скачать книгу бесплатно
Глава 2. Розы на Новодевичьем
Ночью Лика долго не могла уснуть, потому что размышляла над тем, о чём нечаянно узнала. Утром, когда прозвенел будильник, она быстро поднялась с постели, чтобы поехать в хранилище к самому открытию читального зала, но вовремя вспомнила, что сегодня среда и там посетителей не пускают.
Через два часа она уже подходила к воротам Новодевичьего кладбища, где был похоронен профессор Верещагин.
Показать нужное захоронение кладбищенский смотритель согласился за 3 тысячи рублей – при том условии, если неожиданно объявившаяся на погосте родственница назовёт не только фамилию, но и год с месяцем, в котором похоронили человека. Лика назвала участок №3 плюс те ряд и место, что были указаны на обложке жёлтой папки в графе «Похоронен». Смотритель сразу сбавил цену до тысячи.
– Подумал, ты из какого–нибудь таблоида, где про разные жуткие случаи пишут… Они тоже говорят, дескать, далёкий родственник у вас тут где–то покоится, хочу навестить, помогите найти.
– Почему это вы решили, что я из таблоида? – искренне удивилась Лика.
– Да мне–то всё равно, откуда ты и кто такая, – пожал широкими плечами работник некрополя. – Днём здесь всегда приёмные часы и нет предварительной записи, – коль заплатила, покажу, моё какое дело.
Пока они шли по погосту, Лика многое для себя прояснила.
– Там три могилки в одной семейной оградке, – обстоятельно стал рассказывать провожатый. – Раньше не так кучно закапывали, поэтому до соседнего захоронения метра полтора было. Вот начальство ещё при Горбачёве и решило продать это свободное место. Оградки мы с мужиками автогеном обрезали по самые тумбы, потом снова приварили. Да пожадничали, видать, когда освобождали место. Сказано было, чтобы не меньше двух с половиной метров под захоронение освободить новому усопшему, мы и освободили. А когда стали рыть новую могилу, обнаружилась старая. Лом в цинковом гробу застрял, еле потом его вытащили. Когда вытащили, в дыру-то один умник и посветил фонариком. Для интереса, он всё перстни искал золотые… А там пусто!
– Как это – пусто? – оторопела Лика.
– Так вот, пусто и всё тут. Две гири двадцатикилограммовые вместо покойной. Между тем, сама посмотри, вроде баба была какая–то схоронена, судя по табличке. А там железные гири привязаны.
– Зачем же туда гири положили?
– Для веса, полагаю. Гроб же цинковый, лёгкий. Крышка плотно закрыта, как хозяйки банки с соленьями закатывают.
– И что дальше?
– В милицию сообщили. Начальство подумало: если захоронение фиктивное, может, разрешат вообще убрать эту могилу? Но милиция велела оставить всё как есть. Дескать, не вашего это ума дело, что там находится, в этом гробу. Мол, это личное дело родных и близких. Может, покойная завещала себя сжечь и прах развеять? Кто знает, как там на самом деле обстояло.
Когда смотритель попрощался и ушёл, Лика в задумчивости простояла возле трёх облезлых, порыжевших от ржавчины оградок ещё никак не меньше часа. Крайняя правая могила, оказавшаяся пустой, и принадлежала той самой Чиляевой Светлане Михайловне, родившей Владика в 1964 году. Кем она приходилась супругам Верещагиным? Фото покойной давно уничтожило время, хотя карточка была когда–то запаяна в круглой медной рамке под стеклом. Ниже, на алюминиевой табличке под фамилией именем и отчеством, были выбиты две даты: «14.03.1942. – 26.02.1965». Это означало, что похороны молодой женщины кем–то были инсценированы через три месяца после рождения ребёнка.
Жена профессора Аннушка скончалась через шестнадцать лет после этой роженицы, её могила потом оказалась в середине. Самого профессора похоронили слева от жены по прошествии ещё пяти лет. Высеченные в мраморной плите даты рождения и смерти полностью совпадали с теми, что были указаны на обложке папки.
