скачать книгу бесплатно
– Да я же записываю, – сказала я ей.
Я подняла свой телефон, и она покачала головой.
– Ах да, вечно я забываю про твою камеру. Уж постарайся, чтобы вышло смачно.
– А это был культ? – спросила я.
– Нет, – сказала бабуля. – Ну хотя да, возможно. Да, культ!
Бабуля делит людей из своего города на меннонитов Церкви братства и меннонитов Евангельской конференции. Она из Евангельской конференции. Она говорит, что люди из Церкви братства думают, что они единственные, кто попадет в рай. А еще они были первыми в городе, кто начал петь четырехчастные гармонии. Для Евангельской конференции это было смертным грехом, пока отец Сида Реймера не стал делать так в церкви. И он принес насосный орган, что тоже было грехом. Он очень способствовал продвижению церкви.
Когда бабуля выросла, она защищала себя от Уиллита Брауна. И она защищала от него и маму, и всех в своей семье, даже дедушку, которому это в ней очень нравилось. «Он был полностью за!» Он не умел бороться за себя. Не умел этого делать. Он становился очень тихим и уходил в долгие, долгие прогулки. Очень долгие прогулки. Иногда до кровавых мозолей на ногах. Разговор о борьбе и побеге напомнил ей о подруге из их города, которой она и еще одна их подруга помогли сбежать от жестокого мужа. Дочь этой женщины и ее подруги собрались вместе и разработали план, как увезти ее в Монреаль, где дочь жила в квартире-лофте. Но подруга чувствовала такую вину, что через полгода вернулась в город к мужу. Тогда все женщины молились, чтобы он умер. Что еще они могли поделать? И в конце концов он так и сделал. Это заняло пять лет.
– Это может стать нашим сегодняшним уроком математики, – сказала бабуля. – Если убийство мужика молитвой занимает пять лет, а молиться нужно шести людям в день, то сколько же молитв обозленных женщин, молящихся каждый день в течение пяти лет, нужно, чтобы замолить мужика до смерти?
Бабуля разравнивала свои лекарства на столе ребром кредитки, ожидая моего ответа.
– Десять тысяч девятьсот пятьдесят молитв, – сказала я.
– Вау, – воскликнула она.
– Я права? – спросила я.
– Кто ж знает, – сказала бабуля, – я тебе верю!
После этого мы с бабулей поехали на трамвае, чтобы встретиться с ее друзьями в «Герцоге Йоркском». Я поехала с ней, потому что у нее кружилась голова и ей нужно было опираться на меня. Каждые шесть месяцев их компания собирается вместе, чтобы отпраздновать то, что они все еще живы. Бабуля была в красных шлепках, а не в туфлях, потому что ее правая нога раздулась как иглобрюх. Это нога, из которой достали вену, чтобы вставить ей в грудь.
– Смотри-ка, как спортивные штаны их прикрывают, – сказала она. – Никто и не заметит, что я в шлепках.
Перед выходом я двадцать пять минут помогала ей натянуть компрессионные чулки. Она чуть не собралась пойти в одном чулке только потому, что ей не терпелось, но я заставила ее позволить мне надеть на нее второй, потому что в одном чулке она выглядела глупо. На полпути к «Герцогу Йоркскому» подействовало ее мочегонное, и нам пришлось сделать экстренную остановку, чтобы найти туалет. Мы вышли из трамвая и вошли в первое попавшееся здание, которое оказалось штаб-квартирой OBTRON. Там было много стекла и блестящей черной мебели, включая стол, за которым сидел охранник. Он на нас не смотрел. У него был пистолет. Глядя в свои телевизоры, он сказал:
– Прошу вас уйти прямо сейчас.
– Наверняка в этом здании есть туалет, которым я могла бы воспользоваться, – сказала бабуля.
– Боюсь, что нет, – сказал он, – они не предназначены для общественного пользования.
– Но ей правда очень нужно в туалет! – сказала я ему.
– Не надо на меня кричать, мисс, я вас слышу. Я же сказал вам, они не предназначены для общего пользования.
