скачать книгу бесплатно
Контуры трансцендентальной психологии. Книга 1
Аршак Исраелович Миракян
Книга знакомит читателя с зарождением идей нового научного направления в изучении процессов психического отражения. Начиная с 1977 года по материалам неопубликованных статей и докладов велось обсуждение концепции А. И. Миракяна о порождающем процессе отражения с участием специалистов по психологии и философии и намечались возможные пути преодоления глубоко эмпирических (физикальных) оснований в изучении явлений психического отражения.
Как первая, так и последующие книги этого цикла, предназначены для читателей, интересующихся фундаментальными проблемами современной философии и психологии.
В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Аршак Миракян
Контуры трансцендентальной психологии. Книга 1
© Миракян А. И., 1999
© Институт психологии РАН, 1999
Предисловие
Исследования профессора А. И. Миракяна за последние годы привлекают внимание психологов и философов, прежде всего, своей теоретической глубиной при определении радикально иного основания фундаментальной психологической теории. Это, прежде всего, следующие уже опубликованные работы: «Психология пространственного восприятия (историко-методологический анализ)» Ереван, 1990; «Константность и полифункциональность восприятия». М., 1992; «Принципы порождающего процесса восприятия». Под ред. А. И. Миракяна. М., 1992; «Начала трансцендентальной психологии восприятия». Журнал «Философские исследования» № 2, 1995; другие его работы и, наконец, предлагаемая настоящим изданием монография «Контуры трансцендентальной психологии» (книга 1).
Хотелось бы специально отметить, что перечисленные работы действительно являются единым циклом, развивающим одну идею, – не дублирующие, а именно дополняющие друг друга публикации.
Последовательное развитие оригинальной авторской мысли характерно для А. И. Миракяна не только в последние годы: я слежу за его работами двадцать с лишним лет и, если хотите, с некоторой даже завистью замечаю, что, начиная с самых первых публикаций и кончая настоящей монографией, исследователь – глубокий теоретик и великолепный экспериментатор – остаётся верен первоначальной гипотезе, с каждым годом, каждой новой публикацией превращая её в органично целостную теорию.
Начал свою исследовательскую деятельность А. И. Миракян с классических проблем константности восприятия, затем под его руководством начался цикл исследований зрительного, слухового и осязательного восприятия.
Восприятие (в самом широком смысле слова) – вот начало начал жизни. Воспринять нечто – значит принять в себя иное, сделав его субстанцией и силой психики, опосредствующей затем каждый акт жизни. Здесь «иное» (воспринимаемое) для любых актов жизни, для ее психосоматического тождества изначально есть «свое = другое». Оно не может быть противопоставлено восприятию в качестве абсолютно иного, ибо и воспринимается лишь то, что породило жизнь в себе и теперь уже непосредственно включено в нее в качестве внутренне предположенных условий ее сохранения. Каждый акт жизни есть акт синтетический: из всего сущего всегда заново порождающий именно эти условия.
Однако характерная для классической эпистемологии бинарная оппозиция «объект – субъект» логически строго обрекла изучение актов восприятия на одном лишь «полюсе» – абстрактно субъективном Предметность восприятия, точно так же, как и предметность воспринимаемого при этом не задана, а дана. Иными словами, как способность воспринимать иное, так и способность быть воспринятым – предметность воспринимаемого, даны, предположены такими, какими они… уже восприняты, более того – поняты изучающими акт восприятия. Здесь они, по выражению А. И. Миракяна, – продукты, т. е. нечто предзаданное изучаемому процессу, нечто налично существующее.
С чем же тогда исследователь имеет дело? Вот классические примеры: издали высокая четырехугольная башня кажется маленькой и круглой, вблизи же иллюзия пропадает, и мы видим башню такой, какова она «на самом деле»; вот и весла в воде воспринимаются «сломанными», изогнутыми, хотя «на самом деле», т. е. – в воздухе, они воспринимаются как прямые и т. п. Следовательно, надо лишь изучить условия и причины иллюзорного восприятия, иметь их в виду, включить в перечень субъективных особенностей восприятия… Это, мол, субъектом генерируемые «шумы», заглушающие поток объективной информации. Остается лишь изучить «устройство» принимающей и обрабатывающей информацию физиологической структуры – перцептивные и церебральные органы субъекта восприятия. Сам же психический акт неизбежно обернется при этом переживанием организма «состояний и процессов в его нервной системе», вызванных внешним воздействием.
И дело даже не в том, что мы это уже проходили вместе с Л. Фейербахом, с возмущением читавшим подобные определения психического у Иоганнеса Мюллера. Дело в том, что «проходим» мы это и сегодня, читая рассуждения современников об информации, кодируемой рецепторами органов чувств для передачи ее в центральное чувствилище, ох, простите, в особые церебральные структуры, коими она, информация, и перерабатывается в соответствии с видовыми наследственными биопрограммами (а у человека – и с социальными) для итогового представления субъекту (у человека – личности). Но и оговорка о центральном чувствилище здесь, по-фрейдовски, не случайна. Почему бы не с Демокрита и Эпикура начать отсчет времени господства такого, в том числе и суперсовременного, подхода к субъекту как к изначально претерпевающему, страдательному началу.
Живой субъект все терпит: голод и холод, боль и удовольствие – все, что видит и слышит… все, что воздействует на него, превращаясь в «субъективный образ объективного мира» благодаря устройству его органов чувств и мозга. И именно то, что он «сам по себе» противостоит «самому по себе» миру объектов обязывает его (в данном случае исследователя) видеть этот мир, как сие ни странно, таким… каким он воспринят, а субъективный акт восприятия, как и все прочие психические акты и состояния, таким, каким представляется нам наше тело, его соматическая, нейрофизиологическая организация и ее соматические функции, т. е. как объект. Тогда психолог, как и положено эмпиристу, изучает пространственное взаимодействие тел – продуктов мировой и биологической эволюции. Он вполне на уровне науки. Он как физик объективен. На самом же деле, изучая процесс восприятия, он имеет дело с продуктами совсем иных процессов – собственно психических процессов, из которых складывается искомый им процесс восприятия. Но в продуктах восприятия этот вожделенный для исследователя процесс погашен В них он умер, завершился и, тем самым, пропал из поля зрения психологов. Так было, так есть, но так не должно быть, и, как показывает нам эта книга, так не будет.
Ее я рекомендую читателю с особенно праздничным чувством. Психолог, представивший в ней результаты своего многолетнего труда в иной, не эмпиристской парадигме, с самого начала и вполне самостоятельно отверг «продуктный» подход к психическому. На примере работы созданных А. И. Миракяном моделирующих восприятие электронных систем, на мой взгляд, не только доказана бесперспективность «физикалистского» подхода к психике, но и заложена основа теоретического осмысления ее как начала всех преобразующих и активно порождающих формы бытия атрибутивных способностей жизни.
Многие годы коллектив лаборатории моделирования психических процессов (в недавнем прошлом – лаборатории восприятия) старейшего и славнейшего, поистине исторического, центра психологической науки в нашей стране – Психологического института (вначале – при Московском университете, затем – при Академии педагогических наук, а теперь – при Академии образования) работал под руководством А. И. Миракяна над созданием иной не эмпиристской, парадигмы собственно психологических исследований И все эти годы тонкие, тщательно обдуманные эксперименты осуществлялись здесь вслед результатам философского категориального анализа логики психологического мышления. Мышления, способного не потерять свой предмет в суждениях о внешнем психике пространственном взаимодействии «тел».
