скачать книгу бесплатно
– Заходи, Миша. Сейчас кофе пить будем… если хочешь, с коньяком, – нарочито спохватился он, улыбаясь.
– С коньяком – это здорово, – Михаил Моисеевич понял, что его раскусили и издеваются. Похлопал ладонью по сумке:
– Знал бы, что мне здесь предложат, сэкономил бы.
– Нет, Мишель, ты не настоящий еврей. Тебе же уже предложили – зачем трезвонить о своей бутылке?
– А это как? Анекдотический, что ли? – с серьезной физиономией сделал ответный ход Руман, – Ты готов ответить за свои слова?
Пекарик снова улыбнулся:
– Может, обойдемся без разборок? Я что – не пацан?
– Пацан или поц? – в лице Румана промелькнуло не то, чтобы злорадное, но все же удовольствие. «Вот он – кислый виноград предков», – снова вспомнил библейскую сентенцию Пекарик.
– Так, Руман, прекращай межэтническую рознь разжигать. Потом будешь обвинять меня в антисемитизме.
– А кто первый начал? – возмутился тот.
Оба как-то невесело рассмеялись. Будто одновременно оценили, что не очень-то эта юношеская бравада соответствует их нынешнему состоянию. Да и настроению. Обоим на мгновение стало грустно. Может, от того, что ушло бесшабашное время, когда такое препирательство было нормой, и что в их шутке больше банального цинизма, чем самой по себе шутки. Но, как ни странно, именно это, дав единство понимания, что с ними происходит, вдруг снова сблизило. И оба почувствовали это.
Вениамин Петрович плеснул на донышки широких внизу рюмок содержимого красивой бутылки. Михаил Моисеевич взял ближайшую к нему, насладился запахом и сделал глоток. Пекарик, как всегда, лишь пригубил. Он вообще не пил, а лишь соприкасался с хрустальной коньячной рюмкой, только, чтобы ощутить обжигающую ноздри терпкость содержимого.
Затянувшаяся кофейная пауза абсолютно не напрягала. Каждый думал о своем. Но обоим казалось, что мысли у них одни. Михаил Моисеевич предполагал то, что услышит. А Вениамин Петрович то, что скажет. Наконец, Пекарик улыбнулся.
– Ну что, Миша…
– Веня, давай без церемоний. Я готов. Тем более, что многое из того, что ты мне сейчас расскажешь, я так понимаю, уже шесть лет назад слышал.
– Да. Но то, что я рассказывал тогда, это – цветочки, – Вениамин Петрович на секунду задумался, – Надеюсь, тебе не нужно объяснять, кто такой Никола Тесла?
– Ну, кто не слышал о Тесла? Это выдающийся физик. Работал с электричеством.
– Да, Миш, это великий ученый, – продолжил Вениамин Петрович, – Он намного опередил свое время. Как ты знаешь, благодаря ему, мы сейчас пользуемся переменным током, а не постоянным. Чтобы было понятнее, скажу, что нынешний столь мощный технический скачок мог бы без него и не состояться. Среди современников существовало высказывание о том, что именно Тесла сотворил двадцатый век.
– Да-да, я что-то такое слышал, – сделал несмелое замечание Михаил Моисеевич, – А, кстати, забыл – кто он по национальности?
– Миша, – улыбнулся Пекарик, – Ты хочешь услышать, что он еврей? Таки нет, Миша. Тесла – серб. Но речь сейчас совсем не об этом.
– Да я слушаю… слушаю, – повторил Михаил Моисеевич с нажимом.
– Речь о том, что многие из своих изобретений он человечеству так и не доверил, осознавая, что люди пока не готовы принять такой дар.
– Серьезно? – удивился Руман.
– Совершенно. Вот и я думал – стоит ли рисковать собой? Стоит ли вообще проводить эксперимент, о котором, возможно, я никогда не смогу рассказать людям? Но… – Вениамин Петрович на пару секунд замолчал, будто подбирая слова, чтобы понятнее выразить мысль, – Но любопытство исследователя, Миша, зуд, обещающий чувство эйфории, который сопровождает меня уже многие годы, подсказывает, что я должен экспериментально закрепить свое открытие. Что именно это уготовано мне судьбой. Я чувствую, это она – судьба. А избегать ее – занятие опасное.
С минуту длилось молчание.
– Веня, – осторожно начал Руман, – я пока слишком далек от понимания чего-либо. Может, ты уже конкретизируешь – с чем хочешь меня познакомить. А то у меня ощущение, что ты меня сканируешь – проверяешь, можно мне довериться или нет?