– В трамвае подействовало ее мочегонное, и она описается, если ты не пустишь ее в гребаный туалет, ты, фашистский придурок! – сказала я.
– Суив, – сказала бабуля.
Она сделала вид, что перерезает себе горло пальцем. Мужик наконец посмотрел на нас, встал и подошел к стойке ресепшена, держа руку на пистолете. Бабуля спросила его, не возражает ли он, если она пописает в один из их гигантских горшков у окна. Он сказал, что нет, он не может позволить ей это сделать.
– Сделай это! – сказала я бабуле. – Я разрешаю!
Она сказала:
– Нет-нет, мы поищем какое-нибудь другое место.
Она сказала охраннику, что ей очень хочется позволить себе обоссаться прямо здесь, в вестибюле, на этом блестящем полу, а он сказал:
– Мэм, у вас нет конституционного права использовать бранные слова по отношению ко мне.
Бабуля начала рассуждать о конституционных правах, но она пыхтела и задыхалась, а еще у нее по-прежнему кружилась голова, и она вроде как пошатывалась, и ей было трудно говорить.
– У тебя будет гребаный сердечный приступ, бабуль, – сказала я ей. – Я расскажу Де Сике.
– Де Сика! – сказала бабуля. – Он звонил?
– Не позволяй этому стать тем холмом, на котором ты сложишь голову! – сказала я.
– Хо-о-о-о-о-о-о-о-о, – сказала бабуля. – Ты права. Какая же нелепая последняя битва.
Я взяла бабулю за руку, и мы пошли в кофейню «Тим Хортонс» по соседству и купили два бостонских кремовых пончика, чтобы нам сказали код от туалета.
Бабуля сказала, что у меня есть легкая, легкая, легкая, легкая склонность временами немного перебарщивать.
– Но ты же сказала, что мы должны защищать самых уязвимых, – сказала я ей, – а это ты!
Я указала на ее шлепки и компрессионные чулки.
– Ты говорила, что в каждом виде спорта защита – это задача номер один!
Она возразила, что охранник не главный виновник. Это богатые владельцы компании, на которую он работает. А он просто делает свою работу так, как ему было велено, не позволяя каким-то дамам писать где попало в этом здании. Бабуля сказала, что он мог нарушить правила и позволить ей воспользоваться туалетом, но он слишком боялся, что это будет записано на пленку, и тогда он потеряет работу, и тогда его семья умрет с голоду. Она сказала, что это он самый уязвимый. И тут я разозлилась, потому что я всего лишь старалась поступать правильно. Я шла слишком быстро для бабули, так что она не могла дышать. Потом мне захотелось плакать, потому что я злилась на себя и на всех вокруг. Я притормозила, чтобы бабуля не умерла. Она была занята попытками выжить и не заметила, что в моих глазах стоят слезы. Бороться так тяжело, и все же мы никогда не должны останавливаться!
Я легла и попыталась вздремнуть в кабинке в «Герцоге Йоркском», пока бабуля и ее друзья обедали и разговаривали о своих телах. У Уайлды синдром синего пальца и опущение тазового дна. И о врачах-убийцах. И о недоразумениях, и о «Вызовите акушерку», и о капитализме, и о шпионаже, и об экзистенциальной тоске, и о королевской семье, и об Иране, и об автобусных турах в сравнении с круизами, и о внуках, и о хлопке, и о шелковом белье, и о завещаниях при жизни, и даже о тебе, пап.
– Ты знаешь, где он? – спросила Уайлда бабулю. Я закрыла глаза и стала ждать ответа. Потом Уайлда сказала:
– Ах, ну да.
Бабуля, должно быть, указала на меня и покачала головой, запечатала рот и выбросила ключик. Одна из женщин, Ида, спросила остальных, выберут ли они путь ассистированного суицида. Она рассказала женщинам, что ее подруга из «Аякса» выбрала путь ассистированного суицида, и ее последними словами были: «А-а-ах, покой». Уайлда сказала:
– Покой от чего? – Она шутила. – От вишневого чизкейка?
