скачать книгу бесплатно
– Завтра многое прояснится.
Князь позвал придверника, распорядился на завтра также отдать карету Дмитрию и приготовить ему еды, но уже на весь день.
– Ваше Сиятельство, а вам карета разве не нужна? Я могу днём и без кареты обойтись, – Дмитрий чувствовал свою вину, что кучер весь день сидит в ожидании приказа и, желая немного или вовсе избавиться от угрызений совести, предложил: – Может, меня только отвезут утром и вечером заберут? Так, кажется, всех должно устроить?
– Дмитрий Иванович, если вы посмотрите во двор дома, то увидите три кареты, нам с вами их хватит. Пока на время вам отдаю мою карету, я воспользуюсь каретой отца… Скажу вам честно, у меня сегодня день не удался. Морально тяжело. До меня постепенно доходит истинное положение дел, и меня это сильно угнетает. Без заработка мне не выйти из этого положения. Посмотрим, какие новости будут завтра из столицы, но в любом случае я вам предлагаю через несколько дней ехать в моё родовое имение. Долг отца перед Архиповым очень большой, но, если я с ним договорюсь о переносе срока по выплате процентов с июня на август или лучше на октябрь, мы с вами там и останемся, и вы сможете приступить к восстановлению работоспособности мельницы. Она нам очень понадобится.
– Договорились, Ваше Сиятельство. И предлагаю договориться с вами, что я за эту работу не возьму ни копейки.
Князь в ответ улыбнулся и посчитал нужным дать совет Дмитрию.
– Запомните, друг Дмитрий, мой совет. Всегда нужно договариваться на берегу. Только на берегу нужно сопоставлять ожидания и надежды. А мы с вами на берегу и находимся сейчас.
– Значит, договорились, – ответил Дмитрий с умилением на лице, довольный таким поворотом своей судьбы.
– Чем же вам платить за жизнь этой осенью, или следующей, когда вернётесь к учёбе? Этого блага, – князь показал руками на дом, – у меня уже не будет. Кто вас без денег примет ночевать?
– Я научусь ремонтировать мельницы и этим заработаю. Навыки дороже денег. В губерниях много мельниц. Каждой да что-то и потребуется в ремонте.
Князь ничего не ответил, а только предложил всем разойтись по своим спальням.
Выражаю сожаление
Рано утром Дмитрия в доме уже не было. Придверник его встретил, когда солнце ещё только-только начало показываться на горизонте, разбудил кучера и проводил их, выдав каждому приготовленное лукошко в дорогу.
Князь проснулся позднее. Солнце давно уже грело город со всем его содержанием, и особенно спальню князя. Князь вечером долго не мог уснуть, мысли давили на него, и сон к нему пришёл далеко за полночь. Проснувшись, он начал подготовку к поездке на вокзал. Сам лично проверил карету отца, посмотрел тройку рыжих лошадей. Каждую лошадь погладил. Поговорил с кучером, желая выяснить, трезв ли он. Оказался трезв. Кучер, очень любивший эту рыжую тройку, похвалил каждую лошадь, стал кормить из рук и тоже каждую погладил. Князь велел запрягать, но не выводить тройку на бульвар, а ждать его во дворе. После чего вернулся в дом, умылся, позавтракал, надел военную форму: пора встречать маму, пора встречать новости из столицы.