– Ну что ты такое говоришь? – возразил Пекарик, – А зачем я тебя тогда позвал? Ты пойми – то, что я тебе сообщу не дело двух минут, и даже не двух недель. Это система, которую тебе придется изучить. Но и это не главное. Главное – что по сравнению с психологией это парадигмально иное представление о человеческом сознании, через которое тебе придется воспринимать не только взаимодействие физиологии и психики, о чем сейчас принято говорить, но и многое другое. Например, понимать материю не только как вещество нашего физического мира, – на лице Михаила Моисеевича отразилось повышенное внимание, – Не торопи меня, Миша, ведь в итоге я собираюсь доверить тебе не только сокровеннейшую из моих тайн, но и свою жизнь. А Тесла я вспомнил, чтобы объяснить тебе противоречия, борющиеся во мне, с одной стороны. А с другой – показать тебе примитивнейший способ получения информации из иной реальности, который я позаимствовал у него и который лежит на поверхности – незамечаемый. Именно через него я понял, а затем и научился перетекать сознанием в иной частотный диапазон вселенной без потери памяти…
– Ошарашил ты меня, однако… – начал, было, Михаил Моисеевич, но Пекарик перебил его. Видимо почувствовал, что товарищ собирается славословить.
– С вводной речью покончено. Выбирай. С теории начнем или рассказать тебе о моих практических экспериментах?
После секундной паузы Руман кашлянул в ладонь.
– Знаешь, Вениамин Петрович, – он стал отрешенно серьезен, – ты владеешь предметом и тебе определять, с чего лучше начинать. Давай, по порядку. А я превращаюсь в уши, потому что, то, что уже успел услышать, настолько превалирует над моим нынешним пониманием действительности и не соответствует моей карте реальности, что ни о каких амбициях ученого с моей стороны не может быть и речи. Короче… – выражение его лица показало всю трудность отречения от собственного эго, – я – твой ученик… и это без всякого сарказма.
5.
Пекарик добавил немного коньяку в рюмку Румана и три капли – символически – себе:
– Давай… за то, чтобы у нас все получилось.
– Давай. Я почему-то верю… и в тебя, и в то… что, чему быть, тому не миновать, – Михаил Моисеевич спохватился, – Начинай, Веня. Не терпится уже увидеть мир через твою карту реальности.
– Сейчас, – Вениамин Петрович помолчал несколько секунд, – Начну, пожалуй, с того, каким образом я вышел на все это… давай, забирай бутылку и рюмки, а я все остальное. Неси на журнальный столик – к дивану. Там будет удобнее.
Устроившись, друзья настолько прониклись доверием друг к другу, что весь оставшийся налет социального шлака облетел полностью. Он открыл души, дав возможность слиться в едином творческом порыве, когда не нужно долго и натужно объяснять суть предмета и когда намека достаточно для осмысления чего-то сложного, кажущегося громоздким и неподъемным с точки зрения понимания посторонним человеком.
– Представь себе, что твое сознание состоит из трех ярусов, – Вениамин Петрович внимательно посмотрел на товарища, – Но не так, как у Фрейда. Старик Фрейд путал подсознание с бессознательным.
Михаил Моисеевич согласно кивнул, одновременно пожав плечами.
Убедившись, что его речь не собираются перебить вопросом, Пекарик продолжил.
– Оккультизм говорит о трех планах бытия – физическом, астральном и ментальном. И о семи из девяти подпланах, в основном различаемых его адептами. Георгий Гурджиев – если помнишь, я говорил – описывает человека, как трицентричное существо, обладающее тремя центрами сознания. В даосизме есть понятие о трех даньтянях – верхнем, среднем и нижнем. И там, как и в оккультизме, есть девятиричная модель информационно-энергетических уровней материи, сосредоточенных в них. Египетская философская традиция говорит о семи планах. То же самое мы видим и в индуизме – семь тонких тел. В какой-то степени и Каббала в Древе Жизни дает семь планов или ярусов, на которых располагает десять сфер, но там тоже есть троичность – личность, душа и дух… -Пекарик на секунду замолчал, – Чтобы было проще понять, представь себе старый дом с подвалом и чердаком. Подсознание – это подвал сознания. А надсознание, или, как его часто называют, сверхсознание – чердак. На чердаке – все, что не выбрасывается и храниться поколениями. Это наше архетипическое сознание – плод метемпсихоза с его реинкарнационной памятью. В подвале храняться запасы для выживания физического тела. Генотипическое, если можно так сказать, сознание. Или сознание, сосредоточенное в эфирном теле человека. Первичное – животное сознание. Оно всегда находится при физическом теле в процессе жизни. Даже тогда, когда мы с бытовой точки зрения теряем сознание, мы теряем только его рациональную и творческую части. Первичное – остается, чтобы выполнять вегетативную функцию. Понимаешь, о чем я?