Все засмеялись, а потом вздохнули. Бабуля сказала:
– Ох, ну разве это не прекрасно.
Она правда так считает, но по ее голосу я понимаю, что она грустит и злится из-за того, что дедушка и тетя Момо не смогли пойти путем ассистированного суицида.
– А ты выберешь это, Эльвира? – спросила Уайлда.
– Чтобы мне помогли умереть? – сказала бабуля. – Конечно, да!
На днях она заполнила все формы во время перерыва на игре «Рэпторс».
– Все очень просто, – сказала она.
Уайлда сказала, что волнуется о том, что не успеет со всеми попрощаться перед смертью. Как она сможет со всем этим управиться, если будет занята умиранием.
Бабуля сказала:
– Без проблем. Давайте попрощаемся прямо сейчас и покончим с этим! Мы друзья, мы любим друг друга, мы знаем это, мы хорошо проводили время, и однажды мы умрем, независимо от того, помогут нам с этим или нет. Прощайте!
Они все решили, что это хорошая идея, поэтому попрощались друг с другом и покончили с этим. Потом бабуля рассказала им историю о том, как подействовало ее мочегонное, и о мужике с пистолетом, и они расхохотались.
– Он просто не понимал! – сказал кто-то из них. – Они просто не понимают. Они просто не понимают.
Когда принесли счет, они изучали его и раздумывали целых полчаса, а потом все положили неправильную сумму в центр стола, и Уайлде пришлось пересчитывать ее пять раз и кричать, чтобы все перестали ее сбивать.
По пути домой в трамвае я насчитала двенадцать человек из всех слоев населения, которые смотрели на бабулины шлепки. Ей было все равно. Она смеялась. Мне хотелось, чтобы она натянула на них спортивные штаны, но она сидела, и поэтому спортивные штаны задрались еще выше, обнажив даже компрессионные чулки и часть ноги. А еще она пукнула в трамвае и в перерывах между приступами смеха, едва дыша, шепнула мне, что ей очень жаль, что она позорит меня, и что когда я была ребенком и мы находились вместе в общественных местах, она говорила, что это я пукнула, а не она. Мне придется научить Горда быть сильным и бдительным. Дети – это козлы отпущения. Потом бабуля заснула, положив голову мне на плечо, на шесть остановок.
Два человека, стоявшие в проходе, начали спорить. Женщина говорила мужчине: «Послушай, ты должен осознавать сам факт: ты отвратителен для любой женщины моложе сорока лет». Мужчина ответил: «Могла бы сказать – моложе тридцати пяти». «Нет, серьезно, чувак, – сказала женщина. – Сорока». Мужчина сказал, что она сошла с ума. Он заявил, что она должна сказать «тридцать пять». Она заявила, что ни за что не скажет «тридцать пять». Они уставились в окна в противоположных направлениях.
Мы зашли в «Севен-Элевен», чтобы купить попкорн для микроволновки на игру «Рэпторс». Все тот же парень сидел на бордюре в бабулиных спортивных штанах «Виннипег Джетс». Он не узнал ее. Он попросил у меня мелочь.
– У меня нет, – сказала я.
– Роберт, – сказал он.
– Извините, у меня нет.
– Роберт.
– Извините, у меня нет, Роберт.
Мама поздно пришла домой с репетиции и сказала, что в обоих концах нашей улицы стоят полицейские машины.
– И что вы на этот раз натворили, ребятки? – спросила она у нас.
Прозвенел дверной звонок.
– Бейсбол!
Это был Джей Гэтсби. Он увидел, как мама возвращается домой. Она открыла дверь и сказала:
– Пятнадцать миллионов долларов.
Джей Гэтсби сказал:
– Пожалуйста, мы можем просто…
– Тридцать миллионов долларов наличными.
Мама захлопнула дверь. В нее снова позвонили.
– Бейсбол!
Это были двое полицейских с двух концов улицы. Они состояли из сплошных улыбок. Они держали в руках пистолеты. Они спросили маму, позволит ли она им задать ей несколько вопросов. Она сказала «нет». Они спросили маму, не замечала ли она здесь в последнее время какую-либо подозрительную деятельность.