За заросшими бурьяном могилками никто из родственников не ухаживал, это было видно. Но на давно некрашеной и ржавой железной тумбе того памятника, что был установлен на могилке Светланы, лежала целая охапка почерневших и засохших стеблей роз, а рядом стоял запылённый коньячный бокал. Скорее всего, подумала Лика, букет этот здесь со дня рождения покойной, с марта. Кто–то приходил помянуть, определённо… И вряд ли эти розы мог принести тот человек, кому доподлинно известно, что здесь в 65–м году зарыли цинковый гроб без тела.
В четверг в архиве абсолютно трезвая тётка–полковник выдала Лике уже откреплённую от уголовного дела диссертацию «Развитие власти в России с 1917–го по 1954–й годы: когда и почему свернули с ленинского курса».
– Пожалуйста, дайте мне ещё почитать то позавчерашнее «Развитие Владика», – стала умолять Лика архивариуса.
– Да я бы дала, – хмуро сказала полковник, – но его уже сожгли. Истёк срок необходимого хранения. Если не верите, могу показать акт об уничтожении. У нас хранилище не резиновое. Старые материалы сжигаем, новые занимают их место…
Любой начинающий детектив на Ликином месте поехал бы сначала в указанный в выписке роддом, а затем в сто сорок пятую московскую школу. И всё это явилось бы только началом увлекательного раскрытия одной из тайн ушедшего двадцатого века. Но Лика никуда не поехала, потому что никаким детективом не являлась. Она поступила проще – набрала в поисковой системе «Владислав Чиляев», нажала «Найти», и просмотрела все те немногочисленные интернет–варианты, что выдал компьютер.
Постепенно отметая один за другим, она остановилась на одном единственном более или менее подходящем варианте – широко известный в узких московских кругах политтехнолог Владислав Владимирович Чиляев, того самого 1964–го года рождения. Всё вроде бы сходилось: коренной москвич, школу окончил в Центральном округе столицы, учился в МГИМО… Была скупая информация и о профессоре. Верещагин оказался «выдающимся советским учёным–генетиком», кавалером ряда орденов и автором многочисленных научных трудов.
Труды эти Лика тоже искать не стала, потому что ничего нового по заинтересовавшей её теме из всего разрешённого в те годы к открытой печати она бы точно уже не почерпнула. Но ей жутко захотелось хотя бы разочек взглянуть на «своего» картавого мальчика. Как сложилась судьба этого Владика? Где он?
Через три недели она вернулась домой в Петербург из своей аспирантской командировки с уже почти готовой диссертацией в ноутбуке и сразу же принялась разыскивать кого–нибудь из местных питерских, кто вхож в московские пиар–круги. Ещё через четыре дня она уже сидела в крохотной комнатке с вывеской на двери «Пиар–агентство «Туринский и партнёры».
Никаких партнёров там не наблюдалось, но руководитель Лике понравился, хотя и являлся «голубым», о чем просительницу перед встречей новые знакомые поставили в известность.
– Чиляев? – поднял к потолку глаза Туринский. – Да, да, да, припоминаю. Как же, как же… Москвич. Знаменит тем, что не проиграл ни одной предвыборной кампании, что вёл в регионах. Но близко, извините, не знаком. Хотя и имел честь быть представленным. Деньжищи ему сейчас, все говорят, просто сумасшедшие платят!
– А он сильно картавит, да?
– Да я же был всего лишь представлен… Мы почти и не общались. Не знаю, не знаю.
– А как с ним можно познакомиться? Вадим Соловьёв мне сказал, что вы это можете устроить.
– Как–как… Надо подумать.
– Когда мне к вам можно будет зайти за ответом, Борис Михайлович?
– Да подождите вы, я ж быстро думаю. Есть такой институт изучения репутации. Там всегда требуются интервьюеры. А ваш Чиляев им подойдёт в качестве интервьюируемого.
– Я не журналист. Не умею брать интервью.
– Да здесь другое. Просто нужно заполнить опросник. Платят пятьдесят долларов за анкету плюс командировочные. Разумеется, оплачивают и проезд. Чиляев всегда там, где проходят выборы. В институте должны знать, где он сейчас работает. Но одной анкетой с ним вы не обойдётесь.
– В смысле?
