скачать книгу бесплатно
Никто на них внимания не обращал, кроме Семёновны. Всё это происходило метрах в пятнадцати от неё, будто нарочно, чтобы она видела.
«Господи, что же это? Я тут стою с руками, с ногами, всё вижу, слышу, лошадь здоровая, и милостыню прошу, а эти дети слепые… И так радуются, что их не задавили», – в отчаянии думала она, и ком подступил к горлу. И почему-то именно в тот момент вспомнила, что она Надежда Семёновна Помогаева, в девичестве Жданькина. Вспомнила, как радовалась перед свадьбой, что у мужа такая замечательная фамилия. И сам он был, действительно, Помогаев. Да вот себе помочь не смог. А она всё на свете проглядела. И вот сейчас, так внезапно, осознала, что нерастраченной себе хочет найти применение.
Когда перестали её по имени звать, она теперь не помнила, и на вопрос, отчего своё имя сократила до Семёновны, ответить затруднялась. Может, и жизнь вся наперекосяк из-за этого пошла? Так она и смотрела вслед слепой молодёжи, пока не потеряла их из вида. И думала о том, что-то их ждёт в будущем, и будет ли оно у них, будущее? Но если они умеют смеяться, значит, определённо будет, сама-то она уж и забыла, когда смеялась. Опомнившись, словно проснулась от долгого сна, выбросила стаканчик и направилась к метро.
Вторая глава
Приехав домой, отправилась в больницу, где недавно лежала. Зашла к врачу, которая её лечила.
– Как хорошо, что я вас застала, – зайдя в кабинет, обратилась она к доктору. Даже не знаю, к кому идти, поэтому пришла к вам. Помогите, очень вас прошу.
– Здравствуйте. Что это вы, опять заболели? Давайте, садитесь, а то прямо лица на вас нет. Что-то случилось?
– Да. Случилось. Случилось. Просьба у меня к вам. Помогите, пожалуйста, информацию добыть.
– Вы, главное, успокойтесь. Какую информацию? Плохо себя чувствуете? Расскажите по порядку, – откладывая больничные карты, которые заполняла, сказала врач.
– Нет. Здорова я. У меня совсем другой вопрос, личный. Вы точно можете помочь, если не вы, то я не знаю, к кому…
– Успокойтесь, прошу вас. Говорите, в чем дело.
– Подскажите, как мне найти интернат для слепых детей, хочу туда на работу устроиться нянечкой, а может, и воспитателем возьмут. Очень я хочу там работать. Только не знаю, как адрес раздобыть, – быстро проговорила Надежда, удивляясь самой себе. Она никогда так быстро не говорила.
Врач, высокая полноватая женщина лет тридцати пяти, с умными глазами и волосами, собранными в хвост, заинтересованно смотрела на бывшую пациентку и видела перед собой целеустремлённую, уверенную женщину, теперь кардинально отличавшуюся от той вялой и растерянной Семёновны, которую она выписывала месяц назад.
– Удивили так удивили. Знаете что? Приходите завтра, а то у меня столько писанины сегодня накопилось, никак не смогу отложить. Сможете? Вечером обязательно вашим вопросом займусь, в интернете поищу информацию для вас. Признаться, так неожиданно, Надежда Семёновна. Ваш порыв настолько необычен и искренен, что невозможно отказать и отмахнуться от такой просьбы. Жду вас завтра в два часа.
– Спасибо вам, а я так волновалась, что рассердитесь и выгоните. У меня ведь и знакомых раз, два и обчёлся, а интернет для меня – словно Луна. Кроме вас, никто на ум не пришёл. Соседка моя только с собаками и кошками общается, в приюте для брошенных животных работает. Есть, правда, ещё одна знакомая, та, с которой мы вместе лежали здесь в больнице.
– Да, бойкая старушка-веселушка. Каждый квартал, почитай, лечит то одно, то другое. У нас её уже вся больница знает, она во всех отделениях побывала.
– Понимаете, что-то непонятное произошло со мной, когда увидела троих слепых молодых людей, – продолжала Семёновна. Она рассказала доктору, как стояла на улице, прося милостыню, и что её внимание привлёк юношеский весёлый громкий смех, после чего ей стало стыдно, очень плохо и пусто, а потом откуда ни возьмись появилась нежность, которая заполнила собой всю её. И теперь никакой Семёновны, только Надежда Семёновна, любящая жизнь во всех её проявлениях.
– Кто же вас надоумил на побирушничество, дорогая вы моя? И потом это помимо всего прочего ещё и опасно.
– Одна дальняя знакомая, – уклончиво ответила Надежда Семёновна, не выдавая бабульку, о которой врач и рассказывала, а ведь именно та женщина фактически и подтолкнула её круто изменить свою никчёмную, никому не нужную жизнь, дав по меньшей мере странный совет.
