Леший. Трилогия. Часть I

скачать книгу бесплатно


К моему удивлению, обратная реплика не только не обидела гостя, но даже как-будто порадовала:

– Ого! Да ты мужик, оказывается, а не плесень болотная! Ну, давай тогда знакомиться. Степаныч я, а это Лёха. Богатыри мы, – скромно добавил он. – А ты, старая, накрывай на стол, да поживей, поговорить с человеком надо. Ты понимаешь? С ЧЕЛОВЕКОМ!

И сильно хрястнул кулаком по столу. Стоявший на столе горшочек подпрыгнул и приземлился уже на пол. Запахло кислыми щами.

Бабку прорвало.

– Ты что посуду бьёшь, ирод? На стол тебе накрывать, морда пропитая? Вон с полу лакай, холера! А ну, ступа да метла, проучите-ка непрошенных гостей!

И началась довольно весёлая потасовка: ступа и метла закружили вокруг Степаныча и Лёхи, пытаясь побольнее их поддеть, а те только покрякивали в ответ, пока наконец Степаныч, изловчившись, не поймал обеими руками ступу и не нахлобучил её на голову разошедшейся бабули. Лёха, в свою очередь, схватил метлу за черен и со всего размаха швырнул в услужливо приоткрывшуюся дверь. Победа над двумя продвинутыми деревяшками была полной.

Степаныч подошёл к посрамлённой яге и постучал костяшками по водружённой на её бедовой голове ступе:

– Ну что, красавица, полетать вверх ногами не хочешь?

«Красавица» быстро и невнятно что-то забормотала. Когда богатырь не без усилий удалил мешающий её членораздельному произношению предмет, оказалась, что бабка лопочет следующее:

– Вот сраму-то на старости претерпела, вот дура-то… Всё сделаю, милок, всё сделаю. Сейчас-сейчас…

– Ну, то-то!

Степаныч с Лёхой заметно расслабились. И зря. Не переставая бормотать под нос, бабка вдруг как-то очутилась в ступе и, компенсировав отсутствие метлы невесть откуда взявшейся в руках поварёшкой, ловко сделала по комнате круг на бреющем полёте, хлопнув при этом по лбу и Лёху, и Степаныча, после чего вылетела наружу, оставив обоих недоумённо сидеть на полу. Первым, как и положено, в себя пришёл дядька и сразу грамотно заорал:

– Лёха… раскудрить твою тудыть… ты пошто старую проворонил?

Возложив таким образом ответственность за упущенную победу на всё ещё не очухавшегося Лёху, дядька переключил своё внимание на меня:

– Пошто лыбишься-то, прихвостень змеиный? А ну пошли в стан, поговорим там… по душам!

Мой за последние сутки довольно вялый внутренний голос вдруг прорезался и чётко подсказал, что подобного рода разговор с тремя десятками бомжеватого вида заступничками вполне может закончиться для меня в каком-нибудь близлежащем дупле… но делать было нечего. Вздохнув, я первым поплёлся к выходу.

Глава 4

Стан богатырей располагался на поляне с живописными видами на лес, болото и сортир. Жили богатыри в палатках; на мой вопрос, где они зимуют, Степаныч нахмурил брови и бросил, что в схронах. Мне стало интересно, как это Аделаида Ивановна справляется с натиском тридцати с лишним мужиков в ненастную погоду, и я решил при случае (ох, представится ли?) расспросить её об этом поподробнее. Мимоходом я заглянул в одну из палаток, откуда на меня шибанул перезрелый запах сена, пота и шкурок убиённых зверьков, распятых на деревянных колышках.

Сели в теньке за добротный деревянный стол. Народу собралось человек двадцать; остальные, видимо, шлялись с разными намерениями по лесу. Обстановка поначалу была довольно-таки напряжённой. За всё время распития трёх кружек забористой и приятной на вкус медовухи Степаныч обратился ко мне с единственной фразой: «Тебя Машка к яге привела?» и, после моего утвердительного ответа, буркнул: «Я бы эту Машку…», на что богатыри дружно закивали, выражая полное единомыслие со своим дядькой.

« Стосковались ребятушки по матриархату…», – подумалось мне, когда я вливал в себя очередную порцию душистого зелья. Тосты за здравия присутствующих при этом не произносились. Закуска была преимущественно растительного происхождения.

Наконец Степаныч подобрел.

– Ну что, мать твою ети… как вам наши калачи? – довольно добродушно молвил он.

Я был готов подхватить начавшийся разговор:

– Калачи… мать вашу ети… съели мыши, как харчи.

Степаныч озадачился:

– Аллегория?..

