скачать книгу бесплатно
Максим уже не слышал, что ответил Роман; силы оставили его, и он снова очутился в крепких объятиях сна. Ему приснилось, что, стоя у подъезда, какая-то девушка быстрым шагом вышла из подъезда, и резким движением расстегнула молнию его куртки. Ещё ничего не успев понять, увидел, как она также быстро затолкала ему за пазуху, подаренный им же букет пионов, и удалилась, застегнув молнию куртки и ни говоря, ни слова…
VII
Светлана Викторовна сильно захотела пить, когда услышала в телефонной трубке, что Штыфорук Максим – её самая беззаветная любовь, лежит дома со сломанной ногой и не может ходить в школу. Учителя уже по составленному директором графику приходят к нему домой, и проводят уроки, и она есть в этом самом графике. Её терзала мысль, что она не сможет прийти к нему, ведь сама только что выписалась из больницы, и будет лежать дома, сколько – ещё не знает. Но он же не знает, что со мною случилось и подумает, что я не хочу ходить к нему.
– Давно он уже не ходит в школу?
– Уже третья неделя пошла, – ответила Нина Ивановна – секретарь директора школы.
– Сколько раз в неделю мне нужно приходить к нему?
– Всего два раза, – услышав это, Светлана расстроилась: целых два раза в неделю можно было общаться, а она не сможет…
– Светлана Викторовна, вы не переживайте. Он же умный мальчик, и сам справится, как вы думаете? Вы просто позвоните ему и дайте задание, а потом проверите. Не нужно так переживать.
– Хорошо-хорошо, я так и сделаю, спасибо за совет. До свидания. Я ещё позвоню. – Света несколько раз пыталась положить трубку, но так и положила её рядом с телефоном, пошла на кухню, но воду пить не стала, а поставила чайник. Закурила, вопреки запретам врача, нервно выпуская дым, закрыла глаза, вспомнив ночь перед аварией – всю до последнего мгновения, иногда открывая глаза, чтобы стряхнуть пепел сигареты. Ей нравилось ощущать то, что так долго терзало и мучило её в ту ночь. Светлане чувствовалось, а не казалось: именно чувствовалось, что она смотрит на всё это и переживает уже совершенно не так, а ей это всё нравится. Закуривая новую сигарету, ей вдруг стало ясно видна граница ее изменившихся чувств, когда ранее она поддавалась власти эмоций, и ничего не могла с собой поделать, путаясь в словах и поступках. Сейчас, однако, она уже совсем легко справлялась с собой и чётко понимала каждый свой шаг почти до конца. Но смущала одна неясность, как и всегда: для чего ей всё это нужно было пережить? Свете показалось, что ответ где-то совсем рядом, одна она не сможет найти его. С этим она не хотела смириться, но в то же время ей верилось: всё идёт правильно, и что она поймет – со временем и потом всё станет ясно. “Не зря же мне приснилась школа”. Даже как-то странно и необычно почувствовала себя Светлана, вспомнив школу. Дернув рукой, обожжённой сигаретой, и уронив пепельницу на пол, она вспомнила Максима.
„Надо же!” – Подумала она, собирая пепел с пола и вспоминая их первый урок, как красивый мальчик сказал “Я” и встал, а она впервые посмотрела на него и забыла, что идёт урок… Учительница увидела в нём что-то необычное, чистое и непрочное, прочно задевшее её за душу, даже не задевшее, а оставшееся там чувство. С первого же взгляда, его взгляда, крепнувшее в её сердце; а она не могла оторвать своего взгляда от его – девственного непрочного и чистого, и такого светлого, – который она так давно искала и мечтала о таком…
Света видела в его душе необычайно светлое и невозмутимое чувство – силу и независимость, точно такую же, как и у неё самой. В тот момент она сказала себе: „Что же на меня так действует маленький мальчик, даже удивительно, как это?” – Но так и не смогла ответить на свой вопрос. Каждый раз она трепетно ожидала, когда он придёт на её урок, всегда смотрела только на него, а её поглощал взгляд Максима. В нём она видела такое сильное чувство, что ничего не могла с собой поделать, как наслаждаться им и дарить ему в ответ, – всё, что она носила в себе, что переживала и чувствовала. Всегда она, почему-то, понимала, что Максим её полностью понимает и знает её, как будто бы уже давно; а она относилась к нему как к родному и любимому человеку, хотя возрастом была ему – мамой, но ничего не могла с собой поделать и любила его, как мужчину своей мечты. Может из-за того, как ей думалось, что это искренняя любовь с его стороны и, именно, как мужчины к женщине. Каждый раз, когда Света видела Макса – её душа плакала о том, что он такой маленький, и времени назад не вернуть, что эта любовь не может сблизить их. От этого она расстроилась, но уже спокойно, сказала себе: „Нужно же позвонить ему сегодня и дать задание, да узнать: когда он придёт в школу”. Света почувствовала волнение и подумала, что Максим слышит её, снова поймала себя на мысли: „Мне это безумно нравится! Нравится именно понимание со стороны Максима, ощущение того, как будто он находится рядом со мной все время!” – Конечно, ей бы хотелось, чтобы он в действительности был рядом, а невозможность этого выводила и не давала покоя. До конца насладиться этим чувством; её это терзало – это расстояние, а больше всего время, которое, когда они находились рядом, давало понять о таком большом расстоянии между ними. Света много раз уже пыталась как-то справиться с собой, не позволять чувствам овладевать ею, или настолько пусть овладеют, чтобы в них полностью могла раствориться. Но ничего не выходило, а она думала удивительные вещи: “А не для этого ли я вообще живу? Чтобы осознать это чувство, какое оно есть! Почему же тогда он такой маленький?” – И в то же самое время она рассматривала себя: возможно ли осознать всю силу любви, когда человек твоего обожания находится всё время радом? Но отрицательно отвечала себе на этот вопрос.
Светлана ещё долго смотрела на телефон, прежде чем снять трубку, обдумывая: что же сказать Максиму; но так ничего и, не придумав, набрала номер.
– Алло! – „Наверное, его мама”, – подумала учительница.
– Здравствуйте, это Светлана Викторовна, а Максима я могу услышать?