В неразрывном (временном и содержательном) единстве теоретических и экспериментальных исканий сотрудниками лаборатории А. И. Миракяна накоплен богатый историко-научный и историко-философский материал рефлексивно-критического переосмысления эпистемологических концепций в психологии. «Союзниками» психологов были все это время Аристотель и Леонардо, Декарт и Беркли, Гельмгольц и Пиаже. За два десятилетия в фонотеке лаборатории собраны сотни километров пленки с записями теоретических дискуссий и обсуждений итогов экспериментов, их логических предпосылок и выводов, в которых участвовали самые интересные для сотрудников лаборатории философы и психологи. Всех не смогу здесь назвать, но имена М. К. Мамардашвили, В. В. Давыдова, Б. Ф. Ломова, В. А. Лекторского, Дэвида Бекхерста, как мне кажется, не безызвестны читателю. Но для всех этих встреч и дискуссий в основание еще только задуманных экспериментов, в основание предмета всех дальнейших теоретических исканий Аршаком Миракяном была заложена его собственная нетривиальная идея: восприятие возможно тогда и только тогда, когда жизненная активность живого реализует себя как порождающий, формообразующий процесс Поэтому психолог (если он именно психолог) не имеет права судить о восприятии сравнивая между собой его результаты. Он не психолог до тех пор, пока не ответит для себя на вопрос: как возможно породившее их восприятие? Или: как возможен и как осуществляется процесс порождения субъективного образа в субъективной реальности восприятия? Как нечто может быть воспринято: создано жизнью в качестве переживаемой опоры своего (ее, жизни) отношения к бытию?
И, как в этом легко убедится читатель, для А. И. Миракяна ответ на эти собственно и, прежде всего, философские вопросы принципиально не может быть получен при изучении продуктов психической деятельности. Ответ – в ней самой. Предмет изучения – сам процесс порождения психического акта восприятия, в котором и только в котором живет и существует субъективная реальность воспринимаемого! Для А. И. Миракяна эта позиция суть и начало неэмпиристской эпистемологии: здесь кантовско су «Как возможно…» распространено на само трансцендентальное единство апперцепции.
Несомненным достоинством настоящей работы является то, что именно в ней впервые оригинальная идея автора выражена наиболее полно и убедительно В ней – итог продуктивного многолетнего поиска, вобравший в себя и творческую новизну замысла, и последовательное теоретическое обоснование его, и его экспериментальные подтверждения. А главное – это сама идея, само понимание и обоснование принципиально нового подхода к психике.
Монография оригинальна не только по изложенной в ней методологии автора, но и по выбранной форме изложения. Это беседы и размышления автора с психологами, философами и кибернетиками о явлениях психического отражения: восприятия, внимания, памяти и т. д. Миракян задумывал написание и публикацию серии книг с аналогичным названием, которые помогли бы научной общественности (в основном философам и психологам) проникнуть в новое понимание проблемы психического отражения.
В ходе бесед и обсуждений проблем психического отражения А. И. Миракян убедительно продемонстрировал, что в философии, психологии, физиологии и кибернетике естественным образом сложилась традиция изучения процессов психического отражения через их же собственные продукты в виде уже отраженных и закрепленных в понятиях феноменов, свойств, качеств и т. д. Но такое описание психического процесса через его же продукты, т. е. через соотношение конечного результата процесса отражения и его исходного состояния, есть описание процесса на продуктном, физикальном, по выражению А. И. Миракяна, уровне исследования, вследствие чего сам процесс отражения в его изначальной непосредственности как процесс, порождающий эти продукты, а также закономерности их порождения, остаются скрытыми от исследователей.
В отличие от традиционного понимания проблем психического отражения в предлагаемых текстах бесед утверждается необходимость изучения принципов и закономерностей психического отражения как процесса не репродуктивного, а порождающего. При этом объектом изучения становится сам процесс порождения психического отражения, его природные принципы и закономерности, благодаря которым и осуществляется возможность восприятия, внимания, памяти.
Такая постановка проблемы позволила гипотетически сформулировать некоторые фундаментальные принципы отражения (структурно-процессуальная анизотропность, пространственно-временная дискретизация, формопорождение, процессуальная редукция, сопредставленность и др.) и проанализировать на этой основе процесс порождения психического отражения.
Проведенные в рамках предлагаемого подхода в последующие годы исследования автора и его сотрудников дали возможность конкретизировать процесс порождения психического отражения как относительно разных модальностей отражающей системы человека, так и относительно некоторых традиционно выделяемых психических феноменов.
Именно поэтому автор счел целесообразным хронологическую форму изложения, позволяющую показать зарождение и развитие нового направления в изучении психологии отражения – трансцендентальной психологии.
В предлагаемой книге отражен период с 1977 по 1978 гг. – этап зарождения идей нового научного направления в изучении процессов психического отражения. Последующие книги задумывались автором как развитие идей трансцендентальной психологии.
Не очень привычный для психологического тезауруса термин «трансцендентальная психология» (основы которой и разрабатывались А. И. Миракяном) на самом деле точно соответствует не только его замыслу, но и самому основанию рождающейся на наших глазах фундаментальной психологической теории. Дело в том, что «трансцендентальное» по самому своему смыслу означает… порождаемое субъектом. Психика животного, психика ребёнка и психика взрослого человека в действительности своей есть не что иное, как перманентное самопорождение. Психический образ – никогда не результат (не продукт – по терминологии автора), а постоянно и в каждое мгновение рождающее и возрождающее себя новообразование. Или, что ещё точнее: процесс формообразования – процесс перевода во образ, в форму образа, воспринимаемой и осмысливаемой реальности бытия субъекта во внешнем ему реальном мире.
Изучать любое психическое образование как сущее само по себе, значит считать не психической реальностью сам процесс его возникновения, отдавая пальму первенства в его изучении биологии, физиологии, социологии и т. п. объектным наукам. Именно такой подход к психике, к живой деятельности души, приводил и приводит по сей день к плоскому редукционизму многие психологические школы и направления.
Пионерская работа А. И. Миракяна тем и ценна, тем и значительна, что в ней теоретически и экспериментально обоснована продуктивная сущность работы психики не зависимо от эволюционного уровня развития её субъектов. Труды А. И. Миракяна, можно с уверенностью утверждать, непосредственно продолжают идеи выдающегося русского психолога Г. И. Челпанова, воплотившего гениальные прозрения Иммануила Канта о восприятии вообще и пространства в особенности. Как, впрочем, и других познавательных процессов.
Академик РАО
Доктор философских наук, профессор Михайлов Ф. Т.
Прелюдия
Мне кажется, что можно начать исследование психики с понятия «ничто», которое выражает как реальность отсутствия любого присутствующего, так и реальность отсутствующего в любом присутствующем.
Возможность понимания сущности «ничто» как реальности отсутствия и его перехода или пробуждения к реальности присутствующего нам не дана, потому что мы и наше мышление (познание) как уже существующие принадлежат к реальности присутствующего и тем самым их пребывание в реальности отсутствующего невозможно, так как в реальности отсутствующего любое присутствующее отсутствует.
Отсюда следует, что мы и наше мышление по своей принадлежности к реальности присутствующего при попытке познания этой реальности имеют дело только с формами присутствующего. А формы реальности присутствующего в нашем сознании выступают как уже осознанные нами формы материальности мира и идеальности понятия.
Мы не знаем, как Бог создал материю, но как из материи возникла психика мы можем постепенно познать, потому что материя и психика находятся в присутствующем, а Бог же и его возможные законы порождения материи находятся в отсутствующем, в то время как человеческое познание находится внутри присутствующего, за пределы которого не может выйти. Об отсутствующем мы можем только догадываться по следам его проявлений в присутствующем. Таким, как например, принципы материи: стремление к самосохранению, к структурированию цели, самопознанию и т. п. О процессах их порождения нам судить не дано, поскольку эти проявления мы просто имеем в наличии как следствие чего-то вечно отсутствующего, для нас неизвестного. Отсюда следует, что человечество должно освободиться от мысли об отдельности духа (психики) от материи, его субстанциональности, от мысли считать дух божественным даром и от его непосредственной связи с Богом. Оставить Богу – богово, но понять, познать человеческое (сознание, духовность и т. п.) не через его продукт, а через заложенные Богом закономерности материи, порождающие человека, человечество, психику и познание.
