взяли в юниорскую сборную области, в школе обрадовались. Во-первых, прибавилось славы, а во?вторых, отпала необходимость придумывать, как замаскировать частичную неуспеваемость будущей известной лыжницы (в том, что Алина станет известной спортс- менкой, никто не сомневался). И если раньше тройки с натяжкой вызывали долгие нравоучения в учительской, то теперь педагоги лишь обменивались понимающими взглядами: «Конечно, у девочки такая нагрузка на сборах, а потом еще и соревнования… Можно закрыть глаза на невыученные уроки!» Алина между тем наслаждалась – ее фактически освободили от нелюбимых занятий и дали возможность все время посвятить лыжам.
Новгородцева относилась к категории людей-борцов. Она не любила отступать перед трудностями, а поговорку «…умный гору обойдет» считала правилом слабаков. И в лыжной секции, и потом в спортивной школе-интернате ее ставили в пример всем, кто пасовал при малейших признаках неудачи: «Учитесь у Новгородцевой. Вот вам человек, который считает себя сильнее любых обстоятельств. Поэтому и добивается успехов!»
Результаты у Алины действительно были прекрасные. Похвалы она заслуживала, но никто не задумывался, в чем причина ее упорства и самоотверженности. Знающие семью всегда ссылались на то, что Алину в спорт привел отец, он и был для нее примером. Это объяснение было верным, но лишь отчасти. Стремление держать под контролем то, что нравится, было свойством характера, собственной личности.
А еще Алина Новгородцева была собственницей в самом прямом смысле слова. Она считала, что выбранный спорт – это ее личное дело, то, что принадлежит только ей, а потому она не могла потерпеть неудачу.
Это же относилось и к дружбе. В интернате у Алины была подруга Ира Кузнецова. Дружили они с первого класса, ссорились, мирились, но неизменным оставалось одно: Новгородцева никому не давала обижать Кузнецову – ни придирчивому учителю математики, ни шалопаям из параллельного класса. Все бы ничего, но в ответ Алина требовала такого же отношения, то есть верности. А так случилось, что Ира Кузнецова была легомысленной. Классе в шестом она поссорилась с Алиной, и больше они никогда уже не помирились.
– Знаешь, эта твоя дружба – как старая жвачка. Наступила – не отодрать! – выпалила Ира в ответ на упреки Алины.
«А она дура! – сказала сама себе Новгородцева. – Я же ничего такого не сказала, просто потребовала, чтобы она с Евичкиными не ходила!»
В этой пустячной истории не только отразился нрав Алины, но и замаячила ее судьба.
– Ты к своим лыжам бережнее относишься, чем к людям, – сказала ей тогда мать.
Алина ответила:
– Лыжи меня не предадут. Они – только мои.
Итак, в конце июня они отправились смотреть квартиру. Собака Байка была определена к соседу Шелепихину, ей закупили любимый корм и на всякий случай три килограмма костей. Юре они сказали:
– Собака не должна голодать. Откажется корм есть – свари бульон и мясо от костей отдели и покроши.
Шелепихин заверил, что Байка голодать не будет. Алина посмотрела на собаку, и сердце ее сжалось.
– Ты с нами уедешь и будешь жить в городе. Мы тебя не бросим, – погладила Алина Байку. Та уткнулась ей в ладонь. Новгородцева потянула мать за рукав.
– Мама, пойдем, я не могу так. Байку жалко.
Через два дня они вылетели в Петербург. Вернее, сначала добрались до Красноярска, а потом только сели в самолет, направляющийся в Санкт-Петербург.
Перемены в жизни – вещь неизбежная, полезная, заставляющая не только пересмотреть прошлое, но и с повышенным вниманием отнестись к своим планам на будущее. Только движение объективно, лишь сделав первый шаг, мы понимаем, что в наших планах возможная реальность, а что – фантазия, которая так и останется нереализованной. Так случилось с Алиной.
