скачать книгу бесплатно
Выстрел в чепчик
Людмила Ивановна Милевская
Соня Мархалева – детектив-оптимистка
Выдумке и упрямству этого мерзавца можно было позавидовать, если бы… Если бы это было в кино. Но неизвестный вполне реально угрожал жизни моих подруг. Нелепая схема покушений была сказочно проста. Дырочка от пули в шляпке сменялась свистом арбалетной стрелы. И все заканчивалось падением картины на ложе очередной жертвы. И теперь мне, Соньке Мархалевой, очень хотелось посмотреть в наглые глаза этого Робин Гуда с большой дороги. Что понадобилось этому типу от перепуганных женщин?! Но очевидное и невероятное уже поджидало. Муж одной из моих подруг был явно замешан в этих событиях…
Людмила Милевская
Выстрел в чепчик
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Глава 1
Моя Роза – гинеколог. Казалось бы, кто еще может к жизни ближе стоять – только такой же гинеколог.
И как тут не позавидовать, ведь Роза у самых истоков бытия с утра до вечера. Изучает их, рассматривает, холит, лелеет. Сколько жизней на свет появилось благодаря нашей Розе, и при этом при всем у самой Розы нет никакой жизни. Может, потому, что этих жизней она немало и истребила, но речь пойдет не о вреде аборта и не о его пользе. Речь пойдет о морали, точнее, о ее отсутствии.
У Розы случилась такая неприятность, от которой немало хлопот досталось и другим. Я в их числе.
И если после этой истории мне кто-то скажет, что убийство штука незаразная, – обязательно возражу.
Почему бы нет? Ведь заразным же оказалось покушение, от которого пострадала Роза. Этим покушением переболели мы все одна за другой…
Но начну с самого начала.
У моей Маруси трагедия.
Даже две трагедии.
А если уж быть до конца откровенной, то целых три.
Хотя потерю Ивана Федоровича, нацелившегося на квартиру, дачу и тело Маруси, к трагедии я бы не отнесла. Это скорей удача. Очень вовремя она его потеряла, дай ему еще немного времени, и трудно было бы сказать, кто владелец Марусиной квартиры: Маруся, Иван Федорович или вся его многочисленная родня, оставшаяся в заснеженном Архангельске.
Безусловно, потеря Ивана Федоровича – удача.
Крупная удача. Так считали все, кто знал Марусю.
И все были рады, потому что всем он уже надоел со своими нескромными восторгами: «А щеки! Щеки!»
Не представляю, как выносили эти восторги бедные щеки Маруси. Без боли не могла я смотреть, как он с криками «А щеки! Щеки!» безжалостно набрасывался на них и грыз, и смокал, и…
Что он с ними только не делал. Конечно, он всем надоел, этот Иван Федорович Архангельский с его ненасытной любовью, в которую не верил никто ни на грош. Он надоел всем. Всем, кроме Маруси.
Маруся потерю переживала тяжело и истерически жаждала найти то место, где ее обожаемый Иван Федорович – бабник и алкоголик – потерялся. Я всеми фибрами души его ненавидела, он ограничивал доступ к Марусе, а жизнь без Маруси чрезмерно пресна.
Нет, я жила, конечно, своей обычной жизнью, но дни мои стали похожи на ту картину, из которой вдруг убрали все краски. То есть остались одни очертания, как в контурных картах, помнится, в детстве нас до одури истязали ими учителя географии. Не имея возможности подсмотреть в учебник, я всегда путала цвета, и Черное море у меня почему-то было черным, Красное – красным, а Желтое – соответственно желтым.
Примерно то же происходило и в моей жизни, когда Иван Федорович лишил меня Маруси. Не имея возможности обратиться к ней за советом, я правду наивно принимала за правду, а ложь за ложь, не докапываясь до самой сути и не опрокидывая все и вся с ног на голову. В связи с этим в моей жизни наступил сокрушительный порядок…
Всем известно, каково русскому человеку жить в полном порядке…
Впрочем, этого знать не может никто, поскольку никто никогда не пробовал.