– Ну, конечно: суть я улавливаю, хотя и не совсем… но мне очень интересно, – заметил Михаил Моисеевич.
– Здесь два аспекта… Первый необходим для понимания, почему появляется противостояние животного и божественного уровней сознания. А второй – для осознания того, что ни животное, ни божественное – не обладают такими возможностями дифференциации информации, какими обладает средний уровень – рациональное сознание. Оно, являясь полем борьбы, умножает двойственность одного и другого. Первичное сознание – или подсознание – оперирует понятиями «приятно – неприятно», в которых опасность и удовольствие, страх и наслаждение. А надсознание заведует творческими категориями – «хорошо – плохо». И вот когда на поле рационального сознания сталкиваются плохо сопоставимые категории, например «приятно» и «плохо», это поле превращается в поле сражения.
– Ну, это-то классика… – вставил комментарий Руман.
– Да… конечно, это конфликт, – продолжил Пекарик, – И в этом случае мы выбираем направление. Помнишь? Как в сказке. Три дороги перед нами. Остаться животным, сохранив тело. Перейти в божественный мир, это тело потеряв. Или остаться человеком, укрощая в себе животное через связь с этим божественным миром.
– Да-а?.. – Михаил Моисеевич что-то хотел сказать, но Пекарик продолжил.
– А в Дзэн-Буддизме муссируется тема длительности передачи информации в человеке. Вот, например, вопрос ученика – «куда летят птицы?», и ответ учителя – «уже улетели». Это тоже наталкивало меня на не замечаемую нами в процессе мышления длительность восприятия действительности. Кстати, с потерей ее истинности. Это приводило к соображениям, нагнетающим во мне такую тоску бессмысленности и бестолковости бытия, случайности событий, как это трактует современная наука. Начинало складываться мнение, что вся эта книжная заумь, а особенно умствования писателей, поднимающих и интерпретирующих подобные темы, нужна только для того, чтобы стричь глупых овец наподобие меня. Я стал думать, что все-таки и наука наша вообще, и психология, в частности, приемлющие лишь эмпирическое и рациональное познание мира, правы в своем консерватизме. Но что-то внутри меня поддерживало ощущение, что вот-вот что-то до меня дойдет. Что-то такое произойдет, и я все пойму и стану другим.
Последней каплей тогда стал Гермес Трисмегист, его многочисленные последователи и, наконец, карты таро, поиски смысла в которых ввели меня окончательно в ступор. Я уже не хотел ничего, кроме того, чтобы вернуться на исходную, забыть весь этот кошмар, обещанный Библией, – Вениамин Петрович уловил тень недоумения во взгляде друга, – Многия знания – многия печали, – уточнил он, и посмотрел на забытые рюмки.
Михаил Моисеевич сидел и молчал, настолько поразило его услышанное, что через догадки, через озарения поражало масштабностью и чудесностью.
– Ну вот, – продолжил Пекарик, – я уже окончательно запутался и был близок к состоянию сумасшествия. Это было летом – мне тогда стукнуло тридцать четыре: я сидел с книгой арканов таро на берегу нашего озера… там, где возвышение, – уточнил он, реагируя на мимику Румана, – Где сосны к самой воде подходят…
Руман молча кивнул.
– Почти машинально я пытался примирить раздрай в душе при чтении эзотерического значения одного из арканов. И вдруг! – наверно, Вениамин Петрович слишком эмоционально выпалил это «вдруг». Михаил Моисеевич даже вздрогнул от неожиданности, – вдруг я увидел, что одна из ветвей сосны, что стояла ниже, почти у самой воды, засветилась ореолом фосфоресцирующего света, распространяя его повсюду. Я обвел взглядом перспективу озера. Все виделось как-то не так. Вроде бы так же, но все же не так. И тут до меня стало доходить… – голос Пекарика приобрел налет таинственности, – Все вокруг было мной: я чувствовал себя всем, что меня окружало. Ветка, на которую я вновь посмотрел, ощущалась не менее правдоподобно, чем собственная рука. Пульсациями проявлявшееся удивление, охватившее меня, переплеталось с волнами растущей эйфории. Они как будто ткали холст, на котором сознание рисовало немыслимые вопросы. И вот, достигнув какого-то предела, чувственность, если это состояние можно так охарактеризовать, отхлынула. Все вокруг стало, как и прежде. Но… – Пекарик в запале направил на Румана указательный палец, которым до того потирал нижнюю губу, – …но в сознание пришла ясность. В нем появилась структура. Мое сознание стало кристаллом в том смысле, что в решетке его структуры все заняло подобающее ему место. Информационно-энергетический потенциал любого конструкта позволял ему находиться только в соответствующей ячейке появившейся системы, – Вениамин Петрович остановился, переводя дыхание, – Миша, надеюсь тебе не скучно слушать мои воспоминания?