Когда самолет подлетал к Петербургу, она выглянула в иллюминатор, увидела россыпь озер и переплетения речушек и вдруг отчетливо поняла, что спортивная карьера – это прежде всего удаленность от дома и от матери. «Я шесть лет прожила в интернате, я месяцами пропадаю на сборах, я редко виделась с мамой. Разве я смогу сейчас, когда наша жизнь так меняется, быть далеко? Даже если я поступлю в институт, буду пропадать на сборах и соревнованиях. А я хочу быть дома, рядом с мамой, наладить эту жизнь. Это ведь тоже не так просто – переехать в город и начать все заново». Новгородцева вдруг поняла, что предпринимаемые ими шаги повлекут за собой пересмотр ее собственных планов. Елена Владимировна словно прочитала ее мысли:
– Знаешь, тревожно от перемен. Они и на тебе скажутся. Главное, чтобы твои планы не пострадали. У тебя ведь будущее. Так все говорили и в спортивной школе, и в федерации.
– Откуда ты знаешь, мама?
– Я разговаривала с твоим тренером. Советовалась, стоит ли тебе так упрямо оставаться в спорте.
– И что же тебе сказали? – Алина даже не рассердилась за такой тайный шаг.
– Вот это и сказали – способная, очень.
– Мама, мы не знаем, что ждет нас здесь. – Алина кивнула в сторону иллюминатора. – Как оно пойдет, так и будет.
Самолет покатился по полосе, подпрыгивая на стыках плит. Алина сидела на своем месте, наблюдая, как самые нетерпеливые пассажиры достают свой багаж. Бортпроводники ненадолго успокоили их, но уже через мгновение все опять засуетились. Вскоре самолет остановился, и к выходу подкатили трап.
Алина с матерью много вещей не брали. Самое необходимое на эту неделю, в которую должен был решиться вопрос с квартирой.
– Поедем на такси, перелет был тяжелым, – сказала Елена Владимировна,
– Да. – Алина глубоко вдохнула жаркий воздух. – И тепло так. А еще говорят, что город северный.
– Тут ветер. Он погоду определяет, – сказала мечтательно Елена Владимировна.
– Ты рада, что приехала сюда?
– Знаешь, я как будто и не уезжала, – вздохнула та.
А Алина подумала, что в их маленькой семье появилось новое действующее лицо – город Петербург, населенный воспоминаниями.
– Мама, мы правильное решение приняли. Мы должны жить здесь.
Пока они выезжали из Пулкова и машина кружила по развязками, Алина сидела, откинувшись назад и прикрыв глаза. Она не увидела пригородов, новостроек и тех безликих районов, которые могли относиться к любому большому городу. Очнулась она только тогда, когда услышала голос матери:
– Если вас не затруднит, давайте проедем через центр. Невский…
– Так это же какой круг! – изумился водитель и добавил: – Я, конечно, не против, мне же лучше, но…
– Поезжайте, я здесь не была очень много лет. А завтра мы уже будем делами заниматься и по городу ходить будет некогда, – улыбнулась Елена Владимировна.
Водитель пожал плечами и развернулся. Алина уже не закрывала глаз. Очень скоро они ехали по улицам с высокими и мрачными домами, мимо подворотен и проулков. Алина много читала про этот город, но никогда здесь не была. И поэтому чужие впечатления, по которым она судила о Петербурге, разбились вдребезги. Вместо них вдруг появилось собственное ощущение пейзажа за окном. Еще Алина присматривалась к толпе – улицы были запружены людьми. Казалось, что это демонстранты вышли и сейчас идут не в ногу.
– Летом здесь всегда так. Туристы. Отовсюду. По Невскому не ходят только ночью, – сказала Елена Владимировна.
– Ну, только если эта ночь – не белая, – включился в разговор водитель.
– Да, конечно. В это время еще больше людей.
– С ума сойти, – задумчиво сказал Алина, – это же совсем другая жизнь.
– Это и город и жизнь другие, – улыбнулась Елена Владимировна.
– Мама, а как же вы с папой могли уехать отсюда?
– Понимаешь, мы поженились, а жили с папиными родителям. Снимать комнату можно было, но здесь это всегда было сложно. А тут отцу предложили работу. Главное, жилье сразу обещали, дом. Представляешь? Дом. Отцу хотелось себя попробовать, он понимал, что сидеть в конторе какой-нибудь – интереса нет никакого. Он жаждал живой работы. Мы собрались в одно мгновение. Ты уже родилась там.
– А если бы я родилась здесь, ты представляешь, сколько возможностей у меня было бы?
Елена Владимировна с усмешкой посмотрела на Алину:
– Видишь, какая разница – отец считал, что возможности там. Ты считаешь, что – здесь.
– Речь, мама, идет о старте. У папы он был здесь.
– У него был так себе старт. Мог бы в хулиганах так и ходить. То джинсами фарцевал, то книжки перепродавал, а то на концерте подрался.
– Ого! – рассмеялась Алина. – Такая богатая история у семьи.
– Да, у нас тут много всякого намешано.
К отелю они подъехали не скоро – пробка на Троицком мосту была длинной и почти неподвижной. За то время, пока они ползли, Алина успела рассмотреть самые известные питерские виды – Петропавловскую крепость, мечеть, Ростральные колонны, извернувшись, она увидела Зимний дворец.
– Тебе повезло – в первый же день все сразу увидела! – рассмеялся таксист.
– Точно, повезло. – Алина почувствовала, что может расплакаться.
Ее охватило странное двойственное чувство. С одной стороны, она была потрясена городом и уже мысленно дала себе слово остаться здесь. Ее поразили улицы с домами-дворцами. Ей глянулись их старина, обшарпанность и грандиозность. В них она почувствовала историю, а еще умение жить и смотреть на мир иначе. «Обычный дом можно сделать таким, чтобы в нем было приятно жить», – Алина вспомнила страшненькие пятиэтажки в областном центре – потемневшие фасады, хлипкие рамы, покосившиеся двери подъездов. Она будто снова ощутила запах тех подъездов и поморщилась.
– Мам, я понимаю, что история, войны… Но почему нельзя было архитектуру другую выбрать. Понимаешь, тут даже руины другие.
– Вы не видели здешних коммуналок. Вот где трэш, – опять включился в разговор таксист, – и сделать ничего нельзя. У людей денег на ремонт таких потолков и окон не хватает. Понимаете, они так и будут жить среди старой проводки.
– А городские власти?
– Городские власти?! – со смехом переспросил таксист.
– Проблема глубже, – серьезно ответила Елена Владимировна, – и она не сейчас и не здесь возникла. Вы думаете, что в Венеции везде евроремонт во дворцах? Там подчас живут в одной комнате. Остальное тихо разрушается. Правда, если это памятник старины, то государство требует поддерживать его в надлежащем виде. Иначе – продавай! У властей денег на все сразу хватить не может. Но я думаю, что все равно город сохранят. Здесь такие люди живут…
– А вот это правда, – согласился таксист и добавил: – Мы приехали. Вот ваш отель «Азимут».
За разговорами они преодолели пробку, проехали по Каменноостровскому проспекту, развернулись и, покружив в переулках, оказались на Малой Пушкарской улице. Алина вышла из машины и очутилась перед подъездом обычного доходного дома.
– Вон, видишь звоночек, – сказала Елена Владимировна, – нажми. Нам откроют.
Отель бы небольшим и занимал первый этаж то ли усадьбы, то ли дворца.
– Здесь раньше был приют, а до того церковь. Но случилось несчастье, и ее на этом месте восстанавивать не решились.
– Мама, а как ты нашла этот отель? И откуда ты это все знаешь? – изумилась Алина.