– Только вашу, – сказала она.
– Закрой дверь, дорогая, – сказала бабуля.
Мама спросила копа, можно ли ей на секундочку взглянуть на его пистолет.
– Милая! – сказала бабуля. Она доковыляла до входной двери и сказала: – Вон, вон отсюда, спасибо, Рыцарь дорог, – а затем закрыла ее.
Я сделала макароны с сыром. Мы ели их и смотрели игру. Бабуля пила красное вино, а мама пила воду из-за Кайфолома.
– Не называй так Горда, – сказала я. Мама сказала, что шутит, но это неправда.
– Просто обожаю, когда Кайл Лоури впадает в ярость, – сказала бабуля. Мама молчала.
– Не знаю, почему Маккоу вечно скачет по углам, – сказала бабуля. – Кого он изображает, Щелкунчика? Кажется, это не такая уж эффективная защита, чем когда они просто стоят на своем. Я имею в виду – руки поднял, ногами уперся, верно, Суив? – Я кивнула. – Все, что им нужно сделать, – это подождать секунду, пока Маккоу сделает свой рывок, а затем они исполнят трехочковые, – сказала бабуля. – Курам на смех!
Мама ничего не говорила. По ее лицу бежали слезы.
Бабуля встала, присела рядом с мамой, погладила ее по ноге и спросила, как прошел ее день. Она положила мамины ноги к себе на колени и потерла их. Мама сказала, что, кажется, она обидела помощницу режиссера. Помощница режиссера сказала маме, что у нее нет времени читать книги, а мама ей ответила: «У тебя есть время смотреть Нетфликс по три часа каждый вечер, но нет времени почитать книгу?» После этого, сказала мама, помощница режиссера ведет себя странно. Она не отдала маме записи вовремя, поэтому мама пропустила кучу реплик и выглядела идиоткой.
– Я думаю, ты просто параноишь, мам, – сказала я. – Из-за Горда и всего остального.
Мама сказала, что беременность не делает человека параноиком.
– А я бы параноила, если бы у меня внутри рос совершенно другой человек, – сказала я.
– Тогда обязательно используй противозачаточные, – сказала она.
Почему она вечно говорит всякие отвратительные вещи. Она сказала, что отправит помощнице режиссера эсэмэску с извинениями. После этого она перестала плакать. Отпила всего один глоток бабулиного вина. Потом сказала, что Серж Ибака чрезмерно красив. Она сказала: «Идите на хер со своим счастьем» – во время рекламы стейк-хауса «Кег» и стала кидаться попкорном в телевизор – я поднимала его и подбрасывала в воздух, а потом каждый раз ловила его ртом. Затем она снова начала волноваться, потому что помощница режиссера не ответила, что все в порядке. Бабуля сказала:
– Не переживай, дорогая, она, наверное, просто занята, смотрит свой Нетфликс.
3
Прошлой ночью я спала с мамой. Между нами устроился Горд. Мама спала, положив руку на подбородок, как будто думала всю ночь.
Уходя на репетицию утром, мама сказала мне не забыть впустить крысиного чувака.
Бабуля смотрит свои шоу по очереди. Она пересматривает одни и те же эпизоды «Зовите акушерку», «Убийства в Мидсомере» и «Мисс Фишер» по два-три раза, потому что всегда засыпает на середине серии, несмотря на все эти вопли и убийства, и считает маловероятным, что она заснет в одном и том же месте дважды, поэтому каждый раз во время просмотра она находит новые подсказки и информацию. Бедная бабуля. Сегодня у нее комбо, мороженое «Сандей» из трех шариков: подагра, невралгия тройничного нерва, стенокардия. И сверху вишенка в виде артрита. Я подстригала ей ногти на ногах и пыталась выпрямить ее пальцы. Корни ее дерева, как она их называет.
– Хо! – сказала она. – Ну ты чего? Это всего лишь боль. Мы не беспокоимся о боли. Это не опасно для жизни.
По ее словам, победят не те, кто может причинить больше всего боли, а те, кто может больше всего боли вытерпеть.