Это приводит к выводу о том, что место Бога в отсутствующем. А то, что религии переносят Бога в присутствующее, приписывая ему участие даже в мыслях и деяниях отдельного человека, объясняется тем, что о Боге и его возможностях судят через собственные уже отраженные продукты сознания.
Мне кажется, человек связан с Богом через природу, материю, т. е. через его проявления в присутствующем. Поэтому деяния людей или человечества караются не Богом непосредственно, а божьими законами, заложенными в материи и природе. Отсюда главные выводы: не следует исходить из готовых данных сознания, продуктов психического отражения, которые ограничены присутствующим, и не противопоставлять их Богом созданным закономерностям природы, а всегда искать возможность порождения данных сознания в закономерностях самой материи. Не судить о чем-то через уже порожденное и не действовать на основе продуктных сужений.
Возможно, в этом заложен смысл стремления возврата человечества к природе, в этом заложена возможность отыскания смысла греха и справедливости, оснований морали и аморальности. Возможно, это то, что дает реальную меру относительно безмерности абстрактной мысли и желаний человека и человечества.
Аршак Миракян
1989 год
Введение
После окончания в 1953 году филологического факультета Ереванского университета я не смог работать по специальности, поскольку в то время в литературе была принята партийная цензура. Поэтому, проработав несколько лет библиотекарем, я решил посвятить себя технике. После 7-летней работы на приборостроительном заводе и обучения в политехническом ВУЗе я, занимаясь техническим моделированием, вышел на проблемы инженерной психологии и психологии восприятия. Уже первое знакомство с этой наукой поразило меня, так как явления, проблемы из области изучения психического были изложены, оформлены таким образом, что каждый читатель, не обращая внимания на хитроумные наукообразные формулировки, мог обнаружить, что основы этих знаний ему уже известны. Здесь нет необходимости приводить примеры. Можно, открыв любой учебник по психологии, убедиться в этом. Правда порой, наряду со словесным описанием, психологи используют физиологические, математические, физические термины и понятия, однако при пристальном изучении оказывается, что основой всех описаний служат обыденные представления, знакомые каждому читателю. Это введение станет очень натянутым, если я для доказательства сказанного буду приводить много примеров. Но один пример раскроет суть моей мысли.
В прошлые века полагали, что мы воспринимаем внешние предметы посредством души, данной нам Богом и имеющейся у каждого из нас. Спустя несколько веков способность видеть, слышать и осязать внешние предметы стала объясняться сложной работой мозга. Но эти объяснения различаются лишь понятиями души и мозга, а в сущности оказывается, что нам изначально было известно, что человеку свойственно восприятие внешних предметов. В обоих случаях вопрос остается необъясненным, ибо и в Богом данной душе, и в разных переплетениях клеток мозга, и в информационном процессе, там происходящем, не объясняется: как возможно видение внешнего предмета, физически воздействующего на органы чувств человека; как возможно, что эти физические воздействия приводят к феномену психического отражения. Исходя из этого, мне стало понятно, что необходимо проникнуть в недра человеческого образа мышления, для выявления глубинных оснований, мешающих нам подойти к раскрытию природно-общественных закономерностей порождения и функционирования явлений психического отражения.
Занимаясь психологией, я ставил перед собой задачу: все, что говорится, читается, многократно анализировать; найти в образе мышления корни ошибок и заблуждений при выборе того или иного исходного основания представления о психическом отражении. Поэтому в конце 60-х годов я начал записывать на магнитофонную ленту всевозможные лекции, беседы, размышления; стал анализировать эти записи, чтобы обнаружить, где кроются корни той очевидности психического, которая царит в психологии. В настоящее время эти записи составляют около 3000 часов. Практика показала, что это очень удобная форма работы, облегчающая анализ и позволяющая при повторном прослушивании обнаруживать глубинные тенденции, а порой и очень тонкие повороты мысли не в прямом содержании бесед – в их контексте. Оказалось, все это было необходимо для постепенного преодоления нашего глубоко эмпирического мышления, которое строится на данных продуктов самого процесса психического отражения.
Поскольку на каждом шагу мы сталкивались с основополагающими принципами нашего мышления как процесса, а не с его продуктами, требовалось нахождение способов выхода за пределы обычного эмпирико-физикального образа мышления, что позволило бы перейти на новый, афизикальный образ мышления, необходимый для построения трансцендентальной психологии.
Однако еще и теперь изложение основ этой науки в виде монографии, не представляется возможным, потому что ни мы, ни особенно наши читатели еще не имеют достаточного опыта преодоления традиционного эмпирико-физикального способа мышления. Поэтому, посоветовавшись с моими друзьями профессором В. В. Давыдовым и профессором Ф. Т. Михайловым, я счел целесообразным представить значительные фрагменты этих записей в хронологическом порядке, чтобы показать, как у нас постепенно образовывались и крепли ростки нового направления в изучении психологии отражения – трансцендентальной психологии. В серии книг читателю будут представлены отобранные неопубликованные статьи, выступления беседы, дискуссии и тому подобное. Мне кажется, что это самый удобный способ передачи информации, который позволяет увидеть творческую «кухню» формирования нового научного направления.
Я бесконечно благодарен многим моим собеседникам, друзьям, которые долгие годы непрестанно помогали мне анализировать столь сложные проблемы философии, психологии, кибернетики, физиологии и других наук За все эти годы самыми верными и постоянными собеседниками были и остаются до сих пор профессора В. В. Давыдов и Ф. Т. Михайлов, а также сотрудники лаборатории моделирования психических процессов Психологического института: В И. Панов, В. И. Козлов, Н. Л. Морина, Э. И. Кочурова, С. Л. Артеменков, А. М. Зальцман, Т. С. Погорельцева, Г. В. Шукова, единомышленники из Еревана – О. А. Адамян, А. А. Хананян и многие другие. Часто участвовали в беседах также сотрудники других лабораторий Психологического института и сотрудники Института психологии и Института философии АН СССР и других организаций.
В подготовку к изданию первых книг много труда вложили Е. В. Коростелева и Н. В. Анненкова, за что я им очень благодарен.
Доктор психологических наук, профессор А. И. Миракян
1. Анализ теории деятельности и изучение принципов функциональной гибкости в процессах восприятия. А. И. Миракян
Первая часть данной статьи, в целом оставшейся незаконченной, написана в конце 1976 года. В 70-е годы благодаря работам A. Н. Леонтьева, А. Р. Лурия, А. В. Запорожца, В. В. Давыдова, B. П. Зинченко и других психологов теория деятельности стала основной методологической базой советской психологии. Основные положения этого направления были разработаны в тридцатые годы С. Л. Рубинштейном и Л. С. Выготским. Исходя из марксистско-ленинской теории исторического развития общества, они выдвинули положение о социально-общественной детерминации психики и ее обусловленности социально ориентированной деятельностью человека. С такой односторонней интерпретацией психики я не мог согласиться, поскольку в ходе изучения проблем восприятия мне стало ясно, что природные основы высших животных и человека обусловливают такие принципы психического отражения, которые в развитых формах деятельности человека в социально-историческом процессе привели к современному содержанию психики. Главная мысль данной статьи заключается в том, что сущность деятельности человека следует искать в природно-действенном начале живого, а не в описании деятельности современного человека, имеющего цели и задачи действия, которые являются продуктным описанием процесса, вследствие чего порождающие принципы процесса, приводящие к этим продуктам, остаются неизученными. Работа над статьей показала, что для выполнения намеченной цели ее форма и объем явно недостаточны, поэтому статья осталась незаконченной и неопубликованной.