– Что ты? – искренне возмутился тот.
– Просто я думаю, – палец вернулся на прежнее место, – что без этого экскурса в прошлое будет совсем не то.
– Правильно думаешь. Мне очень интересно, Веня. Все это раньше я воспринимал поверхностно, как игры разума. И вот теперь, на фоне задуманного тобой эксперимента, начинаю видеть под другим углом. Не отвлекайся…
– Да в принципе, об этом больше и сказать нечего. Единственное, что можно добавить, что, наверное, с месяц, а то и больше, меня мучила эйфория. Ну, мучила – это, наверно, не совсем правильно сказано. Представляешь, – снова вдохновился Пекарик, – задаю себе вопрос, и как будто бы сам на него отвечаю. Иногда сразу, иногда через некоторое время. Но всегда получаю ответы на вопросы, которые годами носил в себе. А после ответа – волна эйфории накрывает. Первое время настолько сильно, что я даже не мог сдерживать слезы. Слава богу, это было летом, а не во время семестра, – улыбнулся он, – Повеселились бы студенты.
Оба рассмеялись.
– Все, Миш, хватит на сегодня рассказов, – бескомпромиссно заметил Пекарик, – Завтра лекции – и у тебя, и у меня.
– Ладно, – по своему понял Михаил Моисеевич, – Придется довольствоваться кофе. А вот от вопросов моих тебе не уйти. Пару-тройку я уже держу в уме…
И еще около часа они беседовали. Оба давно не получали такого удовольствия от общения. Михаил Моисеевич радовался, как ребенок, что ему доверили тайну, важность которой он уже начинал понимать. А Пекарик был доволен, что, наконец-то открылся миру – пусть даже и в лице старого друга.
«Странно, – думал Руман, спускаясь на свой этаж, – казалось бы, я должен завидовать ему… такое открытие! – его сознание несколько вибрировало, – Это же не просто какая-то Нобелевская премия. Это же – весь мир у ног. А зависти… ни грамма».
6.
На первый час Дарский, естественно, опоздал. Заходить не стал: декан не любил подобной бестактности. Предупреждал, что первые пять минут он еще приемлет вхождение опоздавших. Но не более того. «Ждите, – говорил, – до следующего часа. Не уважаете себя, к другим отнеситесь с уважением, – и добавлял, – Хотя человек, не уважающий себя, уважать других не может по определению, ибо сие чувство ему попросту не знакомо».
Не сказать, чтобы декан был занудой, но иногда его прорывало. Александр, правда, этого особо не замечал. Может, потому, что Вениамин Петрович ему нравился. Он даже вчера курсовую у него взял завершающую, чтобы потом попроситься к профессору Пекарику на диплом. Но многие студенты именно так и думали. Особенно те, с которыми у декана возникали трения административного характера. Он студентов защищал по возможности перед ректоратом, но не упускал случая использовать промахи в воспитательных целях, не называя, правда, при этом имен. Но, как говорится, на вору и шапка горит.
В начале второго часа, как всегда, профессор перебросился несколькими фразами со старостами по поводу отсутствующих и продолжил.
– Для свободных художников сообщаю, – при этом посмотрел Дарскому в глаза, – что сегодняшняя тема, которую мы разобрали на первом часу, достаточно проста для понимания. С ней разберетесь сами. Почти во всех учебниках – тех авторов, которых я дал – эта тема освещена фактически одинаково. Никто из ученых за полтора почти столетия ничего нового не сказал. А посему второй час я хочу посвятить теме, впервые в психологии очень громко заявленной Фрейдом. Мы это прошли с вами на младших курсах. Этот наш разговор будет носить факультативный характер. Но завожу я его в преддверии будущей – очень сложной темы. Надеюсь, это поможет понять суть человеческой психики под несколько иным углом зрения. Такого ни в одном учебнике вы не найдете, и даже в моих научных работах и монографиях. К тому же мне хотелось бы узнать, насколько это вам покажется интересным. В перспективе, если наберется достаточное количество любознательных, можно будет состряпать и факультатив… – декан замолчал. Обвел аудиторию глазами и улыбнулся, – Речь пойдет о человеческом целом. Может, есть желающие напомнить нам – как Фрейд структурировал психику?