– Да, сейчас, только подождите немного, сынок пока доковыляет.
– Хорошо-хорошо. Подожду, конечно, – к ней снова подкрадывалось волнение, но она изо всех сил пыталась взять себя в руки.
– Да, я слушаю, – помог ей уверенный голос Макса.
Света молчала, не зная, что же сказать, и путалась в мыслях.
– Максим! Это Светлана Викторовна. Как твоё здоровье? – “Дорогой” – продолжил за неё Макс и ответил:
– Пока чувствую себя нормально, только гипс снимут ещё не скоро, а потом ещё заново нужно будет учиться ходить, потому что нога за два месяца совсем атрофируется. Такие вот дела, вы как себя чувствуете? Я чувствую волнение в вашем голосе.
– Уже лучше, но ещё не совсем хорошо. К тебе учителя на дом приходят?
– Да. По химии, алгебре. Ещё сказали, что вы тоже будете приходить ко мне.
Свете тяжело было это говорить, но другого она ничего не могла себе позволить и, пытаясь без волнения, произнесла:
– Максимка, ты меня извини, но я не смогу к тебе приходить. Жаль, конечно, да и я бы сама этого хотела, но немного заболела, уже почти три недели не ходила в школу. Правда, я очень хочу прийти к тебе, но не могу. Извини.
– Мне очень жаль, я так хотел вас увидеть! Когда мы теперь увидимся?
– Давай, я тебе дам задание, а потом проверю, когда ты выйдешь в школу.
– Хорошо, я понял. Буду делать все упражнения подряд, а по литературе читать. Одноклассники ко мне приходят. Они и подскажут, что нужно.
– Ладно, Максимка, выздоравливай! Всего тебе хорошего. Пока.
– Буду скучать, – добавил Макс и положил трубку, уже не в силах играть чувствами своей возлюбленной.
Светлана слушала гудки в трубке ещё довольно долго – пока они её не стали раздражать. Она снова почувствовала волнение и разозлилась на себя за то, что так ничего не сказала Максиму: ни одного теплого словечка, хотя так много хотелось сказать. Света снова попыталась взять себя в руки и не волноваться, вспомнив о том, что после операции ей нужно больше лежать и набираться сил, чем мучить себя, обессилившую и уставшую от последних событий. Лежа на диване, ещё закурила перед сном, негромко включила музыку, чтобы не уснуть, старалась дышать, ровно – успокаивала себя. Чувствовала, как нормализуется сердцебиение и восстанавливается дыхание. Она положила в пепельницу недокуренную сигарету и стала наблюдать за исходящим от неё дымом, пытаясь разобрать фигуры, которые получались. Почувствовала слабость во всем теле, потом свободу от него.
VIII
– Чего она хотела? Что спрашивала? Максим! Ты меня слышишь?! – Пыталась докричаться до сына Валентина Николаевна. Мать удивленно наблюдала за быстро меняющимся выражением лица своего сына, и не могла поверить, как с такой быстротой может меняться если лицо, то и настроение. Ей стало страшно ещё из-за того, что Макс не шевелился и ничего не произнёс в ответ. “Что же делать?!” – Заволновалась она, увидев себя в зеркало, ещё больше испугалась. Валентина Николаевна вдруг поняла, что если сейчас её сын не пошевелится или хоть что-нибудь не скажет, то она не выдержит и взорвётся. Подошла к нему ближе, взяв рукой за плечо, спокойно произнесла: – Максимка, что с тобой, дорогой мой? – Вместо ответа посмотрел в зеркало на себя и свою мать, понял причину её испуга. Опираясь на собственноручно изготовленный костыль, направился в свою комнату, так ничего и, не ответив. Медленно и смешно шёл по коридору, борясь с болью и головокружением, иногда придерживаясь за стены, ненадолго останавливаясь, когда голова кружилась очень сильно. Мать смотрела завороженным взглядом, но почему-то ей казалось, что видит всю его жизнь. Вот также, превозмогая все трудности и сложности, её сын будет преодолевать жизненные проблемы. „Так же тяжело, но как уверенно, Господи! Будет всего добиваться!” Валентина Николаевна с ужасом в глазах и болью в сердце вдруг поняла, что её сын – почти взрослый мужчина, уже совсем в скором времени, она его потеряет, а он растворится во взрослой жизни, которая его также поглотит, как и её, и всех людей бросает за какие-то мысли и поступки по жизни. Матери как-то стало не по себе, потому что, поняв, что именно с этого телефонного звонка всё и началось… Она заплакала тихо, чтобы не услышал Максим из своей комнаты. У матери всё внутри опустилось, слёзы потекли ещё быстрее, очень сильно расстроившись, она зашла в ванную и умылась холодной водой. Смотря на себя в зеркало, сказала себе: “Что же я так терзаю себя, плачу. Надо же радоваться за сына! Помогать ему! Господи, что же это со мной? Почему это всё так сильно на меня действует? Что же это творится?” Холодная вода немного привела её в чувства, успокоила, а мама, выйдя из ванной, пошла в комнату к Максу.
Она выключила магнитофон и закрыла учебник алгебры, села рядом с сыном, мешая заниматься уроками. Отложив ручку и тетрадку, посмотрев на присевшую рядом маму. Макс видел по её раскрасневшемуся лицу, что она плакала и сильно за него переживала. Ему всегда было тяжело на душе, когда самый дорогой человек – его мама, так сильно терзала себя из-за него, а он как-то непроизвольно, неподвластно злился на себя, ругал себя за то, что дал хоть малейший повод для таких переживаний. Всегда старался обойти это, всё делать по-другому, как взрослый. Всё правильно, но это пугало маму. Он думал: её это так волновало из-за того, что боялась его потерять, он взрослеет, и этого не избежать. Однако, если поступать по-детски, то это раздражало его маму, и она сразу же начинала ругать его, выражая своё недовольство, говорить, что считает его уже взрослым, а он поступает как ребенок. Как с этим справиться – Максим вообще не знал, но решил, прежде чем что-то сделать – обязательно сказать об этом матери: нужно ли так поступать или нет. Но когда он о чём-то говорил, она сразу же ставила себя на его место и понимала, что ей это или не нужно или не интересно. Считала: ему это совершенно ни к чему, когда для Макса это было очень важным обстоятельством. Каждый раз он пытался сказать об этом матери, но она не понимала, и в эти моменты казалось, что она и не пытается понять, или, что, скорее всего, просто не может. Ему думалось, что она его очень сильно любит. Даже, наверное, сильнее, чем он её, хотя сильнее любить уже невозможно, чем та сила любви, как он любит свою маму. Каждый момент, когда Макс разговаривал с ней или просто находился рядом, старался думать о чем-нибудь несущественном или о том, что только ее волнует, а говорить о вещах просто и доступно, как бы давая понять, что его всё интересует, что связано непосредственно с ней. В этом общении сын понимал: ни он и не она – не могут, общаться между собой, чувствовать себя спокойно. Даже сейчас он ощущал волнение матери и не знал с чего начать разговор, тем более что её внутреннее переживание передавалось и ему, и как не пытайся – не сможешь одолеть его.