Вся история человечества и, особенно, история религии свидетельствуют о том, что с древнейших времен в основу представлений о человеке, его функционировании, связях с природой было положено эмпирическое разделение души и тела. Донаучные представления о раздельности души и тела в восточной, а затем и в античной философии были существенно дополнены указанием на то, что связь тела с внешним миром осуществляется посредством органов чувств. Эта связь именовалась ощущением, которое, с одной стороны, относилось к физическому функционированию тела, а, с другой – к деятельности души.
Разделение души на ощущение и познание как отдельные виды ее деятельности фактически привело к тому, что психика с античных времен стала предметом изучения философов, вследствие чего вопросы, связанные с явлениями психики и психического отражения были включены в сферу философского исследования. При этом вопросы, затрагивающие психическое отражение, приобрели одинаковую важность с вопросами основного объекта философии познания – сущности бытия, и вошли в онтологическое содержание философии, где душа, наряду с материей и первоэлементами бытия, рассматривалась как целое, как одно из явлений бытия или его субстанция. Впервые подобное отношение к изучению психики, вопросов психического отражения: ощущения и познания мы находим у Аристотеля, что коренным образом отличает его от предшественников, разрабатывавших онтологические проблемы философии. Именно ими был подготовлен переход от изучения онтологического содержания души к изучению психического отражения. При обсуждении проблем, связанных с первоначалами или первоэлементами бытия, они на каждом шагу сталкивались с вопросами о правильности выбора исходных понятий и методов обсуждения, источников образования понятий у самих философов и методов (диалектика) их использования.
В «Метафизике» и в трактате «О душе» Аристотель в первую очередь критикует основные постулаты исследователей, истоки образования их философских представлений, на которых построено понимание и объяснение тех или иных явлений. Поэтому не случайно, что выявляя истоки образования понятия «идей» Платона, он тем самым указывает истоки зарождения идеалистического направления в научной философии. Аристотель приходит к заключению, что возникновение «идей» как самобытной субстанции основано на учении Гераклита о непрерывной изменчивости чувственного восприятия объектов и стремлении Платона найти в противовес гераклитовскому потоку вечно пребывающие предметы, которые в качестве таковых были бы способны стать объектами познания. «К учению об эйдосах, – пишет Аристотель, пришли те, кто был убежден в истинности взглядов Гераклита, согласно которым все чувственно воспринимаемое постоянно течет; так что если есть знание и разумение чего-то, помимо чувственно воспринимаемого должны существовать другие сущности (physeis), постоянно пребывающие, ибо о текучем знания не бывает»[1 - Аристотель. Сочинения. М.: 1975, т. I, с. 327.].
В определениях Аристотелем ощущения и познания, текучести чувственно воспринимаемого и постоянства понятий, нетрудно увидеть понимание им ощущения и как определенного свойства души, и как определенного свойства тела, дающего возможность реализации действий тела в предметном мире. Но вместе с тем вопросы о взаимосвязи между ощущением и функционированием человека в предметном мире не входят в сферу его исследований, так как интересующая его проблема бытия души выступает в качестве главного вопроса при изучении в онтологическом аспекте истоков познания посредством понятий, которым свойственно удовлетворяющее познание постоянство и общность в противоположность изменчивости данных чувственного восприятия – ощущений. В рамках онтологического изучения души действие тела, осуществляющее связь с предметами посредством ощущения, принималось как чисто практическое функционирование человека. Но противоположно этому Аристотель раскрывает онтологическую сущность понятия действенности применительно к субстанциям материи – форме и душе. Как отмечает Гегель в своих лекциях по истории философии, деятельность у Аристотеля определяется как один из моментов бытия, как третье первоначало после материи и формы. Аристотель это первоначало выражает понятием «энтелехия». «Подробнее, – пишет Гегель, – Аристотель определяет сущность души, напоминая о трех моментах бытия: существует, во-первых, материя, которая сама по себе есть нечто; во-вторых, форма и всеобщее, сообразно которым нечто является тем-то, и, в-третьих, получающееся из них обеих бытие, в котором материя есть возможность, а его форма – действенность (энтелехия)… Душа есть субстанция, как форма физического органического тела, которое в возможности обладает жизнью; но ее же субстанция есть действенность, а именно действенность такого (одушевленного) тела… Душа, следовательно, есть действенность определенного физического или органического тела. Затем Аристотель переходит в той же главе к вопросу о взаимоотношении души и тела. Нельзя поэтому (потому что душа есть форма) спрашивать, не едины ли душа и тело, точно так же, как мы не спрашиваем, не едины ли воск и его форма, как мы не спрашиваем вообще, едины ли материя и ее формы. Ибо «одно» и «бытие» употребляются во многих значениях, но существенным бытием является действенность»[2 - Гегель. Сочинения. М.: 1932, т. X, с. 281.].
В данном случае мы обнаруживаем глубокое диалектическое содержание понятия «свободной деятельности – энтелехии», которая «имеет в себе цель и является реализацией этой цели». По Аристотелю, именно деятельность является той основой, без которой нечто не может стать чем-то, и поэтому он понимает действенность как существенно главную форму после формы возможности, выражающей объективный задаток в себе. Не случайно Гегель, несмотря на свою симпатию к Платону, отмечает превосходство Аристотеля именно в том, что Аристотель в отличие от Платона определил диалектическую сущность идеи через действенность. Гегель считает, что у Аристотеля форма возможности скорее способность, чем сила, так как сила есть несовершившийся образ формы, а энтелехия «есть чистая деятельность из самой себя». Гегель продолжает: «Согласно Аристотелю, существенно абсолютная субстанция обладает возможностью и действительностью, формой и материей, неотделенными друг от друга; истинно объективное имеет внутри себя также и деятельность, равно как и истинно субъективное обладает также и возможностью. Из этого определения становится также ясным характер антагонизма, в котором находится аристотелевская идея к платоновской. Ибо, хотя идея у Платона существенно конкретна и определена внутри себя, Аристотель все же идет еще дальше. А именно, поскольку идея определена в самой себе, следует указать точнее соотношение моментов в ней, и это отношение моментов друг к другу нужно именно понимать как деятельность… Точкой зрения Платона является всеобщее: она выражает сущность более как объективное, благо, цель, всеобщее, – однако в нем отсутствует, или во всяком случае отступает на задний план начало живой субъективности как момент деятельности. И в самом деле, этот отрицательный принцип не выражен у Платона непосредственно, но по существу он содержится в его определении абсолютного как единства противоположностей; ибо это единство есть, по существу, отрицательное единство этих противоположностей, которое снимает их инобытие, их противоположение и приводит их обратно в себя. У Аристотеля же ясно определена, как энергия, именно эта отрицательность, эта деятельная действенность, состоящая в том, что это для-себя-бытие раздваивает само себя, упраздняет единство и полагает раздвоение, ибо, как говорит Аристотель, «энтелехия разделяет»[3 - Гегель. Сочинения. М.: 1932, т. X, с. 244.].
Приведенная цитата свидетельствует не только о высокой оценке Гегелем глубокого аристотелевского понимания энтелехии, она раскрывает также понимание самим Гегелем диалектической сущности понятия действенности как упразднения единства и полагания разделения, снятия инобытия через «деятельную действенность». Здесь, если абстрагироваться от того, что Гегель применяет диалектический анализ деятельности относительно абсолютной идеи, и взять сущность деятельности как необходимую основу разделения материи на определенных стадиях развития живой материи и человека и отрицание инобытия природы порождения человека, соотношение моментов в ней (в природе) и понимание отношения моментов друг к другу как деятельность, то легко заметить, что именно такое понимание приводит к философским основам диалектического материализма в понимании сущности деятельности и ее связи и значения для раскрытия психики и психического отражения.