Через час князь был на платформе и смотрел вдаль на дымящий поезд, застрявший в паутине железнодорожных линий. Локомотив на горизонте был настолько маленький, что казалось, его там и нет, но с каждой секундой ощущалось его приближение. И эти ощущения проявлялись как вдали, так и на самой платформе. Всё больше и больше чёрный дым, плавно поднимающийся в небо и переходящий в серый, напоминал о мощи локомотива и предвещал мгновения радостных встреч и вокзальной суеты. Встречающие заволновались, распределяясь на платформе, угадывая будущее место остановки вагонов. Поезд в начале платформы прекратил извергать чёрный густой дым, сменив его на белый, и не так интенсивно стучал колёсами. Через несколько минут начались встречи и радостные мгновения исполнения ожиданий. У каждого вагона – суета: столпились как ожидающие, так и прибывающие. Вдобавок и извозчики, и носильщики стали суетиться на платформе, предлагая свои услуги. Вагоны первого класса, как всегда, прибывали на вокзал первыми, так как были в головной части поезда, ближе к выходу из вокзала, что было сделано для удобства привилегированных пассажиров. Но, как оказалось, пока привилегированные пассажиры не спеша освобождали свои спальные места, пассажиры вагонов других классов уже в спешке заняли платформу, и вся образовавшаяся толпа стремительно, угрожая смести с перрона пассажиров первого класса, покидала платформу. Получилось по принципу: чем ниже класс вагона, тем быстрее пассажир покинул вокзал. Исходя из этого принципа Ольга Петровна и не спешила выходить из вагона. Привычного для поездок багажа, кроме одного саквояжа, у неё не было. Торопиться с выходом из вагона она не хотела. Но струны нервов князя требовали успокоения. У князя с каждой секундой усиливалось чувство тревоги. Он даже стал думать, что её нет в поезде и долгожданной хорошей новости не будет. Ещё минута ожидания – и уже весь организм князя требовал хороших новостей. Князь сам вошёл внутрь вагона, и – о чудо – увидел, как его мама в сопровождении кондуктора с саквояжем не спеша покидала вагон.
До кареты они шли рука об руку. Ольгу Петровну переполняло чувство гордости за своего сына. Высокий брюнет в красивой парадной военной форме, и вот она идёт в его сопровождении, исполненная радостью, забыв обо всех заботах и о цели поездки в столицу, и о неизвестных ей результатах. Князь не выдержал молчания Ольги Петровны и перешёл сразу к сути поездки. В ответ получил улыбку Ольги Петровны и письмо.
***
«Дорогой мой Александр Александрович!
Я очень сожалею, что мы с Вами не увиделись, пусть даже и по такому печальному событию. Сердечно прошу принять мои искренние соболезнования по поводу кончины Вашего родителя. Он очень рано и скоропостижно оставил этот мир. Мне иногда думается, что Богу угодно иметь добродушных людей на этом и на том свете, поэтому он решает так внезапно забирать на тот свет дорогих нам людей. Пусть земля будет Александру Григорьевичу пухом.
Я очень благодарен Александру Григорьевичу за его дочь, за мою любимую супругу. Искренние слова благодарности Ольге Петровне я уже выражал неоднократно. Я очень желаю Вам найти себе супругу, похожую по нраву на Вашу сестру и с таким же высоким уровнем образования и интеллекта. Удачи Вам в этом.
Касательно Вашей просьбы. Выражаю сожаление о своей невозможности принять Ваше предложение. У меня нет свободных средств в необходимом объёме для выкупа долга. Принимать на себя долги в целях выкупа не считаю рациональным. Эмоции в принятии подобных решений нужно исключить. Сегодня я не могу спасти Ваш родительский дом. Прошу покорно меня простить за возникшую на меня надежду.
В данной ситуации я могу быть Вам полезен советом: не пытайтесь спасти родительский дом сейчас. Он Вам сейчас приносит только расходы. Спасайте имение. Долг по имению подъёмный, и за два года, я полагаю, Вы с ним справитесь.
Я Вам дам ещё один совет. Марк Афанасьевич Вам сделал предложение, от которого Вам не следует отказываться. Принимайте смело его предложение, если не сможете сами переработать зерновые и кругляк. Марк Афанасьевич – надёжный партнёр.
Ольга Петровна не знает о моей неспособности оказать Вам финансовую помощь. Времени для обсуждения с ней Вашей просьбы не нашлось, внучки заняли всё её время. Огорчать её перед поездом я уже не решился. Александр Александрович, прошу Вас найти нужные слова и выразить мои слова сожаления. Я в долгу не останусь.
К моему письму приложено письмо к Марку Афанасьевичу. Очень прошу как можно скорей ему это письмо представить.
Очень надеюсь на скорую встречу.
Вершинин Алексей Петрович».