Никто, кроме меня.
Я попробовала и могу сказать: ужасно! Врагу не пожелаешь! Счастливым случаем избежала смертельной скуки, грозящей неизлечимой депрессией.
Вот, каково оно жить в порядке без привычки. Так уж устроен наш человек с его загадочной русской душой – органически не переносит порядка. И вождей таких выбирает. Если (не приведи господи) попадется умник, который и в самом деле на порядок навострится, тут же русский человек и бунтанет: «Кто такой? Откуда взялся грамотей этот? Гнать его в шею!»
Думаю, после такого скрупулезного анализа каждому станет понятно, каково мне было без Маруси. Зато теперь, когда Иван Федорович исчез из Марусиной жизни, я получила полную дозу того необходимого беспорядка, которого была лишена все эти месяцы, пока Маруся с трогательной наивностью принимала алчные и меркантильные домогательства Ивана Федоровича за мексиканскую любовь.
Моя доверчивая Маруся. Ну откуда взяться в застуженном архангельском сердце мексиканской любви, когда в сердце этом одна лишь борьба за выживание?
Маруся же со свойственным ей упрямством выдавала желаемое за действительное.
И вот результат. Он ее бросил, а я страдаю.
Каждое утро Маруся будит меня и требует сочувствия. Я вскакиваю с кровати и нечесаная-немытая досматриваю сон уже на кухне, по пути готовя черный кофе и бутерброды с балыком, потому что страдать без балыка Маруся не может. Ей нужно много балыка, впрочем, я не жадная и всегда готова угощать черт-те кого, ну просто всех подряд. Это мой недостаток, с которым я успешно борюсь, поэтому все считают меня скупой, не замечая при этом моего уникального хладнокровия. Впрочем, и оно покинуло меня на десятом бутерброде.
– Хватит! – крикнула я Марусе. – Больше так продолжаться не может!
– Конечно, не может, – с жаром поддержала меня она, проглатывая одиннадцатый бутерброд. – Не может, поэтому я взяла себя в руки и Ваню нашла. Теперь знаю, где он живет, паразит, скотина, урод. Приглядел себе другую дуру, какую-то жирную уродину.
Хоть я прямо вся не видела ее, но уверена, что она жирная уродина. Кого еще мой Ваня может полюбить?
Я осела на табурет и сомнамбулически проследила за тем, как исчез двенадцатый бутерброд. «Сама, глупая, виновата, – рассеянно подумала я, – могла бы эти бутерброды делать поменьше».
– И что теперь? – промямлила я, втайне радуясь, что осталось всего два бутерброда.
– Теперь ты поедешь к этой его новой бабе и скажешь все, что я о ней думаю, – безапелляционно заявила Маруся.
«Неужели еще недавно я чувствовала себя счастливой от того, что Маруся снова моя?» – внутренне изумилась я.
Теперь по этому поводу я уже горевала – так безгранична моя Маруся. Я, признаться, от ее безграничности уже начала отвыкать, а потому подзабыла, как умеет Маруся врываться в мою жизнь с целью «поставить ее на колеса». Правда, на этот раз все было еще хуже: Маруся жаждала, чтобы «на колеса» была поставлена ее жизнь. Но почему именно моими усилиями? Я же не единственная Марусина подруга. Есть же и другие несчастные.
Этот вопрос я тут же задала Марусе.
– Другие работают, а ты – никогда, – мгновенно выдала ответ Маруся.
Я возмутилась:
– Ха, значит, пока они там беззаботно прохлаждаются на своей работе, я должна отдуваться за них и как угорелая носиться по городу в поисках твоего Вани?
– Ваню искать не нужно, Ваня уже известно где, – напомнила Маруся. – Он у своей бабы.
– Тем более. Если я и поеду туда, так только с одной целью: послать их по-русски красочно и емко.