В истории античной философии абстрактно-онтологический контекст, внутри которого и в связи с которым обсуждались вопросы, касающиеся психического отражения, в силу своей абстрактности противостоял и тем самым не допускал постановки вопросов о самой основе генезиса психического отражения, о его действенном начале как о его сущности.
При обсуждении вопросов психического отражения в античной философии действенность человека выступала только в виде предположения о действующем теле, имеющем связь с предметным миром через ощущения в форме чисто телесного функционирования человека. Противоположно такому пониманию человеческой действенности античная философия диалектически глубоко раскрыла сущность действенности применительно к онтологическим понятиям бытия и его субстанций – материи, формы и души. Яркий пример такого понимания сущности действенности мы находим у Аристотеля, в его понятии энтелехии, согласно которому действенность, как необходимое условие для реализации возможности, создает различия между отдельными моментами находящегося в самом себе сущего и тем самым соответственно диалектическим законам единства противоположностей и отрицания отрицания определяет его самодвижение и развитие.
Однако в дальнейшем, вследствие эмпирического огрубления, многие понятия античной философии, отражающие глубокие диалектические мысли о всеобщности, и в частности, аристотелевское понятие энтелехии теряются в лабиринтах интерпретации средневековой схоластики и механистических философских размышлениях Нового времени. Средневековая теологическая философия (Фома Аквинский) в основе понимания человека, его психического отражения оставила неизмененным доантичное эмпирическое разделение души и тела, но при этом, возвышая деятельность души, укрепляла представление о ее бессмертии относительно деятельности смертного тела, и его ничтожной роли в жизнедеятельности человека и его подчинения Божьей воле. При таком представлении о человеке, естественно, не ставились вопросы о психическом отражении, так как онтологически исходным стал не человек, который наделен способностью отражать, а человек, который является носителем сознания, вложенного в его душу Богом, и самосознания как возможности для постижения самого Бога и общения человека с ним. Понятно, что в таком случае античное разделение души на ощущение и понятие теряло смысл, так как ощущение подчинялось мышлению, сознанию, а последнее подчинялось Божьей воле. Таким образом произошел полный разрыв между ощущением и предметным миром, и тем самым представление о связи жизнедеятельности человека с психическим отражением, деятельно-действенная детерминация последнего была сведена на нет.
Кроме этой христианской философии в средние века возникает естественнонаучное изучение ощущения и средств его реализации у арабоязычных философов (Ибн-Сина, Альгазен, Ибн-Рошд и др.) – последователей Аристотеля. У этих философов сохраняется неизменным представление о разделении тела и души, ощущения и разума. Однако на основе этих представлений об ощущении объектом исследования становятся уже органы ощущения, экспериментирование с ними и их математическое описание. Что же касается разума, то были даны лишь новые трактовки и модификации античных пониманий ума (нус, пневма) и различные предположения об их локализации в голове и Так, например, Альгазен при изучении органа зрения находит оптико-физические основы получения изображения объектов не дне глаза, и тем самым подтверждает материальную природу связи между объектами и зрительным, дистантным органом ощущения. Этот факт имел очень большое гносеологическое значение как факт, доказывающий наряду с другими видами ощущения (осязанием, обонянием, вкусом и др., издавна считавшимися результатом прямого воздействия физических тел и свойств на органы чувств человека) детерминацию зрительного ощущения внешним миром посредством физического контакта.
Психофизиологическое учение, считающееся до сих пор основой естественнонаучного исследования психического отражения, явившись сильным ударом по средневековым представлениям о психике, оторванной от тела и мира вещей, имело исходной основой представление о раздельности деятельности тела и души, а методом изучения ощущения приняло его непосредственную данность подобно методу изучения физических объектов через анализ их составляющих. Сам факт доказательства связи ощущения с миром и происходящих в органе ощущения материальных процессов подтверждал философское гносеологическое понимание психики, ее причинную обусловленность материальным миром, как ее детерминирующим началом и детерминирующей основой происходящих психических процессов, но этот факт не объяснял самого психического отражения, поэтому проблемы образования самосознания, мышления, разума, понятий и т. д. через данные ощущений оставались нерешенными. Без ответа оставался даже поставленный античной философией вопрос о текучести чувственно воспринимаемого и постоянстве понятий. Проблема, перед которой оказались философы, и невозможность ее решения привели к упрочению идеализма при решении гносеологического вопроса философии о первичности идеи или материи.
Еще у Аристотеля мы встречаем попытки соединения ощущения и понятия, или ощущения и ума, однако они остаются разделенными, поскольку берутся на основании эмпирической данности как уже разделенные члены единого, сущность которого не может выражаться через эти данности и в данности вообще, так как психическое отражение как результат развития материального мира, его законы, заложенные этим развитием, не выступают в собственном продукте в том виде данности, в котором являются человеку, подобно всем остальным данностям природы, легко поддающимся изучению по состоянию их наличного бытия.
Таким образом, имевшие огромное значение для материалистической гносеологии и естественнонаучного познания исследования органа зрения Альгазеном, а в дальнейшем и Леонардо да Винчи, Декартом, Гельмгольцем и другими дали очень важные факты физиологической оптики. Но эти факты, относящиеся к наличной природе ощущения, не относились к природе психического отражения по той причине, что приобретенное знание о проекции предмета на сетчатке глаза было описанием неизвестного человечеству способа связи объекта с его ощущением только как факта налично действующего органа отражения, а не тех закономерностей, посредством которых проецируемые быстро меняющиеся изображения предметов становятся их понятиями.
Как известно, в эпоху Возрождения практическая деятельность человека, его связь с реальным миром является одним из многочисленных противопоставлений средневековым представлениям, односторонне преувеличивавшим деятельность души. Мыслители Возрождения подчеркивали деятельность человеческого тела среди других тел физического мира, рассматривая деятельность человека по методу причинно-следственных связей физического мира. Расцвет наук и успехи естествознания, особенно галилеевской физики, привели к закреплению причинно-следственного механистического метода изучения явлений, ставшего главным методом Нового времени. Неповторимая универсальность в развитии разных видов искусств и естествознания в эпоху Возрождения была обусловлена осознанием сущности деятельности человека внутри природных явлений и пониманием природы как данности, имеющей внутри себя закономерности саморазвития.
Вследствие этого понятия деятельности души и деятельности тела получили более насыщенное содержание в философии Нового времени. В отличие от античного понимания ощущения, как формы связи души с внешним миром, открылась содержательная сторона этой связи, ее материальные носители, действующие на телесные органы чувств человека по определенным физическим законам. Тем самым деятельность тела в еще большей мере соединилась с деятельностью души. По, с другой стороны, от проблемы деятельности души отпочковывались вопросы, связанные с организацией телесных движений, для объяснения которых применялись новые данные как анатомии и физиологии о мышцах и жилах, так и регистрации рефлекторного принципа их действия и др. В результате, понятие деятельности души содержало теперь в себе идеальную деятельность ума, мышления, сознания, самосознания как видов духовной деятельности. Произошла более четкая дифференциация между телесной и духовной деятельностью, ощущение же понималось как посредник между ними.