– Учительница сказала: не сможет приходить ко мне, чтобы я изучал все сам, а потом, когда уже буду ходить в школу – все отвечу, а она проверит все мои упражнения. – Макс смотрел на маму, и ему казалось, что она не слышит его слова, думая о чем-то своем.
– А почему не будет к тебе приходить, сказала?
– Она заболела, говорит, и почти три недели не была в школе.
– Понятно. Для чего тогда звонила, если ты и сам дома занимаешься?
– Узнать, как здоровье. Переживает ведь.
– Знаю я, как она переживает. Просто, не хочет тратить своё время, вот и всё. А говорит, что заболела.
– Да ладно мама, не совсем уж и обязательно, чтобы она приходила. Я сам все выучу; что об этом думать. Не хочет – не надо. Не умру же я от этого, а что позвонила, правильно, я этому даже рад.
– Ты температуру сегодня мерил, что-то голова у тебя горячая? Лёг бы, немного полежал, тебе же врач сказал: больше лежать.
– Мне нужно заниматься, читать очень много. Лежать некогда, да и надоело уже.
– Читай лежа, а-то ты так и не выздоровеешь. Ты же совсем слаб, Максимка. После операции еще не отошел, а еще эта нога. – Она снова заплакала, обняв его, а ему стало так плохо от своей слабости, ее переживаний, что он уже не смог сидеть и сказал:
– Мама дай я лягу, плохо мне что-то. – Она помогла ему лечь, все еще сдерживая плач, вышла из комнаты, предоставив самому себе. Он снова стал пытаться побороть головокружение, мешавшее думать точно так же, как гипс ходить, и свою слабость, настолько его выматывающую, что казалось, сил ни на что уже нет. Сколько он так вот будет отлеживаться – неизвестно. Макс понимал, лучше ему не станет, а наоборот: что-то мешает, давит на него – непонятно зачем. Лишь одно было твердо ясно: нужно бороться из последних сил и ни в коем случае не сдаваться, как бы не было тяжело. „Не стоит заострять внимание на своей слабости или чувствах, которые все путают и всему мешают. Нужно идти, не останавливая, раз промедление – смерти подобно”.
Максим подумал о Светлане Викторовне, и сразу понял, даже по голосу можно понять, как тяжело ей было позвонить, а еще тяжелее сказать: “Извини, я не смогу к тебе приходить…” – он не знал: как к этому относиться, что ещё сделать, чтобы вот этих чувств вообще не было. Нужны ли они ей, если она из-за них только страдает и ничего не может с этим поделать. „Могу ли я что-то сделать с этим? – Думал Макс, – и если да, то что? Самое главное – это, “каким образом”? Нельзя же доставлять человеку страдания таким чувством, когда оно должно возвысить, дарить ему многое, а не обрекать на страдания. Нужно набраться сил и сделать что-то такое, чтобы Света была счастливой; но сделать это так, чтобы она получила то, что так сильно хочет, а это что-то превратилось в плод любви и обожания. Меня же, как бы так не сразу, а постепенно и безболезненно забыла. Ведь забывать – это так свойственно людям, особенно хорошее, – с грустью подумал Макс, – тем более что у Светы семья, сын; каким-то образом нужно укрепить её семью, а-то получится, что больше и больше влюбляясь в меня, не разрушит ли свою семью, может, и нет, но жить в несчастье – этого тоже нельзя допустить! Так что же я могу сделать? Ведь если хорошенько разобраться в сложившейся на данный момент ситуации, то становится ясно видно: выход, как всегда есть, но только один – это ребенок. – Эта, вот так вдруг возникшая мысль поразила Макса! Да – это было ответом на его раздумья и переживания, да – это действительно было бы реальным и достойным выходом из положения. Только одно обстоятельство шокировало, а он вдруг всё внезапно понял так быстро, что ослабленное в этот момент сердце так сильно сжалось и согнуло его на кровати, что он несколько минут даже не мог дышать, не-то чтобы пошевелиться: Как за одно мгновение, вспомнил свой сон, как будто бы за Светлану пережил заново ту самую аварию, всю её жизнь до аварии. Уже точно осознав, что ее причиной было сильное желание иметь второго ребёнка. Однако после аварии Света уже психологически не могла больше иметь детей. – Максу стало немного легче, он часто задышал. Как будто после длительной и утомительной пробежки, пот полил с него градом, и сильно захотелось пить. Он почувствовал, что сейчас задохнется от недостатка воздуха, вспомнив, что врач говорил чаще проветривать комнату. Он оттолкнулся от стены рукой и упал с кровати на пол, так как встать не мог. До двери балкона было недалеко и Макс, немного приоткрыл дверь, вдохнув свежего воздуха, потерял сознание; а очнулся, когда ему стало холодно, и с трудом закрыв дверь балкона и взобравшись обратно на кровать, вернулся к своим рассуждениям. Даже под одеялом морозило, он не мог согреться, но было приятно чувствовать себя немного бодрее и яснее мыслить.