***
Князь перечитал письмо три раза. Его состояние с каждым прочтением только ухудшалось. Ему казалось, что он уже на грани нервного срыва. По реакции сына на письмо Ольга Петровна уже догадалась об отказе или частичном отказе. Она не стала спрашивать сына про письмо и так они, не разговаривая в пути друг с другом, доехали до дома. Ольга Петровна молча вышла из кареты, вошла в дом и поднялась к себе в спальню, даже ни с кем не поздоровавшись, чего обычно с ней не случалось: отлучаясь на какое-то время, при возвращении она всегда с каждым работником, от дворника до придверника, здоровалась, спрашивала о самочувствии и непременно узнавала о детях, внуках. До следующего дня мать и сын не виделись. Ольга Петровна даже отужинала в своей спальне, что было странным для всех домочадцев: ранее она категорически всей семье запрещала трапезничать в других комнатах, кроме столовой или буфета.
Объяснились
Князю тоже было не до разговоров. Вернувшись домой, он написал короткое письмо Марку Афанасьевичу с просьбой о встрече и направил придверника с письмом к адресату. Получил через час ответ: Марк Афанасьевич согласился его принять в своём трактире. Князь прибыл в назначенное время. Половой узнал князя и препроводил в кабинет к хозяину.
В том же самом кабинете, где так вдохновенно были развешаны разные картины и стояли часы, делая свою работу чрезвычайно тихо, отчего возникала мысль: «А идут ли они?», Марк Афанасьевич заканчивал свой обед и наслаждался любимым чаем.
На столе лежали бумаги. На этот раз больше, чем в прошлый, и все они были разложены по разным стопочкам. Видимо, хозяин трактира работал до обеда в этом самом кабинете. Князь, войдя в кабинет, учтиво поприветствовал хозяина трактира, но не шагнул в сторону стола, пока сам Марк Афанасьевич не убрал стопки бумаг и не пригласил его.
Хозяин трактира приказал половому подать гостю чай, но на этот раз за счёт заведения. Князь был приятно удивлён, услышав, как Марк Афанасьевич назвал князя гостем. Князя ещё удивило распоряжение подать чай за счёт заведения, он хотел возразить, но не стал, подумав: «Если Марк Афанасьевич так решил, пусть так и будет. Его гордость не пострадает от чашки чая за счёт трактира». Горячий чай принесли буквально сразу, но, на удивление князя, принесли не чашку, а стакан в подстаканнике. Половой также обновил чайник и стакан Марку Афанасьевичу. Теперь на столе было два чайника и два пустых стакана в подстаканниках. Половой, стоявший рядом, ждал распоряжения разлить чай по стаканам, но хозяин трактира задумчиво перевёл свой взор на окно. Половой сделал движение в сторону стола, но остановился, одумавшись, не стал нарушать тишину, которая требовалась Марку Афанасьевичу.
Князь тоже не торопился прерывать молчание. У входа он хотел сразу передать письмо Вершинина, но решил подождать хотя бы обмена любезностями.
Марку Афанасьевичу потребовалось несколько минут покоя, он раздумывал над чем-то и от этого не начинал разговор. После затянувшегося размышления Марк Афанасьевич вернулся к своему гостю.
– Александр Александрович, мой юный друг, есть для меня письмо от Алексея Петровича? – обратился Марк Афанасьевич к князю по имени и отчеству, возвращая деятельное выражение лица.
От подобного обращения и от знания Марка Афанасьевича о письме Вершинина у князя онемели тело и мысли, потребовались секунды для восстановления.
– Несомненно, Марк Афанасьевич, – князь освободил внутренний карман кителя, достал письмо и протянул. – Думал сразу отдать, как вошёл, но…
– Благодарю за письмо. Это вы мне любезность оказали. Не забуду. Поверьте мне. Я жду письмо от Алексея Петровича уже неделю. Вот он соизволил всё-таки ответить мне. Ну что же, почитаем, – Марк Афанасьевич раскрыл письмо.
***
«Мой дорогой друг, уважаемый Марк Афанасьевич!