Р. Декарт в своих естественнонаучных и философских трудах тщательно анализировал эти представления, сделав объектом своего исследования как деятельность телесную – ощущение, так и деятельность духовную. Он как бы восстановил равнозначность античного представления этих двух видов деятельности в трактовке человека, противопоставив их одностороннему средневековому пониманию человека только через деятельность души. Однако в отличие от античного способа анализа души и тела Декарт при изучении деятельности души использовал интроспективный способ анализа ума, а при изучении телесных действий и ощущений применял механистический причинно-следственный метод объяснения. Как ощущение, так и разум человека стали объектами исследования естествоиспытателя и философа в качестве таких же, как и другие явления природы, данностей. В результате, изучение психического отражения из онтологического контекста было перенесено в контекст естественнонаучный, внутри которого антитеза ощущения и деятельности ума выступала в более явном виде в силу применяемого механистического метода анализа, допускающего формально-логическое противопоставление.
Восстанавливая античную схему представлений о раздельном • действии души и тела и схему раздвоения души на ощущения и разум, Декарт доводит до предельной четкости идею разделения деятельностей души и тела. С одной стороны, на основе накопленного естествознанием опыта он дает анализ всех известных знаний и способов возможной реализации связей между свойствами объектов и отражением их через органы чувств, доводя объяснение этой связи до понятия рефлекса. С другой стороны, он развивает обособленно от первого – понимание деятельности разума и приходит к формулированию правил ума. При этом он сохраняет возникшую в античной философии онтологическую проблему познания и ее противопоставление чувственно воспринимаемому, считая, что только данные разума являются достоверными. «Спим ли мы или бодрствуем, – пишет он, – мы должны доверяться в суждениях наших, только очевидности нашего разума, а не воображению или чувствам. Хотя солнце мы видим очень ясно, однако не должны судить, что оно такой величины, как мы его видим»[4 - Декарт Р. Рассуждение о методе, 1953. С. 38.].
Это высказывание очень характерно для декартовского рационального образа мышления. Здесь прямо и непосредственно выступает противоречивость между данными чувственно воспринимаемого и данными разума, которые Декарт сравнивает с металлами: предпочитаемый разум подобно золоту – чистый, надежный, не поддающийся коррозии; а чувственно воспринимаемое, как железо, – изменчивое, подвластное коррозии и ненадежное для человека.
Подробный анализ приведенного выше суждения раскрывает понимание Декартом психического отражения и выявляет основания его философии, исходные посылки, принципы выбора данных, метод анализа и т. д.
Попытаемся раскрыть ход мысли Декарта. Исходя из принятого им философского кредо «я мыслю, следовательно, я существую», чувственное восприятие и разум он считает данностями собственного «я», конечно, допуская, что этими данностями обладают еще и другие «я». В силу того, что мышление человека принимается в качестве первоначальной основы истины, то продукт мышления – мысль – посредством интроспекции становится единственным поставщиком данных для научного познания и средством для выявления феноменов изучаемого предмета. Вследствие этого чувственное восприятие и разум выступают у Декарта в виде четко разделенных феноменов души, и на основе имеющихся знаний о природе этих двух феноменов производится их сопоставление друг с другом по логико-эмпирическому методу этого естествоиспытателя. Это феноменологическое сопоставление и приводит к такому анализу, в котором возможность нахождения основ, связывающих данные чувственного восприятия и разума, исключается в силу их первоначального разделения на основе интроспекции, опирающейся на готовые, имеющие уже форму понятий продукты самих же данных чувственного восприятия и разума. Интересно отметить, что если в первой части высказывания Декартом затрагиваются философские вопросы истинности знания и гносеологическая проблема адекватности психического отражения, то во второй, – на примере восприятия величины выражены исходные основы понимания им восприятия.
Понимание Декартом восприятия основывается на двух исходных представлениях об этом явлении. Первое – непроизвольно принятое представление об изоморфности между данными восприятия и физическими пространственными характеристиками объектов восприятия, которое является результатом той безошибочности восприятия этих характеристик предметов, которая имеет место в повседневном опыте человека. Поэтому-то это представление Декарт принимает как само собой разумеющееся и противопоставляет ему второе представление, уже как осознанное, произвольно выявленное положение о том, что существуют такие данные чувственного восприятия, в которых отсутствует вышеуказанный изоморфизм между физическими свойствами объектов и данными восприятия. Это представление является результатом тех умозаключений, в которых непосредственный акт восприятия сопоставляется с опосредованным актом познания или сопоставляется знание о характеристиках объектов с данными непосредственного акта восприятия. И это представление выступает как антитезис к первому представлению.
Нетрудно заметить, что оба представления базируются на данных уже законченных процессов отражения, и поэтому при анализе тезиса и антитезиса разум, оперирующий этими продуктами мышления, распространяет требование соответствия физических свойств объектов и знания об этих свойствах на непосредственный акт восприятия. Видимая величина как конкретный акт ощущения величины солнца не удовлетворяет этому требованию соответствия результатов акта восприятия результатам акта познания, следствием чего является неудовлетворенность данными восприятия, и возможность восприятия служить источником образования знания ставится под вопрос.
Итак, разум, по Декарту, является не только основой построения всей его философской системы, но и выступает в роли мерила не только при постановке, но и при решении проблем, относящихся к психическому отражению. Ведь вопрос о чувственном восприятии физической величины солнца можно поставить только относительно требований разума, содержащего в себе в завершенном виде продукт психического отражения, по форме своей находящийся на поверхности интроспективного сознания, поскольку в реальности невообразима ситуация, чтобы человек стоял перед солнцем и непосредственно-чувственно воспринимал зрением его величину подобно тому, как он воспринимает величину, например, арбуза.
Но если мысль Декарта, трактовать так, что за этим требованием разума скрыта невозможность постижения физической величины солнца посредством чувственного восприятия, и что человек может познать эту величину только через разум, то тогда речь идет о приобретении знания о величине солнца, т. е. о самом процессе познания и о средствах идеального отражения объективного мира, которые относятся к процессу общественно-исторического развития человечества. В таком случае здесь ни при чем непосредственно-чувственное восприятие и противопоставление его особенностей процессу познания. Тем более надо учесть, что даже разуму не дано непосредственное постижение величины солнца, подобно познанию того, что если земля мокрая, значит шел дождь, т. е. в акте мышления, непосредственного умозаключения, а дано лишь опосредствованное познание величины солнца через целый комплекс наук: геометрию, тригонометрию, астрономию и т. д. Отсюда становится ясно, что требование, предъявляемое Декартом к чувственному восприятию, и противопоставление данных восприятия данным познания являются лишь следствием формально-логических построений причинно-следственных связей между разными понятиями без учета функционально содержательных сущностей этих понятий.
Если представить себе, что чувственному восприятию был бы свойствен такой диапазон непосредственного отражения всего и везде в макро- и микромире и постижение того, к чему стремится человеческое познание соответственно имплицитно содержащемуся в декартовских рассуждениях требованию, то тогда каждый человек, обладающий таким восприятием, был бы не только подобен тому, находящемуся в самом себе Богу, которого сочинила онтологическая философия идеалистического направления, но был бы могущественнее его. Тогда отпала бы необходимость в том ходе исторического движения мысли самих философов и не было бы тех диалектических противоречий, возникающих внутри этой мысли, которые заданы самой природой человеческих возможностей познания, ограниченных относительно бесконечной сущности бытия. Бытия, которое по своей объективной действенности, как мы видели у Аристотеля, как раз и создает в соответствии с диалектическим законом отрицания отрицания различия между отрицающими моментами собственного существования. Человеческое познание, как один из таких моментов самоотрицания бытия посредством действенной деятельности, создает различия между отдельными моментами собственного существования по тем же принципам и подобию, что и порождающее его бытие.