– В том смысле, что вам нужно будет опросить кроме него человек ещё десять, не меньше. Получите таким образом пятьсот баксов. Думаю, вам они не будут лишними. У меня есть знакомый, что набирает группы для социологических опросов в регионах. У вас, полагаю, имеется высшее образование?
– Я учусь в аспирантуре.
– Это хорошо, они на такие опросы берут только грамотных. Я тоже только с образованием к себе беру. Не хотите поработать у меня? Станем с вами партнёрами. Рабочий день у нас ненормированный. То есть к восьми утра и вообще каждый день не нужно на работу приезжать.
– Я подумаю, спасибо вам за предложение. А вы позвоните вашему знакомому, что набирает группы?
– Немедленно позвоню. У меня даже сотовый есть.
Туринский снял трубку и, тут же изменив произношение на присущее меньшинствам сограждан, пропел: «Аллё, Игорёк, приветики. Как, кто это? Я это, Борис. Ой, прямо–таки можно подумать, мы не узнаём! Слушай, давай не будем, а… Я по делу к тебе».
Глава 3. Весь в белом
В далёкой Сибири местные и приезжие политтехнологи готовили потенциальный электорат к выбору нового губернатора. Привокзальные заборы краевого центра были густо облеплены предвыборной агитацией. Как объяснили Лике при собеседовании ещё в питерском институте репутации, в этом крае зарегистрированы и конкурируют между собой четыре основных кандидата. Все желающие дорваться до власти в богатом природными ресурсами регионе–доноре обещали избирателям райскую жизнь при условии электоральной поддержки и дальнейшем непосредственном участии граждан в реализации новых экономических проектов. Штабы, каждый на свой лад, расхваливали своих кандидатов.
У руководителя Ликиной питерской группы социологов с начштаба Владиславом Владимировичем Чиляевым, как, впрочем, и с остальными тремя, уже состоялась по телефону предварительная договорённость об интервью для института. Лике оставалось только позвонить его штабной секретарше, напомнить об обещанном, представиться и подтвердить, что ответить на все вопросы анкеты шеф сможет минут за пятнадцать–двадцать. На большее в такую горячую предвыборную пору рассчитывать не приходилось.
Лике назначили время. Штаб находился за краевым центром в пригородном Чулымске. Когда на следующий день она подъехала сюда на такси, то сразу поняла – сегодня никакое интервью не состоится.
Во дворе толпились возбуждённые штабисты и штабистки. Парни в чёрных масках выносили из здания какие–то газеты, листовки и вынутые из штабных компьютеров винчестеры. Телевизионщики на камеры писали человека в штатском. Тот пространно говорил о том, что именно на этой территории залётные пиарщики использовали импортную копировальную технику для печатания тиража нелегальной газеты, содержащей клеветническую информацию «о якобы имеющихся связях с местными криминальными кругами у одного из самых уважаемых кандидатов на пост губернатора края». Затем в штатском долго и тепло благодарил за бдительность неизвестных даже ему граждан, от которых органы внутренних дел своевременно получили сигнал о подпольной типографии.
Лика отпустила такси, решив до конца досмотреть маски–шоу.
Через пару минут к штабу подкатил большой чёрный джип. Из него вышел молодой импозантный мужчина – весь в белом.
«Это он, мой Владик!» – почему–то сразу узнала его Лика. Профессорский внук оказался красив. Брюнет. Выше среднего роста. С чёрной гривой вьющихся на широколобой голове волос, с тонкими чертами лица. Он явно был из числа тех мужчин, в которых девчонки влюбляются с первого взгляда, но боятся подойти поближе, а потом полжизни об этом тайно жалеют.
Ликин картавый Владик окинул взглядом запруженный омоновцами штабной двор, мигом оценил обстановку и, не медля более ни секунды, прямиком направился к телевизионщикам. Те тут же прекратили задавать дополнительные вопросы многословному человеку в штатском и стали быстро разворачивать объективы камер в другую сторону.
Владик подошёл к журналистам, но даже не поздоровался. Засунув руки в карманы, он молча ждал, пока корреспонденты разберутся со своими шнурами от микрофонов и зададут–таки свой первый вопрос. А Лика с замиранием сердца ждала, когда он заговорит.