В первых рядах появилось несколько рук
– Да-а! Ладно – спишем это на скромность. Ну… вот вы, молодой человек, – обратился он к бледному очкарику из первого ряда.
– Зигмунд Фрейд… – начал тот.
– Представьтесь, пожалуйста, и продолжайте.
– Андрей Климович… Фрейд делил психику на Идо, Эго и Сверх Я. Если нужен развернутый ответ…
– Нет, спасибо, – остановил его Пекарик, – Я думаю, уже все вспомнили пройденный материал. Итак, что мы имеем? Мы имеем понимание того, что наша психика по Фрейду является бессознательным, сознанием и сверхсознанием. Древнее знание, представленное нам Каббалой, говорит почти о том же. Только более структурировано и конкретно. Может, кто-то знаком с Каббалой?
Поднялась масса рук.
– Неужели столько интересующихся? – усмехнулся профессор, – Только я имею в виду знакомство не с понятием «Каббала», а с ее учением… хотя бы принципиально.
Дарский продолжал держать руку. Впереди – он видел – все опустили.
– Один? – в возгласе декана не было ни удивления, ни недовольства, – Ну что ж, и это неплохо: Каббала – дисциплина очень сложная. На ее постижение люди клали целые жизни, и до сих пор кладут. Понятие «кабала», в смысле кабальных условий жизни, происходит как раз от учения, называемого Каббалой. Выражение «попасть в кабалу» как раз и отражает трудность постижения этих знаний, – профессор что-то подсмотрел в своих записях и пошел к доске, – Так. Двигаемся дальше, – он взял мел и стал чертить на доске круги и линии. Студенты сидели тихо, заинтригованные чем-то непонятным, но, почему-то кажущимся очень значительным, – Что я изображаю, Дарский? – не поворачиваясь к аудитории спросил Пекарик.
– Древо Жизни, Вениамин Петрович.
– И все? – Пекарик положил мел и отряхнул руку.
– Ну… могу сказать, что это многозначная схема. Если попытаться использовать язык космогонистов, она отражает миропорядок. Она же передает суть системы «человек» во всем ее многообразии, концептуально состоящей из личности, души и духа. Физическое тело человека, как мне кажется, соотносится с десятой сферой – Малкут, и входит в понятие личность…
– Спасибо, Александр, – остановил его Пекарик, – Если бы у нас был зачет по этой теме, я бы вам поставил его автоматом.
Студенты отреагировали на выступление коллеги и резюме преподавателя весьма эмоционально. Профессор замолчал – ждал, когда аудитория утихнет.
– Пошли дальше. Вот вам упрощенные параллели, – Пекарик показал рукой в сторону доски, – Очень упрощенные, – добавил он, улыбнувшись, – Личность Каббалы – Идо. Душа – Эго. Дух – Сверх Я, – он снова подошел к доске, – А есть еще один слой знаний – оккультный. Он говорит о существовании физического плана, астрального и ментального, и параллелях этих планов в человеке… – Вениамин Петрович посмотрел на часы, – Времени осталось мало, поэтому слушайте, не отвлекаясь, – он снова взял мел и быстро изобразил на левой стороне доски девять строчек – по три, с промежутками. А на правой – почти в том же порядке – семь, – Смотрите! Вот – физический план, – обвел Пекарик нижнюю троицу слева, – Вот – астрал, – среднюю, – А вот – ментал. Читаем…
менталь в ментале,
астраль в ментале,
отражение физического в ментале,
4. менталь в астрале,
5. астраль в астрале,
6. отражение физического в астрале,
отражение менталя в физическом,
отражение астраля в физическом,
физическое само по себе.
Однако, как излагается в одном из оккультных источников, из-за сложности постижения всех элементов шестым – астральным – чувством и невозможности все представить логически – четыре позиции в данном представлении становятся двумя. Из-за трудности освещения разницы отражения физического в астрале и астраля в физическом, а также отражения физического в ментале и менталя в физическом, тренированный адепт, практически различает только семь элементов, – профессор переместился к правой стороне доски, – А здесь мы видим уже вот что…
менталь в ментале,
астраль в ментале,
связь физического с ментальным,
менталь в астрале,
астраль в астрале,
связь физического с астральным,
физическое само по себе.
Он сделал паузу.