“Значит, – как бы подводя итог своим размышлениям, сказал себе Максим, – я должен помочь ей родить ребенка! – И сам, испугавшись своих слов, решил об этом больше вообще не думать. Его лишь тешила надежда того, что у Светы есть муж; а ему нужно лишь создать такую ситуацию психологическую – вопреки сложившейся при аварии. Но каким образом возможно десятилетние переживания, доведшие до такого состояния человека, любимую женщину, за какой-то несчастный год привести всё в норму мне, маленькому ребенку, ничего не понимающему в жизни? Тем более он сам пытался чему-то научиться, что-то взять от жизни, а его душа была ко всему открыта: хорошему, светлому и чистому. Макс ничего не боялся, нет. Он просто не мог не то, что понять – поверить не мог в то, что это можно сейчас, именно сейчас решиться направить на это всю свою энергию…”
Вдруг понял, что может ничего не делать. Для него это и не нужно, но он не мог позволить себе опустить руки, оставив тем самым любимого человека без того самого ребенка, которого она уже столько лет не хочет, а мучается и живет только верой в то, что у неё будет этот ребенок. Ему стало тяжело на душе от понимания, что если опустит руки и ничего не сделает для её счастья, то уже никто не сможет этого сделать кроме него, даже понять: как это сделать. Максим сейчас подумал, что должен выздоравливать быстрее, не перенапрягаться, не изматывать себя ненужными мыслями, а думать только о главной задаче, так как решение уже принял – твердое решение: „Светлана Викторовна обязательно родит, а я – маленький мальчик как все думают – поможет в этом своей любимой женщине! Во что бы то ни стало”.
Макс решил немного отдохнуть, сказав себе “спасибо” за то, что принял решение завтра до конца во всём разобраться только потому, что очень сильно разболелась голова, да уже был не в силах думать от поднявшейся температуры. Его так мучило это болезненное бессилие, что он должен лежать, а не действовать. Успокаивала лишь одна только мысль, внезапно возникшая в его усталом сознании, пока он будет “лежать”, сможет всё до конца обдумать, а когда уже выздоровеет, то сразу примется за дело. Тем более, что конкретно нужно делать он не знает. Известен лишь конечный результат. Старался успокоиться и ни на что не обращать внимание. „Никаких чувств, – сказал себе Макс, – иначе они меня задавят, тогда уже ничего не смогу сделать…”
IX
Света опять ощутила себя в свободном полете высоко над землей. Некоторое время чувствовала себя свободной и чистой от всех своих проблем и переживаний. Не смотрела вниз, как будто зная, что если посмотрит, то снова потянут вниз проблемы и заботы, а она не сможет с собой справиться и, как обычно будет с тягостным смятением в душе и болью в сердце принимать удары судьбы, надеясь, что каждый из них будет последним. Хотелось, чтобы остальные почувствовали эту силу, которая подняла ее так высоко и освободила от пороков, стала ее силой. Решив овладеть этим, Светлана попыталась управлять своими мыслями. Она посмотрела на свое тело. Удивило одно обстоятельство, вроде бы это она и есть, и в то же самое время – не она. Её просто нет. Себя лишь видит такой, какой была. А сейчас она другая, без: страха, зависти, ненужных помыслов и скверных желаний. Поняла, только управляя мыслями, мы управляем поступками, которые совершаем; а если мысли не чисты, то и поступки аналогичны. В раз стало понятно, что всё зависит из-за отношений: как ты думаешь, управляешь своими мыслями, говоришь, или они тобой управляют? – Тогда и возникают проблемы. Вдруг Света задумалась над тем: где, в каком месте она находится? Если видит землю как бы в иллюминатор, но не из самолета, или космического корабля: „Никакого корабля нет! Это меня нисколько не тревожит и не удивляет, даже страшным не кажется”. Теперь, уже чувствуя намного увереннее, смотрела на землю с высоты, но уже не видела её. Она словно смотрит в телевизор на всю свою прожитую жизнь, и с каждой увиденной на экране ошибкой, как в школе исправляла их в тетрадях учеников, злилась. Сейчас же, видя свою неправильную жизнь, не знала: куда себя деть от того стыда, который бушевал в ней. Не хотела смотреть, пытаясь отвести взгляд, это у нее не получалось. Тогда стала пытаться найти другие пути поступков, исправить что-то, но снова ничего не выходило, а поняла – ничего уже исправить нельзя. Можно лишь более оградить себя от неправильных действий, переживаний и эмоций, которых нужно еще более всего опасаться. Перед Светланой сразу же возникла вся сложность этого тяжелого труда и заставила спросить себя: „Смогу ли я перешагнуть через свою гордость, величие своего “Я” или нет? Или дальше буду грязнуть в этой бездонной бездне?!” Прежде чем ответить себе на этот вопрос, подумала, что сейчас, вернувшись на землю, – уже не будет знать об этом, снова встанет на тот же путь, по которому шла столько лет. Даже мысли не возникало: сойти с него, чтобы работать над собой, переступая через все: принципы, желания, – рушить все планы и поступать по-иному, чем привычно, обыденно и близко… Снова потянуло вниз, и она, поддавшись неведомой силе, вспомнила о своем земном решении: жить по-другому, не поддаваясь никаким соблазнам, помогая другим людям. За какие-то мгновения, как поняла и снова пережила все сложные периоды жизни, принесшие столько мучений. Лежа с открытыми глазами у себя дома на диване, всё ещё думала, что она где-то там, вообще не обращая внимания на окружающую её обстановку, в своём сознании ещё приближалась к земле, а в реальности встала, но, ещё не придя в себя, ушла на кухню и закурила. Света ни о чём не могла думать, была в необъяснимом чувстве: как будто попала в мир снов – и здесь и там сразу, и ей хотелось в этот момент взять оттуда это спокойствие и решимость в этот мир, молниеносно приближаясь к земле. С ужасом видела, что от совершенного светлого и чистого уходит назад: к земному и неправильному заблуждению, а решившись на что-то, нужно вести борьбу, самую тяжелую для человека, а тем более женщине с самим собой.