Этими строчками письма приветствую Вас и, как и прежде, очень благодарен судьбе за наши с Вами добрые отношения. Отношения ладят поступками, словами, намерениями. С самого начала нашего знакомства я всегда своими поступками, словами и намерениями отвечал Вам взаимностью и, уверяю Вас, так будет и в будущем.
Скорый ответ Вам мне не удался, так как мне требовалось время для уточнения и обсуждения Вашей просьбы.
Увеличение поставок металлопроката в два с половиной раза на Ваши предприятия мы удовлетворим с момента запуска новой мартеновской печи. Печь мы уже изготовили у нас на заводе по французской технологии. Ведётся монтаж.
У наших инженеров есть предложение. Мы можем организовать Вам выпуск готовых к обработке изделий вместо металлопроката. Ваши расходы будут оптимизированы на десять процентов. Ждём на заводе Ваших специалистов для уточнения и согласования деталей контракта.
Не могу этим письмом не затронуть и тему семьи князя Барковского. Прошу покорно меня простить, но вынужден.
По случаю должен признать, Александр Григорьевич скверно вёл свои денежные дела и имел неосторожность оставить Ольгу Петровну без семейного очага.
Сам дом скоро будет Ваш, но есть незакрытая сторона созданного инцидента, и это требует обсуждения.
Всё убранство дома требует оценки и уважительной оплаты.
Мне предлагали погасить кредит, но я посчитал, что будет лучше, если я этого не сделаю. Ольга Петровна и Александр Александрович должны жить по средствам, но в случае Вашего отказа доплатить за убранство я буду вынужден оплатить долг Барковских перед Вами.
Предполагаю, что Александр Александрович сейчас рядом с Вами и Вы могли бы с ним договориться, не дожидаясь конца этого месяца.
Очень надеюсь на Ваше понимание.
С искренними и добрыми чувствами к Вам, Ваш друг
Вершинин Алексей Петрович».
***
По мере чтения письма по лицу Марка Афанасьевича ничего нельзя было понять. Ни одной эмоции: ни радости, ни огорчения. Сплошное спокойствие. Прочитав письмо, он прошёлся глазами по тексту, потом ещё раз это повторил и высказался вслух:
?
Десять процентов… Десять процентов… Да… Ах, Алексей Петрович, браво! Знает мои расходы. Откуда так детально знает?.. Он, как и прежде, оправдывает мои надежды… – Марк Афанасьевич повернулся чуть влево, наклонился и поднял небольшой саквояж, положил к себе на колени, достал из него три пачки плотно связанных рублей. Посмотрел на молчаливого, непонимающего происходящее князя и обратился к нему: – Шмидт отчитался о своей экскурсии по вашему дому, пока ещё вашему дому, и оценил всё внутреннее убранство и содержимое двора в тридцать тысяч рублей… Я дам вам эти тридцать тысяч рублей. Вот они. Они ваши… – он указал на деньги, находящиеся на столе между собеседниками, – но все предметы интерьера и двора остаются в доме ровно на том месте, где они годами находились и находятся сейчас.
Князь не принялся сразу отвечать. Теперь собеседники смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Марк Афанасьевич ждал ответа, на который рассчитывал, а князь всё искал слова поделикатнее.
– Марк Афанасьевич, ваш Шмидт хочет купить на грош пятаков!.. – князь эти слова произнёс с презрением. – Я составил полный перечень всего интерьера дома, и, по моим оценкам, это должно стоить дороже, чем оценил Шмидт…
– У вас есть опыт оценки имущества? – спросил хозяин трактира с недоумением.
– Марк Афанасьевич, о Шмидте не хочу говорить ничего плохого или хорошего, но его оценка стоимости мне ещё раз доказывает, что он не очень хороший человек. И, кстати, свой визит Шмидт закончил оскорблением в мой адрес, правда потом извинился, но это не изменит моего мнения о нём.
