скачать книгу бесплатно
Куда я смотрю во время грозы
Анна Гирчева
"Жизнь существует где-то поблизости.
Нет разницы, что происходит. День или ночь. В деревне или в городе. Ела я или нет. С кем я уснула и с кем проснусь. У меня вообще-то всё хорошо. Зря я ною. Люди вон без работы и без образования. Семьи у них там всякие, алкашные или наркоманские. А у меня всё хорошо. Я кручусь. Я супер. Я даже поспала позавчера. Три часа только днем. Но бывает и хуже. Мне нужно только заработать денег побольше. И всё изменится. И я даже смогу выходить из дома чаще. И, наверное, куда-нибудь съездить. Если захочу, конечно. А пока… жизнь точно существует где-то поблизости".
О клинической депрессии – глазами пациента.
Содержит нецензурную брань.
Анна Гирчева
Куда я смотрю во время грозы
Тому, кто сегодня опять выбрал жизнь, посвящается
Часть I. Тебе
Глава 1
Я проснулась с терпким вкусом коньяка во рту и желанием быть кем-то хорошим, а не собой.
Коньяк я купила накануне в «Десяточке» на углу дома. Мне кажется, я пью около недели – с того момента, как приняла, что жизнь с тобой меня убивает.
Но ведь меня учили, что плохо – это когда мужчина бьет, колется, не работает, имеет психические отклонения, всё вместе. Вот тогда нужно что-то предпринимать.
В ином случае – съездить на море, купить кресло, выпить. И всё наладится.
*не забыть как-нибудь выпить в кресле, на море
Я по-прежнему глубоко внутри себя считаю, что других людей нет, не существует. Что спустя наше тысяча сто восемьдесят первое кофейное утро ты самый близкий. Что мира за пределами тебя нет.
* * *
Я помнила, как и вчера пила большими, жадными глотками и закуривала сигаретой. Когда трещинки в уголках губ обжигало, я даже не останавливалась.
Ты приехал за мной сюда и сидел рядом, будто сверлил во мне бездонную дыру: «Твой дом должен быть там, где я».
Потом я просила тебя сходить за Егором. Он ведь сам рассудок, а мне так нужен был кто-то безаффектный. Тем более, к этому моменту я была настолько пьяна, что едва чувствовала пульсирующую силу страха. Страха, смешанного с алкоголем и стыдом за абсурдность своего поведения.
«Через три километра, потом налево, живет мой почти-любовник. Ты не мог бы привести его? А то я немного не в себе, и сама не дойду. Почему «почти»? Ну, долго объяснять. Друг? Ты говорил, у тебя нет друзей. Просто приведи его».
И, когда безаффектный и пока еще добрый Егор пришел, я помню, как укоряла нас троих в столь пикантно-неприятной ситуации.
О чём я только думала?.. Как будто сердце требовало легализации моего собственного отвращения к себе.
Я помню, как Егор гладил мои руки, а ты сидел поодаль и смотрел на меня с несколькими килограммами презрения. Слава Богу, я просто потеряла сознание.
Я видела во сне, как перестану пить кофе и отращу длинные волосы. Заведу большого доброго пса. И куплю белые тарелки с цветочками.
Я буду жить непринужденно, как легкомысленная французская женщина, родившаяся у свободной и упоенной жизнью матери.
Я напишу тебе откуда-нибудь оттуда. Из Бельгии. О погоде. И что-то нежное.
Да. Бельгия. Есть такая страна. Ты не знал. Но у тебя теперь будет много времени: всё – одному. Я уверена, это обогатит тебя куда больше, чем наши отношения.
Или нет. Как тут понять?..
Мы ведь только ели, курили и занимались любовью, пока она не выпрыгнула с нашего пятого этажа на горячий асфальт. Потом она бежала в трущобы, в которых прошлой осенью мы безуспешно спасали бездомную женщину. И умерла там, в грязных тряпках, так и не родившимся чудом.
Видишь, я помню, к сожалению, всё.
* * *
Последние месяцы я живу, словно в бреду.
Недоговаривать приходится все время. Практически всем.
О своих делах. О том, что чувствую. Чего хочу. О «наших» отношениях и «нашем» будущем.
К тому же у меня теперь есть диагноз.
Я столько лет жила сама по себе, что странно об этом думать.
Клиническая депрессия, невроз навязчивых состояний.
Теперь, когда я повторяю про себя эти слова, мне начинает казаться, что я приобщена к чему-то великому. Но внешние проявления болезни меня скорее угнетают, и я вынуждена ходить в клинику два-три раза в неделю.
Вообще-то я, конечно, не собиралась.
Никто не вписывает в жизненные планы психиатра.
Я имею в виду, что думала, они просто выпишут мне настойку на травах, чтобы я могла поспать, или дадут хороший совет за тысячу рублей. И это радикально наладит мою жизнь. И я все пойму. А потом и мир вокруг изменится.
Меня так воспитывали: что всё меняется с пониманием.
Оказалось, за тысячу рублей с тобой разговаривают сквозь зубы. А хороший совет все время откладывается на неопределенный срок.
* * *
Клиника – это моя боль. А еще – стыд, одиночество и страх.
Две недели назад я подписала согласие на лечение микроразрядами тока.
Кен Кизи смотрит презрительно, как бы сквозь меня.
Я не справилась, дорогой. Извини.
* * *
Однажды, на втором курсе, я упросила директора маленького кинозала в библиотеке искусств показать «Пролетая над гнездом кукушки».
В день показа набился полный зал. Люди сидели повсюду, включая пол в проходах. Я впилась в деревянные ручки кресла и испытывала священный трепет от начала и до конца фильма. Может быть, плакала. Да, наверняка.
* * *
После сеансов микротока я никогда не плачу. Каждый раз, когда я ложусь на кушетку, чувствую страх. У меня потеют ладони. Я знаю, что разряд очень маленький, практически неощутимый, но все равно боюсь.
Зато после… После я не боюсь ничего. Минут десять меня будто не существует в этом мире.
А потом все начинается сначала.
Одиночество, беспокойство, паника.
Не думаю, что эти три слова могут передать всё, что стоит за ними в реальности.
Слова вообще теперь мне кажутся несовершенными. Мне никак не удается подобрать те, что могли бы описать весь ужас сложившейся ситуации.
Мне сложно еще и потому, что время от времени я пытаюсь уговорить себя, что ничего особенного не происходит. Я просто устала. Я сейчас отдохну, и всё наладится.
Но так или иначе, из наших отношений я вышла, заблаговременно предупредив тебя. Из более пяти лет молодости, резкости, свежести, нежности.
Из дисперсии, группы «Пилот», Дня Мыльных Пузырей, клетчатых штанов «Карлсон», сигаретного дыма, недофото, тельняшек в мелкую полоску, автостопа, октанового числа, березовой рощи, сериала «Клиника», булавок в джинсах, алкотравки, сарказма, ненависти к порядку.
Я вышла из тебя.
И теперь – в этой крохотной квартирке, на девятом этаже дома на краю города, у большого завода. На этом брошенном на пол матраце, в пыли и бетоне.
Теперь я живу здесь.
Я дома.
Глава 2
Я ненавижу здесь всё.
Но пытаюсь убедить себя в том, что это глава книжки о независимой и красивой девушке, которая много лет несла воспоминание о нежности, а потом сбежала.
Из последних сил спускаюсь в парикмахерскую, что слева от подъезда, и за десять минут обриваю волосы до шести миллиметров.
Как и в предыдущий раз, говорю себе, что в этот раз все получится. Я справлюсь. Мне просто нужно обнуление.
Как будто если я обрезаю волосы, то жгу мосты, соединявшие меня с болью. В том числе, с физической.
* * *
Кровотечение продолжается вторую неделю. Без перерывов.
За два визита к врачам я начинаю кое-что понимать.
Например, что давным-давно родилась женщиной.
Досадно, что я узнаю об этом, лишившись покоя из-за агрессивного и беспощадного проявления болезни. Но, видимо, я сейчас могу понять только так.