Мы проанализировали так подробно кажущееся на первый взгляд простым и обычным высказывание Декарта об отношении познания и чувственного восприятия не случайно. Изучение истории философии, естествознания и психологии показывает, что Декарт, подобно огромной сферической линзе, вобрал в себя лучи знания, идущие от античности и эпохи Возрождения в области философии, психологии, физиологии и естественных наук, и, преломив их в фокусной точке своей эпохи – Новом времени, так их усилил, что до сих пор в свете этих лучей ученые ищут решение поставленных Декартом проблем на основе указанного им метода их выявления и изучения. С точки зрения исторического хода человеческого познания Декарт находился на перекрестке, где разветвились дороги религиозного и естественнонаучного путей постижения духовных и материальных явлений.
Вследствие больших общественно-производственных и социально-политических перемен в Европе в Новое время усилилась борьба между философскими направлениями, религией и естествознанием. Поэтому не случайно, что после Декарта гносеологические вопросы о первичности духа или природы, соответствия сознания бытию и возможностей сознания в отражении бытия ставились открыто и стали непосредственными объектами философского изучения, а развивающееся естествознание не только поставляло факты, но и в силу его убедительных успехов диктовало свои методы анализа этих вопросов. Факты, добытые естествознанием, последователи Декарта – представители материалистического философского направления – Гоббс, Гассенди, Спиноза, Лейбниц, Ламетри, Локк и др. использовали как доказательство первичности бытия, связи материальности мира и ощущения и т. д. Представители же идеалистического направления – Мальбранш, Беркли, Юм и др. те же факты приводили таким образом, чтобы с их помощью доказать первичность духа, отсутствие связи между физическими и воспринимаемыми свойствами предметов, ограниченность возможностей познания для постижения сущности бытия и т. д. Замечателен тот факт, что при решении гносеологических вопросов представители обоих направлений независимо от исходных оснований использовали один и тот же метод анализа, принятый в естествознании Нового времени.
Особенностью этого метода является не только механистический детерминизм или созерцательный способ анализа обсуждаемых явлений, но и то, что такие априорно принятые опорные, исходные понятия, как тело, душа, ощущение, образ, идея, ум, разум, опыт, восприятие, представление, сознание, познание и т. д., берутся в форме наличного бытия, как данности, как наличные объекты, подобно данности человеку всех тех материальных предметов, которые в процессе жизнедеятельности человек имеет перед собой. Такое представление о данности изучаемого явления было принято в естествознании как само собой разумеющееся, так как исследователь всегда имеет дело с объектами, находящимися вне себя и исследует именно их. При этом он рассматривает их с определенной им же самим точки зрения, когда, выбирая то или другое свойство объекта или отношение между объектами и их свойствами, принимает одно – за явление, другое – не являющимся и т. д. Но во всех этих случаях неизменным остается одно: естествоиспытатель изучает что-то через себя, но находящееся вне себя. Данная ситуация соответствовала той ситуации, в которой человек всегда находился в естественном процессе жизнедеятельности. Изменение форм жизнедеятельности привело к развитию человеческого мышления, унаследовавшего от своего прародителя – природы – основное качество: иметь дело с данностями; и это создало определенный стиль человеческого мышления. Именно поэтому стиль мышления естествоиспытателя совпадает со стилем обычного человеческого мышления.
Обладая таким качеством мышления, человечество приступило к изучению психических явлений, находящихся внутри субъекта, принимая их как явления, находящиеся вне его, но, конечно, на основе принятых исследователем постулатов, т. е. через субъекта – через себя. Именно это и привело к той картине изучения психического отражения, которую мы имеем в философии Нового времени. Подходы разных исследователей к рассматриваемым вопросам, одним и тем же явлениям меняются в зависимости от выбранных основ, исходных постулатов. Но представление об этих явлениях как находящихся вне субъекта остается неизменным у всех, причем принятие данностей, постулированных «через себя», и составление отношения между этими данностями менялись в зависимости от уровня развития человеческого познания, средств научного анализа, эпохи и т. д. Если для античных философов таковыми данностями являлись душа и тело, ощущение и идея или понятие, то для Декарта – это ощущение, восприятие, ум, разум; для Мальбранша и Беркли – Бог и ощущение, восприятие, познание, сознание; для Локка – опыт, ощущение, познание. В зависимости от философского направления, от исходных постулатов, принимая эти данности или предлагая новые, исследователи рассматривали отношения между выбранными данностями и относительно них искали решение вопросов, возникших в истории философии. Примером такого выбора данности является декартовское понятие, относительно которого ставились вопросы, связанные с психическим отражением: об источнике образования знания, об отношении между чувственным восприятием и понятием, об их соответствии и т. д.
Декарт берет разум как данность, и, действительно, он есть данность человеку в виде результата того процесса, который также принимается как более общая данность, являющаяся в виде способности человека к идеальному – психическому отражению. Однако, при решении вопросов, касающихся содержания психического отражения, например, о том, что является источником образования понятия-знания, Декарт в качестве исходного основания при построении представления об этом подлежащем изучению явлении берет разум и относительно него составляет отношение между чувственными данными и разумом, между сознанием, знанием и разумом, умом и т. д. В результате, разум выступает в двух основных ролях: как опора, начало анализа, и как мерило, с которым сравниваются остальные данности, входящие в логически составленные отношения.
Но так как данность разума явлена человеку как продукт психического отражения, разум не может быть опорным началом при поиске истоков собственного образования. В противном случае имеет место тот замкнутый круг, когда при познании психического отражения исследователи опорным началом выбирали душу, ощущение, восприятие, понятие, ум, разум, сознание, опыт, поведение и т. д. в их наличном состоянии, в их данности человеку, и, в силу этого непременно возвращаясь снова к началу, приходили к выводу о божественности этого начала, потусторонности психического, идеального и т. д. Если в истории философии и психологии какой-то исследователь не доводил такой возврат до исходного, то следующий исследователь, принимая в качестве опорного начала другую данность, непременно доказывал возврат первого к исходному основанию.
Именно это дает основание думать, что для понимания природы психического отражения необходимо найти такую данность, которая не входила бы в само явление психического отражения, а находилась бы вне его, но и вместе с тем имела бы непосредственное отношение к явлению психического отражения, к его природе и даже являлась бы частью этой природы. В качестве такового в философии и психологии принимались: душа, Бог, абсолютная идея (идеализм); ощущающее тело, движущееся среди предметов (материализм и сенсуализм); специфическая энергия (физиологический идеализм); движение тела и его отражающих органов (экспериментальная физиология); мозг как орган психики (материалистическая физиология); опыт в локковском понимании; поведение (бихевиоризм); деятельность (сторонники общественно-социальной детерминации психики) и т. д.
Действительно, все перечисленные данности удовлетворяют указанному требованию: они находятся вне психического отражения и кроме Бога, абсолютной идеи и специфической энергии – имеют непосредственное отношение к явлению психического отражения и служат частью его природы. Все они, несмотря на различное содержание и принадлежность к разным философским методологическим направлениям в понимании явления психического отражения, имеют общую особенность, а именно: они вводятся в процесс изучения психического отражения в форме наличной данности в том законченном виде, в каком они представлены исследователю в его эпоху, т. е. уже в конкретно-исторической психической форме, не содержащей в себе следы исторического процесса развития психики, в результате которого человеку является эта данность в конечной форме, которой он пользуется для понимания природы психического отражения.
Важно отметить, что говоря об использовании исследователями готовых данностей, мы отнюдь не забываем о богатой истории изучения эволюции живых организмов, их фило- и онтогенетического развития, развития мозга и т. д., а также развития психики и психического отражения. Мы лишь подчеркиваем, что в основе изучения психического отражения лежат те непосредственные данности, которые являются перед исследователем в результате психического отражения.