– Это его занятие – наживаться на чужом горе. Я подобный метод заработка никогда не приветствовал, но и не имею права его осуждать. Кто я такой, чтобы осуждать человека? Пока меня его деятельность не касается, это его личное дело, как он зарабатывает. Представьте себе, после вашего отказа он прибежал ко мне и за деньги предлагал мне свой отчёт. Скажу вам честно, я бы не стал с ним иметь отношения, но мне нужны знания, пусть и от такого человека, как Шмидт.
– Пятьдесят тысяч. И я забираю книги, портреты предков, весь транспорт и провизию, – назвал свои условия князь.
Марк Афанасьевич застыл от услышанного, задумался и ответил.
– Вынужден ответить отказом, Александр Александрович. Не представляю, что вы будете делать, если мы не договоримся.
– Марк Афанасьевич, договоримся… Мы обязательно договоримся… Смею предположить, что Алексей Петрович написал вам что-то важное для вас, если вы уже и деньги выложили на стол. Вы допускаете мысль, что, если я сейчас без денег и меня преследуют кредиторы, то, увидев эти пачки, тут же соглашусь. Но я вынужден настоять на своём, – князь повторил свои условия.
– Вы смелый человек, Александр Александрович. В вашей трудной ситуации мне диктуете условия? Это заслуживает уважения. Я, разумеется, поторопился, предлагая деньги, и вы тут же, по делу, отмечу, меня наказываете на двадцать тысяч.
– Марк Афанасьевич, я очень вас уважаю: во-первых, за то, что вы – человек, который мне в отцы годится. Правда, я вас за это очень уважаю. Во-вторых, я вас уважаю за то, что мне и многим моим сверстникам стоит равняться на вас и учиться у вас. Кто, как не вы, являетесь примером для меня и, очень надеюсь, для многих людей?..
Марк Афанасьевич не любил лесть, относился к ней очень критично и, когда ему льстили, реагировал раздражённо. В его жизни лести было много и разной, но в словах князя он её не чувствовал.
Князь говорил с позиции волевого человека, и Марк Афанасьевич в каждом его слове чувствовал уверенность.
– Скажу вам честно. Эту партию вы выиграли, но у меня нет осадка от проигрыша. Это для меня удивительно. Наверное, умом понимаю, что обрету больше от нашей кооперации… – Марк Афанасьевич вернул одну пачку к себе в саквояж и снова обратился к князю: – У вас есть долг перед тремя кредиторами. Общий долг тридцать тысяч. Теперь это моя забота. Вас они больше не будут беспокоить. Вот вам остаток: двадцать тысяч. Вам этого хватит Архипову закрыть проценты и наладить работу в имении. Согласны?
– Марк Афанасьевич, согласен.
– Вот и договорились. Забирайте свои деньги. Бумаги вам завтра подадут на подпись…
– Марк Афанасьевич, позвольте задать вопрос? – обратился князь, не трогая лежащие на столе деньги.
Марк Афанасьевич только кивнул в ответ.
– Почему суд? Почему вы подали в суд на отца? Вопрос, который решался в суде, можно было решить и без суда.
– Мой юный друг… Александр Александрович, вы явно не осведомлены о минувших событиях. Ваш отец поймал слона за хвост и мечтал его положить к себе в карман целиком. Сделать это ему было не по силам: карман вашего отца слишком маленький. Понимаете?
– Нет, – ответил сухо князь, истинно не понимая о чём речь.
– Ваш отец не выдержал конкуренцию. Конкуренция, как война…
– Война – это путь обмана. Вы хотите сказать, что отец этого не знал? Насколько я знаю, отец был противником всяких войн, – воспользовавшись паузой, князь хотел возразить, что воинственность не была присуща его отцу.
– Но вы же пошли по пути военного и явно не по своей воле?