– Как вы можете такие действия правоохранительных органов прокомментировать? – разродилась наконец–то журналистка с серьгой в пупке на ничем не прикрытом загорелом пузе.
Владик ей белозубо улыбнулся и совершенно чисто произнёс:
– Вам здесь должны были сказать о чьей–то жуткой бдительности, если я не ошибаюсь? Но не назвали фамилий. Лично я с большим удовольствием всех этих бдительных лиц назову. Пофамильно и без утайки.
Начальник штаба Чиляев выдержал небольшую паузу, потому что журналисты оживились и зашушукались между собой. Потом, как и обещал, приступил к перечислению фамилий:
– Лагутенко – глава вашего муниципалитета. Сегодня ему по телефону сказали, что денег он больше на свои выступления по ТВ и бесплатные газеты не получит, так как все уважающие себя пацаны… – Оратор прервался, растопырил по–блатному пальцы и завершил: – Чисто давно уже засомневались в его способности победить у моего кандидата.
Журналисты понимающе заулыбались.
– Ещё у вас есть такой полковник Литвинов, начальник местной милиции, – продолжил он. – Лагутенко ему после беседы с вашим теневым бизнесом позвонил и сказал буквально следующее: «Немедленно выкинуть всех из этого сучьего штаба, здание опечатать, а Чиляева увезти в кутузку».
Тут уже в штатском криво усмехнулся. Незаметным жестом он подозвал к себе рослого омоновца, о чём–то его попросил. На ходу отстёгивая с пояса наручники, тот подошёл к оратору и встал за его спиной. Но тот, не обращая на угрозу особого внимания, спокойно заметил:
– Кстати, коллеги. Насколько мне известно, сейчас названный мной бдительный полковник пишет соответствующую бумагу – об уходе на пенсию по выслуге лет, так как понимает, что с новым главой края жизни для него не будет. Дальновиднее было б ему недобдеть…
Телевизионщики дружно захохотали, а начштаба, воспользовавшись паузой, посмотрел на часы, потом на человека в штатском и пообещал:
– С минуты на минуту и капитан Копытов, наконец, поймёт, что делает в моём штабе обыск и выемку документов самовольно, без соответствующей на то санкции, то есть незаконно. Этот обязательный документ начальство ему обещало выписать потом, то есть задним числом. Но уже не выпишут никогда, поэтому заслонить свой зад от пинка и ему, увы, будет нечем.
Доведённый такими словами до белого каления капитан двинулся к оратору, но в кармане его цивильного пиджака зазвонил телефон. Офицер остановился, резко вытащил трубку, взглянул на экран, вытянулся по стойке смирно и сдавленно произнёс:
– Копытов вас слушает, товарищ прокурор края.
В ответ из трубки отчётливо послышался отборный мат. Но человек в штатском даже не отошёл подальше от журналистов, он словно оцепенел. Потом прохрипел:
– Есть исполнять немедленно и извиниться, товарищ прокурор.
Мужчина в белом с ленинским прищуром посмотрел на капитана в штатском и холодно сказал:
– Никогда не извиняйся, если не за что. Мне жаль тебя, служивый. Я точно знаю, кого твоё лизоблюдное начальство назначит виноватым. Они тебя подставили, ты этого ещё не понял? Чего вылупился? Выполняй, что было велено.
Капитан отдал новый приказ. Потные парни в масках, чертыхаясь, стали заносить обратно штабное имущество. Телевизионщики отсняли этот «экшен» с разных ракурсов, вежливо сказали «спасибо» начштаба, и поехали готовить к вечернему эфиру горячий предвыборный материал.
В белом проводил их долгим взглядом, громко кашлянул, после чего достал из внутреннего кармана вместительную стальную фляжку, украшенную каким–то затейливым чёрным орнаментом. Отвинчивая крышку, недовольно повернул голову в сторону своего джипа. Из машины тут же выскочил шофёр с одноразовым пластиковым стаканчиком. Начштаба наполнил стаканчик до самых краёв и снова передал его водителю, кивнув при этом на понуро стоящего поодаль человека в штатском.
Стараясь не расплескать содержимое, шофёр понёс ему стаканчик, но капитан отрицательно замотал головой, отошёл ещё дальше и отвернулся.