Например, при изучении истории развития мозга, как физиологического органа психики, он берется в виде уже отраженной человеком данности и как физиологический орган, и как орган психики. Но история развития мозга, понимаемого через данность его человеку – это эволюция физиологического органа, потому что в данном случае мозг по форме данности предстает как нечто, находящееся вне исследователя. Исследуя мозг, историю его развития, исследователь может обнаружить лишь новые данные о связи мозга с психическим отражением, а не раскрыть природу самого психического отражения, так как изначально в основу изучения истории развития мозга им положены данности мозга и психики, а также и третья данность – наличие связи или взаимосвязи друг с другом. Поэтому исследование развития мозга обогащает понимание этой взаимосвязи, но природа самого психического отражения остается при этом в стороне, так как собственная история его развития не исследуется. Получается, что эти три опорные данности не соответствуют задаче изучения природы психического отражения.
Однако изучение мозга и психики на основании указанных данностей дает богатый материал для определения философско-гносеологического вопроса о взаимосвязи и взаимообусловленности материального мозга и идеальной психики, предоставляя тем самым все новые и новые доказательства того, что идеальное есть результат развития материи. Эти доказательства, являясь основой мировоззрения, становятся методологией, указывающей путь отыскания другой основной, отправной опорной данности, посредством которой можно понять природу психического отражения и историю его собственного развития. Психология как наука, возникнув в недрах философии и имея тот же, что и философия предмет исследования, ставила собственные проблемы на тех же логических основаниях, что и философия. Общность предмета изучения и продуктного способа мышления (посредством наличной данности) привели к слиянию философского и психологического понимания объекта изучения и сходству в постановке проблем. Различие же в основном состояло в том, что философия имела дело с общими вопросами отношения психического отражения к бытию, а психология – с частными вопросами, касающимися выявления средств и способов психического отражения. Так формировалось представление о том, что философия имеет дело с общими проблемами психического отражения, а психология, – с явлениями, происходящими в отражающем субъекте. Таким образом, в философии и психологии объекты исследования оказались разными, а предмет и методы исследования совпали. Если метод исследования психического отражения через его продукт соответствовал задачам и проблемам философии, то в психологии задаче выяснения конкретных механизмов психического отражения не соответствовал стиль мышления через наличную данность и непосредственно выбранный объект изучения – субъект, в котором происходит психическое отражение и который является носителем этих данностей.
В качестве примера возьмем для анализа такой объект исследования в философии и психологии, как явление чувственного восприятия. Философская формулировка проблемы чувственного восприятия предписывала выяснить: наличие или отсутствие связи между объектом восприятия и образом как идеальным отображением этого объекта; наличие или отсутствие изоморфизма между свойствами объектов и данными их чувственного восприятия; связь между объективным свойством и понятием как идеальным представлением об этом свойстве; изменчивость самого объекта восприятия и данных чувственного восприятия, с одной стороны, и постоянство образа или понятия – с другой, истоки постоянства понятий, образующихся на основе изменчивых данных чувственного восприятия; и, наконец, главный вопрос: объективное предопределяет образование понятия, а последнее – познание или же через понятие образуется и объективное, и познание. Нетрудно заметить, что в решении этих вопросов независимо от материалистического или идеалистического направления за исходную основу берутся уже опосредованные сознанием исследователя данности: уже отраженный объект с его свойствами; чувственное восприятие и его изменчивость, образ и его адекватность объекту; постоянство понятия; познание как производное от понятия и т. д.
В психологической формулировке проблемы чувственного восприятия главным является не решение перечисленных философских отношений, а то, как протекают конкретные процессы, осуществляющие эти уже описанные в философии отношения в субъекте, действующем в данный момент в объективном мире среди других субъектов. В соответствии с исходным методологическим представлением и таким пониманием задач психологии и изучались явления чувственного восприятия в качестве первой составляющей психического отражения. При этом изучение закономерностей процессов, происходящих в субъекте, основывалось на тех же отношениях, на тех же данностях, что используются в философии – на данностях уже отраженных продуктов психического отражения. Само понимание чувственного восприятия в качестве начального этапа психического отражения могло возникнуть только в результате изучения психического посредством отраженной субъектом данности.
В результате, изучение чувственного восприятия шло, с одной стороны, через разработку философского отношения объекта и образа, с другой стороны, – через изучение явлений, образующих это отношение в процессах, происходящих в субъекте. Такое причинно-следственное представление о чувственном восприятии неизбежно привело к вопросам о том, как и какими средствами реализуется в субъекте этот процесс превращения объекта в образ. В поиске ответов на эти вопросы психология вынуждена была обратиться за помощью к физиологии, которая, опираясь на естественнонаучные представления о материальности мира и мозга как материального органа психики, имела возможность конструктивно и на соответствующем современному состоянию науки уровне объяснить работу тех механизмов, которые могли бы реализовать указанное превращение. Однако, разрабатываемые физиологией принципы работы физиологических механизмов не позволили ей объяснить процесс образования идеального. Поэтому физиология вынуждена была либо искать новые объяснительные принципы и механизмы, либо обращаться к данным изучения эволюции и патологии отражательных систем.
Таким образом, при изучении психического отражения и философия, и психология, и физиология опирались на данность продуктов отражения. Но если при изучении собственно философских и физиологических проблем оперирование данностями психического отражения соответствовало предмету и принятым в этих науках способам исследования, то при изучении проблем психического отражения такая опора на уже отраженные данности создавала тот замкнутый круг, выйти за пределы которого различным психологическим школам и направлениям не удавалось прежде всего потому, что способ выхода из него исследователи психики искали в различных философских или в физиологических учениях. В результате – постоянные «колебания» психологии между философией и физиологией, что подтверждает вся история психологии. Интересно, что как бы ни принималось в психологии чувственное восприятие – как следствие физического воздействия объекта или как результат работы физиологических механизмов (т. е. с точки зрения материалистической философии) – его понимание всегда имело гносеологическую направленность и соответствовало характеру изучения проблем восприятия в философии, а не материалистическому способу изучения самого психического отражения. Хотя результаты психического отражения, оформленные как данность в виде идеального, являются основой при постановке гносеологических проблем, это не считается идеалистическим объяснением, так как порождение идеального принято исходя из первичности материи, ее детерминирующей роли в образовании психического. Но условиям материалистического изучения психического отражения такая ситуации, когда исходным основанием изучения является само идеальное, удовлетворить не может.
Эта же идеальная основа изучения эволюции и работы органов чувств и мозга в различных живых системах с целью познания закономерностей психического отражения являлась причиной того, что результаты выполненных в данной парадигме исследований были лишь развитием естественнонаучных основ материалистической линии философии. В этих исследованиях мозг, например, изначально берется как орган, отражающий идеальное, носитель души, ума, образов и т. д., как данность налично существующего органа в филогенезе и онтогенезе, а затем изучаются закономерности психического отражения через его идеальную сущность. Мы же считаем, что предметом изучения должны стать закономерности образования этой данности, являющейся человеку как идеальное.
Итак, основной вывод из наших рассуждений. В течение веков понятия души и мозга, как ее носителя, претерпели множество изменений. Но неизменным всегда оставалось главное: понятие души рассматривалось как данность человеку, а изучение души мыслилось посредством тех различных форм, являющихся человеку законченной результативной стороной, которые, полностью соответствуя эмпирическому стилю мышления человека, образовывали исходные опоры, положенные учеными в основу построения различных подходов к изучению психического отражения.
2. Интерпретация профессором В. В. Давыдовым статьи «Анализ теории деятельности и изучение принципов функциональной гибкости в процессах восприятия»
УД 62[5 - УД – устный дневник, записанный на магнитной ленте, номер кассеты.] 12.01.77
В обсуждении приняли участие:
