скачать книгу бесплатно
– Эй, слышь, ботан, ты кого бандерлогом назвал?
От такого развития сюжета Оливин как-то вдруг замер, побледнел, прижался к холодному тамбурному металлу. Засунув руки в карманы, он молча наблюдал, как к нему приближается дымяще-смердящая угроза.
Монахова попятилась назад, к противоположной двери, испуганно шепча:
– Только не это… Только не это…
– Так кто бандерлоги? За базар ответишь? – наступал бомж.
– Это он не про вас. Это такая фраза из мультика, – попыталась вступиться Монахова.
– Не парься, пигалица. Знаю всё про фразу. И про таких хмырей, как он, знаю. Меня из-за такого с работы выперли.
Бомж выбросил свою самокрутку на пол и ухватил Оливина за грудки.
– Только без рук, пожалуйста! – взмолилась Монахова.
Она была сильно испугана. И боялась вовсе не за Оливина.
Второй бомж, видимо, уловив волну, буркнул:
– Валентиныч, отстань от парня! Видишь, он в штаны наложил.
Воинственный бомж чуть умерил свой пыл. Отпустив Оливина, он снисходительно произнёс:
– Ладно, ботан, живи. Дверь отжать помоги.
– Обязательно, – прошипел в ответ ботан и, вынув руки из карманов, резко ударил бомжа по ушам.
Тот как-то глухо всхлипнул, стал было осаживаться, но неожиданно ловкие и сильные руки ботана остановили падение. Оливин подхватил падающего, прислонил его одной рукой к тамбурной перегородке, а второй рукой стал бить того по лицу. Неспешно, размеренно и очень точно, так что захлебывающийся от смеси крови и собственных зубов бомж даже кричать не мог, лишь что-то булькал в ответ.
– Андрей, прекрати, – шептала Монахова, но шептала неуверенно и робко, словно зная: кровавый спектакль закончится, только если занавес решит закрыть сам режиссёр.
Когда тушка бомжа окончательно обмякла, а лицо превратилось в кровавое месиво, Оливин приподнял того над полом и швырнул в сторону.
Второй бомж со страха так рванул одну из дверей, что та вдруг зашипела, резко распахнулась и тело некогда воинственного приятеля быстро, юрко и почти бесшумно проскользнуло в проём.
Примерно с минуту тамбурная троица растерянно смотрела то на открытую дверь, то друг на друга.
– Может, стоп-кран дёрнуть? – предложила наконец Монахова.
– Скорость маленькая, полежит немного на насыпи и очухается, – сказал Оливин.
Оба посмотрели на державшего дверь второго бомжа. Тот отпустил дверь и безвольно произнёс:
– Валентиныч и не такое видывал.
Затем тот быстренько прошмыгнул из тамбура в вагон и был таков.
– На следующей станции в милицию пойдёт, – предположила Монахова.
– Никуда он не пойдёт, – ответил Оливин, вытирая кровь с рук влажными салфетками, которые всегда носил с собой. Белая рубашка тоже была в крови. – Вот ведь козёл какой, новую рубашку забрызгал. А сегодня важное совещание…
– Зайдём ко мне на сорок третий, там застираем, – предложила Монахова и нежно улыбнулась.
Оливин тоже улыбнулся. Он вдруг вспомнил, как хорошо им было сегодня ночью. А ещё он почему-то вспомнил школу, факультатив по истории и улыбку той самой девочки, то ли Анастасии, то ли Александры. Он вспомнил, как бил её. А та ничего не понимала и зачем-то ему улыбалась. Он вспомнил, как оказался в полиции, как отец порол его ремнем до остервенения. Перед глазами мелькнула кадетская школа, институт. Снова чья-то окровавленная улыбка и страх разоблачения. Вспомнился психиатр Аристофан Ильич, прописавший какую-то дурь, от которой сильно болела голова. Негритянка с семинара в Воронеже, молдаванка с семинара в Париже. Лолита – жена шефа и их свидания по вторникам и четвергам. Всё спуталось в голове. Ничто в жизни не имело логики и смысла ровно до того момента, пока не появилась она – «Вертикаль».
– А меня сегодня на совещание позовут? – словно подслушав мысли Оливина, спросила Монахова.
– Какое совещание?
– Андрюш, перестань. Ты сам только что сказал про важное совещание. Я видела расписание. Сегодня совещание по проекту «Вертикаль». Вы ж меня в рабочую группу включили. Почему же не зовёте?
– Сегодня рутина: план-графики, сметы, оргвопросы…
Монахова вдруг прижалась к Оливину и прошептала.
– Оргвопросы – как раз моё. Вы там красивых графиков и схем как обычно нарисуете, а кто их потом реализовывать будет, а?
Оливин закачал головой:
– Это вовсе не те оргвопросы, о которых тебе положено знать.
Монахова отпрянула:
– Как грязную работу выполнять, так положено. А как бюджет пилить – не положено!
Оливин удивлённо застыл.
– Думал, я не в курсе, что сегодня совещание по бюджетной политике, – усмехнулась Монахова. – Если меня там не окажется, то нам на сорок третий снова гроши перепадут? И сама я, как обычно, тоже мимо кассы…
– Кто бы говорил! – усмехнулся Оливин. – А «мерседес»?
– «Мерседес» шеф у спонсоров отжал. Ни рубля на него из бюджета проекта не потратил. Это не часть моей доли, а бонус за того говнюка, – напомнила Монахова. – И потом, автомобиль – статья расходов, а не доходов.
– Ну ты прям финдиректор, – усмехнулся Оливин.
– Я, между прочим, в универе была лучшей по бухгалтерии и финансам. А финдиректором на проект «Вертикаль» эту бестолочь Лолиту назначили. Где справедливость?
– Лолита – жена шефа, о какой справедливости речь?
– Ну вот в следующий раз пусть Лолита свидания чиновникам на крыше и назначает! Пусть её потом следователь допрашивает!
Оливин удивлённо вытаращил глаза.
– Какой ещё следователь?
Монахова вытащила из кармана визитку и с выражением прочла:
– Главное следственное управление, подполковник Панфилов…
– Когда? Где?
– Вчера, после презентации…
– И ты только сейчас об этом говоришь?
– Да я вообще говорить не хотела. Вы ж меня на совещания не зовёте, в тайны ваши великие не посвящаете. Вот и у меня от вас тайны.
– Дура! – Оливин готов был ударить девушку.
– Что, и меня забьёшь до смерти, как бомжа? – сказала та. – Ну давай!
– Он живой, очухается…
Монахова покачала головой.
– Никакой он не живой, лучше меня знаешь. И тот чиновник тоже мертвее мёртвого. Вокруг нас давно трупы…
– Они заслужили, – спокойно вынес приговор Оливин. – А о чём спрашивал следователь?
– Спрашивал, моя ли была записка.
– А ты?
– Сказала, моя. Там же мой почерк, да и подпись моя.
– Ты что, написала в записке своё имя?
– Я подписалась: Махаллат. Но следователь образованный попался. Мы с ним даже за мифологию потрещали, про Ад, про Рай, про демонов, ангелов и всё такое…
Оливин схватился за голову:
– Бредятина!
– Не такая уж и бредятина. Шайка наша – точно сборище бесов. Я тебе книжку умную дам, там про это как раз написано.
– Монахова, прекрати! Ты ж сама на тренингах сотням людей голову морочишь. Как ты после этого умудряешься на всякую мистическую пургу подсаживаться?
– Вот прочитаешь книжку и…
– Ничего я читать не собираюсь, – отмахнулся Оливин. – Лучше рассказывай, о чём следователь спрашивал.
– Спрашивал, когда мы с чиновником познакомились. Когда виделись в последний раз? С какой целью написала записку?
– Ну а ты?
– Всё согласно легенде… Сказала, что познакомились недавно. Шуры-муры были небольшие, без секса, чисто поболтать, пофлиртовать. В ресторан ходили пару раз, в театр. Ухаживал красиво, но был немного странный. Настаивал, чтобы писала ему записки. Просил даже в стихах, но я так не умела. А на днях я узнала, что он женат, что у него двое детей. Поэтому решила отношения прекратить. Встреча на крыше должна была стать последним ну типа романтическим свиданием. Он очень настаивал. Записочку очередную попросил написать. В башне под самой крышей есть отель. Думаю, он просто желал там со мной переспать – отметку в послужном списке поставить. Мне же не хотелось стать цифрой в статистике. Я человек простой, замуж хочу, детей, домашнего уюта. Он точно вариант неподходящий. Знаю таких, насмотрелась. Раз в неделю – отель. Раз в год – Турция. Измучают цветами-обещаниями, но благоверных со спиногрызами ни за что не бросят. В общем, не пошла я на свидание. Кто ж знал, что он от горя с крыши сиганёт. Жалко мужика в общем-то, но сам виноват.
Оливин захлопал.
– Большой театр по тебе плачет…
– В Большом опера и балет – не моё, – поправила Монахова. – Но в одном ты прав: роль свою помню, играю её без запиночки. А вот мои дорогие соратнички, видимо, кое-что забыли.
– Хорошо, хорошо, – Оливин закивал. – Забегу к шефу, попрошу, чтобы тебя тоже пригласили на совещание.
– Мне не надо одолжений, – не унималась Монахова. – Я полноценный член команды. Может быть, самый полезный её член. Скольких трудов мне стоило заманить того козла на крышу. Сколько раз он меня лапал своими потными ручонками. Когда его с брусчатки соскребали, я была самым счастливым человеком на земле.
Улыбка на устах Оливина исчезла. Он вдруг ясно понял, почему ему с Машей так комфортно. Эти стальные нотки в голосе и хищный оскал. Откуда подобный набор в хрупкой девушке?
Оливий обнял Махаллат и поцеловал. Поцелуй казался пьянящим, с привкусом крови и смерти. С предчувствием тысяч смертей…
Маммон
– Друзья мои, рад сообщить, что возникшие в «Ростехнадзоре» трудности преодолены и мы можем продолжать наш строительный проект в плановом режиме… Точнее, почти в плановом.
В зале для совещаний раздались аплодисменты.
Борис Юрьевич Маммонов, председатель «Ассоциации Девелоперов» (сокращённо «АД»), обвёл взглядом участников совещания и добавил:
– Хочу особо отметить человека, сыгравшего ключевую роль в решении данного вопроса. Машенька – вы молодчина!
– Спасибо, Борис Юрьевич, – поблагодарила Машенька, не забыв подчеркнуть:
– Очевидно, именно за свою «ключевую роль» я сегодня чуть не пролетела мимо важного совещания по бюджету.
– Я уже обратил на это внимание заведующего регламентом, – мило улыбнулся шеф. – Наш Рене обещал отладить отправку электронных писем через новый зашифрованный канал. Недоразумение связано с техническим сбоем, не более того…
Все вопросительно посмотрели на ответственного за регламент француза с русскими корнями Рене Ронове. В Аду его ненавидели буквально все, от членов совета директоров до мелких клерков. Он платил той же монетой. Сильней всего Ронове раздражала Мария Монахова. Он считал её включение в рабочую группу проекта «Вертикаль» ошибкой. Однако совещание по бюджету – не место для внутрикорпоративных войн. Ронове знал, чем восстановить статус-кво.
– Программисты устранили неисправность, и рассылки теперь будут приходить своевременно. Но я бы хотел напомнить всем о регламенте, – Ронове, словно судья, поднял вверх палец. – Напомню, что мы приняли решение не использовать своих настоящих имён во внутренней переписке, договорились пользоваться прозвищами, придуманными и утверждёнными ещё на первом заседании.
– Ну началось! – всплеснул руками начальник службы безопасности Молохов, он же Молох. – Этот дурдом порядком надоел. Мы будто в преступной шайке или в компьютерной игре.
– Мы не в шайке, мы в Аду, – засмеялся Маммон. – А мне лично задумка нравится. Если вдруг нашу переписку взломают, подумают, что тинейджеры развлекаются ну или сатанисты.
– Я вообще-то человек крещёный, верующий, – робко сказал Молохов. – Я поглядел в Интернете, кто такой этот Молох, которым меня прозвали. Тот ещё душегуб. Да и остальные не лучше. Неправильно это всё, не по-христиански…
– А людей с девяносто седьмого этажа вниз сбрасывать – по-христиански? – с усмешкой отметил Ронове. – Вы, Михал Михалыч, в церковь ещё сходите, помолитесь.
– Да уж ходил, не помогает, – вздохнул Молох.
– Так что с соблюдением регламента? – напомнил Ронове.
– Да будем мы соблюдать твой регламент, отвяжись! – включилась в разговор Лолита Маммонова, супруга председателя Ассоциации.
– Тебе хорошо говорить, тебя-то назвали Лилит – матерь демонов, соблазнительница мужчин, – тихо произнёс кто-то. – А меня вот окрестили Фурфуром, демоном-оленем. Я что, похож на оленя?