По дороге домой она набрала номер новой приятельницы.
– Ну что, удалось подзаработать, Семёновна? Рада тебя слышать. Как сама?
– Меня ведь зовут Надеждой.
– Да ладно. Вот это да. Ну ничего себе. Что же ты, забыла о своей Надежде?
– Выходит, вспомнила, благодаря вам. Спасибо и будьте здоровы.
На следующий день Надежда Семёновна снова зашла в больницу. Получив координаты интерната для слепых детей в городе Л., она сразу отправилась за билетом на поезд, и через несколько дней уже ехала в тот самый город с определённой целью – встретиться с директором и устроиться туда на работу. Какая-то неведомая ранее сила прямо тянула её туда.
И вот Надежда зашла в кабинет директора интерната. Высокая женщина крепкого телосложения, с очень строгим лицом, встала из-за стола, пожала ей руку, представилась и предложила сесть. Возможно, суровым лицо директора было из-за глубокой складки между бровей, которые поэтому выглядели возмущённо сдвинутыми. Её седые волосы, заплетённые в косу, были аккуратно закручены в элегантный пучок. Голос оказался низким и приятным. Когда начался разговор, стало понятно, что бояться нечего, потому что Маргарита Игоревна приняла незваную гостью радушно, хотя и с удивлением. Улыбка делала её лицо не таким суперсерьёзным. В тот момент Помогаевой Надежде вспомнились слова бабульки про улыбку, и она тоже улыбнулась.
– Понимаете, заведение наше необычное, – говорила директор, – и не совсем ясно, как это вы, живя в Москве, вдруг решили работать у нас. Скажу прямо, таких, как вы, энтузиастов найти – большая удача для обычного интерната, а для нашего… так просто редкость. И самое странное то, что вас не интересует материальная сторона. Обычно с этого все начинают разговор. А вы, видно, что женщина порядочная, уж я, поверьте, в людях разбираюсь.
– Есть загвоздка. Видите ли, моё образование… Оно среднее специальное, педагогическое, но я работала в детском садике, саду. Недавно поняла, что именно в таком интернате хочу работать, со слепыми детьми, и раз мне удалось узнать именно о вашем интернате, то получается, что здесь и есть моё место. Вот я и приехала. Могу быть нянечкой для начала, а затем – может, и воспитателем получится.
– Где учились? – говорила директор, будто бы с самой собой, просматривая документы Семёновны, – так, среднее специальное, питерское, специальность «дошкольное воспитание». Ну что же, это как раз подходит. А если будет желание, то и подучитесь, можно же без отрыва. Почему нет? Вполне. Только мало кто хочет почему-то.
– А я думала, что поздно уже. Я… ещё читать очень люблю, классику в основном предпочитаю, много сказок знаю, – зачем-то добавила она.
– Это хорошо, это очень хорошо. Книги многим помогли в жизни. Учиться никогда не поздно, было бы желание. Ладно, Надежда Семёновна. Через неделю вы готовы приступить к работе?
– Да, да. Только домой съезжу, и обратно. Вещи у меня все там, в Москве. Нянечкой?
– Думаю, можно воспитателем, у нас есть дошкольная группа слабовидящих детишек. И с испытательным сроком в три месяца. С оплатой у нас не густо, но будут льготы. Жить можно в интернате. Это вас устраивает? Через неделю как раз освободится комната.
– Ещё как. Боже. Надо же, – сказала она и заплакала.
– Надежда Семёновна, должна предупредить, что слёзы не помогают в работе, особенно в нашей.
– Вы извините меня, я вообще-то не плакса, и всё понимаю, я сильная. Просто морально готовилась к нашему разговору. А вы так быстро меня приняли, несмотря на недостаток образования и возраст, не задавая никаких лишних вопросов.
– Возраст у вас вполне подходящий, главное, что вы здоровы и энергичны, да и образование у вас профильное, и ещё раз повторю, образование – дело наживное. Знаете, я в жизни многое испытала и разных людей встречала. В любом случае, будет испытательный срок, три месяца, вы ж понимаете. И у нас будет время узнать друг друга и поговорить. А сейчас… Вы уже купили обратный билет?
– Ой. Что-то я не подумала об этом.
Директор взяла телефон.
– Вадим Карпович, зайдите ко мне, пожалуйста, – и уже обращаясь к Семёновне, – мой заместитель, сейчас вас познакомлю, он у нас заведует малышами и младшими школьниками, завуч младшей школы, если быть точной.
Вошел седой мужчина, усы, закрывающие верхнюю губу, соединялись с аккуратно постриженной бородой, в которой седины было значительно меньше. Он был невысок и коренаст. Но главное в лице его – разноцветные глаза, один зелёный, другой – карий.
– Вызывали, Маргарита Игоревна?
– Знакомьтесь, наш новый сотрудник. Надежда Семёновна, Вадим Карпович, – они пожали друг другу руки. – Обо всём мы договорились, дальше вы уже сами вводите в курс дела, Надежда Семёновна будет воспитателем в вашем подразделении у дошкольников слабовидящих, а там посмотрим. Да. И ещё помогите купить билет в Москву, желательно на сегодня.
– На сегодня уже вряд ли, а вот на завтра точно.
– Я согласна на любой вариант.
– Хорошо. Пойдёмте, покажу интернат наш. И где вы будете жить. Как раз через неделю комната освободится. Вы с такими детьми работали раньше, в смысле со слепыми и слабовидящими?
– Нет. Работала со зрячими. А что, они прямо все слепые? И без родителей?
– Есть слепые и слабовидящие, у кого родители живы, но прав их лишили, есть сироты. У всех разные ситуации.
– А вы тоже здесь живёте?
– Я в своем доме живу, отсюда недалеко. Пойдёмте, я вам вашу группу покажу.
– Скажите, а почему комната освобождается, уволили кого-то?
– По собственному желанию воспитатель увольняется – замуж выходит, жених в другом городе живёт. Вот и дорабатывает последние дни. Жаль. Хороший работник. Вы на её место аккурат и приехали, будто знали.
Билет удалось купить только на завтра. И завуч предложил переночевать у него.
– Да вы не беспокойтесь. Приставать не буду. Я мужчина спокойный.
– Что ко мне приставать-то? Я женщина ста… взрослая, – сказала Семёновна и покраснела. Она удивлялась, что это вдруг, ведь такого с ней вообще никогда не случалось, ни разу в жизни она из-за мужчины не краснела и, не смущаясь, называла себя старой. Вроде и не было ничего особенного в этом бородатом Вадиме Карповиче. Или было? Надо же. Зря, видно, говорят, что после пятидесяти баба не баба уже. Баба, ещё какая.
Вот такие мысли неожиданно посетили женщину, пока они молча шли к дому завуча.
– Пришли. Здесь я и живу.
– А жена ваша не будет возражать?
– Что это вы, Надежда Семёновна, только сейчас про жену спросили?
– Думала, сами скажете, а теперь вижу, что надо было раньше спросить.
– Жена… Ушла от меня в прошлом году. Теперь выплачиваю ей по решению суда её долю от имущества, совместно нажитого. Двенадцать лет мы с ней прожили. В позапрошлом году дочка её замуж за болгарина вышла и уехала к нему.
Когда мы поженились, я в обычной школе работал, затем стал завучем начальной школы. Думаю, для жены то, что произошло, было лишь поводом, она всё равно от меня рано или поздно ушла бы. Вижу, утомил вас. Вы издалека ехали, небось, и не обедали. Надо вас покормить.
– Когда было обедать-то? С поезда – сразу в интернат, опасалась, не застану директора. Разговора страшно боялась… Она на вид строгая, и голос у неё низкий, грудной, на мужской похож. И курит папиросы.
– Что, при вас курила? Она только при своих…
– Нет. Я пачку у неё на столе видела. Мой муж такие курил.
– Это да. На вид строгая. А с курением… Никак не бросит дурную привычку. Это у неё с детства.
– С детства? Знаете, я, как вошла к ней в кабинет, так поджилки и затряслись. Она вся седая, брови сдвинутые. А в глаза её посмотрела, сразу успокоилась. Глаза добрые-добрые. Так и оказалось. По глазам сразу видно, что за человек.
– Давайте поедим, Надежда Семёновна? Можно я вас буду без отчества?
– Можно, тогда и я вас. Только мне еды много не надо, ем я мало, можно чаю и хлеба.
– Как Дюймовочка, что ли? – улыбаясь, сказал он.
– Привычка. Всегда много работала, и забывала порой про обед. А теперь вот без работы осталась. А Маргарита Игоревна прямо так радушно меня приняла.
– Маргарита… Она такая. Просто бой-баба. Кто плохо работает, тому несдобровать. Её в коллективе у нас знаете, как зовут?
– Как?
– Босс.
– Мужчин же так называют.
– О, она – Босс. Но если человек к работе относится добросовестно, то опасаться нечего.
Семёновне все больше и больше нравился этот бородач; когда он улыбался, морщинки в уголках глаз походили на лучики, а из-за того, что глаза разного цвета, казалось, что он смотрит не в глаза, а как бы около них. И какой-то он был свой, миролюбивый и очень домашний.
– Хотите, я что-нибудь приготовлю? – вдруг вызвалась Семёновна, удивляясь себе всё больше и больше. И что это она вдруг?
– Готовить ничего не надо. У меня картошка, уже сваренная, селёдка, почищенная. Вино будете или водочки?
– Нет, нет, – вздрогнув, сказала она. – А вы любите?
– Выпить? А что, похоже? Не-е. С этим всё нормально.