Марк Афанасьевич подумал, что сейчас необходимо уйти от общения на темы суда, войны, дома и задел деликатную тему личностного становления князя. Для князя этот вопрос был крайне чувствителен ещё и потому, что он действительно не желал для себя карьеры военного и хотел другую, мирную службу. Он себя видел градостроителем или деятелем в области получения, распределения и использования электрической энергии (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%AD%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%82%D1%80%D0%BE%D1%8D%D0%BD%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B8%D1%8F). Князь изучал любые знания по данной теме и ему казалось: за этим будущее и это нужно развивать. В Москве уже давно на набережной вблизи Кремля поставили электрические светильники. Князь ходил, смотрел и любовался ими, а до этого ходил в сад «Эрмитаж» и изумлялся новому чуду света, радовался и аплодировал, как и все другие, в момент, когда зажигались лампы. И вот новость: на Тверской и на Кузнецком мосту также обновили уличное освещение, и князю хотелось и на эти новые уличные фонари посмотреть.
– Да, это правда, – ответил он Марку Афанасьевичу.
После ожидаемого ответа между собеседниками воцарилась пауза. Князь не хотел дополнять ответ и раскрывать своих чувств к военной службе, его истинное отношение к гражданской службе, а Марк Афанасьевич взял паузу и размышлял о необходимости поставить точку в вопросе возникновения суда и не оставлять между ним и этим молодым человеком каких-либо незакрытых тем. Для себя Марк Афанасьевич решил, что не раскроет истинную причину суда и так называемой «войны» между ним и отцом гостя. Марк Афанасьевич очень не любил враньё, сам не врал и всячески это пресекал, но в этом случае он посчитал, что ложь во благо и немного исказил истину. А потом себя успокаивал тем, что просто не договорил правду.
– Войну сначала ваш отец проиграл в голове, когда решил положить в свой карман слона, и лишь затем в споре между нами. Я хочу, чтобы вы знали. Не я хотел судебной тяжбы. Это был ответ вашему отцу на отказ сотрудничать со мной по строительству подземной железной дороги. Ваш отец продвигал интересы компании, чужеродной для московской земли. Я несколько раз просил этого не делать и говорил, что готов простить долги, если он будет защищать интересы моих компаний, но он видел слона в глазах, он видел миллионы… И ещё хочу, чтобы вы знали. К смерти вашего отца я не имею никакого отношения.
– Марк Афанасьевич… У меня и мыслей не было на вас подумать, – удивлённо и немного растерянно ответил князь.
– Это я вам на будущее говорю… Александр Александрович, смиренно прошу меня понять, мне ваш дом не нужен. Мне нужен был союзник в московских делах. Ваш отец отказал, когда он мне был очень нужен, зато приходил всегда, когда я был нужен ему. И, смею вас заверить, я ему ни разу не отказал за двадцать лет знакомства.
Марк Афанасьевич сказал последние слова с грустью. Он искренне жалел о смерти Александра Григорьевича, наверное, ещё и потому, что очень хотел в его лице иметь до последних своих дней верного союзника. Дом действительно Марку Афанасьевичу был не нужен. Превратить его в ещё один доходный дом? И что с того? С его-то миллионами? Одним миллионом больше или меньше – его уже это не радовало так, как раньше, когда он заработал первый миллион лет двадцать назад, потом второй через два года, потом третий уже через год. Теперь он и не знает точно, сколько их у него, этих миллионов. Теперь у Марка Афанасьевича не было другого, более ценного, чем деньги: не было признания от его сыновей и внуков, не было семейной заботы и любви. То, чего он не дал сыновьям в их детстве, юности и подростковом периоде – не было у него в его старости, о чём он жалел каждую минуту. Внутренняя жалость к самому себе превратилась в душевное страдание, которое, словно червь, подъедало тело Марка Афанасьевича, и он с каждой секундой стремительно старел.
В редкие радостные моменты он вспоминал очень давние милые сердцу времена, когда он ещё служил приказчиком у вельможи, приносил с работы детям, которым было по нескольку лет, фрукт или конфету, чему дети очень радовались. Эти воспоминания о детских улыбках ему помогали удерживаться в работоспособном состоянии. Времена службы приказчиком прошли быстро, и Марку Афанасьевичу посчастливилось, как он позднее говорил, стать купцом. И с этого момента он для себя решил не тратиться, а все деньги вкладывать только в коммерцию. Перестал дарить детям вкусняшки, а супруге обновки. Если супруга всё понимала и ему во всём помогала, то у детей с каждым годом росло непонимание: почему это при больших доходах отца у них нет новых игрушек, нет карманных денег и нет своих лихачей, как у других сверстников. Строгое ограничение со стороны родителя длилось до окончания университета младшим сыном. От каждого сына Марк Афанасьевич услышал, что они хотят заниматься своими коммерческими делами. И как только сыновья получили деньги, сразу и съехали в Европу.