Светлана вздрогнула, уронив пепел на пол и больно ударившись головой о землю. Ее подбросило на табурете и затрясло; выступила испарина, внутри все переворачивалось. Ощущала, что земные тяжбы давят в неравной борьбе светлое и чистое, но ничего не сможет сделать, не увидев на земле такого же ясного чистого и светлого чувства, как там наверху – просто погибнет без этого, как рыба без воды. Уже не помня, как оказалась на диване, Света вспомнила Максима, еще совсем маленького, когда впервые увидела его в толпе нарядных школьников на первое сентября. Тогда они вообще не знали друг друга, первоклашка подошел и молча подарил букет цветов. Взрослая женщина, за свою жизнь настолько привыкла к цветам и вниманию мужчин, но была поражена этим подарком. Все годы до их следующей встречи удивлялась каждому неординарному поступку и мысли об этом мальчике, с ужасом осознавая, что безумно влюбляется в него… Шокировало то обстоятельство, что даже не знает: как его зовут, а сам он немного старше её маленького сына… а любит совсем не как сына, хоть эта любовь и сбивала её с толку, не давала спокойно жить. Ловила себя на мысли – это чувство не-то чтобы просто нравилось или захватывало – совсем нет. Света панически боялась себе в этом признаться: любила так сильно, что больше ничего не хотела от этой жизни, кроме этой безумной, кристальной чистотой, девственно-искренней любви, необходимой как вода и воздух, и свет. Всё в жизни – ничто без этого чувства. Когда настал момент произнести его фамилию, ещё, конечно же, не зная, что это он, – ничего не предчувствовала. Светлана даже хотела заплакать в этот момент, – какие у него были глаза, – и, увидев в его душе то же самое чувство, как себя в зеркале, поняла, что он любит её ещё безумнее. Именно тогда она и стала беспокоиться о ребёнке…
“Сколько же лет прошло, Господи!” Попыталась уйти от своих мыслей, но они не поддавались: …она все время боялась сказать об этом мужу. Ей всё казалось, что он каким-то образом её в чем-то заподозрит или поймёт что-то. Но что именно он бы понял, Света не знала – от этого еще больше боялась, чтобы никто и ничего не смог узнать о её чувстве – тем более муж. Даже когда убедилась в искренности, честности и даже святости Максимки – всё ещё сомневалась в своих силах. Но потом, решившись, под волей того же самого страха уже не могла контролировать себя, поддаваясь силе эмоций, и довела дело до такого события. “Что же я наделала? Господи Боже?!” Света закрыла лицо руками и заплакала, давая волю слезам и думая, что эти слезы будут последними в ее жизни, что теперь она точно изменится и станет другим человеком. Однако, любовь Макса настолько терзала все время, как будто ей кто-то управлял: следил за каждым шагом, не давая свободно ступить. Тогда Света, в поисках какого-либо решения, путалась и не могла сконцентрировать своих действий, говоря не то, что бы ей хотелось, а иное, противоречащее мыслям и желаниям, как ей казалось, ошибалась: поступив с меньшей выгодой для себя, а с большей для окружающих. Только спустя время, Светана ругала себя за это, думая, что нерешительность и слабость заставили так поступать! Но время проходило, а от её поступков людям становилось лучше, и она уже по-другому относилась к себе. Видела, только переступив через себя: свою гордость и выгоду, своё “Я”, что не смогла бы так хорошо сделать для окружающих, если бы всем не управляла эта любовь. “Почему же я кажусь себе слабой, а потом снова сильной?” – Света не могла в этом разобраться, снова доверив времени ответить на этот неразрешенный вопрос.
“Интересно, а как же это самое чувство действует на Максима? Получается весьма странно: ведь такой молодой, даже маленький, но он – сила, которая и управляет мною…” – выражение её лица изменилось: эта мысль испугала. – А как же возраст? Жизненный опыт? Ведь все это тоже приходит со временем. Это же время и его сила – лишили меня возможности иметь детей… За что?..” Света заплакала, снова закрыв лицо руками, ей казалось в этот момент, что слезы – это и есть те остатки слабости, от которых она ещё не освободилась, именно, когда приняла решение измениться – стать другой. Она плакала до того момента, пока не почувствовала, что мысли, заставившие плакать не оставили, и она, собравшись с последними силами, перестала плакать, теперь взяв себя в руки и уже не отпускала.
Снова вспомнила момент аварии, но уже спокойно, ни о чем не переживая, пыталась вспомнить каждое мгновение понять – насколько оно важно во всем этом. В который раз уже думала об этом и вдруг поняла, что все годы её мучений: около десяти лет, – сузились в несколько мгновений приведших к такому вот моменту, лишившего её мечты. А сейчас она уже сама не сможет вернуть всё на свои места, а только лишь с чьей-то помощью. Но с чьей помощью и как – не знала, сказав себе, что снова нужно ждать и улыбнувшись, подумала, что в таких ситуациях обычно помогает безумная любовь. „Но ведь любовь уже есть… – Света даже замерла от удивления: Максим! Максим! Максим! – Так вот чего нужно ждать, – снова улыбнувшись сама себе, поняла, – его действий! Но каких? Что он может сделать, когда просто любит меня, даже не имеет значения, что как женщину; а я его – как мужчину! Ведь все равно, между нами ничего не, может быть! А мне нужен ребёнок!” Света снова не удержала слезы, но они уже сами бежали по лицу, а она уже не обращала на них никакого внимания. Но вспомнив, что сказал врач, еще больше запуталась в том, что она здорова, но её психологическая травма – и есть барьер, непреодолимая стена, перед которой она и стоит – своим творением, годами возводимым и ставшим самым большим препятствием к мечте.