– Рассказывайте дальше, а то мне до ужаса интересно.
– Так уж и до ужаса? Знаете, мне и самому хочется рассказать, уж больно всё как-то не складывается у меня. Вроде неплохой мужик, а жизнь дурацкая, глупее не придумаешь.
– Ещё как придумаешь, – задумчиво проговорила Семёновна.
– Хотел я мальчика взять на воспитание, Ваньку. А жена, как узнала, сразу и затеяла бракоразводный процесс. Не ожидал я от неё, столько сил потратил и средств на неё и её дочь. А она, как отсудила себе, что могла, дом, слава богу, у меня уже был, когда мы расписывались, не удалось ей и туда лапу свою запустить, так и уехала к дочери. Двенадцати лет совместной жизни как не бывало. Просто нет и всё тут. Будто и не было никогда. Любил я её и верил ей, а она, выходит, просто дочь растила за мой счёт. В голове не укладывается. Ну, не бывает же так, чтобы любовь взяла и прошла. Хорошо, понятно, не согласна ты, но как же так сразу на развод-то? И ничего не выходит у меня. Понимаете, ничего. Не дают мне разрешения на опекунство, а на усыновление – и подавно. Зачем я это вам?
– Из-за мальчика вы и в интернат пошли работать? Он что, слепой? – тихо спросила Семёновна и закрыла рот рукой.
– Из-за Ваньки. Плохо видящий, такой ему диагноз поставили, но неокончательно. Конечно, по-научному случай его сложно называется, я не хочу вас этим загружать.
– Сирота?
– Они всей семьёй, родители, сестра тринадцати лет и девятилетний Ваня, ехали на машине, вдруг из-за угла на большой скорости в них врезается пьяный водитель. Один Ваня и выжил, спасло сидение детское. Вся семья погибла у него на глазах, и пьяный водитель – тоже. Мальчик долго лежал в больнице с черепно-мозговой травмой, сначала без сознания, потом уже в сознании. Долго молчал, смотрел в одну точку. Я его навещал, с ним даже оставался в больнице. И в комнате он всё видел, и меня, и все предметы вокруг. А когда вышел в коридор, всё, ничего не видит. Остановился и говорит: «Не вижу ничего, только свет и тени».
Стали обследовать и так, и эдак. Говорили с ним, лечить пытались. А от чего лечить-то? Зрение нормальное. Что самое странное. В кабинете всё видит, а стоит из кабинета выйти, всё, как говорится: тушите свет, совсем слепнет. А по приборам зрение стопроцентное. Такая петрушка получается.
Родственников фактически нет, один он. И со зрением такое.
– Горе-то. Ой, горе…
– Да. Врачи говорят, это у него психосоматическое. Но пока сильные препараты не прописывают. Маленький он.
– Объясните, не понимаю. Я ведь не сильна в терминах. Специальную литературу никогда не читала, только художественную, но таких ситуаций там не встречала. Если герои слепли, то ничего и не видели, а вот так, частями… первый раз слышу.
– Так и я тоже ни разу о таком не слышал и не читал. А тут нате вам, такое с близким человеком. Ведь Ваня мне стал родным. А больше никого и нет. Понимаете, не хочет его мозг видеть мир таким: без родителей, без сестры. Но если у него будет новая семья, есть шанс, что он… В детском доме ему жить противопоказано. Не может же человек вырасти полноценной личностью, не выходя из комнаты, будучи и зрячим, и здоровым. А из комнаты и тем более на улицу Ваня может выходить лишь в сопровождении, и только со мной. Больше – ни с кем, до истерики доходило, уж перестали и пробовать.
– Я и работать туда перешел, чтобы разобраться, помочь ему. Опыт у меня колоссальный жизненный.
Ой. Надежда Семёновна. Так вот сразу всего и не расскажешь. Решено прекратить обследования на год, надеются, что со временем состояние Ваниной психики улучшится. Моё мнение таково, что ему надо в семье жить, без этого условия не будет улучшения, а наоборот, постепенно, он и в комнате перестанет видеть, и тогда начнутся необратимые процессы. Но год… Нужно срочно его из интерната забирать и на дому обучать. Я же и бороду отрастил, когда все события, о которых я вам рассказал, произошли. Перестал бриться, а потом в зеркало посмотрел, вроде так солиднее выгляжу. Мне сорок восемь ведь, а с бородой и усами кажется, что больше. И поседел тоже вот так за два года. А вы подумали, что старый дед перед вами? Вы-то вон какая симпатичная. Прямо тургеневская девушка бальзаковского возраста. Поди, поклонники прохода не дают?
– Скажете тоже. Какие поклонники? У меня их и не было никогда. Мужчины сквозь меня смотрят. Мне ведь пятьдесят семь стукнуло.
– Да? А выглядите… На все сто…
– Как на сто?