В штабном дворе еле уловимо запахло дорогим алкоголем. Начштаба взял у водителя отвергнутый капитаном стаканчик и легко выпил спиртное. Отказавшись от предупредительно протянутой кем–то шоколадки, достал из кармана пачку сигарет. Щёлкнул стальной крышкой «зипповской» американской зажигалки, прикурил, медленно затянулся и произнёс:
– А где все?
Тут же к нему подбежала штабная цаца в обтягивающей завлекательные формы голубой джинсе. Она встала на цыпочки, и, прильнув к начштаба, зашептала ему что–то на ухо. Тот выслушал, удовлетворённо кивнул головой и громко заметил:
– Чего б они нашли здесь, эти идиоты? Мы же всё подчистили.
Потом распорядился:
– Всё снова подключите и наведёте нужный шмон. Если что, я на связи. Буду к часу ночи.
«Наивная я дура…» – грустно подумала Лика. Вот так запросто в Сети найти на планете Земля нужного человека, зная лишь его имя, фамилию и год рождения, оказалось нереально. Да и жив ли он?
Пока ясно было одно: судя по произношению, этот Владислав Владимирович Чиляев оказался совсем не тем Владиком Чиляевым, какого она так мечтала увидеть. Эффектен и перед аудиторией профессионально может выступать. Но не картавит совершенно, а ведь профессор писал, что у мальчика этот дефект – на всю оставшуюся жизнь стопроцентно: генетика.
Лика горестно вздохнула: анкету всё равно необходимо было заполнять. Она робко подошла к пижонистому начштаба, представилась, и, не переводя дыхание, вежливо попросила: вижу–де не до меня сейчас, но хотелось бы, если не сегодня, то хотя бы завтра, или даже послезавтра, всё же побеседовать, как договаривались, не больше двадцати минут.
Весь в белом взглянул на неё и тут же открыл дверцу джипа.
– Садитесь в машину.
Лика взобралась в джип.
– Так значит вы из Ленинграда? – обернувшись к ней с переднего сиденья, подчёркнуто уважительно спросил Чиляев, когда они выехали за ворота.
– Из Петербурга, – уточнила Лика, и положила сумку на голые коленки. – Ленинградом мой город никто уже не называет: вернули же старое название.
Начштаба притворно удивился.
– Опять двадцать пять… И как давно?
– На референдуме в 1991-м, когда мэром стал Собчак, об этом всем известно, – ответила Лика.
– И где сейчас он, ваш этот Собчак?
– Так умер.
– А вы как с этим живёте?
– Да с чем? – спросила Лика.
– С этим: были ленинградкой, а сейчас вы кто?
– По–разному можно сказать, – стала вспоминать Лика. – Нас чаще всего просто питерскими называют. Хотя, как всем известно, есть три равноправных варианта по отношению к даме – петербурженка, петербуржанка, петербуржка.
Чиляев усмехнулся:
– А у вас там разводят не только мосты. Как–как вы сейчас называетесь? Петег’буг’жка? Такое невозможно вымолвить. Тем более мне. Я ужасно каг’тавлю, с детства. Известные в столице логопеды лечили. Но тщетно. Звук «эр» почти чисто могу вымолвить, но – только если обозначающая его буква стоит в начале слова. Ещё могу, когда она следует за «гэ». Ленинград и ленинградка могу сказать. А Петег’буг’г и петег’буг’жка – нет.
– Но вы же там, и вы же сейчас… Вы же только что совсем не картавили! Зачем вы меня обманываете?
Лика всё ещё не могла поверить в то, что она нашла профессорского внука, что она не ошиблась.
– Я не обманываю, а слежу за словами, тут ничего такого нет, – стал объяснять взрослый Владик, повернувшись к ней вполоборота и внимательно глядя в лицо. – Я же публичный человек. Связи с общественностью, вы ж сами понимаете… Мне за это деньги платят. В силу своего занятия я не могу себе позволить публично обозначить мои языковые дефекты. Меня же никто не возьмёт тогда ни на одну кампанию, никто не покажет по ТВ, потому что люди будут надо мной смеяться. Это в лучшем случае.