Отбросив эти мысли, снова подумала о Максиме: „Он даже ни о чем не знает, а как и чем сможет помочь, если в школе осталось учиться всего лишь полтора года? Окончив школу, навсегда уйдёт из моей жизни, да и я тоже уйду, что же тогда будет?” Теперь Света уже сдержала свои слёзы, волнение и страх перед неизбежностью, когда вдруг ясно и отчетливо поняла, что вся её судьба зависит от “маленького мальчика” – и если он захочет или сможет – или все вместе, то она будет счастлива, а нет, значит, нет. Ей стало нестерпимо тяжело, когда всегда все старалась сделать сама – абсолютно всё, а если и помогали, то взрослые и влиятельные люди, даже им что-то сделать было нелегко, хотя они знали: что делать и как делать, но это знание не придавало им сил, у них не все получалось. Ошибались и они: судьба поступала с ними жестоко, даже слишком жестоко. Сейчас никто ничего не сделает, даже сама она: настолько бессильна, что страшно об этом даже подумать. Света представила себе картину: Максим держит её на руках – такой невинный мальчик – её, взрослую и битую жизнью женщину, которая может добиться всего, если захочет сама! А в самое для неё главное – этот мальчик. Но в тоже время почему-то нисколечко не сомневалась, а чувствовала силу его любви, как себя, и думала, что стоит верить в него. „Да! Именно верить, надеяться и ещё сильнее во сто крат сильнее любить его! – Сказала себе Светлана, – в современном мире я ещё не встречала более доброго, чистого и светлого – без мельчайшего порока и нечистого помысла – идеального, совершенно белоснежного цвета души, слепящего глаз света, который она увидела ещё за букетом цветов. Я буду работать над собой, стану сильнее и чище, чтобы светиться также, и тогда он увидит мой свет, а в его сиянии станут ясно видны все мои муки, и страдания, с которыми ему легко справиться, и освободит меня от моей психологической травмы; не нужно думать: как? Зачем? Нужно делать, делать прямо сейчас…”
Она посмотрела на себя в зеркало, ещё никогда не видела в своём лице столько уверенности и решимости, – оно стало очень серьёзным, а взгляд, казалось, теперь видит насквозь, пронизывает, и снова мурашки бегут по телу. Отвернулась от зеркала, ощутив на себе эти самые мурашки. “Вот и первое дело! Наконец-то! Нужно позвонить матери и извиниться за то, что вчера накричала на неё. Зачем я допустила это? Так нельзя поступать, как не стыдно…” – ещё несколько минут смотрела на телефонный аппарат, даже несколько раз протягивала руку, чтобы снять трубку, но снова не решалась, не из-за того, что было тяжело решиться, а чтобы понять, – что же мешает и стоит барьером. Найдя причину – уже легко будет справиться всё с тем же своим гордым убеждением, или иным пороком. Светлане нравилось, что это совсем не занимает много времени, как она раньше думала, а от этого не решалась над собой работать.
– Привет мама! Это я. Как твои дела? Ты на меня не сильно обиделась за вчерашнее… – мать не ответила, – “Наверное, растерялась или не ожидала, – подумала Света, – надо же”, и продолжила.
– Прости меня, мамочка! Ладно? Ты же знаешь, как я тебя сильно люблю, что от этого бывает, не сдержалась… – она замолчала, пережидая всхлипывания матери.
X
Макс съехал с кровати, даже не умываясь, достал свой старый конструктор и железную трубку и принялся мастерить себе костыль. Сказав себе: „Лежать уже хватит, пора приступать к делу, а не тратить время на пустое отслеживание своих боков”. С помощью созданного костыля доковылял до турника, а повиснув на нём, ощутил сильную боль во всем теле и голове. Он встал на здоровую ногу, отдыхая, затем снова и снова упражнялся, пока боль уже переносил легко, промучившись до самого обеда, принялся за еду. Устало пережевывая пищу, понял, что ему предстоит очень важная задача – нереальная в данный момент. Пугало ужасное осознание того, что не готов, а чувствовал себя как перед своей очередной двойкой: беззащитным и слабым – предоставленным воле учителя. Ему стало так плохо от этой мысли, что задумавшись, он опрокинул на себя бокал горячего чая, и стиснув зубы, терпел боль; когда ему жгло обе ноги – и сильнее всего ослабевшую ногу. В этот момент кость заныла в ноге, а у него от боли даже помутнело в глазах. Однако, попытался расслабиться и управлять болью, понять как же она действует, только расслабившись, понял: рассеивается по всей ноге и становится уже не так больно, а когда одну из мышц напрягаешь, то уходит в другие мышцы. Но если резко напрягаешься, то всю ее силу приходится терпеть в одном месте, – а это намного больнее. „Значит, – подумал Макс, – нужно выбирать из путей самый сложный, ведь чувствуя боль сложнее расслабиться, нежели дергаться, а результат от преодоления сложного радует. Как же я буду помогать Светлане, если не знаю как? А чтобы понять, нужно все время об этом думать, еще что-то делать. Да учиться надо хорошо, готовиться поступать, читать книги – все нужно: как и когда?”
Вернувшись в комнату, тихо включил музыку и стал изучать новую тему по геометрии, довольно сложную. Музыка отвлекала и мешала, сколько раз бы он не читал и не пытался выучить, – ничего не выходило. Макс устал и вымотался, но сказал себе, что выучит, сделав немного громче мешавшую музыку и начав сначала внимательно читать и запоминать прочитанное. Ему было очень тяжело сквозь усталость, головокружение и слабость во всем теле – делать два дела сразу. Однако решил: „Если даже этого не смогу, то о чем тогда вообще может идти речь?” Он уже ни на кого не обращал внимания не вставал из-за стола до тех пор, пока не выучил тему. Вместо того чтобы радоваться, что удалось решить сложнейшие задачи самостоятельно, сказал себе: „Этого мало!” – А когда встал со стула, не упал, успев удержаться за стол, преодолевая сильную головную боль, понял, что упадёт на пол, если не ляжет прямо сейчас. До кровати было всего два шага, но он не лёг на неё, а взяв свой костыль и часто останавливаясь, побрёл в зал – на диван. Долго лежал с закрытыми глазами, расслабившись, пытался восстановить силы, которых и так было очень мало.