– А хрен его знает…

Я принял ещё кружку. Степаныч крякнул:

– Только такого удальца нам тут и не хватало…

Я обиделся:

– А что, только вам одним у бога брагу тырить?

Тут обиделся уже Степаныч:

– Умный ты, я погляжу… За Машкой на хрена попёрся? Чего у тебя с ней?

Богатыри дружно навострили уши.

Я подумал и решил переть на пролом. Медовуха действительно была хороша. Почище сыворотки правды.

– Да ничего, собственно… – Слова лезли из меня с трудом. – С лешим вот пообещала помочь встретиться.

Степаныч крякнул.

– Ну, хоть не врёшь… – Он подёргал себя за бороду. – А на кой это тебе надо? Человеком быть надоело?

«Так-так, теплее», – подумал я, вслух же произнёс:

– Эка ты загнул… Да любопытно мне просто стало. Больно уж чудно о нём рассказывают.

– А ты бы поменьше слушал, – насупил брови дядька. Затем с видимой неприязнью продолжил:

– Знаю я таких… умников. Силушкой померяться хотят, да всё одно боком выходит. Не справиться тебе с лешим. Мы и то вон не справились…

– Вы? П-почему? – я попытался выказать удивление, широко вылупив глаза.

– Почему-почему… – Степаныч совсем помрачнел. – Дураки потому что. Как-то бражничали вместе… ну, и закинули его в болото: так, что три дня о нём никто ни слухом, ни духом не ведал. Каких уж он там корешков нашёл для опохмелки, откуда ему это открылось – один леший и знает, но уж отомстил он нам, так отомстил… Напоил кисельком при встрече. И ведь чувствовал я, что не надо пить его отраву, неспроста это – да что там теперь… Досыта все напились.

– А всё-таки, позвольте поинтересоваться… что же теперь? – голова у меня начала кружиться.

–А по-разному у всех. – Дядька также нехотя цедил слова, но тянуть их из него волоком не приходилось. – Меня вон Земля-матушка не держит, кувыркаюсь в воздухе, как яга в своей ступе, Лёха – тот на любой кикиморе жениться готов, Митька ягу мамой звать начинает… Но главное – силушку мы свою растеряли. – Он покачал головой, запустил пятернёй в лицо, замычал оттуда:

– Сколько раз собирались с лешим поквитаться, а он только смотрит на нас и смеётся, смеётся лохматый… Ну, а мы друг дружку молотим со злости. Понял, нет?

– Что… понял? – ничегошеньки я уже не понимал.

Дядька разом рассердился, загудел:

– Да нам-то место здесь навеки определено, и судьба наша определена, и другими мы стать не можем, хотя русалка вон всё пытается…. и то против лешего слабину дали! не устояли, значит… Что же про тебя-то, непутёвого, говорить? – Он упёрся кулачищами о стол, набычился на меня. – Ты вот для чего живёшь-то?

Я в одиночку пригубил медовухи и попытался уклониться от ответа:

– Ну… Живу, потому что живу. Надо так.

– Чё несёшь-то, ирод? Кому это надо? Тебе, судя по всему, не очень-то. Герой. Тьфу…

Дядька зло сплюнул.

– Таких вот леший и привечает, малохольных. Сразу начинают понимать, зачем на белый свет заявились. Баб щупать да деньги в кубышку прятать… Или сразу – в омут с головой.

– Ну… ик… и что же мне прикажешь теперь делать, а?

– А я тебе сейчас скажу, что…

Степаныч распрямился и как-то лениво, буднично двинул мне кулаком в переносицу. Мешком свалившись с лавки и цепляясь за остатки угасающего сознания, я успел ещё пьяно подумать: «Так вот к чему там весь день свербило…»

Глава 5

… Откуда сверху лилась вода, щекоча ноздри, пока я наконец не чихнул. Переносица отозвалась тупой болью, и заплывшие глаза открылись с трудом. Надо мной стояла Машка и щедро орошала пахнущей тиной влагой прямо из ведра. Это была уже перезрелого возраста Машка, с дряблой кожей и по-старушечьи поджатыми губами, так что дефилирующие мимо окончательно захмелевшие богатыри только отпускали в её адрес шуточки типа: «Эй, бабуля, пойдём со мной – сразу помолодеешь», – и весело ржали при этом. Машка не обращала на них никакого внимания, только одному особо бойкому остряку пообещала навести порчу на его меч-кладенец, отчего тот сразу потерял щедрое от природы чувство юмора. Заметив мой вполне осмысленный взгляд, Машка ласково сказала:

– Давай-ка вставай, миленький, да пойдём уж домой…

Она помогла мне подняться и, придерживая за плечи, провела мимо гогочущих мужиков, а также вольно раскинувшегося на земле мертвецки пьяного драчливого дядьки. Так и доставила меня, заботливо не давая упасть, через все пни и коряги, по причудливо извивавшейся тропинке, по непослушной встающей на дыбы лестнице до самой комнаты, где я и рухнул на кровать. Потом ещё наложила остро-пахнущую мазь на распухшее лицо, стащила с меня джинсы, кроссовки и укутала одеялом, приговаривая при этом:

– Ты не волнуйся, миленький, всё будет хорошо, всё обойдётся…

«Видимо, я в самом деле здорово ей нужен… всем им…», – ворошилось у меня в мозгу, пока я в очередной раз проваливался в мутно-липкое небытиё.

Проснулся я легко, и голова была на удивление ясной. День клонился к вечеру. Зеркало беспристрастно отразило полное отсутствие следов насилия на моём лице, что меня приятно порадовало. «Ай да Машка…» Стук в дверь прервал моё самолюбование, и смутным тягостным воспоминанием в комнате нарисовался Степаныч. Был он помят, хмур и краток, басил, старательно отворачиваясь, в сторону:

– Ты… это… не обижайся уж на меня. Зол я на лешего. Не надо бы тебе к нему, да кто я, чтобы тебе советы давать… В общем, будет помощь какая нужна – уж постараемся не оплошать. Ну, я пошёл.

Дядька исчез. Краткий анализ его речи ясно давал понять, что не плошать в первую очередь всё-таки придётся мне, и Степаныч хоть немного, да надеется на меня, иначе не снизошёл бы до извинений.

Когда я спустился во владения Аделаиды Ивановны, она и Машка сидели рядышком на диване – прекрасные и печальные.

– Что грустим, красавицы? – бодро обратился я к присутствующим дамам полусвета. – Не переживайте, наладится всё как-нибудь.

Машка вздохнула.

– Наладится. А пока пошли со мной.

– Куда это? – довольно игриво поинтересовался я.

– Кисель пить.

Настроение резвиться у меня сразу пропало.

– В смысле? – в придачу, я тут же ещё и поглупел.

– В прямом. – Машка на меня не смотрела, говорила тихо и протяжно. – Леший велел передать – если хочешь о жизни с ним потолковать, то сначала киселька на пробу испей. Я тебе и оставила. – Вскинулась глазами. – Не передумал ещё в гости-то? Смотри, после киселька уже не удерёшь отсюда – всё по кругу будешь ходить да обратно возвращаться… А сейчас сбежишь – вовек нас не более не сыщешь. И товарищи твои не найдут. Уж мы постараемся.

– Так…

Пить кисель не хотелось. До спазм в желудке. Всё-таки я любил себя такого, как есть, а что там со мной приключится после распития – непонятно, но без странностей точно уж никак не обойдётся. Но выхода не было, после Машкиных слов я это понял сразу. Эх, бедолага ты, бедолага… Опять ведь одному на рожон переть придётся. Ну и ладно.

Мистерия моего возможного видоизменения обыденно произошла в столовой. Кисель был подан мне в пивной кружке, наполненной примерно на треть. Пахло от пойла болотной тиной и чем-то ещё, сладко-дурманящим и отталкивающим одновременно. Не закрывая глаз, я медленно цедил мутновато-белёсую жидкость, по вкусу напоминавшую… Не знаю. Это была смесь какого-то знакомого с детства лекарства, несвежей воды и растаявшей во рту приторно-сладкой сахарной ваты. Во всяком случае, добавки просить не хотелось. Желудок вдруг резко свело от тупой боли, в горле засаднило, слёзы сами потекли по полыхнувшим румянцем щекам. Затем по всему телу пробежал отголосок лопнувшей струны и на какое-то время ещё остался дрожать в ладонях и ступнях, пока окончательно не затих – может быть, в моей душе.

– Ну… как ты? – озабоченно и вместе с тем деловито осведомилась Машка.

– Да ничего вроде бы… – Просипел я. – Отпускает.

– А ты молодец, сильный. – Машка почти любовно пыталась заглянуть мне в глаза. – Меня вот сразу кружить начинает – кружит и кружит, так что себя уже не чуешь, потом душа вроде бы как на место опускается, а тело уже молодое, и пить хочется – пью-пью, а всё мало, мало…

– Да, – подала голос и Аделаида Ивановна, – и я как в себя прихожу – не упомню, после сразу на ноги поднимаюсь, а в нос рыбьим-то духом и не шибает вовсе…