В этом месте Маруся схватилась за голову и, зверея, закричала:
– Старушка, ты сошла с ума! Епэрэсэтэ! Я прямо вся сейчас упаду! Прямо вся потеряю сознание!
– Теряй себе на здоровье, – ответила я. – Тебе и терять нечего. Понять не могу, зачем тебе этот Ваня?
Или ты забыла, как начала толстеть при нем?
Кстати, это была первая трагедия, которая случилась с Марусей, – она стала быстро поправляться, росла словно на дрожжах.
Должна сказать, что изнурительные поиски мужа, растянувшиеся на двадцать с лишним лет, измотали мою Марусю, в последние годы она весила всего лишь чуть больше ста килограммов.
Уверяю вас, я не шучу, это сущая мелочь для Маруси при ее гренадерском росте. С этим весом наша «крошка» не расплылась, как прочие, а даже имела формы и очень выгодно выступала ими в пространство. Несмотря на бескрайнюю грудь, необъятные бедра и живот, из-за которого ее, как беременную, усаживали в общественном транспорте, Маруся выглядела даже стройной, если не сказать поджарой. Во всяком случае, всем так показалось, когда Маруся начала толстеть.
Началось это со щек Маруси, но, поскольку Иван Федорович так часто их кусал, щипал и прочее, все не обратили на этот факт никакого внимания, считая естественным то, что щеки выехали за пределы физиономии Маруси.
Потом Маруся вошла в конфликт с обувью: не было в нашей торговле сапог, которые местом, предназначенным для икр, сошлись хотя бы на Марусиной щиколотке. Глядя на ноги Маруси, мы просто смеялись, понимая ничтожность всех этих сапог.
Смеялись, но, когда дело дошло до того, что Маруся отправилась к портнихе заказывать бюстгальтер (не буду говорить, какого размера), тут уж всем стало не до смеха. Все поняли, что дальше так продолжаться не может, что спокойная счастливая жизнь нашей Маруси с этим позорным Иваном Федоровичем доведет нашу «крошку» до слоновьей болезни, не говоря уже о прочих неприятностях: о поломанных диванах, раздавленных креслах и расплющенных стульях. Таксисты, к примеру, завидев Марусю, не только не притормаживали, а панически давали газу, невзирая на близость постовых. Штрафы им казались пустяком в сравнении с убытками, в которые могла их ввергнуть Маруся.
В общем, Маруся набирала вес, а все мы, ее друзья, с гнетущей тревогой обсуждали эту проблему, все больше и больше приходя к выводу, что из косметической проблема выросла в социальную и надо срочно что-то делать. Строились даже версии рискованно циничные.
Роза, к примеру, героически предложила отбить у Маруси Ивана Федоровича. Все напомнили ей, что она замужем за Пупсом и может пострадать ее семейная карьера, но Роза с пафосом сообщила, что ради подруги она готова на все, тем более что Иван Федорович ей не так неприятен, как всем остальным.
– Я готова начать действовать! – заявила Роза.
И все представили, что с ней будет, когда Маруся узнает об этих замыслах. Кстати, друзья наши, несмотря на природную вредность, об этом плане Марусе не сообщили до сих пор. Никто не пошел на убийство. Никто не пошел и на самоубийство и не решился Ивана Федоровича соблазнять, как предлагала Роза.
Слава богу, до этого дело не дошло, потому что Иван Федорович неожиданно посередине полнейшего счастья вдруг перестал кричать: «А щеки! Щеки!»
Перестал он их и кусать, а потом и вовсе стал задумчив.
И вот тут-то случилась вторая трагедия – Маруся начала худеть. Учитывая набранную ею массу, это было поначалу не так заметно, как ей хотелось бы, но когда мы поняли, что происходит, – ужаснулись. Никто не помнил Марусю худой, как не помнил никто, была ли она когда-нибудь худой вообще. Все сразу стали говорить, что худеть Марусе нельзя.
– Этак и я растолстею, – выразила опасения Тося. – Раньше, глядя на Марусю, я приходила в ужас, который избавлял меня от аппетита, а теперь как же?