Максим думал: „Как можно лежать, когда столько дел, которые не переделать и за пять лет, а у него всего один год времени?” Пытался прикинуть: сколько ещё времени пролежит дома? Как он думал: прошло уже чуть больше месяца, но лучше себя нисколько не чувствовал, даже ещё хуже: болела и кружилась голова, а слабость просто доставала. Нужно было часами лежать неподвижно, чтобы хоть чуть-чуть восстановить утраченные силы. Это лежание ему надоело тем, что спать совсем не хотелось, а думать было трудно. Немного окрепнув, Макс открыл глаза, каково же было его безграничное удивление, когда в углу зала, – прямо возле его комнаты стояла наряженная новогодняя ёлка. “Вот это да! – искренне удивился он, а посмотрев на календарь, еще больше удивился, потому что было уже тридцатое декабря! “Значит, уже завтра Новый Год! Надо же!” Немного почувствовал прилив сил от таких мыслей, встал с дивана и дохромал до ёлки, сел возле неё в кресло. Даже возникло ощущение, что ёлка придаёт ему какую-то внутреннюю силу. Она почти не пахла хвоей, но смотря на неё, Макс знал, что она живая. Ель живая, но скоро умрёт: „Ведь её срубили с корня…” Его радость прошла ещё и потому, что вспомнил: завтра все уйдут в гости, а он так и будет сидеть один дома, как и сегодня. Это одиночество попыталось расстроить Максима, но собравшись, он отодвинул эти мысли, сказав себе: „Для меня Новый Год будет только в следующем, году, когда осуществлю свою мечту! А сейчас я должен забыть не только о Новом Годе, но и своём дне рождения – обо всем том, что может помешать приблизиться к мечте… – мелькнула мысль в голове. – Стоит ли брать на себя всё это? – Но не ответил себе на этот вопрос, – это уже давно для себя определил и выкинул эту мысль от себя, добавил. – Жизнь и так не имеет смысла, а если никого не сделать счастливым, даже посвятив этому всю свою жизнь! Зачем тогда жить? – И обозлившись на себя за эту секундную слабость, добавил, – чтобы кушать и ходить в туалет?! В этом ты видишь себя и свою любовь?!” Макс никогда не ругался, даже сейчас не позволил себе неприличного слова. Однако, ещё раз подумав о расстроившей его мысли, спросил себя: “Почему я злюсь? Ведь я уже принял решение, мало того, сделал первый шаг, как говорят: “На пути к успеху!” Так от чего же я расстроился? Что, опять слабость сбивает с пути?! Неужели духа? Или неуверенность в себе, еще не ушедшая навсегда пытается преградить путь?! Все долой!” – Максим наступил на гипс и упал, ударившись головой об подлокотник дивана, из его носа пошла кровь. С трудом поднялся на ноги и дошел до ванны, немного отдышавшись, потянул руку к выключателю и потерял сознание. Грузно, всем телом упал на пол, сразу же очнувшись, ещё слышал, как в голове эхом отдаёт шум падения.
Перед глазами Макса все плыло: и стены, и пол, и шкаф – весь коридор как будто штормило. Уже не мог встать: больная нога острым порывами боли отдавала в голову, при каждом, даже малейшем движении мутнело в глазах, а он, преодолевая эту жуткую боль, успевал схватиться одной рукой за стену, а другой за шкаф, чтобы сохранить положение сидя. Головокружение переносил уже не совсем тяжело, но когда начинало ныть сердце, сразу ложился и не двигался. Но убрать руки от стены и шкафа Максим не мог – это означало: еще раз упасть. Силы снова оставляли его напрягая и без того болевший живот, убрал руки, и хоть резко, но плавно лег спиной на пол. Было жарко, и холодный пол коридора немного приводил в себя. Лежа на нём, Макс думал: куда теперь ползти в зал, в ванну или в комнату – дальше всего. Даже сам не понял: как пришло решение: сначала в ванну, а потом в комнату. “Хватит лежать! – Сказал себе, – простыть, ещё не хватало!” – Оставив костыль, пополз в ванну. “Как жалок человек! Ведь я сейчас ничем не отличаюсь от собаки, еще и слабее и беспомощнее её! Да, дела…” Только умывшись, он уже знал, что сил у него всего минут на пять, а еще нужно сходить в туалет и почистить зубы – на это времени ему хватало, а идти в комнату – нет. Он так и остался сидеть в ванной, закрыв глаза, как бы в полусне. Сон не мог одолеть его, но он как бы спал, видя перед собой девушку с темными волосами и смуглой кожей, которая улыбалась ему и что-то хотела сказать. Вроде бы и нравилась бороться с собой каждый миг, а она звала его к себе, но для чего, он никак не мог понять и не хотел даже думать об этом. Зашевелился, прогоняя это видение, но оно крепко держало; тогда Макс попробовал расслабиться, а помогло это только тем, что он чуть не упал в ванну, успев открыть глаза и схватиться за раковину. Ещё раз, намочив голову холодной водой, уже резко встал, сделал несколько прыжков по коридору, и, взяв свой костыль, похромал в комнату, рухнув на кровать, уже не просыпался до следующего вечера.
Когда мама разбудила Макса тридцать первого декабря, то было уже половина шестого вечера.
– Вставай кушать, уже нужно ужинать, а ты ещё не завтракал, – сын всё потягивался, а она всё подгоняла, – давай-давай, вставай!
Он любил, как готовила мама: всего было так много и так вкусно, что всегда не знаешь: что же съесть первое, а в итоге только пробуешь всего понемножку, наевшись до отвала. Его родители что-то говорили ему наперебой, но Макс их почти не слышал, увлечённый едой: он уже несколько дней так не ел – все не было аппетита, а сегодня немного окреп. Это ощущение давало очень большие надежды на быстрое выздоровление. Даже себе поражался, чувствуя, что уже соскучился по школе, и было даже радостно, что попал со своими болезнями прямо на школьные каникулы. Целых пятнадцать дней у него есть, чтобы окрепнуть, раньше снять гипс и начать ходить. Это так обрадовало, что он аж перестал есть и заулыбался.
– Что это с тобой, Максим? Я ему говорю, что мы сейчас уходим в гости, а он улыбается!
– А что мне остаётся делать? Не идти же с вами.
– Чем же это ты собрался заниматься, пока нас нет? Очень интересно.
– Спать лягу, чем еще, или почитаю, пока спать неохота.
– А телевизор что не будешь смотреть?
– Наверное, нет. Хотя ещё не знаю, если будет нормальный фильм, то обязательно посмотрю. – Макс уже пил чай с тортом, согреваясь им после холодных салатов, и смотрел на маму, такую нарядную, что подумал: “Прямо как ёлка! Ну, умеют же женщины наряжаться!”
– Ну, всё, покушал? Мы пошли. Наверное, только утром будем дома, или вообще вечером. Так что не теряй!