* * *
Когда я впервые увидела кровь на белье, меня охватила радость.
И меня не смутило, что менструация закончилась неделю назад – ровно в свой срок, как часы.
Сложно объяснить это эмотивное несовпадение. Но я помню, что радость была.
Я могу это утверждать, поскольку чаще забываю события, чем чувства, с ним связанные.
Так вот, эта радость была как ощущение: что-то меняется, что-то происходит.
Возможно, это глубокое доверие динамике жизни как большой движущей силе, непременно приводящей туда, куда и нужно на самом деле, вне зависимости от того, какой путь проделан и в каких условиях. Пластичный мозг «alien in New York».
* * *
В первый раз гинеколог просто поставил меня в известность, что если не сделать операцию в ближайшее время, то не будет не только детей, но и меня самой.
Я сидела в холодном кабинете на полотенце, без трусиков. А пожилая женщина в очках смотрела на лист с анализами и пыталась быть конструктивной. Обстоятельной. Дистантной. Твердой.
Как будто то, что я сейчас позволила ей залезть в свое тело, не имеет никакого значения.
Это никак не повлияло на наши отношения. Мы не стали от этого ближе и деликатнее. У нее не было такой цели – узнавать, как лучше обо мне позаботиться. Она здесь для другого.
А для чего ты здесь?.. Ты, столько лет отдавшая изучению вопроса? Сделало ли твое испытание тебя добрее и терпеливее, мудрее и проще? Осталась ли в тебе та, которая обнимает близкого и нуждающегося в тебе человека? Смогла ли ты оставить лишнее и увидеть другого в его беспомощности и страдании души? Прощаешь ли ты себе, прощаешь другим?..
Она протянула мне направление в больницу и еще раз повторила, что важно принять решение как можно скорее.
Мне и самой хотелось видеть это как вопрос жизни и смерти. Бытия и небытия. Не только – «у вас не будет детей», а именно – «не будет вас».
Но на уровне души всё во мне кричало лишь одной мыслью: «Ты ничего не знаешь обо мне, тётя: что я люблю есть на завтрак и куда смотреть во время грозы. И к твоим универсальным, озвученным непринужденным голосом рецептам и предписаниям у меня – ненависть, потому что я здесь, видимо, для того, чтобы ты крепко меня обняла. Обняла и сказала: «Девочка моя, мы все бываем в дерьме и в крови. И я, и ты, и твоя мама. И, поверь мне, это еще не конец. Это, как Визбор пел, «только ступень для тебя». И мы пройдем это вместе. Ты больше не одна»».
******
Я уже знаю, что никакой операции не будет.
Я остро чувствую это в больнице, когда смотрю в равнодушные белые лица. Вот они смеются над чем-то, потом поворачиваются ко мне, нехотя отрываясь от своей настоящей жизни, и спрашивают: «Что вам, девушка? Подождите за дверью. Мы вас вызовем».
Я слышу, как пульсирует в теле моя злость, я взрываюсь, потому что больше не могу терпеть это. Не могу проходить через это одна.
Я хочу, чтобы кто-то заметил, что я здесь есть, что я пока еще жива. Я ору. Я ору, пытаясь заставить их оторваться от столь приятного смеха и разделить со мной страх.
«Я боюсь, понимаете?! Я боюсь, что, если вы сейчас не скажете мне более-менее человеческих слов о том, что я не одна, о том, что обо мне позаботятся, я просто умру. Умру прямо здесь, возле вашего кабинета, в этом сраном коридоре, заполненном ужасом женских глаз и тугой джинсой. Я растекусь огромным пятном по вашей больнице, оставляя только волосы, которые, словно рваный парик, будут блестеть посреди этой лужи кровавой боли вместе с бешеным взглядом валяющихся рядом с ними глаз. И они будут голубыми, эти глаза, потому что мы часто рождаемся с голубыми. И, по-моему, умираем тоже».
В реальности меня хватает лишь на бессмысленный и бессвязный визг о том, что я жду приема уже три часа, хотя пришла к кабинету первой.