От кого я буду в ужас приходить?
– С этим не будет проблем, – заверила Тосю Роза. – Почаще смотрись в зеркало, и ужас тебе обеспечен, а вот Марусю надо спасать. Окружим ее заботой, повиснем на этом Иване Федоровиче и не дадим ему уйти из семьи.
И мы набросились на худеющую Марусю. Пока спасали Марусю, Иван Федорович и вовсе исчез. Горе Маруси обрело такую силу, что внезапно прорезался дивный аппетит, с которым Маруся и начала есть.
Преимущественно мои бутерброды с балыком. Поскольку с тех пор, как исчез Иван Федорович, Маруся практически не выходила из моей кухни, у меня возникли проблемы, несопоставимые с горем Маруси, – над моей семьей навис голод. Евгений не успевал набивать продуктами холодильник.
– Кстати, куда делись бутерброды? – возмутилась Маруся, запихивая в рот последний.
– Разве не знаешь? – изумилась я. – Ты их съела.
Все. До одного.
– Правда? – удивилась Маруся. – Ну…
Она на секунду замялась, видимо, это как раз то время, которое понадобилось для победы ее жадности над ее же совестью.
– Ну сделай еще бутербродов, – продолжила Маруся. – Я прямо вся чего-то нервничаю.
– Балыка больше нет, – отрезала я.
– Да? Нет балыка? – удивилась Маруся, будто это нормально, когда человек каждый день покупает по килограмму балыка.
Женька ругается, говорит, что продавщицы уже косо смотрят на него.
– Нет балыка?.. Нет балыка?.. – обиженно мямлила Маруся.
Легко понять ее горе.
– У меня – нет, – заверила я. – Но зато сколько хочешь есть в магазине. Если приспичило, можешь сходить. Это совсем рядом.
– Ну, порежь там еще чего-нибудь, раз нет балыка, – словно вмиг потеряв слух, небрежно бросила Маруся.
– Чего? – теряя остатки терпения, спросила я.
– Ну колбаски там московской или ветчинки.
– Маруся, у меня нет ничего, – рассвирепела я. – Ты знаешь, я не жадная, но ты уже неделю от меня не выходишь, и почему-то все время тебя тянет на деликатесы. Раз такой аппетит, лопай все подряд. Хочешь, дам манной каши?
Маруся отшатнулась и воскликнула с глубоким отвращением:
– Нет, нет! Каши не надо, я полнею от нее.
– А от жирного балыка, значит, не полнеешь.
– Я не виновата, старушка, что у меня от нервов аппетит, – принялась оправдываться Маруся. – Так много горя у меня и так мало радости, – добавила она, кивая на мой холодильник.
Мне стало стыдно. Пришлось послать бабу Раю за балыком.
– Что-то не пойму, – сказала я, когда баба Рая принесла балык и были готовы бутерброды. – Ты сейчас что, худеешь или полнеешь?
– Когда нервничаю, могу жрать сколько угодно и все равно худею, – заверила меня Маруся, меча в рот сразу два бутерброда. – Так ты поедешь к его бабе или не поедешь?
– Об этом не может быть и речи, – рассердилась я. – Нет на свете такого мужика, за которым стоило бы бегать. Я тебя, Маруся, не узнаю. Что ты раскисла?
Только и разговоров, что об этом… Тьфу! Даже говорить не хочу о ком. У тебя что, дел нет больше?
Маруся опешила:
– А чем бы занялась на моем месте ты?
– На твоем месте? – Я задумалась. – Поменяла бы мебель в спальной, твоя уже никуда не годится, а раз ты свободна, теперь все может быть, вполне может случиться новый жених. Слушай, я на днях видела такой роскошный гарнитур! Передать не могу. Белый. Весь белый. Белый шкаф, белая кровать, белый туалетный столик и даже пуфик белый.
– Белый цвет меня полнит, – вздохнула Маруся.