– Хорошо-хорошо, не переживай так.
– Ты не обидишься, что тебя одного оставляем в такой праздник, Максим?! Только честно!
– Не вы же виноваты! – Съязвил Макс и больше ничего не сказал, сухо смотря на мать. Ему стало больно оттого, что она даже не придала значение сказанному. “А с другой стороны, – подумал, – даже лучше: зачем портить праздник?”
– Зайдите к тете Рите, пусть Ромка придет, мама! – Уже в закрывающуюся дверь крикнул он и ощутил себя таким одиноким и никому не нужным, что снова защемило сердце…
Вспомнил о Свете: „Она тоже смотрит телевизор, тихо плачет и, наверное, думает обо мне, таком маленьком и беспомощном, ничего не понимающем.” Макс знал: внутри нее происходит борьба: за веру, а любовь помогает ей. – Наверное, от этого так тяжело на душе, не хватает сил, когда в тебя не верят, – он представил, как для нее это сложно, – но она сможет, она сильная и этим поможет мне: даст силу, с помощью которой у меня и получиться осчастливить ее. Я люблю тебя, Светочка! – Услышит ли она его в эту Новогоднюю ночь? Скорее “да”, чем “нет” – так и должно быть.
В девятнадцать часов Максим лег на диван, чтобы поспать хоть пару часов до прихода Романа, стараясь представить: какая нарядная сейчас Светлана Викторовна; жаль, что я не увижу…
Когда он уже засыпал, ёлка всё ещё стояла у него перед глазами…
XI
„Хороший выход из положения!” – Подумала Светлана, проснувшись уже вечером от шума пришедших гостей. Сначала она даже разозлилась на своего мужа, что он не отменил праздник. Потом, однако, подумала: „Стоит повеселиться и хоть немного отвлечься, чтобы в новом году было все хорошо, а он был таким же веселым и таинственно-загадочным, как этот”. Света улыбнулась, вспомнив, как говорят: „Как встретишь Новый Год, так его и проведешь! Так-то”. Решив поздороваться с пришедшими гостями и чувствуя боль в области живота, села на диване, закрыла глаза, но не смогла встать.
– Сиди-сиди, Светочка! – Поспешила остановить её Людмила Александровна, – как ты себя чувствуешь? – Света не ответила, – ты не переживай: мы всё принесли с собой. Сейчас немного посидим, вас поздравим и пойдём. Светик, ну скажи что-нибудь.
– Я ничего не готовила, Люда. – Тихо, и не открывая глаз, проговорила она.
– Ничего не надо, мы тебя пришли проведать и поздравить. Надеюсь, мы не зря пришли, если честно, я не хотела тревожить тебя, с большим трудом меня уговорил Вадик.
“Что же это со мной? – Недоумевала Света, – нельзя же так относиться к людям, которые тебя любят и уважают. Да! Раньше я и своих коллег отталкивала, держа привычную дистанцию. Но всем ведь из-за этого казалось, что я смотрю на них свысока, а они: кто, обидевшись, кто, оскорбившись, а кто и вообще пытались не общаться со мной, или очень холодно ко мне относились. Господи! Я же этого совсем не замечала за собой, сколько думала, страдала: почему, да почему со мной так происходит: вроде бы и педагог хороший и человек неплохой, а люди, коллеги и родственники – все от меня. Сейчас мне так стыдно перед всеми ними! Прости, Господи!
– Таня, ты на меня не обижаешься? – Светлана обняла сидящую рядом Людмилу. – Что я так некрасиво вас встретила…
– Да что ты, нет, конечно. Я же понимаю, тебе сейчас нелегко, и тоже переживаю за тебя, Светочка… – у Люды побежала слезинка по щеке.
– Людочка, я тоже тебя люблю, очень люблю! Наверное, как сестру, или даже больше – как родную. Прости, что все время я так вела себя… – Света тоже пустила слезинку, как и Людмила – больше от счастья, чем от безысходности.
– По тебе в школе уже все соскучились, Света! Тебя там все ждут, хоть и каникулы сейчас, но все волнуются и переживают за тебя… – вытирая слёзы, говорила Люда. Успокоившись и выдохнув воздух, сказала, – как знала, что буду плакать, и не накрасилась, а-то всё бы сейчас растеклось, – Светлана не отвечала, вытирая слезы, – ладно, пойду накрывать стол, время уже одиннадцать… – Людмила ещё раз посмотрела на себя в зеркало, поправляя рукой свои русые, кудрявые волосы. Улыбнулась своей лучезарной улыбкой, всегда присутствовавшей на лице с выразительным взглядом серо-голубых глаз и красивым разрезом губ, правильным носом. Сказала себе: „Даже краски не нужно!” – Встав с дивана и оставив Свету одну, пошла на кухню своей завораживающей походкой. „Светлане сейчас тяжело. Боже, как же я её понимаю…”
– Ну что, здесь будем или в зале?
– Не волнуйся Вадик, конечно в зале, как и всегда. Не переживай, Света в порядке. Она теперь совсем другая, ты просто еще этого не понял.
– Ладно, Артур давай отнесём стол. Пусть дамы накрывают время-то уже много.
– Еще нужно ёлку зажечь, видео подключить, или не будем записывать Новогодний концерт…
Светлана не хотела ни вставать с дивана, ни лежать на нём. Уже перестал болеть живот, и довольная этим, наслаждалась хорошим самочувствием; пыталась почувствовать каждую клеточку своего тела, расслабившись и слушая сердцебиение, регулируя дыхание. Ее все устраивало: даже температуры не было. Только сил было немного, и Света решила не делать резких движений, тогда всё будет хорошо. Отвлеклась от своих мыслей, когда кто-то поцеловал её в губы. Этот поцелуй ей очень понравился, вновь привлекла к себе отпрянувшего мужа, желая ещё и ещё.
– Ты будешь переодеваться, Светик? – Но вместо ответа она снова его поцеловала.
– Зачем, мы ведь никуда не идём?!
– Я просто спросил, как ты хочешь?
– Чтобы ты всегда был рядом, дорогой.
– Так всегда будет, дорогая. Ты же знаешь, что мы навсегда вместе.