С каждым днём Марку Афанасьевичу было всё труднее и труднее справляться с душевными страданиями. Они опять усилились, когда Марк Афанасьевич получил очередное письмо от старшего сына с отказом вернуться в Россию и бок о бок трудиться с отцом. Это был третий отказ за год. Отказался вернуться в Россию и его младший сын, который, получив свой миллион от отца, сначала в Москве вёл какие-то дела, потом также переехал жить за границу. Правда, младший сын чаще приезжал в Москву и даже как-то раз внуков, которые по-русски почти не говорили, привёл к Марку Афанасьевичу.
Не знал Марк Афанасьевич, что делать в этой непростой ситуации. Ни с кем не поделишься этой болью и совета не у кого просить даже несмотря на то, что в Москве у него был единственный племянник. Племянника он хорошо устроил и обустроил. Всё размышлял, звать его в свои дела или не звать. Потом решил: пора уже его вводить в курс дела, но до этого всё никак не доходило. Принимал решение открыться племяннику, вызывал его к себе, но в момент каждой встречи с ним что-то его сдерживало. Что именно, он не знал и не понимал, но сделал для себя вывод: нет душевного контакта между ним и племянником». Он всячески пытался этот душевный контакт создать, но не выходило. Все разговоры с племянником сводились к деньгам, и это заводило в тупик Марка Афанасьевича.
Умеренный душевный контакт у Марка Афанасьевича был с Вершининым. К Алексею Петровичу он проникся душой. Но между ними было физическое расстояние и были предприятия, за которые каждый отвечал. Марк Афанасьевич приветствовал кредо жизни Алексея Петровича: жить по средствам. Ему это было близко по духу. За последние годы всё больше и больше он с Алексеем Петровичем кооперировался. Даже где-то уступал, успокаивая себя тем, что нужно дать дорогу молодым. Узнавая о его делах, он ими восхищался. Марк Афанасьевич даже несколько раз просил совета у Алексея Петровича и эти советы получал. Он всегда искал возможность дать Алексею Петровичу свои рекомендации, когда они были необходимы. Но одного он не мог обсудить с Алексеем Петровичем – свои душевные страдания.
Со дня знакомства с молодым князем Марк Афанасьевич стал его сравнивать с Алексеем Петровичем и находил сходство если не во всем, то во многом. Были моменты, когда Марку Афанасьевичу казалось, что мог бы он с молодым князем поделиться мыслями, страданиями, но каждый раз себя уговаривал, что нельзя давать слабину. Он ещё сильный. Выдержит. Вот и сейчас у Марка Афанасьевича возникали мысли дать волю рассуждениям, раскрыться молодому князю, и, может быть, прекратятся страдания, но, удерживая себя изо всех сил, он старался не показывать свою боль малознакомому человеку.
– Александр Александрович, вы до сих пор свои деньги не взяли. Хочу знать почему? – Марк Афанасьевич обратился к князю.
Князь взял деньги и положил их во внутренние карманы кителя.
– Вот это и славно. Я надеюсь на нашу с вами дружбу, мой юный друг.
– Марк Афанасьевич, имею такие же надежды на крепкую дружбу.
– Очень жаль, что даже чаю мы с вами не выпили, – продолжил грустно Марк Афанасьевич, показывая на чай на столе. – Наверное, и остыл уже, – он дёрнул за верёвку, и в кабинет тут же явился половой. Марк Афанасьевич любезно попросил подать горячий чай, который принесли через минуту. Половой осмелился сразу налить по стаканам и предложил мёд. Марк Афанасьевич отказался, а князь подсластил свой чай.
